Беседа Кротова с фельдфебелем была прервана появлением Нергена. Обер-тунгус, как в шутку называли этого аборигена в гарнизоне, доложил, что побывал на месте стойбища, обнаруженного германским пилотом в трех километрах севернее базы.

Яранги, как уверял Нерген, оставлены были на этом стойбище прошлым летом, каркасы их составлены из толстых шестов, да к тому же укреплены несколькими железными прутьями, что встречается в конструкциях этих переносных жилищ не так уж и часто. Но самое важное, что в обоих жилищах обнаружены подвешенные к кольям деревянные фигурки-тотемы, которые принадлежат известному в Западной Сибири роду Орканов.

— Орканов?! — мгновенно оживился штабс-капитан. — Ты ничего не путаешь, ефрейтор? Уверен в этом?

— Уверен, начальник. Вместе со мной на стойбище побывал Бивень, — оглянулся на своего соплеменника, — он подтвердит.

— Он подтвердит, — склонив голову, проговорил сам Бивень, остававшийся шагах в трех позади Нергена, которого он и Кетине давно признали своим старейшиной. А если старейшина общался с каким-либо начальником или просто уважаемым человеком, приближаться к нему они не имели права, разве что тот решит подозвать их, — такова незыблемая традиция.

— Ну и где этот тотем? Покажи-ка его.

— В яранге остался, начальник. На родовом шесте, на котором всегда висят тотем и заветное зелье.

— Почему остался?

— Потому что я не снимал его и не выносил из жилища.

— Слушай, ты, висельник пропойный… А кто это за тебя должен был сделать? Я ведь говорил о том, какой у нас интерес к роду-племени Орканов, которое якобы связано узами с древним родом самого хана Кучума.

— Говорил, начальник. Связан. — Обращение «висельник пропойный», как и прочие словечки штабс-капитана, тунгусов не оскорбляли. Они к ним давно привыкли, как привыкают ко всяким прочим «пустословным словечкам» С родом великого Кучума связан. Так и есть. На Оби, Иртыше и Лене об этом каждый вождь, каждый шаман знает.

— Тогда, что ты мне здесь проповеди читаешь, висельник пропойный? Пристрелю без права на помилование.

— Я не мог вынести родовой тотем из жилища. Это дозволено только старейшине рода или шаману. Если бы я решился на такое, это было бы нарушением одного из Великих Запретов. Духи рода этого не прощают. Когда яраніу переносят, тотем остается на родовом шесте.

— Да к черту духов, с их запретами. Всю эту войну никакие духи — ни тунгусские, ни славянские — нам, висельникам пропойным, не простят. Так что прикажешь делать?

— Чтобы никто не усомнился в принадлежности этих тотемов, а значит, и жилищ, на статуэтках даже выцарапана подсказка; на них по-русски написано: «Орк>.

Комендант вопросительно взглянул на Бивня.

— Написано, сам видел, — вновь почтительно склонил голову спутник Нергена.

По возрасту он был самым старшим из троих тунгусов, но поскольку, как и Николай Кетине, оставался рядовым, то безропотно признал старшинство ефрейтора.

— Тогда объясните мне, почему род Орканов оставил на стойбище сразу две свои яранги? Это же большая ценность — яранга. Хотите сказать, что их обитатели вымерли?

— Когда род оставляет яранги с тотемами, то показывает другим родам, что это место его стойбища, и никакой иной род располагаться на нем не должен. А еще оставленные яранги говорят, что род этот богат, и яранг у него хватает.

— Такими ярангами часто пользуются добытчики, профессиональные охотника рода, — напомнил старейшине Бивень. — Они спасаются в них во время пурги и сильных морозов. Здесь могут спасаться те охотники, которые добывают зверя в предгорьях.

— Но для спасения охотника хватило бы одной яранги, — усомнился Кротов.

— Две оставляют, когда род находится недалеко и вскоре намерен вернуться сюда, — выдвинул свою версию Нерген.

— То есть я так понимаю, что оставленными ярангами род Орканов застолбил за собой эту территорию? — задумчиво потер подбородок штабс-капитан. А про себя подумал, что, возможно, Барс-Оркан, будущий правитель Великого Тунгусстана, таким образом решил напомнить о себе.

— Не понятно только, почему он до сих пор не вернулся на эти пастбища.

— Вдруг он оставил эти яранги специально для нас, решив, что десант будет выброшен зимой, теперь уже прошлой… зимой? — предположил Кротов. — Позаботился о том, чтобы сразу же после высадки у нас появилось первое пристанище.

— Барс-Оркан — мудрый Оркан, — не стал вдаваться Нерген в дальнейшие предположения. — Яранги, однако, подремонтировать надо. Сильный ветер был, некоторые шкуры сорвало, некоторые обвисли. Мы их в одной из яранг сложили.

Штабс-капитан уже порывался приказать, чтобы жилища Орканов перенесли на базу, но, вспомнив, что каркасы трех яранг им должны доставить из Лапландии вместе с войлочными покрытиями и оленьими шкурами, решил не торопиться. Распорядившись, чтобы тунгусы отправлялись на строительство бункера, он пообещал, что через пару дней вновь пошлет их на стойбище, всех троих, дабы занялись ремонтом походных жилищ и для начала перенесли их поближе к базе, прямо к восточному хребту, отделявшему аэродром от пастбищной низины. Пять яранг — это уже имитация настоящего стойбища. Заметив их, любой пилот советского самолета-разведчика лишь приветственно помашет крыльями. Лучшей маскировки не придумаешь.

— Считаешь, что ни весной, ни этим летом никто в ярангах не останавливался? — на всякий случай поинтересовался обер-тунгус.

— Никто, господин комендант.

— Почему так уверен?

— С прошлой осени в огнищах яранг костров никто не разводил, господин комендант, — твердо заверил его Нерген, считая, что этих слов достаточно.