Бесполезная полезная информация
По высоте мост со своим бруклинским коллегой тягаться даже не пытался, и все равно Андрей еще в полете исхитрился занять вертикальное положение ногами вниз и вошел в воду классическим «солдатиком».
Движение вглубь внезапно было прервано гулким ударом сначала по пяткам, а потом и по копчику. Удар был столь силен и неожиданен, что Глебов выпустил из легких почти весь запас воздуха, на мгновение потерял ориентацию в пространстве и запаниковал бы, если б было время…
Разбухшая от осенних дождей река стремительно потащила оглушенного беглеца прочь от моста. Вынырнув на мгновение, Глебов жадно хватанул воздуха, сколько смог и снова нырнул. Под водой он расстегнул молнию на куртке и скованными руками распахнул одну полу для увеличения собственной парусности. Обрадованная река еще быстрее потянула свою новую игрушку, так что когда Андрей снова вынырнул за воздухом, мост был уже практически не виден, только маленькие пятнышки света, мечущиеся над водой, показывали, что его ищут.
Никаких связных мыслей в голове не было, только заевшей пластинкой било по мозгам – «… я от дедушки ушел, я от бабушки ушел…».
Постепенно промокающая одежда и обувь уже начали потихоньку тянуть вниз, когда при очередном нырке Глебов сделал несколько шагов по илистому дну, при этом голова осталась над водой. Столь откровенная близость берега нисколько не обрадовала беглеца, напротив, сердце едва не зашлось в паническом испуге.
Холодная вода стала для Глебова чем-то вроде спасительной крепости, а на берегу – и он знал это совершенно точно – его поджидали следователь, Виталий с цифровым фотоаппаратом и камера с чернокожим борцом за Россию для русских…
Кроме того, пока Глебова несло течение реки, он мог совершенно не задумываться о своей дальнейшей судьбе. На берегу же придется передвигаться самому, выбирать маршрут, определяться с целями… и прятаться. Ведь не для того он так чудесно бежал, чтобы прийти через пару часов в полицию и проникновенно сказать – извините, ребята, бес попутал…
Решение за Андрея приняло его тело, сотрясшееся от озноба так сильно и внезапно, что он пулей вылетел на поросший ивняком берег и побежал, пытаясь согреться бегом, прикрывая скованными руками лицо от многочисленных веток.
На дорогу, идущую вдоль реки они выскочили практически одновременно – Андрей Глебов и полицейский Уазик Палыча. Андрей лишь на мгновение замешкался, зацепившись курткой за какой-то куст, как прямо в лицо ему ударил слепящий сноп света. Глебов обреченно замер, прикрыв глаза руками и ожидая визга тормозов. Но свет фар, задержавшись на нелепо скрюченной фигуре беглеца бесконечный миг, скользнул дальше, машина, пылая полицейскими огнями, оглушая воем сирены, промчалась мимо, обдав Глебова потоком холодного воздуха. Не заметили? Не заметили…
Андрей постоял минуту, потом решился, перебежал через дорогу и помчался вглубь какой-то улочки между не то малюсенькими домиками, не то большими дачами, дальше и дальше от реки. В город.
Долгое время не попадалось ни одного проулка и Андрей уже всерьез начал переживать, что, погонись за ним Палыч прямо сейчас, загонят его будто зайца. Настроение еще больше портили собаки, передававшие его задорным лаем от домика к домику, словно эстафетную палочку. И места были совершенно незнакомые, темные. Складывалось впечатление, что кроме Глебова и собак на свете вообще никого больше нет…
Наконец, появился первый знакомый ориентир – почти отвесный холм со светящимися домами на вершине. Глебов узнал это место – Соколиная горка. Заберешься наверх – попадешь на старый кирпичный завод, повернешь вправо – выйдешь к тому самому мосту, с которого совсем недавно рванул на свободу, влево – окажешься недалеко от поселка, славного тем, что именно в нем триста лет назад упивался властью «маркиз Пугачофф»….
Андрей полез наверх. Постепенно одноэтажные развалюхи уступили место развалюхам многоэтажным, во дворах стали появляться не всегда трезвые люди, так что пришлось с бега перейти на быстрый шаг. Да и дыхание после подъема в гору восстанавливаться не спешило. Спортом, знаете ли, заниматься надо – мало ли что в жизни случиться может…
И снова серьезное препятствие – дорога. Не такая, как вдоль реки, а солидная транспортная артерия, со светофорами, разметкой, плотным движением. Мысленно прикинув время, Глебов чуть не ахнул – по всему выходило, что на дворе максимум восьмой час вечера! А он думал, что вокруг глубокая ночь…
Как можно более непринужденно скрестив скованные руки на груди, он стоял в ожидании сигнала светофора и пытался думать о том, что делать дальше. Думать получалось плохо, хотелось одного – скорее в Москву, подальше от здешних проблем, но как – ничего не придумывалось. Ни денег, ни документов, ни телефона…. Конечно, бомжи живут и без всего этого, но такой аргумент утешал слабо. Ясно одно – в Чкалове ему ловить нечего, напротив – ловить тут будут именно его. Значит – в Москву…
Он быстро перешел дорогу, стараясь не касаться прохожих мокрой одеждой, и свернул в первый же переулок, подальше от светящихся уличных фонарей. Снова пошел так называемый частный сектор, вскоре сменившийся промышленной зоной.
Глебов шел все дальше и дальше, не имея ни малейшего представления о том месте, куда должен дойти. Задача стояла одна – чтобы не поймали. Поэтому, когда где-то совсем недалеко раздался вой полицейской сирены, он, не замешкавшись даже на мгновение, перемахнул через ближайший бетонный забор и сел отдышаться, привалившись к забору спиной.
Шевеление совсем рядом привлекло его внимание. Глебов повернул голову, всмотрелся в мрак и оцепенел. Из темноты вышла собака, рядом с которой воспетый Конан-Дойлем блохастый ужас Баскервилей показался бы щенком. Вот и финиш забега – мелькнула горькая мысль.
Монстр коротко рыкнул, встряхнулся. Зазвенела цепь и осознание того, что эта собака – караульная, расстроило еще больше. Рвать нарушителей – ее профессиональный долг, уйти – шансов практически нет, разве что цепь короткая, не дотянется…
Глебов напрочь забыл о холоде и мокрой одежде, усталости и сбитом дыхании.
Собака медленно подошла к Андрею и пристально посмотрела ему в лицо. В ее глазах янтарем светилась собачья мудрость, нажитая за долгие годы жизни на цепи. Андрей не шевелился. Собака махнула хвостом, шумно зевнула, обдав его желудочным смрадом, потом неожиданно лизнула в щеку, по-старушечьи тяжело вздохнула и поплелась мимо к черневшей в углу дыре будки.
Все, что смог выдавить из себя Глебов – нечто хекающее, даже отдаленно не напоминающее смех. Как же мало был он сейчас похож на человека – вон, даже собака, и та за нарушителя не признала…
Он пошарил руками по родимой земле вокруг и почти сразу нашел кусок проволоки, исключительно подходящей для изготовления примитивной отмычки. Левый браслет расстегнулся мгновенно, с правым пришлось с минуту повозиться.
Андрей задумчиво повертел наручники, раздумывая, что с ними делать, как вдруг над самой головой хриплый мужской голос гневно спросил:
– Ты что делаешь, падло?!
Следом воздух сотряс виртуозный мат такой многоэтажности, что Глебов, решивший было сразу же сдаться, потерял дар речи. Как оказалось, не зря. Из бесконечных вариаций всего пары нецензурных слов любой житель бывшего СССР без труда уловил бы примерный смысл сказанного: «Ты это кому так мало налил, нехороший человек?».
Глебов решил погодить со сдачей еще немного, и был вознагражден. Вместо него обладателю хриплого голоса ответил голос тонкий, смертельно пьяный.
Речь была невнятной, такой же многоэтажной. Но смысл ясным: «Так мало налил я себе, потому что больше пить уже не хочу.»
Далее последовал джентльменский точно такой же обмен мнениями по существу вопроса: «Сегодня мой день рождения, поэтому ты должен пить со мной наравне. И сопровождающая тебя девушка тоже должна выпить».
«Я тебя очень уважаю, но пить больше не хочу. И сопровождающую меня девушку будить не надо. Она очень устала еще две бутылки назад. Пусть отдохнет».
«А я настаиваю, чтобы следующий тост был выпит всеми присутствующими вместе и до дна».
«За проведенное здесь время мы и так уже много выпили. Ты, между прочим, на службе находишься. В любой момент может приехать проверка, а ты немного нетрезв…”.
Ответ именинника переводу на нормальный язык не поддавался совершенно. Речь, видимо, шла о его желании вступить с проверяющими в совершенно противоестественные отношения.
Глебов поднял, наконец, голову и увидел приоткрытое окно небольшого вагончика, из которого валил табачный дым, красиво подсвеченный изнутри. Беседовавшие граждане находились в вагончике.
Именинник продолжал настаивать на полноте налития, но оппонент обманул его, наглым образом захрапев прямо посередине собственной речи. Дискуссия прервалась. Попытки реанимировать приглашенную девушку также успеха не имели. Глебов с невольным уважением подумал об имениннике – богатырь.
Убедившись, что остался в одиночестве, богатырь шумно выпил еще один тост – чтоб не последний, и после нескольких неудачных попыток вышел из вагончика.
Человек в скособоченной форме охранника жадно вдохнул чистый воздух и мгновенно окосел.
– Жуля, кыс-кыс, – произнес он в сторону будки, но привычная ко всему караульная собака продолжала храпеть.
Тут имениннику пришла в голову вполне здравая мысль, что раз уж он вышел из вагончика, то надо использовать этот факт для оправления естественных надобностей.
Долгое время с оправлением ничего не получалось. Мешали то пуговицы, то галстук, то рубашка. Но больше всего мешала портупея с тяжеленной кобурой. Наконец, портупея была решительно снята и закинута на крыльцо вагончика. После этого все мучения благополучно закончились, если не считать за мучение нелепое падение в конце процесса. Именинник по запаху нашел вход в вагончик, где и растворился в плотном дыму, как привидение. Портупея с кобурой остались лежать на крыльце.
Андрей смотрел на портупею так, как, наверное, кролик смотрит на удава – лежит себе, свернувшись крендельком, никого не трогает,… отчего же так тянет подойти поближе?!
Он и подошел. Осторожно протянул руку, невольно больше косясь на собачью будку, чем на распахнутую дверь вагончика. Кобура расстегнулась от малейшего прикосновения, будто бы сам собой из кожаного плена на волю медленно выполз изящный револьвер. Ужасно красивый. С деревянной рукояткой. Тяжелый, даже на вид…
– Господи, – беспомощно шепнул Глебов, – Господи…. Это-то мне сейчас зачем…. Это утешение? Руководство к действию? Или искушение? А, может, это не Господь? Что делать-то?!
Рука сама подняла револьвер. В армии у лейтенанта Глебова было личное оружие – он с ним даже несколько раз в караул заступал. Но то был тупоносый кирпичеобразный ПМ – пистолет Макарова, из которого на «отлично» стрелял один начальник кафедры огневой подготовки…. А сейчас он держал в дрожащих руках Само Совершенство – револьвер системы Нагана, с помощью которого белогвардейцы так любили играть в знаменитую на весь мир «русскую рулетку»…
Андрей осторожно осмотрел находку со всех сторон, попробовал крутануть барабан. Наган чем-то оглушительно щелкнул, Глебов вздрогнул от неожиданности, но пистолет не выронил, напротив – сжал его еще сильнее. Теплое дерево рукоятки идеально лежало в ладони, и Андрей вдруг понял, что никакие силы на свете не заставят его положить револьвер обратно в кобуру.
– А пускай не пьет на службе! – ожесточая самого себя против теперь уже бывшего владельца нагана, несколько раз повторил он, – а пускай на службе не пьет! Посадят за утерю – и правильно! Пускай не пьет…
Словно боясь передумать, он резко поднялся, пинком отшвырнул портупею к забору, сунул револьвер в один карман, наручники – в другой и быстрым шагом направился к воротам.
Ворота, естественно, были открыты. В маленькой сторожевой будочке висела какая-то тряпка. Андрей без малейшей брезгливости взял ее, встряхнул, расправил – оказалось, брезентовый плащ с капюшоном, мечта любого грибника и рыболова. Пригодится – решил Андрей, тут же всунул руки в рукава и зашагал по темному переулку подальше от портупеи с кобурой.
Мысли о срочном побеге в Москву как-то незаметно сменились раздумьями о том, что делать дальше. Теперь Москва уже не виделась единственным местом спасения – карман оттягивал револьвер….
Что можно сделать в его ситуации, имея револьвер, Андрей не знал. Но оружие внезапно придало ему такую уверенность в своих силах, что выйди сейчас навстречу весь чкаловский ОМОН – не дрогнул бы. В первую секунду…
– В конце концов, ты же мужик, Андрюха, – громко сказал он сам себе и внимательно к себе прислушался. Голос не дрожал. Это понравилось Глебову, и он произнес снова:
– Андрюха, ты же мужик! Давай думать, что ли…. Как у Ленина было – почта, телефон, телеграф? А уже потом мировая революция…. Вот и мне надо с первыми шагами определиться, а то всю ночь прогуляю, а утром повяжут…. Что для начала нужно – это крыша, деньги, еда. И информация. Вокруг одни враги – значит, надо брать «языка»… домой же идти – все равно, что сразу в следственный изолятор…
А кто у нас на роль «языка» лучше всего годится? Выбор, прямо скажем, гражданин Глебов, у вас невелик. Потому что знаете вы лишь один адресок лишь одного противника – гражданина адвоката с типично белорусской фамилией…. С другой стороны, гражданин адвокат – лицо насквозь штатское, в отличие от прожженного опера Миленина, следовательно, и убеждать его револьвером будет несравненно легче. Так что с адресом и впрямь повезло…. Неужто и вправду – Господь?!
Улицу Татарскую Глебов знал – уж и не помнил почему, но знал. То ли девушка какая-нибудь тут жила, то ли приятель…. Лет тридцать назад все улицы этого только что построенного микрорайона назвали в честь народов СССР. Вот и пересекались здесь Татарская с Якутской, Украинская с Мордовской – народов было много, хватило на все улицы, даже маленько осталось.
Пешком до микрорайона оказалось неблизко, но часа через два энергичной ходьбы, успевший почти высохнуть, проголодавшийся и злой, он уже брел дворами Татарской улицы, разыскивая дом номер двадцать пять.
Редкие прохожие спешили прошмыгнуть мимо и затеряться в темноте. Даже компания подростков вполне мирно попросила закурить и не стала грубить после отказа. Ничто не мешало Андрею в выполнении задуманного.
…кроме домофона на двери в подъезд дома номер двадцать пять. Не получалось незаметно проникнуть в подъезд, позвонить адвокату, представиться залитым соседом снизу и…
Глебов с ненавистью оглядел домофон, отошел от двери и начал вычислять окна Полоки. Судя по всему, адвокат спать еще не лег. Надо что-то придумать…
Идея осенила мгновенно. Андрей решительно набрал на домофоне номер квартиры адвоката, а когда удивленный голос поинтересовался, кому в такое время он нужен, закашлялся и сказал:
– Борис Львович, на пару минут. Надо поговорить. Это Миленин.
Борис Львович явно опешил и открыл входную дверь. Хорошо бы в подъезде света не было – подумал, входя, Андрей и в этот раз угадал. Света не было. Наш подъезд – российский!
Он торопливо поднялся на нужный этаж. В дверях квартиры в халате стоял подсвеченный сзади Полока, безуспешно пытаясь разглядеть в подъездном мраке гостя.
– Владимир Ильич, это вы? – спросил он Глебова, когда тот остановился прямо перед адвокатом.
– Честно говоря, не совсем, – ответил Андрей и ткнул Полоку в живот револьвером, – но поговорить все равно надо. Ну, приглашайте в гости, Борис Львович, а то я устал чертовски, а проголодался еще сильнее.
Борис Львович Полока не испугался револьвера, просто потому, что не понял, чем это его ткнули в давно нетренированный пресс. Возможное сопротивление подавил шок от узнавания Глебова, который в данную минуту должен был находиться в камере, а не в дверях адвокатской квартиры…
Андрей с трудом втиснул окаменевшее тело адвоката в квартиру, захлопнул за собой дверь и еще раз использовал револьвер в качестве пугала, на этот раз, покачав им перед носом Полоки.
– Дома кто еще есть? – спросил он тихо, но грозно.
– Дома… кто… еще… есть, – эхом отозвался Борис Львович.
– Жена?
– Нет…, я не женат…, подруга… близкая… достаточно…
– Где подруга?
– В спальне…. Где же ей еще быть…. А вы… по делу?
– Да вот, шел мимо, дай, думаю, зайду – проведаю своего адвоката…. Вы ж сами говорили, что в этой ситуации роднее вас у меня никого нет! Как не навестить родного человечка…
– А…, – вяло соображая, выдавил из себя Полока, – а Миленин где?
– Дома, наверное, – пожал плечами Глебов, – или преступников ловит…
– А вы, стало быть…
– Сбежал я, – весело сказал Андрей, – да что ж мы с вами в коридоре все стоим! В залу пригласите, граф, я к вам надолго, уж не обессудьте!
Он отконвоировал сбитого с толку адвоката в комнату с телевизором, ловко пристегнул наручниками к батарее отопления и пошел искать спальню.
«Искать спальню» – это было явно из какого-то бразильского сериала. В наших хрущевских маломерках об спальню можно только споткнуться…
В полутемной спальне на кровати, занимавшей практически все пространство, в умышленно небрежной позе лежала подруга адвоката, по всему видно было, что действительно достаточно близкая.
– Групповуха намечается? – без тревоги спросила близкая подруга, – предупреждать надо было заранее.
Андрей подошел к постели, спросил:
– Телефон есть?
– В сумочке, – ответила близкая подруга, мгновенно сообразившая, что групповухи не будет.
– Давай сюда. Потом у … соратника своего заберешь.
– Ты кто? – спокойно спросила женщина. Андрей хмыкнул:
– Фредди Крюгер.
– Не похож…, и ножей нет.
– Пластическую операцию сделал. А ножи в заточку отдал – работы в последнее время больно много…. В общем, лежи тут тихо, минут через двадцать, если все будет хорошо, я уйду. И никто не умрет, ясно?
– Ой, да по фигу мне ваши базары, мальчики, – отмахнулась близкая подруга, – главное – аванс уплачен…
Андрей поднял с пола сумочку и вышел из спальни.
Борис Львович Полока уже справился со своим изумлением. Теперь он нелепо топтался у окна, пытаясь поудобнее расположить руку, прикованную к батарее. Андрей толкнул адвокату стул, сам прошелся по комнате, вышел в кухню, залез в холодильник, набрал там сыра, колбасы, пакетов с соками.
Все это богатство он принес в комнату, высыпал на журнальный столик и начал поедать, жадно и торопливо.
– Это что? – спросил уже совершенно успокоившийся Борис Львович, – голодом будете меня пытать? Или просто – демонстрация протеста против продажных слуг закона?
– Голодный я, – с трудом выговорил Глебов, – и ел давно, и бег, знаете ли, очень аппетит улучшает…. Жаль, времени мало, я бы у вас на недельку задержался. А у меня к вам вопросы поднакопились, Борис Львович. Чтобы время зря не тянуть – сразу первый и главный: Объясните, пожалуйста, во что я так жутко влип? Почему из меня так нужно непременно сделать виноватого? Что я не знаю?
– А что вы знаете? – усмехнулся Полока.
– Вы не усмехайтесь, это вам точно ни к чему, – оторвавшись от колбасы, сердито сказал Глебов, – вы мне никак не нравитесь. И роль ваша в моем осуждении мне очень не нравится. Убивать я вас, конечно, не стану – не умею! – но вот ногу прострелить…. Чертовски хочется револьвер опробовать! Девушка ваша, скорее всего, убежит, наручники снять вы не сможете, значит, до телефона не доберетесь…. Как думаете, когда от потери крови загнетесь – за час? Два? И даже если не помрете – кто вас хватится, приедет спасать? Есть близкие люди, не такие, как эта ваша подруга? Молчите, значит, нет таких…. Придется для освобождения либо трубу перегрызть, либо кисть руки…. Как перспектива?
– Вам фамилия Белянчиков что-нибудь говорит? – спросил, Полока.
– У девушки убитой такая же была.
Полока вздохнул и уселся на стуле поудобнее:
– Значит, придется объяснять все с самого начала…. Ну да, вы же не местный, москвич…. Вас про Лужкова надо спрашивать, а не про наших чиновников.
– Дочка чкаловского мэра?!
– Ну, не совсем мэра…. Ладно, расскажу все по порядку, а выводы сами делайте…
И ошарашенный новой информацией Глебов, наконец, узнал, как именно обстоят дела в славном городе Чкалов…
…детство и юность Романа Федоровича Белянчикова адвокат пропустил по нескольким причинам: и к делу там ничего не относилось, и знал маловато.
Ну, родился более чем полвека назад в семье Белянчиковых мальчик Рома (как метко сказал Полока – случился у папы с мамой Роман). Рос как все, звезд с неба не хватал, был нормальным троечником, потому и ушел после восьмого класса в какое-то сантехническое ПТУ, которое и закончил без блеска.
Пришло время – отслужил в армии, тоже без отличий – до Афганистана было еще далеко, Вьетнам уже потухал, а Ангола только разгоралась. Так что ни с какого боку не герой.
Вернулся в родной город и пошел работать по специальности, водопроводные трубы в домах менять.
Надо особо отметить, что в родном государстве время от времени народное хозяйство сотрясали разного рода движения – стахановское ли, бамовское…
И попал Роман Белянчиков под очередное такое движение – типа молодежь на руководящие посты, или доверять молодежи больше рулить, то есть, стали назначать молодого сантехника руководить проводимыми работами. Масштаб, ясное дело, мелкий, копеечный, но…
Очень скоро начальство заметило, что там, где руководит Белянчиков, налицо результат, и, что характерно, почти всегда положительный! Парня быстро назначили мастером, потом бригадиром – справляется!
Люди, правда, о его руководящих талантах отзывались глухо – жесток, дескать, начальничек не по годам, работников ни во что не ставит. Им веско отвечали, что, зато не пьет, в тресте все грамоты и знамена собрал, в институт поступает, на заочное…
А, как только Белянчиков институт закончил, забрали его в трест и всего лет за семнадцать вырос он от Романа до Романа Федоровича – директора этого самого треста.
И женился Роман Белянчиков удачно – сразу и по любви и по расчету. Жена – в городской администрации не последний человек в торговом отделе, а «такая корова нужна самому»!
Когда Советский Союз развалился, Роман Федорович Белянчиков не стал бегать по митингам, сжигать партийный билет и клеймить позором собственное прошлое. Роман Федорович Белянчиков просто продолжил работать на своем месте заместителя председателя горисполкома по коммунальному хозяйству.
Время было лихое, демократы рвали государственный руль у коммунистов, те вяло отбивались. В такой ситуации позиция Белянчикова и у тех и у других вызывала искреннее возмущение.
И когда на очередных выборах главой города стал демократ, Белянчикова вышвырнули на улицу с такой поспешностью, что забыли хоть для вида соблюсти законность.
Выборы состоялись в декабре.
А уже в середине января город стоял, затянутый льдом, пронизанный паром из рваных труб отопления. Детские сады, школы и больницы приходилось закрывать из-за крайне низких температур внутри.
Назначенный вместо Белянчикова демократ был хорошим преподавателем истории в местном пединституте. И с политикой у него все было хорошо. И коммунистов он ненавидел правильно. Только для управления коммунальным хозяйством Чкалова всех этих качеств явно не хватало. Поэтому уже в начале февраля Р. Ф. Белянчиков без шума и скандалов вернулся на свой пост, чтобы никогда больше его не покидать…
Шло новое время новой России. Мэров снимали и сажали, переизбирали на новый срок и прокатывали на очередных выборах. Но, ни один мэр Чкалова, ни разу не посмел даже поставить вопрос о снятии с должности заместителя главы администрации Белянчикова…
– Теперь вопрос для быстро соображающих, – прервал свой увлекательный рассказ Борис Львович, – кто еще в нашем городе имеет такие связи во всех структурах и сообществах? Кто еще может просто попросить об услуге, и любой чиновник расшибется в лепешку, чтобы эту услугу оказать?
– Рассказ многое проясняет, – согласился Глебов, – а что, Белянчиков сам никогда не пытался стать мэром?
– Никогда, – подумав, ответил Полока, – мэр – должность, прежде всего политическая. Значит, чтобы выбраться, надо лечь под какую-то политическую силу, партию…. Белянчиков смог доказать и отстоять свою политическую нейтральность, поэтому кто бы ни пришел к власти – Романа Федоровича не заменят. Знаете, какого цвета мех белого медведя?
– И какого?
– А никакого. Бесцветный. Так что можно смело сказать, что Роман Федорович Белянчиков – это белый медведь чкаловского политического бомонда. Причем медведь и по повадкам…, далеко не мишка с логотипа «Единой России»…
– Понятно, – нетерпеливо согласился Андрей, – теперь, если можно, поближе к нашему случаю…
…Сказать, что перестройка уж совсем никак не затронула Белянчикова, было нельзя. Как только семейное положение перестало быть предметом разбирательств на партийных собраниях, он немедленно развелся с уже нелюбимой женой, оставив ей на память дочку и неограниченные возможности для ведения личного бизнеса. Бывшей супруге теперь так или иначе принадлежали все основные торговые центры города. А вот дочка была известна уже другими достижениями.
Маргарита Романовна Белянчикова считалась в провинциальном Чкалове местной Перис Хилтон. Ну, или Ксенией Собчак – если кто не слышал про Перис Хилтон….
От родителей ей досталась недурная внешность, склонность к полноте и железный характер. Если бы она занялась бизнесом, пошла в адвокатуру или метала ядро, она, без сомнений, смогла бы достичь впечатляющих результатов.
Но девушка, имевшая по местным меркам более, чем все, пошла в разнос…. Основным ее занятием стал постоянный поиск приключений – так она боролась со скукой. Когда все есть, найти что-то увлекательное с каждым разом становится все труднее. Ну, отдохнула на Канарах, ну, половила акул на Большом Барьерном рифе, ну, поохотилась на львов в Африке…. А завтра? А через месяц? Опять акулы, опять львы?! Плюс три неудачных замужества за четыре последних года…. Короче, скука побеждала. Пойти на телевидение вести какую-нибудь программу, как Собчак? Маргарита шепелявила, знала об этом дефекте и жить с сознанием того, что над ней потешается («Шоу шепелявых»!) половина области позволить себе не могла! Оставалась только богемная жизнь…
Только не надо сразу представлять себе музеи, пассажи и бьеннале. Богемная жизнь в российском понятии – именно понятии! – это казино, презентации и тусовки. И здесь Маргарита Белянчикова была настоящей королевой Чкалова. Она позволяла себе все! И ее ближайшее окружение с упоением подхватывало любой «королевский» каприз, отлично зная, что папа дочку «отмажет». Следовательно – их тоже.
Правда и папа временами пытался приструнить свое исчадие. Так, после того, как она в невменяемом состоянии въехала на своем Хаммере в троллейбусную остановку – слава Богу, обошлось без трупов! – папа лично порвал ее водительское удостоверение и строго наказал гаишникам новое не выдавать. Так что, теперь она гоняла все на том же Хаммере без прав.
Народная молва с наслаждением смаковала похождения Маргариты, благо любые выдумки были намного бледнее действительности! А девушка внимательно следила за народной молвой и старательно не давала ей увянуть.
Но с годами народная молва стала куда реже обращать внимание на Маргариту. Сработал банальный эффект привыкания – сколько можно об одном и том же…. Да и сама она несколько утихомирилась – наверное, устала. Поползли слухи о наркотиках…. Папа сразу возбудился, попросил МВД слухи проверить, после чего слухи исчезли.
А несколько дней назад Маргарита исчезла из города. Никто, правда, сильно не заволновался – бывали, знаете ли, прецеденты, и не раз. Даже как-то джигиты невесту воровали. Невесту вернули в родной город через месяц за чудовищный выкуп – всей джигитской диаспоре было аргументировано отказано в праве вести в Чкалове любую торгово-финансовую деятельность. Плюс полицейские целевые рейды с задержанием нарушителей паспортного режима. Так что, капитуляция диаспоры была мгновенной, полной и окончательной…
– Вот, в принципе, и все, – облизал пересохшие губы Борис Львович, – что знаю…. Там, на столике, бокал с шампанским…. Если можно – глоточек…
– У нее друзья были?
– Господи, Андрей Иванович, какие в таком обществе могут быть друзья, – Полока даже скривился, – золотая молодежь, никаких общих интересов. Сегодня одни пришли, завтра другие…
– А казино это, про которое вы говорили, где?
– «Гульден»? Рядом с драмтеатром.
– Почему «Гульден»? – насторожился Андрей, – вы у следователя какое-то другое название говорили…
Полока усмехнулся:
– Столько лет у нас живете, Андрей Иванович, а элементарных вещей не знаете. «Гульден» – это народное название казино «Голден гейм», в котором Маргарита Белянчикова проводила большую часть своей незадавшейся жизни. Согласитесь, чем язык ломать об английские словеса, куда как проще выговорить известное всем название голландской валюты. И смысл существования казино точно передает. Так сказать, два в одном.
– А, ну да… – рассеянно согласился Глебов.
Что бы еще спросить?…
Согревшееся и насытившееся тело вдруг властно потребовало найти постель. Это, видимо, заметил и Полока, потому что обеспокоенно спросил:
– Надеюсь, вы не собираетесь у меня остаться на ночлег?
Андрей пересилил себя, встал и прошелся по комнате, мимолетно вспомнив о достаточно близкой подруге адвоката. Да, пора и честь знать. Вот только о себе позаботиться не мешает…
– Борис Львович, у вас деньги есть?
Адвокат едва не поперхнулся поданным шампанским. Целую минуту он пытался сформулировать правильный ответ. Глебов понимал его, поэтому с ответом не торопил.
Наконец адвокат победил человека:
– Есть. Немного. Понимаю – вам надо…
– Очень надо, – подтвердил Андрей, – иначе я не смогу уехать в Москву. Домой мне возвращаться нельзя, понимаете?
Полока сильно затряс головой, чтобы показать, как он это понимает.
– Не дадите денег – я просто останусь у вас жить, – закончил свою мысль убийственным аргументом Глебов.
Полока поразмышлял еще немного и, наконец, принял нелегкое для себя решение:
– Снимайте наручники, я дам вам деньги.
– Нет, Борис Львович, отстегивать от батареи я вас не собираюсь, – возразил Глебов, – а вдруг вы меня задержать попытаетесь? И погибнете… при попытке задержания. Не будем искушать судьбу. Вы мне скажите, где деньги, я сам, сколько надо возьму. Мы же интеллигентные люди, Борис Львович, а интеллигентные люди должны доверять друг другу!
– Но вы же мне не доверяете! – завопил возмущенный адвокат.
– А я сейчас никому не доверяю. Да и речь не обо мне, а о вас. Где деньги? Чем больше будете тянуть, тем дольше я отсюда не уйду. Да не переживайте – возьму ровно столько, сколько мне нужно на дорогу… и на первое время.
Полока поборолся « за торжество здравого смысла и доверие» еще пару минут, но в результате все-таки мрачно кивнул на книжный шкаф:
– Вторая полка сверху. Философский энциклопедический словарь.
Андрей вытащил увесистый том, быстро перелистал. Нашлось шесть купюр по тысяче рублей каждая. Негусто. Он оглядел книги еще раз:
– Борис Львович, а в юридическом словаре такие закладки есть?
Борис Львович почернел.
Андрей, недолго думая, вытащил следующий том и тряхнул его над диваном. Из тома маленькими вертолетиками закружились-посыпались тысячные купюры. Еще двенадцать штук. Всего восемнадцать.
Больше просматривать библиотеку адвоката Глебов не стал – пожалел сердце хозяина. Да и с подругой Полоке еще предстоит рассчитаться – время то тикает…
– Все, Борис Львович, держу слово – ухожу, – он уже почти вышел из комнаты, обернулся в дверях, – о визите моем рассказывать следователю не стоит. Выставите себя посмешищем, кроме того еще пособничество припаяют, укрывательство…. Деньгами, вон, снабдили опять же. Давайте, пусть это будет нашей с вами маленькой тайной! А деньги я вам верну, честное слово! Как из этой ситуации выпутаюсь, так сразу и верну…
Ни малейшего проблеска энтузиазма на лице адвоката Андрей так и не заметил. Зря распинался…
Он снова вышел было в коридор, как сзади послышался испуганный крик Полоки:
– Андрей Иванович! Вы куда?! А наручники?!
Пришлось вернуться.
Глебов достал из кармана согнутую проволоку и торжественно вручил ее ошеломленному адвокату:
– Держите. Это будет моя фора во времени – пока откроете, я уже буду далеко. Не грустите, Борис Львович, лично я открыл два замка менее чем за минуту. А вам всего один надо осилить. Ну, удачи. Провожать не надо. Дверь за собой захлопну.
Откуда интеллигентный, воспитанный адвокат знает слова из лексикона железнодорожного охранника, Глебов выяснять уже не стал. И так, знаете ли, задержался…
