Эпилог
1 января 1710 года. Москва. Преображенский дворец
Петр усталым взглядом смотрел на праздничный прием, который вот уже более чем два десятилетия является традицией его двора. Тихое, спокойное камерное мероприятие. За пару месяцев до того в Москву приехала вдовствующая Императрица Элеонора, переживавшая из-за предстоящей войны. Понятное дело – похлопотать да заверить в самых добрых намерениях. А потому и она здесь была, давно и с удовольствием разделив многие взгляды и ценности Московского двора, в отличие от своего сына. Да, ее дочь умерла, но отношения с бывшим зятем она не только поддерживала, но и развивала. И чем дальше, тем больше. Кроме нее, в зале имелось свыше сотни гостей: от самых близких сподвижников до лояльных лидеров самого разного вида.
Одним из таких ключевых гостей являлся Франсуа Овен, ставший полгода назад главой ордена иезуитов. Это произошло после того, как часть ордена согласилась принять православие, перейдя под юрисдикцию патриарха Русской православной церкви. Не все, конечно, далеко не все. Но примерно треть пошла на это. Казалось – чудо. Но все оказалось куда проще. Петр, активно сотрудничая с ними, стал тем правителем, что реализовывал многие идеи и начинания, вызревавшие в ордене. В то время как католические правители, да и сам Святой престол, казались безумно далеки от этой своеобразной реформации. Может быть, такая подвешенная ситуация длилась бы и дальше, если бы не шаг папы римского, который своим разгоном ордена и отлучением просто не оставил им выбора…
– Друг мой, – обратился с улыбкой Петр к Франсуа, – отчего ты грустный?
– Меня печалит грядущая война, – покачал он головой.
– Может быть, все же ее жертвы? – с едва заметной улыбкой уточнил царь.
– И это тоже. Но… они лишь часть моей скорби. Ведь столько сил, столько денег, столько жизней будет брошено на алтарь этого безумия.
– Которое в очередной раз ляжет тяжелым бременем на простых людей, – печально кивнул Петр.
– Да… – тихо кивнул Франсуа.
– Не переживай, друг мой. В конце концов, там, где много горит, потом лучше растет.
– Но ведь люди…
– Да. Они погибнут. И это очень прискорбно. Но разве тебя не должно радовать, что предстоящие сражения в любом случае освободят древний христианский город?
– Стамбул?
– Да. Если победят крестоносцы, в чем я сильно сомневаюсь, то вряд ли захотят уходить с берегов Мраморного моря. То есть возродится Латинская империя. Если победим мы, что скорее всего, то просто заберем эти земли себе. В любом случае – последователи Магомета будут оттуда выбиты.
– А если в войне не будет победителя? Ведь встречается и такое. И не так уж и редко.
– В любом случае османов станут использовать в качестве пушечного мяса. И они, скорее всего, окажутся чудовищно ослабленными. А значит, после такого завершения войны начнется восстание среди греков. Я уже наводил справки. Вот уж кто-кто, а они ждут этой войны с нетерпением.
– Ты думаешь, они смогут занять Стамбул?
– Уверен. По крайней мере, мой царственный брат в Персии очень пристально будет следить за развитием событий. И в случае подобного исхода, несомненно, вторгнется в пределы Османской империи. Да и ряд провинций давно уже не желают находиться под покровительством Стамбула. Тот же Египет. А значит, вся Империя будет охвачена гражданской войной, совмещенной с вторжением. Этот крестовый поход – приговор султанату.
– Будем надеяться, что именно так все и произойдет.
– Не переживай. Жертвы – это всегда очень плохо. Но ничего не бывает просто так и бесплатно.
– В каком смысле?
– Война, которая вскорости охватит практически всю планету, неизбежна. И чем раньше она начнется, тем меньше жертв принесет. Ведь она станет первой поистине мировой. По-настоящему.
– Государь, – отметил Франсуа, – но ведь бои будут идти только на берегах Мраморного моря. Какая же она мировая?
– Если бы, друг мой. Нас ждет очередное серьезное столкновение цивилизаций. – После чего хмыкнул. Встал и направился к роялю на оркестровом подиуме. Пианист с уважением уступил место своему царю. А тот, размяв пальцы, начал исполнять свой личный гимн, ставший наравне с провокационным штандартом поистине мировой визитной карточкой его правления. Само собой, оркестр прекрасно знал эту композицию, и качество ее исполнения было намного лучше, чем тогда, 1 января 1697 года:
Когда-то давно, в древней глуши,
Среди ярких звезд и вечерней тиши
Стоял человек и мечты возводил:
Себя среди звезд он вообразил.
И тихо проговорил:
И может быть ветер сильнее меня,
А звезды хранят мудрость столетий,
Может быть кровь холоднее огня,
Спокойствие льда царит на планете… Но!
Я вижу, как горы падут на равнины
Под тяжестью силы ручного труда
И где жаркий зной, там стоять будут льдины,
А там, где пустыня, – прольется вода.
Раз и навсегда!
По прихоти ума!
Сильнее сжимались смерти тиски:
Люди – фигуры игральной доски —
Забава богов, но кто воевал,
Тот смерти оковы с себя гневно сорвал
И с дерзостью сказал:
И может быть ветер сильнее меня,
А звезды хранят мудрость столетий,
Может быть кровь холоднее огня,
Спокойствие льда царит на планете… Но!
На лицах богов воцарилось смятенье,
И то, что творилось на этот раз…
Никто не мог скрыть своего удивленья,
Как пешка не выполняла приказ.
Среди разгневанных лиц
Боги падали ниц!
И может быть ветер сильнее меня,
А звезды хранят мудрость столетий,
Может быть кровь холоднее огня,
Спокойствие льда царит на планете… Но!
Я вижу, как звезды, падая градом,
Открыли нам хитросплетенье миров,
Небесная гладь приветствует взглядом
Эпоху бессмертия наших сынов,
Космических даров,
Людей – богов?..
