Хотя меня в некоторой степени утешала новообретенная независимость духа, семейный катаклизм на самом деле сломил меня. Во тьме поражения я чувствовала, что опозорена и что от меня все отреклись, что я неуклюже пытаюсь вновь найти свою личность, как будто предыдущие двадцать пять лет оказались стерты без следа. Действительно, это впечатление было не только субъективным: мне дали это понять две благотворительные организации, с которыми я так усердно работала. Они не могли рисковать доверием общества, имея в своем составе двух партнеров, которые разошлись или развелись, так как это могло навести на мысль о том, что это дело рук самих организаций, поэтому они стали обходиться без моей помощи. Естественно, имя Стивена было полезнее, чем мое. Это оказался тяжелый удар. Как я и подозревала, вне брака и отдельно от Стивена я была никем.

Тем не менее именно в этом глухом лабиринте дезориентации, в окружающем меня воздухе я вдруг начала ощущать движение небывалой, почти ощутимой силы, духовной силы, не связанной с моим иссушенным физическим состоянием. Она проявилась в спонтанных выражениях заботы и любви, которые достигали меня почти телепатически от множества наших друзей по всему миру. Это были настоящие друзья, люди, которые знали нас много лет, друзья, ставшие свидетелями наших трудностей и часто помогавшие нам в тяжелые времена, друзья, искренне радовавшиеся успехам и не закрывавшие глаза на грубую реальность, прикрытую этими успехами. И это были друзья, от которых я не скрывала своих попыток наладить ситуацию, друзья, которые знали Джонатана и восхищались его преданностью семье точно так же, как и его музыкальным талантом. Многие говорили, что плакали, узнав о том, что произошло. Они принесли мне умиротворение, которое позволило мне осознать собственные силы. Вместо того чтобы захлебываться обидой, я решила направить всю энергию, которую раньше посвящала благополучию Стивена, в новый проект, мой собственный: это должна была быть книга, но не книга воспоминаний, которую многие издатели уже капризно требовали, а другая; тема семейной жизни была слишком больная, и требовалось время, чтобы приступить к ней без излишних эмоций. Моя книга должна была описывать наш опыт обустройства быта в доме во Франции и состоять из веселых историй и практической информации, направленной на внушительный рынок британских покупателей домов во Франции. Так как лишь немногие из этих франкофилов хорошо владеют французским, я хотела составить фонетический словарь полезных понятий, связанных со всеми аспектами покупки дома и проживания во Франции: законодательные требования, страховка, ремонт, коммунальные услуги, телефония, местное законодательство и здравоохранение.

Бóльшую часть времени, которое прежде уходило на беготню по дому, выполнение желаний Стивена, расселение его сиделок, организацию графика дежурств, ответы на телефонные звонки недовольных медсестер и организацию приемов, я посвятила работе над этой книгой. В процессе ее написания и составления словаря я научилась – как и Стивен в период после критической болезни – использовать компьютер. Как бы я хотела, чтобы компьютер был доступен в годы работы над моей диссертацией! Компьютер и принтер были великодушными прощальными подарками от Стивена. Я так никогда и не смогла понять, зачем он их купил, но я подозревала, что это был типичный поступок для человека в состоянии замешательства, в котором он оказался и которое, как и всегда, он не признавал в силу чрезмерной гордости и сдержанности. Однако я оценила эти вещи по достоинству, так как без них я никогда не смогла бы составить словарь полезных терминов. Несмотря на то что французская тема проекта бесконечно развлекала и стимулировала меня на исследования и написание, публикация была чревата трудностями, так как в наивности своей я попала в нечистые руки. Симпатичный на вид литературный агент взял книгу в работу, но на самом деле, как и многие другие, он был заинтересован только в мемуарах.

Несмотря на изворотливость литературных агентов, новости о нашем расставании, к счастью, оставались тайной для прессы в течение нескольких месяцев. Так как они не попали в заголовки таблоидов, нам был дан полезный период отсрочки. Это заточение позволило нам со Стивеном попытаться вывести наши отношения на новый уровень без назойливого внимания медиа. Мы могли видеться как старые друзья, уже не испытывая стресса от ежедневных споров, которые омрачали наши отношения: он мог приезжать на Вест-роуд, чтобы навестить Тима в обед, где мы могли обсуждать семейные дела спокойно и осмысленно. Было странно только одно: он жил в другом месте с другой женщиной.

Пресса в конце концов узнала о нашем расставании в буквальном смысле из-за несчастного случая. Однажды вечером, когда Стивен возвращался к себе в квартиру, его и дежурную сиделку (не Элейн) сбило несущееся на большой скорости такси. Инвалидная коляска перевернулась, и он остался лежать на дороге в темноте. Он чудом выжил и отделался лишь сломанным плечом, пробыв пару дней в больнице. Пресса неизбежно узнала об этом, и, естественно, ей хотелось узнать, почему он больше не жил на Вест-роуд. Репортеры и фотографы, особенно из таблоидов, окружили дом как свора лающих гончих, чуя скандал и пугая нас с Тимом. На нас охотились. Благодаря здравомыслию привратника колледжа их пустили по ложному следу, и Джонатан, о чьем существовании они не знали, смог убежать через заднюю дверь.

Как только новости о том, что мы живем отдельно, стали достоянием общественности, колледж, не теряя ни минуты, отправил к нам их финансиста, чтобы выяснить, когда мы уедем из дома. Этот человек выразился довольно ясно: колледж больше не обязан предоставлять жилье семье, если Стивен, с которым колледж заключил соглашение, больше там не живет. Он решительно вручил мне предупреждение о необходимости освободить квартиру. У меня не было ни сил протестовать, ни желания бороться. Накануне мог бы быть – в общем-то и был – день двадцать пятой годовщины нашей свадьбы. В то июльское утро понедельника мне ясно дали понять, что все, что произошло за эти двадцать пять лет, больше ни для кого не имело значения. Все записи были стерты. Этих лет вообще могло бы и не быть. Только Стивен имел значение. Ни я, ни дети не играли никакой роли. Мне было велено убираться вон, и нас фактически выбросили на улицу. Пришла пора встретить новую реальность.

В качестве единственной уступки нам любезно предоставили один год на приведение дел в порядок. Это было особенно важно для Тима, который поступил в школу при Королевском колледже, находившуюся буквально через дорогу от нас, и по невероятной иронии судьбы нам пришлось бы переезжать, когда он только что поступил в школу менее чем в пяти минутах ходьбы от нашей двери. Еще одним преимуществом школы для Тима было то, что его друг Артур тоже там учился, поэтому, какие бы потрясения ни происходили дома, он мог рассчитывать на ежедневную встречу с лучшим другом. На самом деле Тим виделся с Артуром не только в школе, но и дома, так как на следующие два года Артур переехал жить к нам. Все были очень этому рады. Артур стал частью нашей семьи и оказывал Тиму неоценимую моральную поддержку в трудные и переменчивые времена.

Мне бесконечно повезло, что я не осталась одна. Джонатан незаметно и непрерывно поддерживал меня, несмотря на то что к нему относились очень враждебно. И так же незаметно и непрерывно, с бесконечным терпением, он начал собирать осколки того, что было моей личностью, стараясь при этом привыкнуть к тому, что произошло. Сначала он не питал никаких иллюзий: он знал, что наши отношения зависели от точного баланса и от понимания Стивеном того, что этот баланс был посвящен выживанию, а не разрушению семьи. Джонатан боялся возможности появления фрейдовских реперкуссий, но он недооценил разрушение, которое могло нанести вторжение сплетен и искажение информации. Иного выхода не было, так как он очень любил меня и всю семью, включая Стивена. А я не только не смогла бы справиться без него, я бы даже не выжила иначе: он брал на себя физический труд, а в его объятиях я нашла столь желанную эмоциональную безопасность. Новая реальность свела нас, но не для радости или восторга, а лишь для сожаления о предательстве наших лучших намерений вкупе со сдержанным облегчением от того, что долгое суровое испытание окончилось. Несмотря на то что мы с Джонатаном стали жить вместе и начали подыскивать подходящий дом, мы не торопились со свадьбой. Мы были преданы друг другу, но я ни физически, не эмоционально не могла выйти замуж за кого-либо – тем более за того, кто заслуживал гораздо больше, чем я могла предложить. В любом случае, так как о разводе никто не упоминал, юридически я все еще была замужем за Стивеном.

Некоторое утешение состояло в том, что, несмотря на весь хаос, в который нас ввергла «Краткая история времени», по крайней мере, она не оставила меня без денег. Мы смогли купить и достроить особняк в модном месте в нашей части Кембриджа. Сначала дом и сад показались мне до боли унылыми. Дом был тесный, невыразительный и скучный – современная коробка из кирпичей и бетона, внутренние стены которой были покрыты рваной и выцветшей мешковиной; в саду было ужасающе пустынно и мрачно, и его скрывали от соседей заросли чрезмерно разросшегося купрессоципариса. И вновь мне предстояло начинать все сначала, пытаться воссоздать домашний очаг в этом безликом доме и вырастить цветочный сад на твердой серой глине, которая здесь считалась почвой. Прелесть дома состояла в его расположении: от него можно было на велосипеде доехать до центра города и до школы Тима. Также он оказался рядом с шикарной квартирой Стивена, что приходилось считать за преимущество, так как Стивен настаивал на том, чтобы видеть Тима два раза в неделю. Артур безропотно и верно сопровождал Тима во время этих регулярных визитов, исход которых всегда был тяжелым и непредсказуемым. Я чувствовала облегчение оттого, что Стивен не настаивал на срочном разводе, так как я содрогалась от мысли, что Тим может стать заложником еще одной злобной схватки. Иногда приходили письма с требованиями, но так как было ясно, что это всего лишь реакция Стивена на домашнее давление, то я могла не принимать их всерьез, каким бы ни было их содержание. В целом наши разговоры оставались культурными и даже задушевными каждый раз, когда мы виделись.

Пока не начался бракоразводный процесс, Тим был в безопасности и не становился предметом ожесточенных споров касательно попечительства. В конце концов эта потенциальная проблема перестала быть таковой в силу его возраста. Я же со своей стороны жила как все – невероятная роскошь после более чем двадцати пяти лет жизни, которая на самом деле никогда не была нормальной. Мы с Джонатаном оберегали нашу нормальность и уединенность, хотя все еще жили в страхе быть поруганными бульварной прессой, которая, как мы знали, незамедлительно сосредоточилась бы на нашей ситуации, чтобы порадовать развратный вкус своих читателей. Иногда эти страхи подтверждались, но эффект никогда не был долгим.

Не секрет, что и университет, и колледж имели виды на землю, на которой стоял дом на Вест-роуд, 5. Два учебных заведения участвовали в переговорах о перепланировке задней части сада в библиотеку для юридического факультета, а колледж на протяжении многих лет хотел на месте дома построить студенческое общежитие. Живя там последний год и находясь в молчаливом осадном положении, мы наблюдали, как землемеры, вооруженные измерительными рейками, обставляли колышками сад, размечая участки палочками и вешками, а в это время вдоль изгороди остролиста сваебойная установка прокладывала путь вглубь сквозь аллювиальную почву. С нашим выселением судьба всей собственности – старого дома, чудесного безмятежного сада и величественного занавеса деревьев – будет решена. Во имя прогресса университет и колледж предсказуемо собирались уничтожить еще одно тенистое зеленое место. В суматохе переезда я мало что могла сделать для спасения дома и сада, кроме обеспечения защиты деревьев, особенно двух величественных стражей дома, веллингтонии и красного кедра в дальнем конце лужайки, лесными охранными обязательствами. Чиновники, якобы относящиеся к лесному хозяйству, провели исследование и уверили меня в том, что волноваться не стоило: деревья и так уже были защищены, так как находились на особо охраняемой природной территории. Удовлетворенная тем, что выполнила свой гражданский и экологический долг, я уехала.

В течение следующего года я часто навещала сад по дороге домой из города, чтобы проверить, не случилось ли что-нибудь неожиданное. Похоже, угроза миновала. Все было тихо, кроме постоянно шлифующей сваебойной установки. Сад, лужайка, деревья остались нетронуты после того, как мы их покинули.

Я блуждала в этом храме ностальгии, с грустью вспоминая вечеринки, танцы, игры в крокет и крикет и вглядываясь в пустые невидящие окна дома – окна, в которых было столько радости и боли. Дом хранил свои тайны, свидетельствуя о прошлом только несколькими разбросанными предметами, как забытыми трофеями битвы, – то были омытые дождем остатки песочницы Тима, разбитое игрушечное ведерко, сдутый футбольный мяч, треснутый цветочный горшок и желтеющая бельевая веревка, развешанная вдоль сада и сослужившая хорошую службу. Они рассказывали о жизни и событиях, о которых студенты, живущие теперь в доме, едва ли знали.

Смягченные неменяющимся спокойствием сада, мои опасения за него были вытеснены более срочными делами. Литературному агенту не удавалось найти издателя для моего справочника по покупке французской недвижимости At Home in France. После его нескольких неудач я решила, что могу попробовать издать книгу сама, после чего агент выслал мне копию договора, отметив, что я связана обязательствами по нему на долгих четыре года – если, конечно, я не подпишу новый договор, дающий ему пожизненное право издавать любую биографию Стивена, которую я когда-либо напишу. Я сердилась и на себя за свою наивность, и на этого сомнительного агента, который так нагло воспользовался моей неопытностью и подавленностью. Его хитрость воодушевила меня на намерение самостоятельно и любой ценой издать мою французскую книгу, лишив его пожизненного права на комиссию с любой книги, которую я могу написать.

Примерно в это же время управление по налогам и сборам переключило свое внимание на прибыль от «Краткой истории времени». В результате высокого уровня безработицы, вызванного государственной политикой партии консерваторов, у Министерства финансов кончились средства, и оно велело управлению увеличить доход от расследований бракоразводных процессов, особенно тщательно исследуя ситуации, в которых развод мог вызвать финансовую путаницу. Несмотря на то что я больше не занималась книгой Стивена, налоговый инспектор обрушил всю свою профессиональную агрессию на мою утомленную голову. Он беспокоил меня письмами и телефонными звонками, позвонив даже в Рождество, когда мои руки были заняты замешиванием теста, а ум – рождественскими гимнами, пудингами и подарками.

Эти и другие дела отвлекали меня от проблем с деревьями и садом на Вест-роуд, 5. Я совсем не думала о них вплоть до одного понедельника в июле 1993 года: странным образом эти мысли постепенно превратились в непреодолимое желание пойти в сад. Мой разум подавлял это загадочное чувство, так как в тот понедельник я была слишком занята подготовкой к летним каникулам и другими делами. Только в конце недели я нашла время заглянуть на Вест-роуд по дороге домой из последнего перед каникулами похода по магазинам. Когда я завернула за угол, передо мной предстало ужасающее зрелище. Там, где я ожидала увидеть хорошо знакомую, любимую гавань из цветов и зелени, я увидела массовое бессмысленное разрушение. Дальний конец сада был разграблен, уничтожен. Там, где раньше были деревья и кустарники, розы и маки, птицы, ежики и белочки, теперь я видела лишь огромную черную дыру в земле, грязный кратер, где лежала мать-земля, обнаженная, опустошенная и незащищенная. Быстрый подсчет в уме выдал цифры: не менее сорока деревьев было срублено, уничтожены самые потрясающие из них – в том числе красный кедр, под чьими тенистыми ветвями Бамбошка, маленький кролик Тима, завел себе кладовую. Пока я стояла, пригвожденная к месту, шокированная сценой разрушения и отказывающаяся верить своим глазам, я вспомнила про тот странный зов, который почувствовала в начале этой недели. Могли ли деревья действительно звать меня на помощь? Что же стало с моими попытками защитить их природоохранными распоряжениями?

Я отправила запрос в муниципалитет, однако там не смогли найти записей моих ранних запросов о создании природоохранных распоряжений для деревьев. Когда комитету по планированию были представлены планы постройки нового здания, там лишь несколько раз мимоходом упоминалось о паре небольших кустиков и молодых деревцах, поэтому комитет дал добро без дальнейших вопросов. Защита деревьев, якобы обеспеченная их нахождением в природоохранной зоне, ничего не значила. Однако трагедия носила поэтический отпечаток закономерности. Участь деревьев и сада отражала участь, постигшую нас. Трудно было бы придумать более емкую и горькую метафору конца нашей семейной жизни, чем эта черная дыра в земле.