Глава девятнадцатая ПОСЛЕДНИЙ СЕЗОН

В начале сентября 1973 года были опубликованы составы команд, которым предстояло выступить в очередном чемпионате страны. В списке ЦСКА в графе «тренеры» последний раз в истории советского хоккея значилось: «старший тренер — заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР Анатолий Владимирович Тарасов».

Сезон-1973/74 стал последним для Тарасова. По этой причине стоит, по всей вероятности, остановиться на нем подробнее, нежели на остальных. После этого сезона он не возглавлял никакой команды, если, разумеется, не считать оказавшегося, как выяснилось по прошествии времени, бессмысленным, странного появления в футбольном ЦСКА.

Последний свой сезон в роли наставника Тарасов начал с победы. В финальном матче турнира на призы газеты «Советский спорт», проходившем в ленинградском Дворце спорта «Юбилейный», ЦСКА в исключительно тяжелой борьбе обыграл «Спартак» (6:5).

Уже на предварительной стадии турнира можно было увидеть ЦСКА в новом обличье. В прежнем составе выступала только первая тройка — Михайлов, Петров, Харламов. Фирсов окончательно перешел в тренеры, без приставки «играющий», и с лавочки стал вместе с Константином Локтевым помогать Тарасову. Место Фирсова в тройке занял 19-летний Виктор Жлуктов, заигравший с Труновым и Викуловым. В третью тройку вошли Блинов, Волчков и Глазов — в одном звене с молодыми защитниками Блохиным и Ковалевым. Обновление — не самый легкий период для команды. Меняются поколения игроков, и Тарасов на этом фоне вплотную занялся проверкой новых вариантов формирования звеньев, созданием новых связей между игроками.

В финальном матче ЦСКА повел в счете 2:0. Казалось, всё складывалось легко. Но затем армейцы пропустили три шайбы, проиграли период и с огромным трудом вырвали (оба раза по 2:1) следующие два. На счету нового — третьего — звена, названного Тарасовым перспективным, три гола из командных шести. Экспериментируя с этим звеном, Тарасов попробовал два новых тактических варианта, производных от «системы». В цифровом изображении они выглядели так: 1+3+1 и 2+2+1. В первом случае Ковалев оставался в роли центрального защитника, тройку хавбеков, по всей ширине площадки создававших в динамике игры как вторую линию обороны, так и вторую линию атаки, составляли Блохин, Блинов и Волчков; впереди действовал Глазов. Во втором случае — он Тарасову понравился больше — Блохин, составляя в обороне пару с Ковалевым, призван был к атакам подключаться внезапно, добиваться за счет этого преимущества для армейской атаки, а обоим хавбекам, атаку, разумеется, поддерживавшим, при таких подключениях вменялось в обязанность контролировать фланговые оборонительные зоны своей команды.

Проверил Тарасов и новинку в эпизодах, когда команда играла в численном большинстве. В тройке Петрова место в обороне, замещая Кузькина, рядом с Гусевым занимал Викулов. Так когда-то Тарасов использовал Фирсова. Викулов, в отличие от Фирсова, располагался не у синей линии, а рядом с Михайловым, своего рода «двойной кулак» на пятачке перед воротами соперника, — в расчете на добивание после бросков с дальней и средней дистанций и фланговых передач. Вариант был признан перспективным. «Спартак», когда атаковала эта армейская группа, часто выручал вратарь Зингер, который, по оценке Тарасова, сыграл в матче «шайбы на три лучше Третьяка», действовавшего не самым лучшим образом.

Впервые на турнире «Советского спорта» была опробована заокеанская система с тремя арбитрами на площадке. Тарасов, считая ее для континентального хоккея перспективной, дебютный вариант раскритиковал. Вернее, не раскритиковал даже, а объяснил судьям, что они, побывав в Канаде на специальных семинарах и вызубрив методику тройного арбитража, неправильно располагаются на площадке, неверно передвигаются по ней, часто ошибаются. Связано это, по его мнению, было прежде всего с тем, что тактика игры советских команд заметно отличается от тактических построений канадских и американских клубов. Тарасов, оперируя термином «длина комбинации», привел пример: у клуба «Нью-Йорк Рейнджере» она в среднем составляет примерно 6-7 метров, у ЦСКА же — в четыре с лишним раза больше: 28-30 метров. Это обстоятельство, основанное на точности измерений, предполагает совершенно иное, нежели в НХЛ, расположение арбитров на площадке, прежде всего ассистентов главного судьи.

Арбитров Тарасов никогда не выпускал из зоны своей видимости. Он сердился на них не столько из-за проявлявшихся порой элементов предвзятости, сколько из-за непонимания многими судьями сущности и тонкостей хоккея. Тарасов из года в год убеждался в том, что развитие игры во многом связано с ростом воздействия на нее конфликтных ситуаций. «Действия на грани фола, — считал он, — одна из важнейших сторон такой конфликтности и хоккея в целом, и каждого матча, каждого эпизода в отдельности. Такая и только такая игра позволяет спортсмену полностью раскрывать свои возможности, проявить характер, индивидуальность. Тот, кто научился играть на грани фола, в моем представлении заслуживает отличной оценки, а такая команда — признания коллективом высочайшего класса».

Тарасов и учил своих хоккеистов действовать на грани фола, учил на «отлично». Но когда тарасовский «отличник» приходил сдавать экзамен арбитрам матчей чемпионата страны, они, в силу непонимания тонкостей игры, отправляли его за правильно (но на грани фола!) проведенный прием на скамейку штрафников, резко тем самым меняя картину матча. «И обжегшись раз-другой на таком экзамене, хоккеист научен горьким опытом и уже не станет гнаться за “пятеркой”, а предпочтет твердую “троечку”, — говорил Тарасов о последствиях столь «качественного» арбитража. — И он уже не играет в полную силу, а подыгрывает, он не раскрывает все свои достоинства и возможности: неквалифицированность судей мешает его росту мастера экстра-класса».

Через 11 дней после первого для ЦСКА финала сезона последовал второй — финал Кубка страны. Армейцам противостоял челябинский «Трактор», с которым им пришлось повозиться еще на предварительной стадии турнира на призы «Советского спорта». И в кубковом финале «Трактор» вел после первых двух периодов (2:1). В ЦСКА не пошла игра у Глазова, Жлуктова, Блинова, Трунова. В третьем периоде Тарасов был вынужден рассчитывать в атаке на самых стойких, надежных и бывалых игроков — Михайлова, Петрова, Харламова, Викулова, Мишакова, а также на Волчкова, оказавшегося столь же крепким, как и его опытные партнеры. Варианты троек были самыми разнообразными.

«Вот когда пришлись бы впору операторы, решившие снимать учебный фильм “Тактика силового давления в действии”, — отмечал в комментарии к финальному матчу известный тренер Юрий Баулин. — Можно было бы осуществить съемки и на другую тему: “Что такое добивание шайбы в ворота”». С 43-й по 50-ю минуту Волчков, Гусев, еще раз Волчков и Михайлов забросили четыре шайбы, и игра была сделана. Ее окончательный счет — 6:2.

Наблюдателей настораживало, что в первых матчах сезона, еще до начала чемпионата, ЦСКА почти всегда приходилось догонять соперника. Так было, к примеру, и в полуфинальном кубковом матче, когда исход встречи решался в четвертом периоде. Так произошло и в финале.

«Можно говорить о том, — писал Баулин, — что в минувших матчах перед публикой предстал как бы эскиз той команды ЦСКА, которую мы увидим в разгар сезона, эскиз, где не всё еще ясно. Можно упрекать в непривычно большом количестве просчетов защитников и вратаря ЦСКА — игроков двух линий, которые по праву считаются лучшими в стране. Но столь же основательно можно утверждать и то, что привлекательнейшее и передающееся от поколения к поколению качество ЦСКА — воля к победе и боевой дух — по-прежнему живо в команде и позволяет ей с честью выходить из любых положений. В этом смысле наш чемпион — прекрасный пример для всех».

За кубковый финал «Трактор» отыгрался во втором туре чемпионата. В истории ЦСКА никогда прежде не было, чтобы команда, ведя в счете 5:1, затем проигрывала сопернику, к грандам никакого отношения не имеющему. «Сенсация», ЧП — характеризовать произошедшее можно как угодно. Между тем «Трактор» первые два периода на равных играл с ЦСКА и в турнире «Советского спорта», и в финале Кубка и только в третьем «сдувался». В игре чемпионата, проходившей в Челябинске, всё произошло наоборот. Третий период ЦСКА провалил. А вот в повторной встрече, проходившей на следующий день, разгромил соперника (7:2), выиграв все три периода. Во многом благодаря Фирсову, вернувшемуся в «должность» играющего тренера.

Если поражение в Челябинске каким-то образом можно было объяснить отсутствием на матче Тарасова, то провал в заключительной двадцатиминутке матча из четвертого тура против «Динамо» — 1:5 (!), при том что после двух периодов чемпионы выигрывали 6:2 (3:1 и 3:1), объяснению не поддавался.

И Тарасов был на месте, и Фирсов вновь вышел на площадку. И сыграл 32-летний нападающий, к слову, блестяще, лишний раз подтвердив, что слишком уж рано прекращали карьеру советские хоккеисты. (Владимир Юрзинов как-то заметил, что канадцы играют до тридцати пяти — сорока лет, а «мы уже в 30, встречаясь друг с другом, спрашиваем привычно вслед за традиционным вопросом “Как жизнь?” — “Когда собираешься заканчивать?”».)

Баулин, подметивший слишком большое количество просчетов защитников и вратаря ЦСКА, был прав. В третьем периоде матча с «Динамо» с 47-й по 55-ю минуту Тарасов заменял Третьяка Николаем Адониным. Оборона армейцев не выдерживала натиска соперника в те минуты, когда нападающие ЦСКА не то чтобы бросали играть, но начинали при крупном счете в свою пользу действовать не в полную силу, полагая, что при таком результате проблемы исключены и из кожи лезть совсем не обязательно. Так было при счете 5:1 в Челябинске и 6:1 против «Динамо» в Москве.

Тарасов пребывал в скверном настроении. Он видел разбалансированную команду, непозволительно много пропускающую. Апофеозом очень слабого для ЦСКА старта стало поражение от «Спартака» с неприличным для классной команды счетом 6:8. Дальше — еще один нокаутирующий удар: на своей площадке ЦСКА проиграл рижским динамовцам — 5:8. 6:7 от «Трактора», 7:7 с «Динамо», 6:8 от «Спартака», 5:8 от Риги — перебор несомненный. 30 шайб в воротах ЦСКА в четырех матчах, состоявшихся почти один за другим, — ничего подобного в истории лучшей хоккейной команды страны прежде не наблюдалось. Всего же ЦСКА в первых восьми турах пропустил 39 шайб. Такой результат характерен для команд с «дырявой» обороной, но никак не для клуба, ворота которого защищает Третьяк, а в обороне играют Кузькин, Гусев, Цыганков, Лутченко и другие.

«Загадочную игру» ЦСКА в начале чемпионата Борис Майоров, наблюдатель «с трибуны», объяснил двумя обстоятельствами. Прежде всего, впервые за последние 11 лет ЦСКА узнал, что такое «ледовый голод». Если раньше они тренировались ровно столько, сколько хотели, то в 1973 году, когда в силу различных обстоятельств во Дворце ЦСКА долго не было льда, армейцы оказались в таких же трудных условиях, как и остальные московские клубы. Тут-то и выяснилось, что без былого превосходства в физической подготовленности ЦСКА играет не столь мощно.

И конечно же, не могла не сказаться, по мнению Майорова, замена ветеранов молодыми хоккеистами. Майоров отдал должное Тарасову: несмотря на неудачный старт, тренер всё больше доверяет молодежи. Борис Майоров тоже обратил внимание на слабую игру ЦСКА в обороне (сказалось отсутствие в составе Рагулина). Тарасов в наиболее напряженные моменты матчей был вынужден отправлять на скамейку запасных Кузькина. Нарушал игровую дисциплину Гусев. «Перехватив шайбу, он, как правило, старался сам выйти из зоны, — констатировал Майоров после матча ЦСКА — «Спартак». — Но поскольку большинство его попыток организовать атаку заканчивалось потерей шайбы на границе средней зоны, по вине Гусева у ворот Третьяка возникало немало опасных моментов».

Кулагин, работавший с «Крыльями Советов», согласился с одной из причин слабого старта ЦСКА, названной Борисом Майоровым, — отсутствием у армейцев в подготовительном периоде собственного искусственного льда. «Условия выровнялись, — высказывал Кулагин свое мнение, — и сразу стало ясно: остальные клубы, прежде всего московские, подтянулись по классу к лидеру».

В промежутке между турами ЦСКА в первой полуфинальной встрече за Кубок европейских чемпионов легко (6:0) обыграл дома чехословацкую «Дуклу». Выиграл ЦСКА и ответную встречу (3:1). В чемпионате же армейский клуб после двенадцати матчей по набранным очкам уступал «Крыльям», а по потерянным — еще и «Химику» со «Спартаком», и горьковскому «Торпедо».

ЦСКА действительно был выведен из привычного равновесия «ледовыми невзгодами». Тарасов был согласен с коллегами. «У нас льда, — говорил он, — всегда было достаточно, и наша подготовка к сезону была поэтому содержательнее и объемнее, чем у других. У нас, исходя из наличия своего катка, сложились давние традиции в предсезонной работе». Он привел пример с Третьяком, который привык в канун чемпионата заниматься на льду ежедневно по 4-5 часов, а в сложившейся ситуации был вынужден ограничиваться тренировкой, продолжавшейся менее полутора часов. «Именно ему и нашей молодежи, — подчеркивал Тарасов, — особенно нужен был летний лед, которого мы не имели в необходимом количестве».

Вторую причину слабой игры ЦСКА на старте чемпионата, называвшуюся коллегами, — «процесс замены ветеранов», — Тарасов отмел. При этом он признавал, что в ЦСКА замена ветеранов — «дело более сложное и болезненное, чем в других клубах: нам ведь надо не просто заменить сошедшего по возрасту хоккеиста более молодым, а найти замену Фирсову, который еще три года назад был лучшим нападающим мирового хоккея, или такому защитнику, как Рагулин. На них равнялись, с них брали пример. Тут возникают и сложные психологические проблемы. Такие ветераны, как Рагулин и Фирсов, еще и сейчас могут сыграть лучше, чем их дублеры. Но надо думать о будущем».

Но вместе с тем Тарасов признавался и в том, что, размышляя о неизбежном процессе смены поколений, он просчитался.

«Я был убежден, — поведал Тарасов о своих размышлениях, — что два сильных, надежных звена в команде есть. На них мы можем положиться, они обеспечат нам игру на старте. Мы же тем временем сможем наиграть и обстрелять молодых, осуществить кое-какие тактические замыслы. Мы ведь строили так работу и прежде. И еще в августе были составлены все четыре звена. Два первых известны, в третье вошли Волченков и Блохин, Глазов, Волчков и Блинов, в четвертое — Ковалев и Александров, Гостюжев, Мишаков и Попов. Но жизнь отодвинула осуществление задуманного на неопределенный срок. Звено “Б”, лучшее звено чемпионата мира, отлично завершившее прошлый сезон, в этом не оправдало моих надежд. Видимо, хоккеисты переоценили свои силы и свое мастерство. Они, прежде всего Петров, ссылаясь на травмы и болезни, хуже, чем обычно, тренировались. Результат не замедлил сказаться: игра звена потеряла былую надежность и результативность. То и дело подводил команду плохо игравший Гусев. Звено перестало быть оплотом команды». Не удовлетворяла Тарасова и игра Цыганкова, несерьезно, по его словам, тренировавшегося. Резкость Тарасова в оценках понятна: все, кто плохо готовился к чемпионату и плохо в итоге подготовился, чаще других подводили команду. У них больше всего удалений, причем удалений, не связанных с игровыми нарушениями, а вызванных элементарной недисциплинированностью.

Звеном «Б» лучших игроков команды Тарасов назвал не случайно. Он на них рассчитывал, а они в сложной ситуации надежд его не оправдали. Тарасову на ходу пришлось перестраиваться, создавать новое ударное звено. Он перевел Харламова в звено, названное им «А», — к Викулову и Жлуктову, у которого, по словам Тарасова, было «еще много пробелов», но который — и это для Тарасова всегда становилось самым важным — «научился главному — научился тренироваться».

Отчего Тарасов перед сезоном просчитался? Этот вопрос он задавал себе сам и сам же отвечал на него: «Может, устал от вечной гонки — ведь вот уже четверть века живешь с сознанием: единственное удовлетворительное место для ЦСКА в турнире любого ранга — первое и только первое. А может, успокоили успехи в соревнованиях перед чемпионатом. Не знаю, но факт остается фактом — просчитался».

Тогдашний начальник отдела хоккея Спорткомитета Кирилл Роменский встал на защиту раскритикованных Тарасовым хоккеистов, в частности Петрова и Гусева. «Создалась небывалая для ЦСКА ситуация, — говорил Роменский, — когда временный спад в игре того или иного хоккеиста превращается в трагедию. И вот уже, скажем, Петров и Гусев, многократно доказавшие свою преданность хоккею и своему клубу в прошлом сезоне, обвиняются в отсутствии этой преданности и прочих смертных грехах. Проблемы ЦСКА, в том числе, возникли и по причине неправильной оценки в свое время клубом потенциала нападающих Лебедева, Анисина и Бодунова».

Но Тарасов никого не обвинял в отсутствии «преданности» клубу. Он всего лишь констатировал, что Петров плохо, на его, Тарасова, взгляд, тренировался, а Гусев то и дело команду подводил. Преданность хоккею, как ее понимал Тарасов, им вообще не обсуждалась. За ее отсутствие полагалось отчисление из клуба или перевод в армейскую команду классом ниже.

Упомянув Лебедева, Анисина и Бодунова, блиставших в том сезоне в «Крыльях Советов», Роменский попенял армейскому тренеру и по поводу нападающего Гостюжева. «Такой хоккеист, как Гостюжев, — не без ехидцы заметил он, — которого старший тренер ЦСКА в прошлом сезоне на одном из совещаний рекомендовал тренерам сборной в качестве перспективнейшего форварда, теперь переведен в команду МВО».

Нападающий действительно перспективный. Переведен он был на очень короткое время в воспитательных целях. Потом Тарасов его вернул. Гостюжев играл и в чемпионате, и в финале Кубка европейских чемпионов, был вызван в молодежную сборную СССР на первый пробный чемпионат мира среди игроков до двадцати лет в Ленинграде, выступил там во всех матчах, стал вместе с партнерами (среди которых были такие хоккеисты, как Анатолий Мышкин, Зинэтула Билялетдинов, Василий Первухин, Виктор Жлуктов, Владимир Голиков) чемпионом мира. В том, что у него не сложилась карьера в дальнейшем, винить он может только себя самого.

Тарасов не только жестко, вне зависимости от прежних достижений критиковал своих игроков, но и добавлял нотки оптимизма. После двенадцати туров он уверенно заявил, например, что неудачи ЦСКА подходят к концу и среди обнадеживающих факторов назвал «изменяющееся отношение к работе Петрова». «Он, — говорил Тарасов, — ключевой игрок звена, и, значит, скоро мы сумеем восстановить тройку в былом составе. Всё острее действует звено Волчкова, набирающее силу и опыт. Ровнее играет Третьяк, обретающий форму и стабильность в ходе чемпионата».

И в тринадцатом туре ЦСКА, можно сказать, прорвало. 9:2 — повержен «Спартак», с демонстрацией игры, приближенной к лучшим армейским стандартам: редчайшая самоотверженность в обороне, безупречные действия Третьяка, высокая командная скорость, непрекращающееся давление на соперника, мощь в атаке, точные броски по воротам. Семь шайб из девяти забросили Михайлов, Петров и Харламов — тройка, возрождение которой Тарасов предсказывал незадолго до встречи с принципиальным соперником.

А «Спартак» всегда оставался принципиальнейшим соперником для Тарасова. Принципиальным настолько, что однажды, ковыряясь на грядке на даче и увидев проходившую мимо сестру Нины Григорьевны Галину Иосифовну Мазину, гостившую у них, Тарасов вдруг произнес: «Хорошо тебе, Галка!» Галина Иосифовна удивленно посмотрела на Тарасова: «С чего это вдруг?» — «Ну как с чего? — продолжил Анатолий Владимирович и засмеялся: — Я вот, даже сидя в грядке, голову ломаю, думаю: “Как обыграть ‘Спартак?’”, а ты от этого мучения избавлена».

Перед первыми короткими каникулами в чемпионате, вызванными двумя контрольными матчами сборной в Финляндии, ЦСКА занимал после шестнадцати игр третье место. На восемь очков его опережали «Крылья Советов» и на одно — московское «Динамо», но они провели на одну встречу больше, чем армейцы. «Крылья» по праву лидера и в силу, вероятно, тренерского совместительства (Кулагин в сборной работал помощником Боброва) делегировали в сборную восемь хоккеистов, ЦСКА — семь. Последний (и единственный) раз такое соотношение сборников из «Крыльев Советов» и ЦСКА было отмечено в 1960 году на Олимпийских играх в Скво-Вэлли: тогда команду возглавлял Тарасов, а его помощником был тренер «Крыльев» Владимир Егоров.

После паузы ЦСКА сначала сыграл вничью в Воскресенске с «Химиком» (3:3), а потом выиграл у лидера — «Крыльев Советов» (4:3). Матч этот стоял особняком по многим причинам. Лидер против отставшего чемпиона. Кулагин против Тарасова. Лебедев, Анисин и Бодунов против команды, в них не поверившей. ЦСКА пришлось играть с Адониным в воротах, и он действовал удачно, поводов сетовать на отсутствие в составе Третьяка не дал. ЦСКА в очередной раз показал: чем клубу хуже, тем хуже становится его соперникам, особенно тем, кто его в таблице опережает. После выигрыша у «Крыльев» вспомнили сезон-1970/71, когда ЦСКА (с Кулагиным, к слову, во главе) отставал от «Динамо» на целых 12 очков, но потом (уже с вернувшимся на тренерский пост Тарасовым) свел отставание к нулю, вышел вперед и выиграл чемпионат. Лидерство ЦСКА, тем более с большим отрывом, всегда становилось гарантией чемпионства, и никто не пробовал вмешаться в борьбу за титул, понимая, что преуспеть в ней невозможно. Лидерство же любого другого клуба вопроса о чемпионстве не снимало. Когда ЦСКА за спиной, бессмысленно рассуждать о близкой победе в турнире. Об этом знали все соперники тарасовской команды.

Параллельно с домашним чемпионатом ЦСКА продолжал играть в Кубке европейских чемпионов. Первая финальная встреча в Швеции с «Брюнесом» была выиграна, но счет (6:2) не должен вводить в заблуждение: ЦСКА пришлось туго. Не поехали в Швецию три защитника — Гусев, Цыганков и Блохин. Тарасов был вынужден отрядить в оборону Мишакова (сыгравшего в Евле на позиции защитника не в первый раз) и Фирсова, в обороне дебютировавшего. Шведы, осведомленные о том, что по-прежнему не достиг оптимальных кондиций Третьяк, с первых же секунд бросились вперед. Но Третьяк провел в Швеции лучший матч сезона: в самом начале встречи он сумел отбить восемь опасных бросков игроков «Брюнеса». В первом периоде благодаря Третьяку армейцы не только выстояли, но и забросили шайбу, причем в тот момент, когда играли в меньшинстве, — это сделал Харламов. Запала же у шведов хватило только на период. После первого перерыва ЦСКА взвинтил скорости и окончательно склонил игру в свою пользу.

Во время известинского турнира, впервые прошедшего без участия Тарасова, произошло официальное прощание с объявившими о завершении карьеры Давыдовым, Рагулиным и Фирсовым. На церемонии они были в свитерах сборной СССР

После продолжительных каникул, связанных с турниром на призы газеты «Известия» и выездом советских команд на коммерческие матчи в Европу и Северную Америку, последовал «второй старт» чемпионата. И ЦСКА, вместо того чтобы продолжить погоню за «Крыльями», неожиданно проиграл «Динамо» (3:4). Два периода — первый и третий — армейцы выиграли, а во втором последовал провал — 0:3. Дважды ЦСКА наказывали 10-минутными штрафами (Гусев и Харламов). Об этой распущенности, которая никак не могла способствовать слаженности игры команды, и говорил Тарасов, когда пытался определить причины слабого вхождения в чемпионат.

После этого поражения стало ясно, что судьба чемпионского звания зависит уже не столько от ЦСКА, сколько от «Крыльев», оторвавшихся от главного конкурента на 7 очков. Более того, спустя два тура, в которых «Динамо» выиграло у «Крыльев» и «Спартака», а ЦСКА после победы над «Спартаком» обыграл лидера, выяснилось: команде Тарасова надо сильно постараться, для того чтобы занять в чемпионате второе место — на него всерьез нацелилось «Динамо». Но серебро не упустили, переиграв динамовцев в очной встрече.

Оптимизм Тарасова, высказанный им после двенадцатого тура, ЦСКА подтвердить не сумел. Вновь — разрозненность в действиях. Вновь — не крепкие, скованные одной целью звенья, а набор игроков, лишь немногие из которых в каждом эпизоде каждого матча бьются до конца и пытаются помочь команде. Разбалансировка в игре ЦСКА в последнем тарасовском чемпионате страны во многом связана с тем, что очень сложно, практически невозможно было тренеру состыковать группу высококлассных хоккеистов, без которых нельзя было представить ни ЦСКА, ни сборную, с хоккейными середняками, заметно уступающими в классе первым номерам.

На каком-то этапе Тарасов, поверивший в возможности школы ЦСКА, в то, что она бесперебойно будет поставлять в команду игроков класса Полупанова, Лутченко, Третьяка, Викулова, Харламова, Блинова, каждый из которых безболезненно вольется в состав мощного клуба, практически перестал заниматься тем, чем всегда занимался прежде, — кропотливой, требующей сил и времени ювелирной доводкой молодых игроков, чей талант по каким-то причинам не проявляется моментально. С такими игроками расставались, они попадали в другие клубы (только в составе «Крыльев» — лидера чемпионата, а потом его победителя — их было полдюжины, в том числе ставшие постоянными игроками сборной Лебедев, Анисин и Бодунов). А новых становилось всё меньше и меньше. Но с другой стороны, говоря об игроках, с которыми ЦСКА расставался, не стоит забывать, что не у всех из них хватило терпения, сил и характера выдержать, по образному выражению Кулагина, армейские «духовные и телесные испытания».

Кулагину, десять лет проработавшему в тренерском штабе ЦСКА, больше, чем кому бы то ни было, была известна организация дела в армейском клубе. Когда Борис Павлович столкнулся с технологией учебно-тренировочного процесса в других командах, в частности в «Крыльях», куда он пришел работать после ЦСКА и где ему, руководствуясь армейскими наработками, удалось дойти до чемпионского титула, он, по его словам, «еще яснее понял: ЦСКА опережает остальных намного, думаю, примерно на пять-шесть лет». Оценивая завоеванное ЦСКА в сезоне-1972/73 восемнадцатое в истории советского хоккея чемпионство — последнее в потрясающе насыщенной карьере Анатолия Тарасова, Кулагин призывал оставить в стороне такие объективные факторы, способствующие превосходству ЦСКА над остальными, как тренировочная база, условия для отдыха, подбор игроков и тренеров, а обратиться прежде всего к тренировочному труду. Хоккеист, прошедший школу тренировочной работы в ЦСКА, говорил Кулагин, никогда не скажет: «Всё, устал, больше не могу». Не скажет не потому, что он и в самом деле не устал, а потому, что «понял, пережил, почувствовал на себе: человек способен перешагнуть через это самое “не могу”. Надо только перетерпеть, пересилить себя. Хоккеисты ЦСКА научились этому на тренировках». Постоянно приводя своим игрокам в пример ЦСКА и требуя беспрекословного выполнения разработанной им тренировочной программы, Кулагин пришел к золоту после поступательных турнирных шагов, на которые все обратили внимание. В первом его сезоне в «Крыльях» — четвертое место, во втором — бронза. Кулагин вспоминал, что когда он возглавил «Крылья» и организовал после завершения сезона двухнедельный тренировочный лагерь для новой команды, ветераны роптали: «Зачем всё это нужно летом, накануне отдыха? Это же самое настоящее самоистязание, притом совершенно бессмысленное». Но предложенные тогда Кулагиным нагрузки даже не приблизились к армейским.

На протяжении последнего в своей жизни хоккейного чемпионата страны, проигранного ЦСКА после восемнадцати чемпионских титулов, Тарасов был вынужден частенько покидать тренировочный лагерь команды и перемещаться в госпиталь. Здоровье не позволяло ему работать в полную силу. Тарасов оставлял клуб на Константина Локтева. В нескольких последних турах именно Локтев готовил хоккеистов к матчам и матчи эти вел. Перед московскими играми он ездил к Тарасову либо в госпиталь, либо домой. Они обсуждали предстоящую игру, Локтев информировал Тарасова о состоянии игроков, рассказывал о своем видении состава звеньев и о том, как он видит возможные в них перестановки в зависимости от того, как будет складываться матч. По горячим следам не раскладывали игры на составляющие, но на следующий день детально их разбирали.

Однажды, еще задолго до последнего сезона Тарасова, журналист Борис Левин собрался с духом и задал Анатолию Владимировичу вопрос:

«Наступит время, когда придется кому-либо из учеников передать руководство командой. Кто сможет вас заменить?»

Левин вспоминал, что «мохнатые седые брови, как две птицы, вспорхнули вверх: “Заменить? Резко берешь, батенька!” — И после длительной паузы попросил: “Перечисли, кто, по-твоему, смог бы Тарасова заменить?”».

Левин стал называть — одного за другим — самых именитых армейских игроков и после каждой фамилии слышал в ответ характеристику в стиле Тарасова:

— Морковный кофе.

— Подкаблучник, руководить будет жена.

— До глубокой старости сохранит детский ум.

— Нужен творец, а этот — исполнитель, не больше.

После фамилии Локтев:

— Коська сможет. Сможет — всё есть. Но вот как он совладает с начальниками? Они на него попрут, как на бастион, их остановить может только Тарасов. Коська будет воевать и проиграет.

Когда еженедельник «Футбол-хоккей» устроил после чемпионата традиционную заочную летучку тренеров, которых репортеры издания попросили оценить выступления своих команд и высказать соображения относительно чемпионата, Тарасов не стал отказываться от возможности донести свое слово до публики и хоккейной общественности. Это выступление стало для него последним в статусе действующего тренера хоккейного клуба.

«Убежден, — сказал Тарасов, отвечая на вопрос: «Как вы оцениваете выступление в чемпионате своей команды?», — что дело не в смене поколений. Это — ширма, за которую легко спрятаться. Но на протяжении почти 30-летней истории ЦСКА в команде сменилось много поколений, и никогда это не влияло на ее положение.

Если не это, тогда что же? Прежде всего — о тренерских осечках. В прошлом сезоне мы выиграли все турниры, в которых участвовали. Видимо, благополучие способно привести в добродушное состояние даже такого склонного к вечному недовольству собой и своей командой человека, как я. Но уже летние тренировки и первые матчи показали, что ведущее звено ЦСКА — звено Петрова — не является примером отношения к делу для молодых игроков, не служит образцом в коллективе. Поясню: ведущим считается в ЦСКА не то звено, которое больше всех забивает, а то, которое способно зажечь и повести за собой остальных в трудную минуту, способно к новаторству и является помощником тренера в воспитании игроков высокого класса. Чтобы создать такое звено, пришлось перевести Харламова к Викулову и Жлуктову. Но затем, в интересах сборной, мы вновь вернули Харламова к прежним партнерам.

Итог: ни то ни другое звено не показывало игру высокого класса. И это сказалось. Чтобы закончить с разговорами о звене Петрова, добавлю только одно. Верно, игроки этого звена, прежде всего Петров и Гусев, хорошо играют в сборной. Но разве может истинный спортсмен по-разному относиться к своим обязанностям в клубе и в сборной?!»

Тарасов получал по ходу сезона письма, в которых его упрекали за то, что он меньше, чем обычно, работал с командой. Тарасов с упреками был согласен, но обратил внимание на два немаловажных обстоятельства:

«За многочисленными заботами мы в нашем хоккее упустили вопрос о подготовке молодых тренерских кадров. Так вот, я — и меня в этом поддержало руководство клуба — решил дать возможность Локтеву и Фирсову поработать самостоятельно. И мы с радостью убедились, что и Фирсов, и особенно Локтев многое знают, умеют и показали себя гибкими и знающими тренерами… Оба они сегодня готовы повести коллектив на большие дела. Что же до меня, то врачи уже не первый год настоятельно рекомендуют мне значительно снизить нагрузки».

«Может, устал от вечной гонки…» — говорил Тарасов практически в самом начале сезона. Он действительно устал. Накопление усталости — физической и моральной, проблемы со здоровьем… История с отставкой-72 не могла не сказаться.

Локтев был одним из немногих хоккеистов, которых Тарасов после завершения ими игроцкой карьеры видел в роли тренеров. Руководство ЦСКА не одобряло тарасовскую идею ухода из команды, и Тарасов не стал форсировать решение проблемы, опасаясь, как он говорил, что «вместо молодых тренеров, которых мы готовили долгие годы, могут поставить людей более авторитетных, но не способных продолжать традиции хоккеистов ЦСКА, традиции, которые создавались несколькими поколениями армейских спортсменов». Следованию традициям, их совершенствованию Тарасов придавал огромнейшее значение.

Уже с осени 1973 года Тарасов стал доверять проведение довольно большого раздела учебно-тренировочного процесса Фирсову и особенно Локтеву. «Локтев, — писал Тарасов, — и должен был, по моему убеждению, возглавить команду».

Это — к вопросу о «мести» в отношении Локтева, на которую намекает Е. Рубин. И к вопросу о мстительности Тарасова и его злопамятности вообще.

«Локтев, — продолжал Тарасов в книге, — это уже достаточно сложившийся, опытный тренер. Он обладает твердым характером, своим взглядом на игру, на тренировочный процесс. Еще играя, будучи капитаном ЦСКА и сборной, он всегда имел свое мнение, приходил к тренерам и умело дискутировал об игровом задании, о тактическом построении. Он еще тогда умел доказательно и тактично высказывать свое мнение. Сила Локтева в том, что он освоил принципы армейской школы и творчески развивает их».

Благоприятный момент для смены тренера в ЦСКА наступил, по мнению Тарасова, в октябре 1973 года, когда клуб выиграл три турнира подряд: приз «Советского спорта», традиционно разыгрывавшийся в те годы в преддверии чемпионата страны, Кубок европейских чемпионов (оставалась формальность — перенесенный на следующий год ответный финальный матч с шведским клубом «Брюнес», после того как в Евле ЦСКА соперников разгромил 6:2) и Кубок СССР. Но Локтев и Фирсов попросили мэтра повременить с уходом, поскольку заметили проявление симптомов зазнайства у ряда ведущих игроков, посчитавших дело сделанным. Локтев и Фирсов решили, что в сложившейся ситуации им с этим явлением (типичным в общем-то для любой советской команды) не справиться. Оба они были еще молодыми специалистами (Локтеву — 40 лет, Фирсову — 32 года), совсем недавно играли с теми, кого им необходимо было возвращать с небес на землю. Тарасов с их аргументами согласился. Но сказал, что они должны проявлять еще большую самостоятельность, а о тарасовских воспитательных возможностях вспоминать только в тех случаях, когда без них действительно не обойтись. «Если прежде, — вспоминал Тарасов, — я доверял Локтеву и Фирсову руководство рядовыми матчами, да и тренировки поручал не самые ответственные, то теперь Константин Борисович должен был работать со мной на равных».

Тарасов поставил в известность клубное руководство: все первые матчи чемпионата-73/74 будут проводить молодые тренеры. Но за скобки себя выносить не стал. Когда команда, ведя в Челябинске в счете 5:1, вдруг проиграла 6:7, Тарасов по возвращении ее в Москву как мог успокаивал молодых коллег, взял всю ответственность за неудачу на себя, ибо, как он говорил, «знал, что становление не может проходить без срывов. Тем более что в челябинском поражении, скорее, были виноваты не тренеры, а игроки».

Игроцкая карьера Локтева завершилась на чемпионате мира 1966 года в Любляне, где его признали лучшим нападающим турнира. Там же югославы предложили Локтеву поработать тренером в их стране. Страна дружеская, спортивные и партийные власти препоны вроде бы не должны были ставить. Они, казалось, и не ставили, и всё зависело от решения самого Локтева. Он еще в самолете оповестил партнеров о том, что с карьерой игрока заканчивает, и рассказал о югославском предложении. В Москве же Локтев пригласил Тарасова, Альметова, Александрова, Кулагина и Старовойтова и спросил у них совета. Все были за поездку. Тарасов обосновал свое мнение тем, что в Югославии Локтев мог бы получить первый опыт тренерской работы, чтобы потом работать в ЦСКА.

Локтев вылетел в Белград и там узнал: препоны все же существовали и проявились в последний момент перед подписанием контракта. Финансовые условия документа никак не могли устроить ни инициаторов приглашения, ни самого потенциального тренера — Союз спортивных обществ и организаций СССР заложил в соглашение грабительский процент отчислений в пользу государства. По тогдашним законам, нигде, к слову, не публиковавшимся, зарплата любого советского специалиста, работавшего за рубежом, должна была быть ниже зарплаты посла Советского Союза. Тренера Локтева эти законы приравнивали по деньгам ко второму секретарю посольства.

Конечно же, Локтев ничего в Белграде подписывать не стал. Огорченный, он уехал домой, попробовал было вернуться в игру, но сказались травмы и перерыв в тренировочной работе. Локтев пошел в подмастерья к Тарасову, который, как уже говорилось, делал на него ставку как на своего преемника.

Впоследствии Тарасов был поражен тем, как убирали из ЦСКА одного из его лучших учеников. Армейский клуб выиграл в 1977 году чемпионат страны — второй под руководством Локтева и двадцатый в своей истории (первый раз Локтев-тренер победил в 1975-м, а год спустя занял второе место). Клубное начальство после выигрыша, как водится, организовало банкет. Проходил он в Архангельском. Никому и в голову не могло прийти, какая подлая, можно сказать садистская, заготовка ждала Локтева и команду. О том, что он уволен, тренеру сообщили еще до начала торжеств. «Едва сев за стол, — вспоминала жена Локтева Валентина, — он попросил слова и сам объявил о своей отставке. “Ребята, — сказал он, обращаясь к игрокам, — со следующего сезона у вас будет новый тренер. Но я еще вернусь, потому что ЦСКА — это мой родной дом, я здесь вырос и никогда в другой команде работать не смогу…” Он никогда не был слабым человеком, но если бы вы знали, каких усилий стоила ему эта короткая фраза! После нее наступила гробовая тишина, поскольку никто подобного начала праздничного вечера не ожидал. Потом ребята наперебой стали говорить: “Константин Борисович, мы за вас будем бороться!” Но он попросил их этого не делать… Естественно, сразу после этого “тоста” мы с ним покинули банкет. Оставаться там далее не было смысла. Костя был на грани срыва. Состояние его было таким, что на обратном пути мы едва не угодили в аварию, чудом не врезавшись в парапет на мосту…»

В своей книге «Овертайм» Вячеслав Фетисов написал: «Абсолютно уверен, что советский хоккей потерял сильного тренера, но тогда это никого не волновало!» Фетисов предположил, и не без оснований, что поразительная бездушность и подлость, проявленные по отношению к Локтеву, сказались на его дальнейшей судьбе и спровоцировали ранний уход из жизни.

Внезапное увольнение Локтева пытались объяснить третьим местом, занятым в 1977 году сборной СССР на чемпионате мира в Вене, но, во-первых, Локтев в сборной был всего лишь одним из двух ассистентов Кулагина (вместе с Юрзиновым), а во-вторых, сборная сама по себе, а клуб, тем более лучший в стране, сам по себе. Кроме того, логичнее было бы в том случае, если уж решили отставить Кулагина, который, по словам Валентина Сыча, «был не здоров и при своем высоком давлении вряд ли мог работать с полной отдачей», поставить в сборной на первые роли Локтева, успешность практики которого в ЦСКА, основном поставщике игроков для национальной команды, ни у кого не вызывала сомнений. Но партийные и спортивные руководители уже запустили процесс расчистки обоих мест — в ЦСКА и сборной — для другого специалиста и останавливать этот процесс не собирались. Виктор Тихонов, для которого, собственно, и готовилось место Локтева в ЦСКА, не раз потом упоминал в рассказах о своем назначении имена Юрия Андропова, Михаила Зимянина, Дмитрия Устинова и Леонида Брежнева. Тихонова, возглавлявшего прежде рижское «Динамо», решили поставить вместо Кулагина на сборную. Представительство игроков ЦСКА в сборной, как известно, было большим, и «рижанину» заодно вручили «ключи» от ЦСКА, чтобы сборники всегда были у него под рукой.

В истории с беспардонным увольнением Локтева и назначением Тихонова недоброжелатели не обошлись и без традиционного «ведерка грязи», опрокинутого на Тарасова. «Я, — поведал журналисту Леониду Рейзеру детский тренер Ян Каменецкий, — был далек от закулисных дел и тем более — от спорткомитетовских, ведомственных и партийных верхов. Поэтому не возьмусь судить обо всех причинах и поводах резкого тихоновского восхождения на Олимп вопреки элементарным этическим нормам. Не исключено, что к этому приложил руку Тарасов — тогда еще влиятельная личность и страшный интриган по натуре. Мог он какую-то ревность питать к Локтеву, бывшему своему подопечному…»

Скажем прямо: это неправда. Запущенная только ради того, чтобы в очередной раз оболгать Тарасова и попытаться вызвать сомнения у тех, кто знал о том, как Тарасов действительно продвигал по армейской тренерской стезе Локтева. То ли от незнания истинного положения дел, то ли от желания преподнести их в антитарасовском ключе подача «достоверной информации» — через сплошные оговорки: «не возьмусь судить…», «не исключено…», «мог… ревность питать…».

«Я полагаю, — говорит на страницах книги о Борисе Кулагине Виталий Ерфилов, многие годы плодотворно трудившийся в хоккейной школе ЦСКА, — что если бы не пришел Тихонов, то в ЦСКА и в сборную вернулся бы Тарасов! Ведь в тот момент Анатолию Владимировичу было 54 года! Всего-то! Ведь, давайте будем откровенны, Локтева-то из ЦСКА убрал Тарасов, он ведь под себя площадку расчищал. Лет пять ведь еще железно мог старшим тренером команды поработать. Но не вышло».

Даже не акцентируя внимание на том, что возраст Тарасова назван неверно (54 ему исполнилось в 1972-м), следует заметить, что версия об интриге Тарасова против Локтева и «расчистке» «площадки под себя», выдвинута человеком, и близко не осведомленным о происходившем в кабинетах ЦК КПСС, КГБ, Министерства обороны и Спорткомитета. В них фамилию «Тарасов» перестали произносить ровно с того момента, как он перестал практиковать в хоккее. Возможность возобновления им тренерской деятельности там даже не обсуждалась. И совсем уж, наверное, негоже человеку, некогда в ЦСКА работавшему, не знать о том, как складывались отношения Тарасова с Локтевым на протяжении десятилетий и каким ударом стало для Тарасова беспардонное увольнение Константина Борисовича.

Локтев, надо сказать, — один из немногих игроков, побывавших в тарасовской обойме, с которым у Тарасова никогда, за исключением одной истории, не возникало конфликтов.

История такова. Почти сразу после появления в основе ЦСКА Локтев, человек в общем-то покладистый, выразил сомнение — это новичок-то! — в необходимости всем кагалом проводить предматчевые разминки с одинаковыми для всех основательными нагрузками. Локтевский организм, так уж он у него был устроен, всячески противился задававшемуся Тарасовым объему работы. Когда Локтев через силу его выполнял, на игру он выходил уставшим и подавленным. И хоккеист, всё обдумав, решил на разминках тратить силы по минимуму. Мимо Тарасова такой подход к делу пройти не мог. Он сразу же заметил локтевскую акцию. Раз выговорил ему за недоработку, второй… А потом, когда команда ожидала отчисления, вдруг перестал заставлять игрока делать тот же объем, что и остальные.

Годы спустя Локтев поинтересовался у Тарасова, почему тренер отстал от него со своими наставлениями. Выяснилось следующее. Тарасов, видя, что парень вроде бы не лентяй, в обычных тренировках и матчах отдается делу полностью, и не понимая, почему же на разминках перед играми он ведет себя именно так, обратился к Товаровскому. Михаил Давидович задал своему ученику вопрос: «А как Локтев, о котором ты говоришь, проводит матч, разминаясь перед ним в соответствии со своими представлениями об объеме необходимой подготовки?» — «Очень хорошо». — «Так чего же тебе, Толя, еще надо?»

Эта история, стоит заметить, была занесена Тарасовым не только в свой кондуит, но и в память: с тех пор он по мере возможности дифференцированно подходил к выполнению разминочных элементов. Первой тройке — Локтеву, Альметову и Александрову, — например, дозволялось разминаться перед матчами отдельно от команды. Потом самостоятельности удостоился Моисеев, которому, наоборот, необходим был больший, нежели остальным, объем работы.

Когда Локтеву дали отставку, Тарасов понимал, что бороться за него бесполезно. Он лишь корил себя за то, что не уговорил Константина остаться в армейском клубе и продолжить тренерскую работу хотя бы в школе ЦСКА. А Локтев, обиженный — и обиженный жестоко, — решил отойти от хоккея вообще, чем совершил, по мнению Тарасова, «непростительную ошибку». В начале 1987 года Тарасов полагал, что ошибку эту еще не поздно исправить, но Локтев решения отойти от хоккея не изменил. Тарасов был убежден, что, «поступи Константин иначе, сегодня мы имели бы сильного тренера, а значит, и еще один сильный клуб».

Уровень, на котором принималось решение по переводу Виктора Тихонова из рижского «Динамо» в ЦСКА, а заодно и в сборную страны, был для Тарасова недосягаем. Армейские спортивные руководители всего лишь исполняли приказ по изгнанию Локтева из команды, выигравшей чемпионат Союза. Их непосредственному начальнику — министру обороны Дмитрию Устинову — до спорта не было дела. Однажды Всеволод Бобров, несправедливо выставленный из футбольного ЦСКА и не нашедший правды в кабинетах ЦК КПСС, в частности у тогдашнего руководителя Отдела агитации и пропаганды Евгения Тяжельникова, с помощью высокопоставленного приятеля позвонил Устинову напрямую. «Как же, как же, следим за игрой вашей команды», — ответил министр после того, как Бобров представился. Устинов даже не знал, что выдающийся хоккеист и футболист в ЦСКА уже не работает и никакой команды у него нет. Когда Бобров рассказал ему об этом и сообщил, что, собственно, это и есть цель его звонка — он просит помощи у министра, — Устинов «отфутболил» его к своему заместителю Сергею Соколову: тот, дескать, курирует спорт по министерской линии. В итоге ни Устинов, ни Соколов и пальцем не пошевелили для того, чтобы помочь Боброву.

Локтева снимали с работы те, кто принимал затем непосредственное участие в назначении Тихонова, — председатель КГБ СССР Юрий Андропов, секретарь ЦК КПСС Михаил Зимянин и — косвенно, поскольку ЦСКА находился всё же в его ведении, — Дмитрий Устинов. Виктор Тихонов не раз в подробностях рассказывал об антураже, сопровождавшем его назначение. Длинный кабинет, хозяин встает из-за стола, подходит поздороваться, предлагает: чай? кофе? Ведет неспешную часовую беседу о хоккее, а потом говорит — и сразу становится понятно, с какой стати член Политбюро, глава КГБ тратит драгоценное время на какой-то хоккей, — что вызвал рижского тренера по поручению Леонида Ильича, который и распорядился поставить его на ЦСКА. Андропов сказал, что, конечно же, хотел бы видеть Тихонова в московском «Динамо», но есть прямое указание генерального секретаря.

В разговорах с Сергеем Павловым и Валентином Сычом Тихонов, по свидетельству Сыча, идти в ЦСКА отказывался наотрез: «Либо я остаюсь в Риге и работаю со сборной, либо просто работаю со сборной». Павлов и Сыч пытались его переубедить, но когда их аргументов оказалось недостаточно, Павлов позвонил секретарю ЦК Михаилу Зимянину. А тот, в свою очередь, сообщил о том, как развиваются дела с «динамовцем Тихоновым», Андропову.

В интервью Виктору Гусеву Тихонов рассказывал об этом так: «Когда меня из рижского “Динамо” позвали тренировать сборную, я был уверен, что смогу совмещать. Приехал по вызову в Москву, жена с сыном осталась в Риге. Сижу в кабинете руководителя Спорткомитета, излагаю свои доводы — и вдруг звонок. Он меняется в лице: “Вас внизу ждет машина с Лубянки”. Двадцать минут спустя все те же аргументы пришлось выкладывать Андропову. А он только улыбается. Совмещать это правильно. Только при чем тут Рига? Я бы тебя к себе в московское ‘Динамо’ взял, но Леонид Ильич сказал: ‘Только в ЦСКА!’”».

О хоккейных пристрастиях Брежнева его бывший зять, в то время заместитель министра внутренних дел Юрий Чурбанов, рассказывал журналисту Алексею Богомолову, некогда, к слову, игравшему в хоккей вратарем и входившему в состав ЦСКА:

«Больше всего Брежнев любил ездить на хоккей с Устиновым. Они оба были страстными болельщиками ЦСКА. Черненко, хоть и дружил с Леонидом Ильичом, болел за “Спартак”, а Юрий Владимирович Андропов формально считался болельщиком “Динамо”, хотя, мне кажется, был равнодушен к игре. Не очень любили хоккей Суслов и Пельше, но за компанию приезжали в “Лужники”… Помню, была какая-то игра ЦСКА — “Динамо” и армейцы проигрывали. Леонид Ильич начал подначивать Устинова: “ Вот, как же так, столько денег на команду выделяется, а они проигрывают…” Министр обороны отшучивался: “Ничего, сейчас исправятся. И действительно, как правило, в присутствии Леонида Ильича ЦСКА у “Динамо” выигрывал».

На первой встрече с Андроповым Тихонов, по его словам, «попытался отказаться». Андропов настаивать не стал, предоставил неделю для обдумывания. Процедуры, надо полагать, формальной, потому что Тихонов сразу понял: его категорический отказ от такого предложения не поймут ни в Москве, ни в Риге и никакой сборной он без ЦСКА не получит. Через неделю в том же кабинете Тихонов дал согласие. Во время разговора позвонил Михаил Зимянин. Андропов включил громкую связь и пошутил: «У меня сидит Тихонов Виктор Васильевич. Говорит, что не хочет возглавлять ЦСКА». Зимянин в ответ: «А ты скажи ему, что в этом доме не принято отказываться». И собеседники засмеялись.

Тихонов при любом удобном случае утверждал, что ему именно «Андропов дал полный карт-бланш». То, что Андропов имел полную информацию о происходившем в ЦСКА, Тихонова, разумеется, не удивило. «Он знал, — рассказывал Тихонов, — что в ЦСКА не только прекрасные игроки, но и то что ими сложно управлять, что в команде упала дисциплина. Он говорил мне — вы получаете полную свободу действии. Спать будешь по три часа, но наведи порядок. Есть там нападающий со сложным характером — Петров. Если возникнет необходимость, то можете отчислять».

Тарасов никогда не бравировал знакомством с представителями властных структур. Да и особых знакомств у него в высших сферах не было. Разве что с возглавлявшими Министерство обороны до Устинова Малиновским и Гречко. Но Тарасову и в голову не приходило ссылаться на них в разговорах с командой. Тихонов же именем Андропова, прямой номер телефона которого был ему дан, пользовался. Однажды он собрался отчислить из ЦСКА защитника Александра Гусева. «На партийном собрании, — вспоминал Тихонов в интервью журналистам «Спорт-экспресса» Юрию Голышаку и Александру Кружкову, — на меня накинулись: “Что вы себе позволяете?! Это заслуженный мастер спорта, майор…” Вот тогда и сказал — сейчас при вас наберу номер. Будете объясняться не со мной, с Юрием Владимировичем. Все моментально замолчали».

Фетисов в разговоре со мной обратил внимание на то, что «все эти тренеры успешные, долгое время имевшие поддержку власти, — без конкуренции рано или поздно приходят к одному: они небожители, и психология выжженной территории после них остается единственно правильной, на их взгляд. Ничего не оставляют после себя. Тарасов же всё оставил ЦСКА — созданную им систему, школу, Локтева, традиции — всё, что требовало развития и продолжения. И всё было уничтожено».

Из трехсот хоккеистов, заявленных двенадцатью сборными на участие в Олимпиаде-2014 в Сочи, ЦСКА представляли только 2 (два!) игрока, не имевшие причем никакого отношения к армейскому хоккею: нападающие Ян Муршак из сборной Словении и Александр Радулов.

Формально на сборную Тихонова поставил председатель Спорткомитета Сергей Павлов, а о ЦСКА первым ему сказал председатель Спорткомитета Министерства обороны Николай Шашков. Валентин Сыч, работавший тогда, в дни назначения Тихонова, начальником Управления зимних видов спорта Спорткомитета СССР, в приватной беседе с Леонидом Рейзером в ноябре 1993 года признался: «Это была моя идея. Тарасов уже не “тянул”, Чернышев тоже. Бобров? Слишком уж норовистым был. Кулагин? Проиграл бездарно чемпионаты мира в 76-м и 77-м. Локтев? Слишком либеральничал с игроками. Эпштейн? Не тот масштаб. А Тихонов, я это почувствовал, — как раз то, что надо. И жизнь подтвердила мою правоту». Любопытно, что сказано это было за три месяца до Олимпиады в Лиллехаммере, на которой сборная России под руководством Тихонова дважды проиграла финнам с общим счетом 0:9. Один матч на предварительном этапе (0:5), второй — во встрече за третье место (0:4).

На самом же деле оба решения, как уже было сказано, принимались в политических верхах. На первом для Тихонова розыгрыше приза «Известий» советская команда проиграла сборной Чехословакии с крупным счетом 3:8. Тихонова, собиравшегося посмотреть в Лужниках матч с участием следующего соперника своей команды — Швеции, вежливо пригласили к служебному входу, посадили в автомобиль и отвезли на Лубянку. Андропов хмуро поведал тренеру о том, что «народ говорит об игре сборной в трамвае и метро».

На следующий день после завершения проигранного турнира Тихонова вызвали к Павлову. В кабинете председателя Спорткомитета находился Тарасов, сказавший, по словам тренера, что помощник Тихонова — Юрзинов — слабый специалист. «Павлов, — рассказывал Тихонов, — предложил Тарасову: “Помогите Виктору Васильевичу в Праге. Все-таки для него это первый чемпионат мира”. Тарасов сказал, что согласен, но “только после Праги”». Тарасов с командой, сформированной Тихоновым, не работал. Не работал и с самим Тихоновым и не знал потому, возможно ли достижение того уровня взаимопонимания, какой у него был в сборной с Чернышевым и в ЦСКА с Кулагиным. Ввязываться в авантюру с непредсказуемыми последствиями — не для Тарасова.

Павлов же и Тихонов в той ситуации вели свою игру. Уверенности в победе в Праге у них, понятно, не было и быть не могло: чехи у себя дома, для Тихонова дебют, новые игроки. Случись поражение (а оно, надо сказать, было совсем рядом и случилось бы, не перегори хозяева в заключительном матче, когда сборной СССР для общего успеха обязательно надо было выигрывать с разницей в две шайбы), оно легко списывалось не только на лежавшие на поверхности обстоятельства, но прежде всего на неумение консультанта (Тарасова) оказать квалифицированную помощь Тихонову на первом для него чемпионате мира.

Вымолвленное — «только после Праги» — вполне могло свидетельствовать о желании Тарасова вернуться к активной работе. Но Павлов не собирался возвращать Тарасова ни при каких обстоятельствах. Отказ Тарасова консультировать в Праге Тихонова и Юрзинова полностью Павлова устраивал. Для спортивного руководителя всё складывалось так же удачно, как и в 1972 году. Как и тогда, на чемпионат мира — и тоже в Прагу — отправился новый тренер. Тогда Бобров, сейчас — Тихонов. Как и тогда, поражение можно было объяснить тренерским дебютом. Вот только теперь на Павлова работал и тарасовский отказ.

В ответ на вопрос интервьюеров (вопрос, стоит признать, весьма странный): «Тарасов очень ревновал вас к успехам?», — Тихонов воскликнул: «Еще бы!» и добавил: «Он мечтал вернуться в сборную».

Что с того, если даже и мечтал? Между мечтой и «ревностью к успехам», читай: завистью, нет никакой взаимосвязи. Тарасов критиковал качество игры и результаты, но никогда не желал, чтобы «не его ЦСКА» и «не его сборная» проигрывали чемпионаты СССР, мира и олимпийские турниры.

Тарасов был первым, кто позвонил Тихонову на следующий день после его приезда в Москву. Позвонил в семь утра. Дал рекомендацию — быть с игроками строже. И пообещал при необходимости поддержать.

Дал тогда Тарасов Тихонову и несколько советов — с позиции опытного тренера и человека, хорошо знавшего, как и о чем говорить с игроками. Понятно, что советовал Анатолий Владимирович то, что сказал бы сам. При всем желании Тихонова у него никогда бы это не вышло. Но последовать совету Тарасова он поначалу попытался. Не получилось. «Прежде всего, — говорил Тихонов, — потому что я не Тарасов. И то, что кажется естественным в устах маститого тренера, было, скажем, не совсем подходящим для меня. И хоккеисты мои слова не воспринимали».

Слова, между тем, — серьезный инструмент во взаимоотношениях, лежащих в плоскости «игроки — тренер». Многие из хоккеистов и годы спустя не воспринимали слова Тихонова. А когда привыкли и стали воспринимать, произошла история, игроков поразившая.

После поражения от американцев на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде в 1980 году Тихонов с глазу на глаз поговорил о случившемся с капитаном сборной Борисом Михайловым. Тренер предложил отнестись к проигрышу — и ему, и команде, — как говорят в таких случаях финны, «на низком профиле» и при неизбежных контактах с прессой придерживаться строго выбранной линии: вместе готовились, вместе проиграли, вместе несем ответственность. Игроки с такой постановкой вопроса согласились и пунктам негласного соглашения следовали. Тихонов же на страницах «Правды» в поражении обвинил игроков, причем пофамильно. Как пишет Леонид Рейзер в книге «Доминанта Виктора Тихонова», Михайлов, авторитетом своим заставивший партнеров в данное Тихоновым в Лейк-Плэсиде обещание поверить, на традиционном банкете в честь победы ЦСКА в чемпионате страны произнес «тост»:

— Я хочу сказать, что вы, Виктор Васильевич, — не мужчина! Когда мы выигрываем, вы превозносите себя. А когда беда произошла, неудача в Лейк-Плэсиде, все шишки полетели на игроков. Вы не сдержали данного вами же слова! И хватит строить из себя первооткрывателя в хоккее — то, что вы преподносите нам как новое, все давно уже известно и апробировано…

Тихонов, рассказывают, расплакался. И неизвестно, что вызвало его слезы — обвинение в том, что он не мужчина, или же призыв много чего повидавшего в хоккее мастера не строить из себя «первооткрывателя», поскольку пользуется он тем, что его предшественниками, прежде всего Тарасовым, давно уже было открыто.

Скорее — второе. «Если тренер, — считал Тарасов, — говорит о слабой игре своих подопечных, то не имеет права утаивать и собственные просчеты».

Тихонов между тем спустя год-другой после назначения в ЦСКА поведал, что его повергла в изумление и уныние «поразительная», как он выразился, «отсталость достаточно, казалось бы, искушенных в игре мастеров в тактической подготовке, их неуважительное отношение к теоретической подготовке». И еще он увидел, что «лидеры хоккея начисто отвыкли от дисциплины».

В чей огород камешки? Если Тихонов имел в виду игроков сборной, значит, «объектами» его наблюдений стали Тарасов, Чернышев, Бобров и Кулагин. Если ЦСКА — то Тарасов или же Локтев. В любом случае выходило так, что прежде, до прихода Тихонова в ЦСКА и сборную, слабо было поставлено дело с дисциплиной, обучению тактике и никуда не годилась теоретическая подготовка.

Еще до чемпионата мира-77 в Вене, после которого Тихонов заменил в сборной Кулагина, Тарасов, собиравшийся на турнир в Австрию в статусе обозревателя ТАСС, предрекал молодому рижскому тренеру большое будущее и отмечал его преданность хоккею и огромную работоспособность. После проигранного тогда советской командой чемпионата Анатолий Владимирович, обсуждая в Вене с корреспондентом ТАСС Александром Левинсоном кандидатуры возможных преемников Кулагина, назвал Тихонова.

После проигранного командой Тихонова «Кубка Канады» (третье место в 1976 году — Тихонов, не будучи еще главным тренером национальной сборной, вместе с Борисом Майоровым и Робертом Черенковым возил на турнир смешанный состав) Тарасов резко прошелся по «молодому» специалисту (хотя какой же он тогда был молодой? Тихонову шел сорок седьмой год, Тарасов в этом возрасте и чемпионат мира выигрывал, и Олимпийские игры, не говоря уже о чемпионатах страны) в «Комсомольской правде»:

«Считается, что тренер, придя в сборную, должен оставаться “самим собой”, придерживаться стиля, проверенного в своем клубе. Это, на мой взгляд, неверное, упрощенное мнение. В сборной собраны лучшие хоккеисты страны. Они нуждаются в сложных, порой новых тренировочных упражнениях. Перед ними необходимо ставить самые высокие задачи, соответствующие их знаниям, опыту и мастерству. Виктор Тихонов успешно работал с рижским “Динамо”. Но методы эти подходили хоккеистам среднего уровня. Способствовать росту мастерства высококлассного хоккеиста они не могут».

И Тихонов воспринял критику Тарасова (пусть даже и забывшего в полемическом запале, что тренеру не дали возможности взять в Канаду всех ведущих игроков) не как выпад, а скорее как обиду за неудачу советской сборной. Поражения ЦСКА и сборной СССР действительно становились для Тарасова личной обидой. Тарасов был патриотом страны и клуба, в котором прошла его яркая тренерская жизнь.

Еще раньше Виктор Тихонов посчитал, по всей вероятности, что ему завидует Аркадий Чернышев. Они вместе работали в «Динамо». Тихонов, четыре раза подряд становившийся чемпионом СССР (в 1951, 1952 и 1953 с ВВС, а в 1954-м с «Динамо»), был кандидатом на поездку на первую для советского хоккея Олимпиаду — в Кортина-д’Ампеццо в 1956 году, но в последний момент Чернышев, возглавлявший тогда сборную, предпочел ему Альфреда Кучевского. Но когда Тихонов завершил карьеру игрока, Аркадий Иванович пригласил его в «Динамо» на должность своего помощника. Именно Чернышев, считается, рекомендовал Тихонова в главные тренеры рижского «Динамо». И Тихонов рассказал журналисту Олегу Спасскому, почему, на его взгляд, Чернышев сделал это:

«По долгу службы в сборной Аркадий Иванович часто и на длительные сроки покидал “Динамо”, а когда возвращался, приходил в хорошее расположение духа, если без него дела шли плохо. Если же всё было в порядке и команда набирала много очков, он мрачнел и находил поводы распекать своих ассистентов. Я был ближайшим, и он постарался от меня избавиться».

Сын Аркадия Чернышева Борис поведал в интервью пресс-службе хоккейного динамовского клуба, как однажды «отец вернулся домой очень довольный. В это время мы с братом делали уроки, а отец маме на кухне рассказывал о событиях в клубе. “Сегодня, — говорит, — мы в команде собрание провели. Ребята были очень недовольны Тихоновым. У него с игроками конфликт какой-то возник. И вот мы провели собрание, на котором всё разложили по полочкам, разобрали. И игроки, и Тихонов всё поняли”. Отец был очень доволен, что разобрался в ситуации и вовремя погасил конфликт. Он умел сглаживать углы».

В сложном характере Тарасова можно много чего обнаружить, но он никогда никому не завидовал. Ему завидовали — да. Завидовали уму, тренерскому таланту, способностям точно определять пути развития хоккея и следовать, несмотря на любые препятствия, выбранным направлением, умению находить будущих звезд, готовить игроков высокого уровня, слаженные звенья и непревзойденные команды. Завидовали его смелости, принципиальности, максимализму, преданности делу. И — писали на него пасквили и доносы.

«Доносы на Тарасова, докладные записки, жалобы шли и в КГБ, и в ЦК бесконечным потоком», — рассказывал в интервью Елене Вайцеховской Александр Яковлев. Историк Михаил Прозуменщиков, автор книги «Большой спорт и большая политика», работавший заместителем директора Российского государственного архива новейшей истории, рассказывал о том, что «в ЦК КПСС регулярно знакомились с информацией (или, точнее сказать, с доносами) на Тарасова: то он излишне резко высказался о проблемах советского спорта; то, недовольный решением судьи, впервые в истории советского хоккея увел команду с поля, не желая продолжать игру; то в 1971 году на чемпионате мира в Швейцарии не только отказал в интервью некоторым советским газетам, запретив и хоккеистам общаться с журналистами, но и позволил себе ряд грубых высказываний в адрес отдельных средств массовой информации. Особенно были обижены корреспонденты «Правды» и «Известий», привыкшие, что одна принадлежность к этим газетам служит стопроцентной гарантией уважительного к ним отношения».