Книга: Анатолий Тарасов
Назад: Глава одиннадцатая КАПИТАН МАЙОРОВ
Дальше: Глава тринадцатая ДЕМАРШ В ЛУЖНИКАХ

Глава двенадцатая ЗА ПОМОЩЬЮ К НАУКЕ

До прихода науки в хоккей — частичного, как во второй половине 60-х — первой половине 70-х годов, или всеобъемлющего, как сегодня, — необходимо было понять, как создать систему упражнений, которая за полтора тренировочных часа даст оптимальный эффект. Это как раз то, что сумел сделать Тарасов. Он намного опередил время. Придуманная им система тренировок определила значительную часть успеха его команд и вывела хоккей на иной уровень.
Еще в середине 60-х годов, первым в мировом хоккее, Тарасов уловил наиболее характерную тенденцию развития игры — ее интенсификацию. Расшифровывается термин просто: выполнение большего количества технико-тактических элементов в единицу времени по сравнению с недавним прошлым. Ускоряются бег, быстрота мышления, быстрота выполнения тактических приемов. Тарасов первым обосновал теоретически и применил на практике поточный метод тренировки, представляющий, по мнению Вячеслава Колоскова, «наибольшие возможности в увеличении плотности тренировочного занятия».
И Тарасов пришел к выводу: настала пора серьезно вовлечь в тренировочный процесс науку. Время он, бесспорно, всегда опережал и опередил настолько, что его и в первые десятилетия нового века все еще догоняют. Знания, опыт, подвижнический образ жизни, беззаветное служение хоккею, интуиция, основанная на поразительном понимании законов развития спорта, — всё это позволило Тарасову практиковать такие вещи, которые начали постепенно осознавать лишь спустя несколько десятилетий.
Интерес Тарасова к спортивной науке поддержал Михаил Давидович Товаровский. Он помог тогда определиться с темой диссертации Колоскову, будущему руководителю советского, а затем российского футбола. Окончив Институт физкультуры, Колосков остался на кафедре футбола и хоккея преподавателем и задумался о теме диссертации. Выбрал футбол. Однажды его пригласил к себе Товаровский и сказал: «У нас все о футболе пишут. Сто диссертаций уже защитили. Ваша будет сто первой. А между прочим, один мой друг ждет не дождется толковых научных работ по хоккею». — «А кто этот ваш друг и что конкретно ему надо?» — поинтересовался Колосков. Товаровский хитро сощурился: «Он у нас в школе тренеров учился и сейчас вроде кого-то тренирует. Тарасов его фамилия, Анатолий Владимирович. Слышали о таком?»
«Он встал и пошел к трезвонившему телефону, — вспоминал Колосков, — а я еще долго стоял с раскрытым ртом. Слышал ли я о Тарасове? Это почти то же самое, что спросить, слышал ли я о Пушкине». Колосков, с Тарасовым не знакомый, постоянно бывал на матчах ЦСКА, следил за этой командой, симпатизировал ей и тренеру, хорошо знал несколько тарасовских методических пособий, одно из которых, «Поточный метод тренировки в хоккее», стало настольной книгой для многих тренеров. «Неужели этот умный, фанатично преданный своему делу человек чего-то в деле этом не знает? Неужели ему нужна какая-то помощь?»
Через полмесяца Товаровский вновь пригласил Колоскова к себе. «Захожу, — вспоминает Вячеслав Иванович, — и вижу в его кабинете великого Тарасова! Он пожал мне руку. Не садясь, прохаживался по диагонали кабинета, как вдоль бортика. Заговорил, обращаясь ко мне на “ты”, но в этом не было ничего обидного. Мне это даже импонировало. Я чувствовал, что он хотел вести наш разговор как бы на равных».
Тарасова интересовала роль биологических ритмов в жизни человека вообще и спортсмена в частности. «Вот команда: играет, на взлете, равных ей нет, — рассуждал он. — А потом — бац, и сдыхает! И обиднее всего, когда это случается в конце самых ответственных матчей». — «У производственников, — заметил Товаровский, — есть такой термин — усталость металла». — «Понимаю, к чему ты это говоришь, — живо откликнулся Тарасов. — Мы не боги, мы не всесильны. Но можно ли управлять… — Тарасов прокрутил пальцем по воздуху синусоиду — …вот этими самыми всплесками спада и активности? Можно ли делать так, чтобы пик формы отдельных игроков и команды в целом пришелся на тот период, который нам нужен?»
Постановка вопроса оказалась для Колоскова неожиданной. Он замешкался с ответом и тут же услышал от Тарасова: «Не люблю молчунов! Говори четко и ясно, берешься за эту тему или же я буду искать кого-то другого?» Под таким напором у Колоскова вырвалось, как он говорит, помимо его воли: «Молчание — знак согласия». Тарасов засмеялся: «Ну и хорошо. По рукам».
У Тарасова была собрана «кое-какая статистика», имелись некоторые наработки, сделанные в процессе многочисленных тренировочных занятий. Осталось, как он сказал, «всё это систематизировать и вычленить закономерность». Всё также стоя допил чай, распрощался и быстро вышел из кабинета Товаровского, бросив уже в дверях: «Детали тут сами уточняйте. У меня на них времени совсем нет».
В те времена в Московском институте физкультуры работала большая группа талантливых ученых — биофизиков, кибернетиков, математиков, биохимиков. Лев Матвеев известен как автор монографии о тренировочном процессе в подготовительный, соревновательный и переходный периоды, его методиками пользовался Юрий Власов. На кафедре физиологии трудился профессор А. Гуминский, рядом с которым заметными работами выделялся В. Михайлов. Математическими формами исследования в теории спорта занимался профессор В. Зациорский, исследованиями скоростно-силовой подготовки спортсменов — Ю. Верхошанский. Украшением кафедры биохимии был ученый с мировым именем Н. Волков. Вез боязни ошибиться можно сказать, что подобного созвездия светил и близко не было ни в одном научном центре исследования спорта в мире.
«К сожалению, — говорит Колосков, — в конце 80-х — начале 90-х годов знания этих и многих других ученых оказались невостребованными, попросту говоря, никому не нужными в возникших новых общественно-политических условиях. И многие из них, желая остаться в профессии, были вынуждены покинуть Россию. Их с радостью приняли в странах, достижениям которых в спорте мы вынуждены сегодня смотреть в спину».
На труды именно этих ученых в 70-е годы опирались тренер амстердамского «Аякса» Штефан Ковач, а также Валерий Лобановский, Олег Базилевич и Анатолий Зеленцов, упорядочившие тренировочный процесс в киевском «Динамо». Имена Матвеева, Верхошанского, Волкова, Зациорского вспоминают при случае выдающиеся западноевропейские футбольные тренеры Арриго Сакки, Жозе Моуриньо, Марчелло Липпи…
Верхошанский полтора десятилетия работал в Италии. Его постоянно приглашали читать лекции тренерам Испании, Франции, Португалии… А тех, кому он читал лекции и кого учил, стали звать в Россию, чтобы они учили российских специалистов. Воистину, нет пророка в своем отечестве.
Жозе Моуриньо, творчески подходящий ко всем научным рекомендациям, рассказал в дни первого появления в «Челси» журналисту российского журнала «PROспорт» Дмитрию Навоше: «Я хочу что-то оставить в футболе после себя, сделать его лучше. У вас в России был великий методолог — Матвеев, и его наработки были прорывом в области подготовки спортсменов. Спросите у других европейских тренеров, его все знают. Какое-то время и я работал по Матвееву, потому что его идеи были правдой. Но сейчас я знаю другую правду, я сам ее открыл и готовлю команду иначе. К примеру, Матвеев утверждал, что нельзя начинать предсезонную подготовку на высоком уровне интенсивности, — а я начинаю».
По просьбе Товаровского Матвеев стал научным руководителем у Колоскова, назвавшего диссертацию — без влияния Тарасова не обошлось — «Исследование условий сохранения высокой игровой работоспособности в длительном соревновательном периоде на примере хоккея». «Матвеев, — вспоминает Вячеслав Иванович, — сказал мне примерно следующее. Хоккеисты играют восемь месяцев в году — соревновательный период. Восемь месяцев держать пик формы невозможно. Задача твоя как ученого, методиста подобрать такую методику тренировки, которая если бы и допускала колебания (без них не обойтись), то с минимальной динамикой. С подъемами, рассчитанными на самые важные матчи и турниры сезона, со спадами, конечно, но без провалов». И по договоренности с Тарасовым в качестве экспериментальной базы был выбран ЦСКА.
Это сейчас спорт вообще и футбол с хоккеем в частности без науки немыслимы. В те же времена Тарасов фактически стал в мировом хоккее первым тренером, решившим прибегнуть к помощи научных достижений. Тарасов понимал, и в этом понимании опередив коллег, что за наукой в спорте, развивающемся с предельной интенсивностью, будущее. Самое время — вторая половина 60-х годов — завязывать с ней дружеские отношения. Откладывать нельзя. Потом будет поздно.
Юрий Королев, соратник Тарасова, называет тренера аналитиком от Бога. Вместе они работали с 1962 года, когда по инициативе Анатолия Владимировича была создана комплексная научная группа при сборной СССР, и возглавил ее Королев. Тарасов еще в середине 50-х годов пришел к выводу, что одних визуальных наблюдений за матчами, на основе которых специалист вправе выстраивать умозаключения по игре, ее характеру, направленности, качественным характеристикам игроков, уже маловато. Необходимы дополнительные объективные количественные показатели, то есть сухие, беспристрастные цифры. Историческая поездка в Канаду подтвердила тарасовские выводы. Он привез из-за океана целую сумку протоколов матчей с хозяевами, справочных данных, дополнительных материалов по каждому игроку НХЛ. От показателей, зафиксированных в послеигровых протоколах, разбегались глаза. Постепенно набор этих показателей, регулярно дополняемых другими, Тарасов стал внедрять в работу со своей командой.
«Мы искали те самые количественные параметры, которые могли бы помочь проанализировать игровые действия хоккеистов, — рассказывает Королев. — Искали, пробовали, ошибались и в конце концов находили то, что улучшало качественные характеристики». Тарасов называл эти пробы «педагогическими наблюдениями».
Как-то раз Тарасов попросил Королева посчитать количество бросков за матч у форвардов первой тройки ЦСКА и сборной — Михайлова, Петрова и Харламова. «Собранная информация, — вспоминает Королев, — озадачила: Петров крайне редко сам угрожал воротам. На разборе игры Тарасов обратился к нему:
— Ну что, Володя, совсем нет у тебя бросков. Это не годится!..
Но потом Тарасов и Королев пришли к выводу: невозможно оценивать эффективность действий нападающего только по количеству бросков, ведь они друг от друга отличаются по степени опасности для ворот соперника. И от подсчета индивидуальных бросков отказались, потому что, по словам Королева, «такая информация искажала реальную картину игры и снижала качество тренерского анализа проведенного матча». Количество, помноженное на качество, — вот что Тарасов ставил во главу угла при анализе всевозможных показателей — командных и индивидуальных.
Нападающий может два раза за матч бросить по воротам, забить один гол, получить от репортеров высокие оценки за результативность, но при этом никто не вспоминает, что его звено ни разу не реализовало численный перевес, проиграло свой микроматч, а у самого форварда отрицательный показатель полезности по системе «плюс-минус». «Пустые, ничем не подкрепленные рассуждения Тарасов не воспринимал, — говорит Королев. — Процесс его исследования хоккея никогда не прекращался. На достигнутом не успокаивался и не позволял этого своим помощникам и своим игрокам».
Тарасов привез Колоскова в Архангельское, где располагалась тренировочная база клуба, собрал в зале команду и сказал, представляя гостя: «Это свой человек. Признаюсь, чистых теоретиков не жалую. У Колоскова ноги поломаны на футбольном поле, по шайбе он бить умеет, а главное — есть свежие идеи в голове. Я с ними ознакомился, согласился. Будем эти идеи совместно воплощать в жизнь. Считайте Колоскова одним из нас. Думаю, споемся». На летних сборах в Кудепсте хоккеисты попытались было взять 26-летнего диссертанта в оборот. Рагулин, Кузькин, Брежнев несколько раз предлагали ему: давай, мол, наука, сбегай за винцом. «Я понимал, — говорит Колосков, — что поддаваться нельзя, что это провокация — втянуть меня, а потом сделать заложником ситуации. Я отказался раз, два, а потом они от меня отстали как от бесперспективного в этом отношении помощника». Тарасову, понятно, Колосков ничего не сказал.
Изо дня в день — в течение двух лет! — Тарасов заставлял своих подопечных выполнять указания Колоскова, выяснявшего, какие энергозатраты несет спортсмен при той или иной физической нагрузке, как они согласуются с предельными возможностями организма. Предстояло оценить около 400 упражнений по атлетизму вне льда и более 200 — на льду. Под неумолимое тарасовское «надо!» хоккеистам надевали маски, вешали специальные мешки за спину. При помощи газоанализатора выясняли, с какой интенсивностью «сгорает» кислород, сколько килокалорий затрачивается на выполнение того или иного упражнения. Прикрепленные на тело игроков датчики фиксировали работу сердца, состояние давления.
«Нагрузки, — вспоминает Колосков, — придумывались Тарасовым на тренировках нешуточные. Хоккеисты брали тяжелые металлические «клюшки» (грифы от штанг), гоняли по настилу двадцатикилограммовые “шайбы” — блины от штанги, бегали вверх-вниз по скамьям пустующих трибун. Мне надо было определить оптимальность дозировок, темпа, рассчитать время пауз, необходимых для восстановления сил».
Две ситуации, в которых Тарасов предстал потрясающим психологом, поразили Колоскова.
Тарасов никогда не опаздывал на тренировки. Напротив, приезжал во Дворец спорта за 30-40 минут до их начала и к такому же графику призывал игроков. «Однажды, — вспоминает Колосков, — оставалось минут пятнадцать, а его — неслыханное дело! — нет. Помощники начинают подготовку к занятиям сами, я, как и положено, прикрепляю датчики к груди Толи Фирсова, настраиваю аппаратуру. За десять минут до начала тренировки появляется Тарасов. Губы сжаты, брови сдвинуты. Яростно оглядывает всех, решая, видимо, к чему придраться. Потом начинает срывать с Фирсова присоски и кричит в мой адрес: “Вы (обращение на “вы”! — высшая степень проявления недовольства) тут затерроризировали всех — цифры, графики! Наука должна живой работой заниматься, понятно? Чтобы отдачу видно было!”» Настроение у Колоскова — хуже некуда. За всё время тренировки Тарасов ни разу не взглянул в его сторону, а после занятия буркнул: «Зайди ко мне». И там, в своем кабинете, весело: «Ну, задержался, случилось такое. А ты что, хотел, чтобы игроки об этом опоздании судачили? Нет, пусть лучше о тебе говорят».
Колосков, не скрывая обиды, спросил у Тарасова: «Может, мне уйти из команды, заниматься исследованиями где-нибудь в другом месте?..» Тарасов оборвал его на полуслове: «Ты ничего не понял. Иди за мной». И они пошли в раздевалку, где хоккеисты ждали Тарасова для подведения итогов тренировки. «Я сейчас Колоскову, — сказал Тарасов, — всыпал по первое число! Он с вами, как с балеринами работает. Жалеет! Вон Фирсову поставил датчики, а тот катается вдоль бортика, прохлаждается. Сачковать не позволено никому! В общем, так: слушать науку беспрекословно, выполнять все его рекомендации и выкладываться на сто процентов! А теперь — по тренировке…»
Энергетика, магия Тарасова были мощнейшими. Спустя час после тренировки к Колоскову подошел Фирсов: «Тарасов прав. Мы действительно иногда сачкуем. Вот и я сегодня. Ты не стесняйся, пожестче с нами будь». Наслушавшись Тарасова, Фирсов совершенно забыл о том, что перед занятием задержавшийся тренер сорвал с него датчики и тренировался он без аппаратуры. «Тарасову, — резюмировал Колосков, — хоккеисты верили больше, чем самому себе».
Тонкий психолог, Тарасов мог при всей команде всыпать по первое число и сильнейшим игрокам. Когда Юрий Королев удивился, почему тренер публично, причем частенько без весомого повода, распекает лидеров ЦСКА, Тарасов ответил: «А что ж ты хочешь, чтоб я игрока третьего звена призвал к порядку? Вот я одернул Фирсова, и считай, что это сигнал для остальных ребят, для тех, кто значительно уступает ему в мастерстве».
Второй эпизод из психологического арсенала Тарасова, свидетелем которого стал Колосков, произошел на базе в Архангельском. Тренер позвал его на разговор в преддверии матча с основным соперником ЦСКА — «Спартаком». «Вячеслав, — начал Тарасов, — если исходить из результатов четырех последних игр, как думаешь, победим мы завтра или нет?» Четыре матча кряду ЦСКА с легкостью выиграл с общим счетом 22:1, причем единственную, ни на что не влиявшую шайбу пропустил в последней встрече. По мнению Колоскова, результаты эти не имели никакого отношения к предстоявшему матчу — слишком уж разнился уровень соперников. Об этом он и сказал Тарасову. «Вот! — воскликнул Тарасов. — И ты ничего не понимаешь! А я тебе так скажу: мы можем завтра проиграть именно потому, что выдалась такая удачная результативная серия. Игроки будут спать на поле, они психологически не готовы к драке, они уже чувствуют себя великими. А если игра сразу не заладится и они потеряют кураж — всё! Тогда ни кнутом, ни пряником ситуацию не переломить. Команде немедленно нужна встряска, внутренний конфликт. Вздрючить надо моих самых-самых. Уловил?» — «Как — вздрючить? — удивился Колосков. — За что?» Он и не предполагал, что можно устроить встряску после четырех подряд выигранных матчей.
«А вот смотри за что!» — произнес Тарасов и на глазах изумленного Колоскова принялся священнодействовать. Разворачивалось настоящее представление. Услышав чьи-то шаги по коридору — а время было послеобеденное, тихий час, — Тарасов поднял палец вверх и полушепотом вымолвил: «Капитан наш. Виктор Кузькин. Он-то мне и нужен для начала». Тарасов открыл дверь, в проеме действительно появилась фигура Кузькина. Колосков признавался, что ни до, не после он никогда не сталкивался с тем, что тренер по звуку шагов узнаёт своих игроков.
«Ты куда?» — спросил Тарасов. «Бутылку воды взять, Анатолий Владимирович». — «Зайди на минутку». Тарасов подвел Кузькина к макету хоккейной площадки: «Как так получилось, что из-за тебя, прославленного нашего капитана, шайбу пропустили? Почему ты под нее не лег?» Тарасов говорил о единственной шайбе, пропущенной ЦСКА в четырех победных матчах, так, словно гол этот по меньшей мере решил судьбу чемпионата страны. «А я-то при чем? — искренне удивился Кузькин. — Тут Брежнев должен был сыграть — его зона». Позвали Брежнева. «Анатолий Владимирович, — сказал он, услышав обвинения в свой адрес, — Полупанов же на нападающего шел, я принял правее, чтобы ему не помешать». Позвали Полупанова… «Минут через десять, — вспоминает Колосков, — в кабинете Тарасова стоял невообразимый гвалт: полкоманды яростно обсуждало, как могло получиться, что шайба влетела в их ворота. Споры продолжались и после ухода игроков из кабинета тренера — доносились из коридора. Когда мы остались одни, Тарасов с удовлетворением сказал: “Всё. ‘Спартак’ завтра ‘порвем’”». И действительно — «порвали».
Буквально накануне Олимпиады-64 в Инсбруке советская сборная проводила контрольный матч с рядовым австрийским клубом. После двух периодов чемпионы мира проигрывали 2:5. Хоккеисты ожидали разгона в перерыве, но Тарасов с Чернышевым в раздевалку даже не зашли. Разгон игроки устроили себе сами. Слов и выражений не выбирали. Третий период играли на уязвленном самолюбии. Выиграли, конечно, но и урок запомнили.
Во время турне сборной по Канаде в конце 1967 года слабо и даже как-то безвольно играла тройка Полупанова. Тарасов не шумел на них, но «подзадорил» Фирсова и его молодых партнеров простыми словами: «Вы слишком рано уверовали, что едете на Олимпиаду в Гренобль». Подействовало.
Тарасов всегда очень тонко чувствовал психологическое состояние спортсмена, а во время игры — особенно. В игровых ситуациях состояние каждого хоккеиста меняется в зависимости от того, как действует команда, звено, сам игрок. Тарасов, обладая феноменальной интуицией, никогда не убирал палец с «пульса» этого состояния. Иногда он создавал искусственные микроконфликты. «Боря, — говорил он Кулагину, — что-то у нас команда стала спокойная. Не нравится мне эта ситуация». — «А ты, — отвечал ему Борис Павлович, — отпусти завтра игроков домой, и всё будет нормально». Анатолий Владимирович отпускал хоккеистов по домам, кто-то обязательно попадался на нарушении режима, и Тарасов удовлетворенно «подкручивал гаечки», назначая дополнительные тренировки и будоража команду. Организация подобных искусственных конфликтных ситуаций — дело тонкое. В командных видах спорта без них, видимо, не обойтись. Они позволяют в максимально возможной степени управлять коллективом, особенно — лидерами, на которых, помимо прочего, возлагается обязанность по управлению остальными игроками.
Работа, проводившаяся Колосковым, Тарасова полностью устраивала. Он получил дополнительные — объективные — данные и полезные методические наработки. У них сложились неплохие личные отношения. Они не раз обсуждали дела после парной, за рюмкой отменных, собственноручно приготовленных Тарасовым настоек на черноплодке, клюкве, лимоне и на смородиновых почках.
Как-то раз оказались вместе в Саратове. После бани, устроенной тогдашним тренером местной хоккейной команды Робертом Черенковым, Колосков затеял с Тарасовым разговор о своей научной работе, к которому давно готовился. «Я тогда, — рассказывает Колосков, — впервые высказал сомнение в том, что эффективность разработанных мною методик для хоккея в целом можно доказать, экспериментируя только с одной, причем самой продвинутой командой. Для чистоты эксперимента необходимо провести исследования с клубом, идущим где-то в середине турнирной таблицы».
Провести Тарасова было невозможно. Он подозрительно, из-под бровей посмотрел на Колоскова и спросил в лоб: «Куда намылился? Уж не в “Крылышки” ли?» «Крылья Советов» к тому времени возглавлял Борис Кулагин, ушедший из ЦСКА (Тарасов предлагал ему остаться вторым, но Борис Павлович не захотел) и мечтавший о чемпионском титуле с новой командой. Колосков, предвкушая взрыв со стороны Тарасова, ответил честно: «В “Крылышки”». Тарасов же спокойно сказал: «Что же, по большому счету ты прав. Иди к Кулагину. Но в баню будем продолжать ездить!»
Когда коллеги спрашивали Тарасова, как быть, если тренер чего-либо не знает, Тарасов отвечал: «Узнать. Проконсультироваться. Всерьез заняться самообразованием, стараться постигать буквально всё, что имеет отношение к профессии».
Однажды Тарасов обнаружил, что его новая тактическая идея, внедренная в систему командных действий, вошла в противоречие с физическими возможностями игроков. Тренер тогда разрабатывал варианты, которые намеревался использовать во встречах с канадскими профессионалами. О проведении таких встреч он думал постоянно. Тарасов задумался о том, как повысить занятость игроков в единицу времени. Он придумал систему игры, предусматривавшую активные, скоростные, челночные действия звена с шайбой и без шайбы с участием всех игроков пятерки, в том числе и защитников. «Готовились мы к этому последовательно, — писал он. — Довели скоростной режим игры ведущих звеньев до 25-30 секунд. Высоки были и пульсовые обороты у хоккеистов: 160-200 ударов в минуту». ЦСКА стал действовать по-новому и всегда побеждать. «И вдруг, — вспоминал Тарасов, — у хоккеистов уже во втором периоде стал проявляться игровой спад. Врач докладывает — игроки не восстанавливаются, им нужен более продолжительный отдых».
Тарасов отправился на кафедру физиологии Института физкультуры, предварительно договорившись с профессором Владимиром Фарфелем. Тарасов знал, к кому обращаться за помощью. Владимир Соломонович, один из основоположников отечественной физиологии спорта, выдающийся специалист в области физиологии труда, основатель и руководитель разветвленной научной школы спортивной физиологии, постоянно работал со сборными страны. Им было разработано немало теоретических рекомендаций, внедренных в спортивную практику. Профессор на встречу с Тарасовым пригласил коллегу — Александра Гуминского. «Они внимательно меня выслушали, — вспоминал Тарасов, — и предложили ввести в тренировочный процесс хоккеистов виды спорта, усиливающие МПК — максимальное потребление кислорода спортсменом. Рекомендовали гладкий бег, велосипед при средних пульсовых оборотах». За рекомендацию Тарасов поблагодарил, но «с предложенными лекарствами согласиться не мог». Тарасов практически не признавал средств, мало связанных с игрой, и попросил Гуминского помочь ему поставить эксперимент по усилению МПК, но не за счет гладкого бега или велосипеда, а в игровых рамках тренировочного процесса. Поставили и получили эффект, решивший проблему усиления работоспособности и восстановления хоккеистов.
«Шанс ошибиться, назвав ЦСКА чемпионом страны 1972 года, практически равен нулю», — еще в декабре 71-го писал еженедельник «Футбол-хоккей». За 19 туров ЦСКА не потерпел ни одного поражения. Тарасов сумел так подготовить команду, что для нее не составило заметного труда — внешне, во всяком случае, — победно пройти с августа по декабрь сквозь исключительно насыщенный календарь, вместивший в себя сразу несколько турниров.
Тренер ленинградского СКА Николай Пучков констатировал, что произошло это «благодаря тому, что московские армейцы всю свою хоккейную жизнь привыкли много и интенсивно тренироваться. Каждое тренировочное занятие А. Тарасова сродни самому напряженному матчу чемпионата. Игра ЦСКА еще раз показывает, насколько велика нагрузка у хоккеистов этого клуба, и, честно говоря, было бы совсем недурно, если бы тренеры других команд, в том числе и нашей, подумали над увеличением нагрузок для своих хоккеистов».
Пучков практически повторил то, что отмечал шведский тренер Арне Стремберг, побывавший по приглашению Тарасова на тренировках ЦСКА (они с Тарасовым дружили и бывали друг у друга в гостях в Стокгольме и Москве). «Меня нелегко удивить, — рассказывал швед об увиденном, — но такое случилось, когда я наблюдал за подготовкой советской клубной команды к сезону. Темп, смена ритма, обилие разнообразных упражнений. А ведь это происходило перед началом сезона. Я, конечно, понимал, что Тарасов до этого подготовил команду физически, но как бы то ни было, за десять дней он ввел ее в форму». Когда Стремберг начинал стыдить игроков шведской сборной за недостаток скоростных качеств и выносливости, они со смехом отвечали ему: «Арне, если хочешь, чтобы мы тренировались по тарасовским конспектам, плати нам дополнительно — за каждую тренировку! У русских тренировочные нагрузки выше, чем в игре».
«Ты знаешь, — говорил швед Вернер Перссон журналисту Николаю Вуколову, — у наших менталитет особый. Даже Анатолий Тарасов, этот новатор игры, общепризнанный гигант, при всем его авторитете не смог бы работать с нашими хоккеистами. Тарасов был слишком суров, требователен, даже жесток. Он мог разъяриться, наорать, устроить разнос. А с нашими такое не пройдет. Они никогда не смогут смириться с неограниченным тренерским диктатом».
Работавшего в стокгольмском бюро АПН Перссона, считавшего Тарасова своим хоккейным учителем, переводившего статьи и книги тренера на шведский язык, с легкой руки Анатолия Владимировича все советские хоккеисты и тренеры, приезжавшие в Швецию, звали «Володей». Учителем же Вернер считал Тарасова потому, что учил — в свободное от основной работы время — шведских мальчишек из клуба АИК играть по-тарасовски: коллективно, технично, на высоких скоростях, тренируя с ними быстрый и неожиданный, всё более забываемый ныне, и не только в Швеции, скрытый пас.
Перссон, скорее всего, прав. Не смог бы, думается, Тарасов, привыкший к беспрекословному подчинению и диктаторству, работать и в совершенно изменившихся условиях в своей стране — в условиях «тоталитарной демократии». Не для его натуры и отношения, построенные только на циркуляции денег. Не принял бы он их.
Нагрузки, которые задавал Тарасов, Александр Рагулин всегда вспоминал с содроганием: «Работали до седьмого пота, хотя и знал главный, что все ребята и без того матерыми были. Но он только приговаривал: „А вы как думали? Талант — это наказание“. И в то же время Анатолий Владимирович часто всех собирал на своеобразные посиделки, интересовался, как живем, какие проблемы. На этих встречах все обиды забывались, о трениях вспоминали с улыбкой».
Тарасовскую систему тренировок, основанную на простом принципе: уроки следует выполнять ежедневно и не по разу в день, выдерживали не все. Происходил вполне нормальный для спорта высших достижений естественный отбор. Михайлов на первом же подготовительном сборе, не выдерживая тарасовских экзекуций (а чем не экзекуция таскать на себе Петрова, весившего на 15 килограммов больше Михайлова, и приседая при этом по 10-15 раз?), пришел к Кулагину и сказал, что больше не может и готов отправиться в любую армейскую команду, хоть в хабаровскую. «Держись, — ответил Кулагин. — Выживешь — будешь играть, а нет — мы тебя и так отчислим».
Даже двужильному Мишакову было очень трудно, когда приходилось заниматься в атлетическом зале со штангой, гирями и утяжеленными — до 20 килограммов — поясами. Не говоря уже о знаменитой лестнице в Кудепсте, которую все тарасовские питомцы ненавидели лютой ненавистью. А еще Тарасов запускал игроков в лес, издавая боевой клич: «Бей канадцев!» — и настраивая хоккеистов на жесткую силовую борьбу. Они с разбега втыкались плечом в сосну, с которой, как рассказывал Мишаков, «слетало столько шишек, что их можно было собирать корзинами».
В 1968 году Федерация хоккея СССР организовала тренерские курсы, пригласив на учебу 66 человек. Основными лекторами стали Тарасов и Чернышев. После тарасовского выступления, как всегда яркого, аргументированного, заставляющего думать, недовольные рассуждали: «Нам бы что-нибудь попроще. Где уж нам учиться у ЦСКА». По мнению Анатолия Кострюкова, «в тренерской среде постоянную прописку получила теория, быстро ставшая популярной. Победы ЦСКА объяснялись только наличием “своего льда” и концентрацией в этой команде одаренных хоккеистов». Отговорки, что называется, на все случаи жизни! Учиться же у Тарасова следовало, как предлагал Пучков, методам тренировок, позволяющих отменно готовить хоккеистов в подготовительный период.
Тарасов с его гиперболизированной требовательностью к качеству занятий тонко чувствовал, когда на тренировке следует смягчить, сбавить обороты, дать игрокам перевести дух. Он никогда не объявлял об этом, не произносил ожидавшееся хоккеистами указание: «А теперь — пауза!» Устраивал передышку иными способами. Как только в разгар сверхинтенсивной тренировки Тарасов видел, что пора несколько сбавить темп, он мог, проезжая мимо стоявшего у бортика Юрия Королева, полушепотом бросить: «Юра, уйди с катка, вернись через пять минут и скажи громко: “Анатолий Владимирович, вас к телефону…”». Королев так и поступал. Тарасов со льда уходил, игроки в присутствии оставшегося ассистента главного тренера позволяли «себе передышку — сокращали количество повторений или выполняли упражнения менее добросовестно». Тарасов через несколько минут возвращался, делал недовольное лицо и с напускным удивлением обращался к хоккеистам: «В чем дело, Александр Павлович?! Толя, Толя Фирсов, где огонек в глазах?!» «То был, — говорит Королев, — один из тарасовских приемов, позволявших разрядить обстановку и дать игрокам передышку».
Назад: Глава одиннадцатая КАПИТАН МАЙОРОВ
Дальше: Глава тринадцатая ДЕМАРШ В ЛУЖНИКАХ

Евгений
Перезвоните мне пожалуйста 8 (952) 262-69-13 Евгений.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (962) 685-78-93 Антон.