ГЛАВА IV
ПРИТВОРНАЯ СМЕРТЬ

Когда-то в коллеже города Трегье были взрослые ученики, некоторым было двадцать два и даже двадцать пять. Это были молодые крестьяне, которым начать учебу пришлось поздно. Хотя они и предназначались к духовной службе, они нередко предавались довольно-таки грубым шуткам.

Однажды в семинарию поступил молодой человек, хилый и слабый, а ум у него был не крепче, чем тело. Он был, как выражаются у нас, «слабоват умишком», глуповат, попросту говоря. Его родители решили, что благодаря своей «простоте» он как раз и станет хорошим священником, и изо всех сил тянули его, чтобы только он учился в коллеже. Бедняга не замедлил сделаться предметом насмешек своих товарищей. Не было такой злой шутки, какую они бы над ним не сыграли. А он к тому же был душа беззлобная и добродушно делал все, что от него требовали.

В то время — не знаю, так ли это сейчас — старшие ученики коллежа имели комнаты, где они жили по двое или по трое. За это их называли шамбристами.

Наш «агнец» делил комнату с Жаном Козом из Педернека и Шарлем Глауйе из Прата.

Однажды, когда Антон Легаре — так звали простака — остался молиться в капелле, Шарль Глауйе сказал Жану Козу:

— Если хочешь, можем развлечься с этим идиотом.

— А как?

— Вытащи свои простыни, и мы их повесим — одну в головах, а другую в ногах моей кровати, чтобы получилась «белая часовня». Я лягу, и, когда Легаре войдет, ты ему объявишь со слезами на глазах, что я умер. Ты сделаешь вид, что молился возле меня до самого его прихода, и попросишь сменить тебя. Ты знаешь, какой он покорный. Его не нужно будет уговаривать. А ты, выходя, постарайся оставить дверь полуоткрытой. И позови ребят из соседних комнат к тебе в коридор. Я вам обещаю потрясающее зрелище. И пусть я лопну, если после такой ночи Легаре хоть раз согласится молиться у ложа покойника.

— Здорово! — воскликнул Жан Коз. — Только ты можешь придумать такое!

И вот они принялись за работу. В мгновение ока простыни были подвязаны к потолку, одно полотенце положено на ночной столик, другое, на которое студенты обычно выкладывали свое мыло, укрыло святую воду. Рядом шандал с зажженными свечами. Короче, весь погребальный обиход, и рядом, на кровати, Шарль Глауйе, вытянувшись, со сложенными руками и полузакрытыми глазами — ни дать ни взять покойник.

...Когда Антон Легаре вошел, он немало удивился, увидев Жана Коза на коленях среди комнаты, читающим «Де профундис».

— Что такое? — спросил он.

— Наш бедный Шарль отдал Богу душу, — ответил Жан Коз тихим и печальным голосом.

— Шарль Глауйе?! Но он только что был здоров!

— Смерть разит нежданно. Вот уже два часа, как я молюсь возле него. Я должен был сам его обрядить. Я без сил от усталости и горя. Вы тоже, как и я, его собрат-шамбрист. Я вам буду очень благодарен, если вы смените меня возле его смертного ложа, а я отпущу вас, как только немного отдохну.

— Идите, отдохните, — прошептал простак.

И он опустился на колени, на кирпичный пол, на то место, которое только что покинул Жан Коз. Достав молитвенник из кармана, он принялся читать все молитвы, какие полагается в этом случае. Время от времени он останавливался, чтобы снять нагар со свечи, обрызгать тело так называемой святой водой и бросить укромный взгляд на товарища, которого Господь призвал к себе. Поскольку, наверное, впервые Антон-простак оказался лицом к лицу с умершим.

Он был так занят тем, чтобы достойно исполнить свою обязанность при покойнике, что даже не слышал шушуканья в нескольких шагах от него за полуприкрытой дверью.

Там собралась вся банда однокашников, чьи комнаты выходили в коридор, взгляды всех были «на изготовку»; они только и ждали развлечения, шутовства, обещанного Жаном Козом от имени Шарля Глауйе.

Ждали они долго. Отзвонили один за другим ночные часы. Раздался полночный бой. Постепенно ими стало овладевать нетерпение, смешанное со страхом. Один из студентов сказал:

— Глауйе не шевелится. А что, если он и вправду умер!..

Услышав это, почти все тут же разбежались. Остались только самые смелые.

— Войдем, надо посмотреть! — произнес Жан Коз. — Может, Глауйе вздумал разыграть всех, а не только Антона Легаре. Он на все способен.

И все разом вошли в комнату. Но, сделав первый шаг, «будущие отцы» застыли, пригвожденные к месту ужасом. Лицо Глауйе было желтым, как воск, глаза раскрыты и неподвижны. Дыхание Анку погасило его взгляд. Душа, ускользая, раздвинула губы. Между белыми зубами виднелась только открытая дыра, черная и зловещая глубина.

— Несчастный! — воскликнули в один голос студенты. — Он мертв, он на самом деле мертв!

— Разве Жан Коз вам этого не сказал? — спокойно спросил «идиот».

Лиза Розтренн из поместья Кервену была самая хорошенькая молодая крестьянка во всем приходе Фауэ, а может, и во всех окрестных приходах.

Она была помолвлена уже несколько месяцев с Лоллом ар Бризом, молодым человеком из Плуриво, который раз в неделю, по воскресеньям, приходил ее навестить.

Характером Лиза Розтренн была веселая, шутница, Лолл любил ее слишком серьезно, на мой взгляд; вот почему она частенько подшучивала над ним, каких только проказ не устраивала.

Была в Кервену одна служаночка, проказница, ну разве капельку поменьше, чем Лиза. Она помогала своей хозяйке поддразнивать беднягу Лолла. Когда тот приходил утром по воскресеньям в усадьбу, Лиза редко его встречала. Служаночка объясняла влюбленному, почему нет его нареченной, рассказывая ему самые невероятные истории. А Лиза попросту пряталась то на чердаке, то за копной соломы во дворе. И когда разочарованный Лолл уже собирался в обратный путь в Плуриво, она внезапно появлялась. И обе шутницы хохотали без конца. Лолл потихоньку тоже начинал посмеиваться над собою, хотя и упрекал свою любимую в том, что она тратит на детские забавы время, когда они могли бы побыть вдвоем.

Но Лиза была неисправима.

Однажды субботним вечером она сказала своей приятельнице, которая ночевала с нею вместе:

— Как бы нам завтра разыграть Лолла ар Бриза?

— Эх, изобрести бы что-нибудь новенькое, — ответила девушка, — а то уж старых шуток не осталось.

— Вот и я так думаю. Послушай, Анни, — (так звали младшую служанку), — мне пришла одна идея. Хотелось бы видеть, так ли меня любит Лолл, как говорит. Когда он завтра придет и спросит тебя, где я, скажи ему с печальным лицом: «Увы, он ушла к Богу, вы больше никогда не увидите ее в этом мире».

— Вы притворитесь мертвой, Лиза?

— Именно так.

— Говорят, что это приносит несчастье.

— Да это всего лишь шутка... Просто чтобы посмотреть, будет ли горевать Лолл, когда поймет, что меня больше нет.

— Ну ладно, — решилась Анни.

И полночи они придумывали, как проделать такую шутку.

Едва взошло солнце, обе наши глупышки поспешили на раннюю службу, — они так делали всегда с тех пор, как Лоллу ар Бризу было позволено ухаживать за Лизой: так он мог побыть наедине со своей суженой, пока все на ферме уходили в село к обедне. Когда во второй раз зазвонил колокол, старики- родители, слуги, привратник — все люди с фермы отправились в Фауэ на большую мессу. В усадьбе остались только Лиза и молодая служанка. Это было как раз то время, в которое Лолл приходил на ферму к Лизе.

Как только девушки увидели, что они остались одни, они поспешили осуществить то, что задумали ночью. Лиза Розтренн улеглась на кухонном столе, головой на буханку хлеба, которая, по обычаю, лежала у края стола, возле окна, — Лиза завернула ее в чистую салфетку, вынутую тем же утром из шкафа. Тело Лизы служанка укрыла простыней. А сама уселась на узкую скамью, идущую вдоль мебели, как это принято на всех бретонских фермах.

Третий раз зазвонили колокола к воскресной мессе. Едва затих последний звук, как в открытых дверях появился Лолл ар Бриз.

— Доброго вам утра, Анни. А где Лиза, ваша хозяйка?

— Плохое утро и печальное — вот как надо вам говорить, — плачущим голосом ответила проказница Анни.

— Что такое, о чем вы говорите?

— А то, что не станет моя хозяйка вашей женой, Лолл ар Бриз.

— Вы что, хотите сказать, что я больше ей не по вкусу? Или что за эту неделю какой-то новый ухажер меня потеснил?

— Лиза Розтренн не будет ни вашей женой и ничьей. Лиза теперь у Бога.

— Умерла?! Лиза?! Берегитесь, Анни, нельзя так шутить!

— Но посмотрите на стол! Поднимите простыню и посмотрите, что под ней!

Молодой крестьянин побледнел. Это очень развеселило Анни, но она и виду не подала.

Лолл подошел к столу, поднял простыню и отпрянул в ужасе.

— О, это и вправду так! — вскричал он.

— Лолл, — произнесла Анни, силясь сохранить серьезность, — разве вы никогда не слышали, что влюбленные могут воскресить своих любимых поцелуем? Попробуйте же это лекарство!..

— Несчастная! И вы еще осмеливаетесь шутить?!

— Ну попробуйте же, говорю вам, вы не пожалеете. Постойте, я вам помогу.

Анни поднялась со скамьи. Но едва она приблизилась к столу, как чуть не упала: лицо Лизы Розтренн и вправду было мертвенно-бледным, а широко раскрытые глаза неподвижны.

— Этого не может быть! Этого не может быть! — твердила бедная Анни. — О Лолл ар Бриз, помогите же мне... Посадим ее на стул... Я клянусь вам, она живая... Она не может быть мертвой...

Увы! Лиза Розтренн была мертва, по-настоящему мертва. И что только ни делали Лолл ар Бриз и служанка Анни, они мучали труп.

На следующий день на кладбище Фауэ похоронили самую хорошенькую наследницу Кервену.

Возможно, что ее жених со временем нашел себе утешение. А вот маленькая служаночка сошла с ума.