ГЛАВА X
УТОПЛЕННИКИ
Когда ребенок рождается ночью и если ночь светлая, лунная, самая старая из женщин, принимающих роды, торопится занять место на пороге дома, чтобы видеть небо в момент появления новорожденного на свет. Если в это мгновение облака закроют луну, словно они душат ее, или если они наплывут на нее, словно собираясь охватить, это значит, что однажды жизнь бедного маленького создания закончится тем, что он или утонет, или будет повешен.
* * *
Тот, кто умирает насильственной смертью, должен оставаться между жизнью и смертью до тех пор, пока не истечет предназначенный ему естественный срок жизни.
Та, которая утонула
Мари Керфан, дочь моего крестного, утопилась в Сервеле. Когда нашли ее тело, глаза были уже съедены крабами. Родители пребывали в большом горе. Они очень любили дочь и очень удачно выдали ее замуж за хорошего человека. При жизни Мари в одном только могли они ее упрекнуть — в излишнем тщеславии. Незадолго до своей смерти Мари пришла к отцу.
— Батюшка, — сказала она ему, — мужу не нравится наша маленькая ферма, ему нужна побольше. Ферма Байоре свободна сейчас, одолжите нам тысячу экю, чтобы мы могли ее арендовать.
— Нет, — ответил мой крестный, — твой муж вовсе не стремится оставить вашу, вполне удобную ферму. Это все ты вечно держишь в голове тысячи разорительных выдумок. И я не хочу тебя в этом поддерживать, чтобы ты не скатилась прямиком в нищету.
Мари Керфан ни словом не возразила отцу, но ушла, побледнев от обиды на отца за отказ и сделанный им выговор.
Две недели спустя стало известно о ее смерти.
Родители даже не решились заказать мессы за упокой ее души, страшась, что она навечно осуждена.
Однажды ночью, когда старая Мак’Харрит, жена моего крестного, никак не могла уснуть, она услышала голос, шедший от прикроватной скамьи:
— Матушка, вы спите?
— По правде нет, — ответила Мак’Харрит, — это ты, дочка, со мной говоришь?
— Да, я.
— Зачем, несчастная, ты это сделала?
— Потому что отец не захотел помочь нам устроиться в Байоре.
— Мы все время об этом думаем. Но и ты была неправа, требуя лишнего.
— Не будем говорить об этом.
— Раз ты вернулась, значит, ты не проклята. Скажи же мне, как тебе там, в другом мире.
— Право слово, пока не на что жаловаться, благодаря тому, что Богоматерь меня дважды поцеловала, когда я утонула. Но скоро будет Божий суд.
Она не стала объяснять, что значили ее слова, а мать остереглась ее об этом спрашивать. Но покойница добавила:
— Попросите моего мужа от меня не жениться, пока не пройдет шесть лет. В это время он не будет настоящим вдовцом. Если он не дождется этого срока, он умножит мое наказание.
— Я скажу ему это, — пообещала Мак’Харрит. — А я могу сделать что-нибудь для тебя?
— Вот если бы вы могли умолить от моего имени Богоматерь Доброй Помощи из Генгама, чтобы она оставалась милостивой ко мне...
— Сделаю. А может быть, тебе понадобится что- то из дому?
— Мне ничего не нужно.
— Но ты же живешь, однако. Объясни же мне, что ты делаешь, чтобы жить?
— Видите, я одета в лохмотья. Это одежда, которую вы даете бедным. И я ем хлеб, который вы им раздаете.
Сказав это, она исчезла. Больше ее не видели. Наверняка ее душа была спасена, ведь ее мать исполнила свой обет перед Богоматерью Доброй Помощи, а ее муж ждал семь лет, чтобы снова обзавестись женой.
Чтобы найти тело утопленника, берут вязанку соломы или доску, на ней укрепляют деревянную ложку, наполненную опилками, и в опилки ставят освященную свечу и зажигают ее. Все это пускают на воду. Свеча плывет к месту, где лежит тело. Надо только поискать там, где свеча остановится.
* * *
Когда на море погибает экипаж судна, тело хозяина всегда находят последним.
* * *
Когда случаются кораблекрушения в заливе Дуарнене, море выносит тела утонувших в грот Алтарь возле Моргата. Их души пребывают в этом месте в течение восьми дней, прежде чем навсегда покинуть этот мир. Горе тому, кто нарушит их покаяние, проникнув в грот в это время, — там он и погибнет страшной смертью!
* * *
В штормовые ночи можно услышать с берега, как утонувшие зовут друг друга.
* * *
Когда рыбак погибает в море, к его дому прилетают чайки и кулики, они кричат и бьются крыльями в окна.
* * *
В Гельтра (остров Сен-Гильда), возле Пор-Блана, можно нередко видеть, как высаживаются утонувшие в море, которые приплывают набрать пресной воды. Они бредут молча друг за другом, впереди женщина, которая их ведет. Иногда, правда, слышно, как они тихо перешептываются между собой, но из этого разговора можно различить только одно слово: йа!.. йа!.. (да!., да!..). А вдалеке, словно в пелене облаков, виднеется их корабль.
* * *
Когда рыбаки Треву-Трегиньека отплывают ночью на лов рыбы, они частенько видят руки утопленников, цепляющихся за борта баркасов. Женщины не касаются бортов руками, но на воде плавают их волосы, в которых запутываются весла.
Голова мертвеца
Мой отец, Ив Ле Флем, имел обыкновение по ночам ходить на морской берег искать обломки кораблекрушений.
Той ночью он взвалил на плечи свою сеть — он рассчитывал забросить ее возле Брюка и шел неторопливо в ту сторону. Вдруг его нога наткнулась на что-то звякнувшее и покатившееся с шумом по гальке.
— Что это может быть? — спросил он себя.
Он побежал за этим предметом, который все еще звякал по довольно крутому склону. Представляете, что он почувствовал, когда, схватив предмет, он увидел при свете фонаря, что это череп! Он сразу же отбросил подальше этот человеческий обломок. Но тотчас же над морем раздался вопль. В ужасе отец увидел, как ему показалось, тысячи рук, поднявшихся над водой. И одновременно невидимые руки пытались сорвать с его плеча сеть.
Он понял, что поступил плохо, не проявив уважения к останкам. К тому же он знал, что лучше не связываться с утопленниками. И вот он пустился искать череп. Но найти его было непросто.
Отец говорил себе:
— Если я его отбросил в море, то я погиб. Все эти руки, которые так отчаянно там машут, утащат меня с собою в пучину.
К великому счастью, голова мертвеца зацепилась за большой камень. Отец с благоговением отнес ее на то место, где она лежала до того, как он задел ее ногой. Благодаря этому отец вернулся домой живой и здоровый.
* * *
Кто себя вверяет морю, тот вверяет себя смерти. Значит, тот, кто умирает в море, умирает по собственной воле. Вот почему утонувшие, погибли они по собственной воле или нет, остаются нести покаяние в том месте, где они были поглощены пучиной, до тех пор пока другие не утонут в том же месте. Только тогда они будут освобождены.
* * *
В году, кажется, 1856-м, тридцать два человека зафрахтовали габару, чтобы отправиться морем на пардон в Бенн-Одет, в устье реки у Кемпера. Погода была прекрасной. Плавание через залив прошло без препятствий. Но при входе в бухту Вир-Кур, перед Ланрозом, баржа перевернулась, наверное, из-за неудачного маневра.
Это кораблекрушение наделало много шума в свое время. Прошли годы, а память о нем еще жива и теперь, и суда, спускающиеся по реке, с осторожностью проходят то место, где случилась катастрофа. Они обходят его нередко с большими трудностями. Словно какая-то зловещая сила тянет сюда. И суда снова и снова шли здесь ко дну. И всякий раз моряки Кемпера в порту шептались между собою потихоньку: «Смотрите... видите? Старые тянут сюда новых вместо себя... теперь этих новых надо остерегаться».
* * *
Когда женщинам острова Сейн говорят, что кладбище у них слишком тесное, они отвечают такой поговоркой: «Кладбище для мужчин — между островом и мысом (Ра)».
* * *
Утопшие, чьи тела не найдены и не погребены в освященной земле, вечно блуждают по берегам. Нередко можно услышать их зловещие крики в ночи. Тогда в Корнуайе говорят:
— Это кричит Йанник-ан-од (Маленький Жан- береговик).
Всех утопленников, кричащих по ночам, называют этим именем — Йанник-ан-од.
Йанник-ан-од не страшен, если только кто-нибудь не вздумает развлечься тем, чтобы крикнуть в ответ на его зловещую мольбу. И горе неосторожному, кто рискнет сыграть в такую игру! Если вы ответите Йаннику один раз, тот одним прыжком перекроет половину расстояния до вас, если вы крикнете второй раз, он перепрыгнет вторую половину. А если в третий раз, он сломает вам шею!
Пять мертвых в бухте
Как-то раз двум морякам из Кемпера поручили доставить на их шлюпе в Бенн-Одет бочки с сидром. Видимо, моряки задержались у хозяина постоялого двора, которому они привезли груз, но все дело в том, что они пропустили время прилива. Когда, возвращаясь, они вошли в бухту, был отлив, воды осталось так мало, что они весьма плачевно завязли в тине. Теперь надо было ждать целых шесть часов до прилива, и это ночью! Вот уж не повезло! Они завернулись в парусину, которая была у них с собою, но как только они закрыли глаза, громкий голос позвал по имени сначала одного, а потом другого:
— Эй, Йанн!.. Эй, Каурантен!
Именно так моряки имеют привычку окликать друг друга.
— Плывите к нам!
Ночь была такой темной, что в двух саженях ничего не было видно. Голос, хотя и сильный, казалось, шел издалека. И потом, в нем было что-то странное. Йанн и Каурантен толкнули друг друга локтем.
— Похоже, что это голос, — сказал Йанн, — моего страшного патрона Йанника-ан-ода!
— Я тоже так думаю, — прошептал Каурантен, — лучше помолчим. Не стоит высовываться.
И они еще глубже забрались под парусину.
Но любопытство оказалось сильнее страха. Йанн первым приподнялся над бортом, чтобы посмотреть.
— Смотри-ка, — сказал он своему товарищу.
Глубь бухты слева от них вдруг озарилась светом, шедшим, казалось, прямо из воды. И в этом свете проступила абсолютно белая барка, а в барке стояло пять мужчин с простертыми перед собой руками. На всех пятерых были надеты белые клеенчатые дождевики, усеянные черными каплями.
— Это не Йанник-ан-од, — сказал Йанн, — это неприкаянные души. Поговори с ними, Каурантен, ты исповедовался и причащался перед Пасхой в этом году.
Каурантен сложил ладони рупором и крикнул:
— Мы не можем подплыть к вам, мы здесь завязли. Подойдите вы и скажите, что вам нужно. Мы сделаем, что можем.
И тут оба моряка увидели, как пять призраков уселись каждый на свою скамью. Один взялся за руль, другие начали грести. Но так как каждый греб в свою сторону, суденышко вместо того, чтобы продвигаться, крутилось на месте.
— Вот дурачье! — выбранился Йанн. — Моряки пресноводные!.. Показать им, что-ли, как грести? Может, это им и нужно? Ты как, Каурантен, останешься стеречь шлюп?
— Ну нет уж, если ты пойдешь к ним, то и я с тобою.
— В конце концов, мы ничем не рискуем. Можем оставить наше судно как есть, еще далеко до первой волны. Давай, друг, с Божьей помощью!
Воды было едва до колен. Они двинулись по тинистому дну к белой барке. Чем ближе они подходили, тем сильнее гребли странные матросы и все быстрее крутилась на месте белая барка.
Когда приятели оказались с ней рядом, она внезапно потемнела и свет, озарявший эту часть бухты, погас. Тьма и вода слились в одно мгновение. А на месте, где были четыре гребца, зажглось четыре свечи. В их неясном свете Йанн и Каурантен углядели пятого призрака, того, что только что был у руля, — над водой поднимались его голова и плечи.
Охваченные ужасом, они остановились. По правде сказать, они бы предпочли сейчас быть отсюда подальше. Но так как они уже столько прошли, они не решались двинуться обратно. К тому же лицо у человека было таким печальным, что надо было быть совсем никудышным христианином, чтобы не почувствовать жалости к нему.
— Вы от Бога или от дьявола? — спросил Йанн.
Человек, словно разгадав мысли и чувства, которые волновали моряков, ответил им:
— Не бойтесь. Мы — пять жестоко страдающих душ. Четверо моих товарищей страдают еще больше, чем я. Печаль на моем лице — ничто перед их мукой. Вот уже сто лет, как мы ждем, чтобы здесь оказался какой-нибудь добрый человек.
— Если дело только в том, чтобы желать добра, так мы в вашем распоряжении, — ответили разом Йанн и Каурантен.
— Пожалуйста, пойдите к ректору Пломлена, попросите его отслужить по нам в главном алтаре церкви по пять панихид в течение пяти дней подряд. И сделайте так, чтобы все эти пять дней на всех пяти службах обязательно было тридцать три человека — старые или молодые, мужчины, женщины и дети.
— Упокой, Господи, души усопших раб твоих! — прошептали оба моряка, крестясь. — Мы исполним все как можно лучше.
На следующий день Йанн и Каурантен отправились к ректору Пломлена. Они оплатили ему все двадцать пять служб. На всех они присутствовали сами. А чтобы получилось нужных тридцать три человека, они каждый день приводили с собою из Кемпера своих жен, детей, родственников и друзей. Отродясь не видели в Пломлене столько народу вместе на заупокойных службах без певчих.
На шестой день Йанн сказал Каурантену:
— Если хочешь, выйдем в залив этой ночью, — может быть, узнаем, правильно ли мы все сделали.
— Идет, — ответил Каурантен Йанну.
И как только стемнело, они спустились по реке на своем шлюпе. Дойдя до места, где они застряли шесть дней тому назад, они бросили якорь и стали ждать. Вскоре над волнами начал подниматься свет, который они уже видели. Затем нарисовалась белая барка, а в ней — пять призраков. На них по-прежнему были надеты белые дождевики, но уже не было на них черных капель. А руки их были не простерты вперед, а скрещены на груди. Лица их сияли.
И вдруг раздалась чудесная музыка, такая нежная, что Йанн и Каурантен чуть не заплакали от счастья.
Пять призраков разом поклонились, и моряки услышали их тихие голоса:
— Тругаре! Тругаре! Тругаре! — Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Кораблекрушение у Гельтра (Сен-Гильда)
Против Порт-Блана, на трегорском побережье, есть скалистый островок, на котором растет рощица пиний. Он называется Гельтра. На острове живет фермер с семьей. Живут они не столько картофелем, сколько водорослями, которые они здесь собирают. А лучшая их добыча — это обломки и вещи, которые иногда выбрасывает море: эти воды опасны подводными камнями и мелями.
Однажды утром после ночного шторма они обнаружили большие толстые бревна, которых волны перекатывали по гальке. Фермер с женой охотно перетащили бы их к себе на ферму, но даже всей семье и батракам с фермы вместе не хватило на это силы. Пришлось ограничиться тем, что вокруг бревен они соорудили надежную ограду из деревянных обломков, чтобы следующий прилив не унес бревна снова в море. Они оставались возле бревен весь день до вечера. Наступила ночь, а люди все еще не уходили. Чтобы согреться, они развели на пляже большой костер.
Вдруг они ощутили ледяное дуновение, и костер тут же погас. И в тот же миг они увидели во тьме идущих прямо к ним пятерых матросов — казалось, они только что вышли из моря, вода струилась по их дождевикам. Каждый матрос шел, согнувшись под тяжестью досок — старых, наполовину сгнивших досок, по которым тоже текла вода. Все пятеро повторяли хором могильными голосами:
— У нас их нет!.. У нас их нет!..
Фермер и его люди оцепенели от страха. Но старший сын, которому приходилось ходить в плавания, осмелился спросить:
— Чего у вас нет, ребята?
Но он не успел договорить, как упал навзничь, хотя его никто не толкал, и невидимые удары посыпались, как град, на него и на всех остальных. Они бросились лицом на землю, крича от боли и ужаса. Когда наконец удары прекратились, они не сразу решились подняться и бежать от этого места. Они увидели, что был полный прилив, и бревна уже качались на волнах на большом расстоянии от берега.
А пять матросов исчезли. Но были слышны их постепенно удалявшиеся поющие голоса. Что они пели и на каком языке, разобрать было невозможно, но старший сын фермера уверял, что это был испанский.
«Баг-Ноз», корабль-фантом
Каждый раз, когда должна случиться какая-то беда близ острова Сейн, появляется корабль-призрак; он или кренится в темные воды, зарываясь носом в волну, или вырисовывается неясным силуэтом на фоне грозового неба. Его называют «Баг-Ноз» — «Барка ночи», потому что чаще всего именно с наступлением ночи он появляется внезапно, и нельзя сказать, откуда и каким путем. Так как, возникнув неожиданно там, где его увидели, он почти тут же оказывается в другом месте на горизонте. Он плывет на парусах, приспустив черный флаг.
Суда с острова часто встречали его, торопясь покинуть открытое море при первых признаках надвигающейся непогоды. Некоторые даже пытались подойти к нему ближе, принимая его за корабль, терпящий бедствие. Тем более что его экипаж, должно быть очень многочисленный, беспрестанно кричал и звал, словно на помощь, такими жалобными и печальными голосами, что они рвали душу. Но как только к нему приближались, видение растворялось, а голоса становились такими далекими, что непонятно было, идут ли они из глубины моря или с небес.
Рассказывают, что однажды ночью лоцман с острова подобрался к кораблю-фантому так близко, что сумел разглядеть, что на борту никого нет, кроме человека на корме у руля. Лоцман окликнул его:
— Могу я вам чем-то помочь, может быть, взять вас на буксир?
Но вместо ответа человек повернул руль, и корабль исчез.
Если бы, пока корабль стоял на месте, лоцману хватило ума произнести «Упокой, Господи», он бы спас всю эту команду мертвых моряков.
Рулевой — тот, как считается, кто утонул последним в текущем году. Сборщики водорослей однажды вечером, когда были на мысу Килауру, в восточной части острова, увидели паруса «Баг-Ноза», тихо кравшегося вдоль мыса. Среди сборщиков была вдова Фоке, ее муж пропал во время прилива у Сейна, и море не вернуло его тела. Можно представить, что с ней сделалось, когда в рулевом потустороннего корабля она узнала пропавшего мужа. Это был он, без сомнения, и она не удержалась, протянула руки к его Анаону — духу — и закричала:
— Жозон! Жозон кес! (Жозеф! Жозеф, дорогой!)
Но он разве что только не отвернулся. И корабль удалился тихо, не оставляя даже за собою следа на воде, которую он рассекал.
На борту «Юной Матильды»
Я был в те времена матросом на «Юной Матильде» из порта Трегье. Мы ходили в Исландию. Мой брат тоже был в экипаже.
Однажды ночью, когда из четверых нас осталось двое — брат на носу, я на корме корабля, я вдруг увидел, что он бежит ко мне в полном ужасе.
— Лор, — говорит он мне шепотом, — иди скорей! Там кто-то стонет, привязанный к форштевню...
Я бросился на нос, стараясь бежать тихо и прислушиваясь. Мне было, признаюсь, страшновато, по коже пробежал мороз. Но я ничего не услышал.
— Пройди еще немного вперед, — прошептал мне брат, — до рынды, и наклонись над бортом.
Я предпочел бы вернуться, но мне не хотелось, чтобы меня посчитали трусом. И я дошел до рынды и наклонился над водой.
Тогда я услышал...
Вы знаете, мне кажется, что сейчас у меня в ушах эти крики, эти долгие стоны отчаяния.
Почти обезумев от ужаса, я помчался будить капитана.
Едва я произнес первые слова, как он потребовал, чтобы я молчал.
— Никому в экипаже не говори про это. Все это для меня не новость. Это, наверное, дух одного из наших старых товарищей, погибших в море, который несет свое наказание поблизости от «Юной Матильды». Не обращайте на него внимания, остерегайтесь его потревожить. И главное, не наклоняйтесь больше над бортом — вас утащит смерть.
Капитан умолк. Я повернулся, чтобы идти на свое место на палубе. Но он снова меня позвал:
— Лор, будьте осторожны и у штурвала.
И он рассказал мне историю, которая приключилась во время последнего плавания.
«Юная Матильда» бросила якорь в месте лова рыбы. Был сильный туман. В двух шагах ничего не было видно, даже мачт, и без них корабль был похож на понтон. Вдруг капитан увидел, что палуба заполняется какими-то женщинами. Они были одеты в черное, закутаны в траурные плащи, с капюшонами, надвинутыми на лицо. Их было так много, что невозможно сосчитать. В двадцать раз больше, чем обычно бывает на пасхальной службе. Они смотрели по сторонам, словно искали что-то или кого-то.
— Ты понял, что это были за женщины?
— Души мертвых, без сомнения.
— Да, души матерей, жен, невест, которые искали своих любимых, утонувших в Исландии. Они искали своих покойников, чтобы вытолкнуть их на берег и похоронить в освященной земле. Я стоял, оцепенев. Если бы я открыл рот или пошевелился, меня бы не было сейчас здесь. Всегда следуй моему примеру, Лор, когда окажешься в такой же ситуации. Это самое надежное.
...На следующее утро капитан собрал экипаж и строго запретил всем ходить на нос корабля, только в случае крайней необходимости.
Люди удивились такому приказу. Но мой брат и я, мы-то знали, что к чему.
* * *
Если корабль подбирает на борт утонувшего, полагается произнести заклинания, например сказать:
— Мы берем тебя с нами, но ты не должен принести нам несчастья!
И надо все время следить за тем, чтобы тело мертвеца не прикоснулось ни к якорю, ни к веслам, ни к одному из корабельных приборов.
Фальшивые похороны утопленников Проэлла
В Уэссане, где все мужчины — моряки, море взимает дань от каждого рода по нескольку жертв. Тем, чьи тела находят, на кладбище обеспечено последнее жилище. Но длинен список тех, кого не вернул океан. Чтобы эти пропавшие, у которых нет могилы, не были обречены на вечные скитания в ином мире, для упокоения их душ жители Уэссана совершают фальшивые похороны. Такая церемония называется «проэлла» (возможно, это искаженное начало какого-то латинского псалма, предполагаю, что это «Pro illa anima...»).
Происходит это следующим образом.
Как только в управу острова к старосте моряков поступает официальное сообщение о том, что кто-то из жителей утонул, он призывает к себе — нет, не мать, и не вдову, и не дочь умершего, а самого старшего мужчину в роду. Его ставят в известность о кончине пропавшего. Старейший тотчас отправляется в дорогу через весь остров, идет к каждому из родственников семьи — их бывает иногда человек шестьдесят, а то и восемьдесят — и объявляет им печальную новость, неизменно произнося такую формулу:
— Ставлю вас в известность, что этим вечером проэлла по такому-то!
И только с наступлением ночи он идет в дом умершего. Он входит крадучись во двор и идет к окну, чтобы посмотреть, дома ли жена, которая еще не знает, что стала вдовой, и, заметив ее в кухне, стучит трижды по стеклу. После таких приготовлений он входит в дверь и произносит одну лишь ритуальную фразу:
— Этим вечером у тебя проэлла, мое бедное дитя!
Соседские женщины, спешащие следом за ним, входят тогда в дом, и их причитания и плач шумно сопровождают горе семьи. Это называется «соблюсти траур». Чем горестнее и надрывнее причитания, тем больше они радуют душу покойника. Не прерывая оплакивания, все занимаются приготовлениями похорон. На стол, освобожденный от еды и посуды, стелется белая скатерть; на скатерть кладут крестом два сложенных полотенца, на перекрестие полотенец кладут крестик, который быстро делают тут же из двух восковых палочек, которые освящаются в церкви на Сретенье. Этот крестик как бы представляет собою покойника. Тарелка, куда наливают домашней святой воды и кладут веточку самшита, и зажженные свечи на скамьях по обе стороны от стола дополняют это импровизированное погребальное ложе.
Между тем со всех концов острова на проэллу собираются родственники. И начинается бдение по умершему. Профессиональная «молитвенница» читает обычные молитвы, а присутствующие вторят ей. Иногда между двумя «Де профундис» она произносит похвалу пропавшему.
На следующий день, как это бывает и на обычных похоронах, духовенство приходит за «телом», то есть за маленьким желтым восковым крестиком, лежащим на белых полотенцах. Его несут на руках, точь-в-точь как настоящий гроб. За ним идут все — мужчины с непокрытой головой, женщины в траурных плащах и капюшонах. Посреди церкви ставят катафалк, на который кладут крест проэллы. Священник служит панихиду, дает отпуст, потом идет к замурованному в стене одного из боковых нефов хранилищу и запирает туда крестик, вместе с такими же другими, которые были положены туда раньше. Крестик остается в этом временном «погребении» до вечера первого ноября. В этот вечер, после вечерни, все крестики проэллы, собранные за год, перенесут торжественно в особый памятник в центре кладбища — это общая могила всех жителей Уэссана, пропавших в море. И этот памятник, похожий на маленькую цистерну, закрытую решеткой, тоже называется «проэлла».
