Профессор Фердинанд фон Рихтгофен, как и подобало крупнейшему авторитету в географии Центральной Азии, жил в роскошном доме по адресу Курфюрстенштрассе, 117. Ему было пятьдесят шесть. Хедину исполнилось двадцать четыре.

Рихтгофен был человеком опытным, признанным и знаменитым. Он владел массой ценнейших знаний. Для Хедина было жизненно важно, чтобы немец принял его в ученики. Он нервничал, как перед экзаменом.

На подгибающихся ногах, с сильно бьющимся от волнения сердцем Свен поднялся по покрытой ковром широкой лестнице на четвертый этаж. Он остановился перед резной дубовой дверью с блестящей золотом табличкой «Ф. фон Рихтгофен». Затем робко постучал. В его активе были три вещи: персидская авантюра, визитная карточка Норденшёльда с коротенькой рекомендацией и рекомендательное письмо от профессора Брёггера.

Слуга открыл дверь и повел Хедина через анфиладу огромных комнат в кабинет Рихтгофена. Вот и сам профессор. Высокий крепкий мужчина, подтянутый, с прямой посадкой головы, аккуратно постриженная борода и усы, высокий лоб.

Все эти эпитеты: «высокий», «подтянутый», «прямая посадка головы» — типичные для Хедина шаблоны. Так он обычно описывал людей, которые ему нравились. Он не очень хорошо разбирался в людях, он видел поверхность, не заглядывая вглубь, в первую очередь обращал внимание на положение человека, а не на саму личность. Рихтгофен был профессором, бароном и мировой знаменитостью, и в глазах Хедина он автоматически выглядел высоким, величественным, волевым-словом, обладателем благородной внешности.

Рихтгофен внимательно посмотрел на Свена, подал ему руку и предложил сесть в большое кресло.

— Как я понимаю, вы швед? Что я могу для вас сделать?

— Я хочу посещать ваши лекции, господин профессор, чтобы с вашей помощью подготовиться к исследованиям Азии. Прежде мне удалось побывать только в Персии и Месопотамии, но я хочу заниматься Центральной Азией и Тибетом. Я изучал геологию у профессора Брёггера в Стокгольме, у меня к вам от него письмо, и вот еще карточка Норденшёльда.

Рихтгофен взял карточку, посмотрел, вскрыл конверт с письмом от Брёггера и прочитал. Потом с улыбкой посмотрел на Хедина:

— Вы, оказывается, уже успели повидать мир. Я рад, что вы хотите заниматься у меня, сердечно рад.

Рихтгофен читал лекции по будням, каждый день, кроме среды. По вторникам в семь часов он собирал своих студентов на семинар, они должны были готовить сообщение по самостоятельно выбранной теме. Когда через несколько месяцев дошла очередь до Хедина, он выбрал предметом своего доклада исследования Пржевальского в Центральной Азии.

Готовясь к докладу, он начертил огромную карту маршрутов русского путешественника. На это у него ушел месяц. Прежде он никогда еще не работал так долго и скрупулезно ни над одной картой. Координатную сетку на карте контролировал и проверял сам Рихтгофен.

Четвертого февраля 1890 года карту смонтировали в аудитории Географического института, где обычно проходили семинары. Кроме Рихтгофена и сорока студентов присутствовал дипломатический представитель Швеции в Германии Лагерхиельм.

Хедин заметно нервничал. Доклад продолжался два часа. Когда Свен закончил, Рихтгофен сказал несколько слов похвалы. Двумя днями позже Хедин написал домой письмо: «Я справился, — и добавил: — Замечательно, что все закончилось».

Накануне Рихтгофен поинтересовался у Хедина, что тот намерен делать с картой.

— Я бы просил оставить ее в институте, — ответил Свен, который понимал значение широких жестов.

Рихтгофен пожал ему руку и с благодарностью сказал:

— Эта карта будет висеть здесь как свидетельство и напоминание о вашем усердии и тщании.

— Когда я вернусь из большой экспедиции и буду делать доклад, — сказал Хедин, — она мне очень пригодится.

Рихтгофен широко улыбнулся:

— Приду послушать обязательно.

Талантливый и честолюбивый швед вскоре стал любимым учеником Рихтгофена. Немецкий ученый считал, что именно Хедин сотрет последние вопросительные знаки в географии Тибета и Центральной Азии.

Значение Рихтгофена в исследованиях Хедина едва ли возможно переоценить: он был их вдохновителем. Если можно так сказать, Рихтгофен программировал Хедина на решение действительно важных, по его мнению, вопросов. Речь идет о странствующем озере Лобнор, истоках крупных индокитайских рек, неизвестных горных систем Тибета и их геологическом строении. Для Хедина, который скорее был авантюристом, нежели аналитиком и теоретиком, общение с Рихтгофеном было равнозначно получению научного задания.

Рихтгофен хотел сделать из Хедина грамотного геолога, потому что в основе географических исследований лежит геология, но не очень в этом преуспел. Хедин слишком сильно жаждал приключений и считал, что не стоит терять время в лабораториях и аудиториях, ему не терпелось странствовать. Кроме того, приближался отъезд в Персию.

В середине марта он попрощался с Рихтгофеном и отправился в Стокгольм. Позже они постоянно поддерживали связь и виделись при первой возможности до самой смерти Рихтгофена в 1905 году. Даже в азиатских экспедициях Хедин получал письма от своего учителя. Рихтгофен подстегивал честолюбие ученика. Можно сказать, что он дистанционно управлял Свеном.

В письме 1904 года Рихтгофен сформулировал историческую роль Хедина:

«Вы, мой дорогой, удостоились чести уложить последний камень в великое здание географических открытий».