«Восемь бессмертных»

Однако не дело заканчивать на минорной ноте, и поэтому (хотя и не только поэтому) следует упомянуть тех, кому все-таки удалось одержать не временную, а окончательную победу над смертью и удостоиться вечной жизни. Перечисление таких персонажей с указанием их деяний займет немало места, и делать я этого не буду — еще и потому, что в каждой истории есть место для домыслов. Это не отменяет того, что среди легендарных победителей смерти есть личности весьма симпатичные вроде австрийского винодела Хойсля, обменявшего вино из своего подвала на бессмертие и напоившего Смерть до того, что она превратилась в скелет (знать бы только, где сейчас болтается этот самый Хойсль). Или вот, скажем, белорусский крестьянин, засунувший смерть в бутылку и так напугавший ее, что она уже которую сотню лет обходит его стороной. Или же безвестный чех, отыгравший свою смерть в кости у самого Сатаны и ныне служащий референтом при апостоле Петре. Или же венгерская старуха, спрятавшаяся сначала в бочке с медом, а затем залезшая в перину и так испугавшая Смерть своим видом, что та драпала хуже шведа под Полтавой. И прочая, прочая, прочая. Не говоря уж о божествах — умирающих и воскресающих, без которых не обходится ни одна уважающая себя мифология…

Но все-таки о восьми героях вечного противостояния жизни и смерти я не могу не сказать. Речь идет о популярнейших героях китайской даосской мифологии — «Восьми бессмертных». И дело не в том, что ныне в моде находится и, похоже, еще долгое время, достаточное для того, чтобы эта книжка превратилась в труху, будет находиться все китайское, а в том, что «Восемь бессмертных» заслужили, ничуть сами не стремясь к тому, право быть примером для подражания. И не только у китайцев — что само собой, — а у самых настоящих европейцев и у нас, у русских. Кстати, автор настаивает на том, что мы, русские, вовсе не европейцы (но и не азиаты). Мы — просто русские. Как китайцы — китайцы. И не дай Бог нам стать кем-то другими — не самими собой.

Но при этом не грех поучиться хорошему у соседей. И у китайцев, возможно, в первую очередь. Ведь чем замечательны «Восемь бессмертных»? Они жили и живут в мифах как порядочные люди, но при этом отнюдь не метят в святоши — посещают кабаки и даже участвуют в потасовках. Главное их достижение — познание особого пути дао. Это понятие включает множество значений, и среди них — мораль, просветление, благодать, абсолют… Дао — это мудрость, осознанная и превращенная человеком в орудие разгадывания смысла жизни. И эта мудрость столь велика, что простирается за границы, где нет разницы между жизнью и смертью, ибо абсолютное постижение дао исчерпывает смысл человеческого существования.

Главным среди «Восьми бессмертных» считается Чжунли Цюань, которого, как правило, изображают высоким и толстым, с обнаженным животом и без обуви. Чжунли Цюань лыс, и лишь на висках растут густые волосы. У него большая курчавая борода и тело в сплошных татуировках. На изображениях он обыкновенно держит в одной руке персик, а в другой — веер.

Его еще называют Чжэньян Цзуши («Первый мастер Истинного Ян»), Юнь Фан («Облачный дом») и Ханьский Чжунли, поскольку, по основной версии, он родился, когда в Китае правила династия Хань (206 до н. э. — 220). Впрочем, другие источники относят его появление на свет и к эпохе Чжоу (1122–249 до н. э.), и к эпохе Тан (618–907), и к эпохе Сун (960–1279).

По-видимому, это личность историческая, однако реальная жизнь Чжунли Цюаня скрыта за наслоениями легенд — отделить правду от вымысла в его биографии, как и когда дело касается других «Восьми бессмертных», непросто. Наверняка можно утверждать лишь то, что при монгольской династии Юань (1271–1368) Чжунли Цюань был канонизирован и началось его особое почитание.

Предание сообщает, что рождение Чжунли Цюаня сопровождалось знамением: в момент, когда он вышел из материнского чрева, комната озарилась сиянием, а сам младенец поразил тех, кто при этом присутствовал, большой головой, крупными чертами лица, на котором выделялись густые брови и красный нос, и длинными, как у трехлетки, руками. Семь дней новорожденный ничего не ел и не плакал. Все эти необычные свойства сами по себе ничего не значили и, скорее всего, забылись бы, если бы не выдающиеся способности Чжунли Цюаня, которые он продемонстрировал на государственной службе и впоследствии в качестве даоса.

Будущий предводитель «Восьми бессмертных» дослужился до высоких постов в императорской армии, и, когда однажды тибетское племя туфань совершило набег на пограничные китайские земли, Чжунли Цюань был отправлен во главе пятитысячной армии покарать виновных. Он одолел противника в нескольких небольших сражениях, но в решающей битве потерпел бесславное поражение, потерял всех своих солдат и сам едва остался жив. Пережитый позор в корне переменил его жизнь: Чжунли Цюань удалился в деревенскую глушь и занялся изучением философии. Впрочем, несмотря на неудачный финал полководческой карьеры, он, согласно китайской мифологии, считается покровителем солдат.

Чжунли Цюань и помыслить не мог тогда, что гибель его войска предопределил бессмертный Ли Тегуай, учеником и соратником которого ему предстояло стать в будущем. Все дело в том, что Ли Тегуай, а точнее — его дух пролетал над полем, где сошлись в сече китайская и тибетская армии, и, увидев, что китайцы вот-вот победят, тотчас принял материальный облик, явился к военачальнику тибетцев и дал совет, как одержать победу. Все это было сделано единственно ради того, чтобы отвратить Чжунли Цюаня от императорских почестей и наград, не дать ему погрязнуть в тщеславии и направить к постижению дао. Но Чжунли Цюань, обосновавшись в деревне, приобщение к дао совместил с женитьбой на молодой красавице и, похоже, этим предопределил еще одну свою неудачу— теперь уже на личном фронте.

Неизвестно, направлял ли его и в этом случае Ли Тегуай, но Чжунли Цюань однажды зачем-то отправился на кладбище, где увидел женщину, которая обмахивала веером могильный холмик. Оказывается, покойный муж просил ее не выходить вторично замуж хотя бы до того момента, когда высохнет земля на могиле. Чжунли Цюань помог страждущей высушить землю, и она, забыв веер у него в руках, понеслась к пребывающему в нетерпении жениху.

Придя домой, он рассказал эту историю своей жене. Та пришла в возмущение поведением вдовы — столь неистовое, что невольно заронила в душу Чжунли Цюаня подозрения в своей искренности. Он решил проверить чувства супруги, притворился мертвым, и его опасения оправдались: жена тут же закрутила роман с молодым человеком и даже согласилась на его просьбу сделать снадобье из мозга покойного мужа. Это был вполне подходящий момент, чтобы предстать перед супругой.

Трудно сказать, на какой эффект рассчитывал Чжунли Цюань, но несчастная женщина, увидев мужа живехоньким, тут же покончила с собой. А сам Чжунли Цюань поджег дом и пошел куда глаза глядят, прихватив с собой лишь две вещи — веер, уже начинающий обретать волшебные свойства, и священную книгу «Даоцзин». Написанная основоположником даосизма Jiao Цзы на бамбуке, она занимала три телеги, и уже тот факт, что из всего своего имущества Чжунли Цюань взял в путь именно ее, говорит о многом. Теперь уже ничто, в том числе и удовольствия супружества, не могло помешать ему вступить на путь самосовершенствования.

И тут — разумеется, не случайно — ему встретился Ли Тегуай и сопроводил до места, где жил Владыка Восточного Китая старец Ван Сюанпу. Чжунли Цюань был очарован оказанным гостеприимством и попросился к старцу в ученики, дабы наконец-то постичь дао. Таким образом, Ли Тегуай, взявший на себя труд наставить Чжунли Цюаня на правильный путь, передал его, можно сказать, по назначению, из рук в руки. Чжунли Цюань обосновался на Горе Трех Вершин и начал новую — во всех отношениях — жизнь.

Под руководством Ван Сюанпу вчерашний полководец овладел алхимией и вскоре продемонстрировал свои познания на практике. Во время сильного голода он в больших количествах превращал медь и олово в золото и серебро и раздавал благородные металлы людям, чтобы они могли купить себе пищу.

Кроме того, Чжунли Цюань изучал врачевание, боевые искусства и каллиграфию — что характерно, первое упоминание о нем в источнике, относящемся к X веку, связано именно с искусством письма. Соединение познаний в медицине и алхимии дало плоды: Чжунли Цюань сумел изготовить эликсир жизни и порошок перевоплощения, а заодно — что называется, до кучи — научился левитировать и порой запросто совершал вечерний моцион по воздуху. Но больше всего усилий он направлял на размышления о смысле бытия.

И вот однажды, когда он сидел в пещере, задумчиво уставясь в стену, скала вдруг с треском разошлась в стороны, и в образовавшемся проломе Чжунли Цюань увидел нефритовую шкатулку. В ней он нашел предписания, как сделаться бессмертным, исходящие от самого Нефритового императора — верховного божества даосского пантеона. Чжунли Цюань все предписания исполнил, и тут же послышалась чудесная музыка, и комната наполнилась разноцветными облаками, на одном из которых, в сопровождении слетевшего с небес аиста, он отправился в страну бессмертия.

Временами он является оттуда в мир людей и оживляет умерших с помощью замечательного веера — или, если угодно, опахала — из перьев или пальмовых листьев.

Большинство преданий говорит о том, что Ли Тегуай («Железная клюка») был учеником самого великого Лао Цзы, чье обожествление началось еще при его жизни. Если поверить этому, то, следовательно, Ли Тегуай жил в VI–V веках до н. э., и это вполне соответствует утверждению, что он самый старый из «Восьми бессмертных». Более того, все говорит за то, что первоначально именно он главенствовал в великолепной «восьмерке» и лишь затем Чжунли Цюань и Люй Дунбинь, о котором речь впереди, оттеснили его на второй план. Впрочем, уважения к Ли Тегуаю это не убавило, и популярность его в народе осталась весьма велика.

Другая версия относит рождение Ли Тегуая к VIII веку н. э.

Основным занятием Ли Тегуая считается медицина; сравнительно недавно его изображения в обязательном порядке висели над входами в лавки, где продавались лекарства. Причем свое снадобье, способное в числе прочего отделить душу от тела, он носит в тыкве-горлянке, с которой никогда не расстается. Вероятно, по той причине, что хороший врач подобен кудеснику, Ли Тегуай считается покровителем астрологов и чародеев.

В ранней юности Ли Тегуай спрятался от мирских соблазнов в далеком ущелье, где вел полную сложностей жизнь аскета, пытаясь познать смысл жизни и тайну бессмертия. Так прошло сорок лет, и наконец великий день настал: он понял, что нашел разгадку. Сам Нефритовый император подтвердил это, даровав ему вечную жизнь и повелев время от времени являться на небо, дабы постигать наивысшую магию уже в тамошних пределах. Таким образом, Ли Тегуай стал жить на два дома, причем в небесные чертоги он отправлялся в образе духа, оставляя свое опустевшее тело под присмотром ученика.

Этим — надо признать, очень удобным — способом передвижения он пользовался довольно часто, и не всегда по небесным надобностям. И вот однажды, вернувшись после долгого отсутствия с гор Тяньшоушань, то есть Долголетия, Ли Тегуай не обнаружил своего тела. По основной версии, виной тому стал ученик, который решил, что учитель умер взаправду, и сжег бренные останки. Реакция Ли Тегуая на происшедшее многое о нем говорит — он не призвал, пользуясь своими связями, страшные кары на голову глупого воспитанника, а, наоборот, устроил ему протекцию в небесных сферах, где теперь тот и пребывает на полном довольствии. Другая версия говорит о том, что тело Ли Тегуая, пока его дух летал по делам к Лао Цзы, растерзал случайно проходивший мимо тигр.

В любом случае пришлось духу Ли Тегуая заняться поисками подходящего тела, но самое лучшее, что ему удалось найти, принадлежало только-только умершему хромому попрошайке. Дух впорхнул в неодушевленное тело, и поэтому Ли Тегуай с тех пор является китайцам и изображается ими в облике хромоножки с всклокоченной бородой и кучерявыми волосами, перехваченными обручем. Под мышкой у него неизменная тыква, а в руке клюка, полученная, между прочим, в подарок от самого Лао Цзы, чем, видимо, и объясняются ее чудесные свойства. Например, как-то «Восемь бессмертных» все вместе, погостив у властительницы китайского Запада Си-ван-му, отправились прямиком через Восточное море к повелителю китайского Востока Дун-ван-гуну, и Ли Тегуай использовал — и очень даже успешно — в качестве плавсредства железную клюку. Еще у него есть замечательная сумка, в которой он при надобности, уменьшаясь в размерах, ночует.

История с потерей собственного тела ничуть не испортила веселый характер Ли Тегуая: несмотря на хромоту, он традиционный заводила и распорядитель всех празднеств, в которых принимают участие «Восемь бессмертных». А кроме того, именно ему обязаны своим посвящением в бессмертные члены «восьмерки» — Чжунли Цюань, Чжан Голао и Хэ Сяньгу.

Если кто и спорит нынче с Чжунли Цюанем за право первенства среди «Восьми бессмертных» — так это основатель многих китайских сект и мастер даосской алхимии Люй Дунбинь («Гость из пещеры»), и на это имеются немалые основания: Люй Дунбинь — самый популярный бессмертный в китайской мифологии. Некоторые легенды именно его называют предводителем великолепной «восьмерки». Люй Дунбинь, как правило, изображается с магическим мечом, с которым он странствовал по земле целых четыреста лет, поражая демонов, драконов, тигров и вообще все проявления зла.

В борьбе с вредоносными сущностями он проявлял выдающуюся решительность: например, когда однажды другого члена бессмертной «восьмерки» Лань Цайхэ драконы утащили в подводный дворец, Люй Дунбинь поджег море, а затем убил сына царя драконов, и только вмешательство Нефритового императора предотвратило окончательное изничтожение драконьего племени.

Такая жизнь требовала постоянной готовности к подвигу, однако Люй Дунбинь успевал нести еще и общественную нагрузку, являясь покровителем литературы и парикмахеров. Впрочем, в настоящее время воинственность Люй Дун-биня значительно поубавилась и он все больше посвящает себя гуманитарным занятиям, но меч тем не менее постоянно висит у него за спиной.

Другой атрибут, сопутствующий Люй Дунбиню на изображениях, — мухогонка, которая символизирует его беспечность. Этот брутальный бессмертный всегда отличался изрядной рассеянностью.

Люй Дунбинь — личность историческая, однако о реальной его жизни ничего не известно. Есть сведения, что родился он в провинции Хунань в конце VIII века, когда в Китае правила династия Тан, в 1111 году был канонизирован и в его честь в Юнчжоу был построен храм, но все остальное из биографии Люй Дунбиня вытеснили предания. Вот их краткое изложение.

Зачатие Люй Дунбиня сопровождалось сладчайшей музыкой, которая возможна только на небесах, комната наполнилась удивительным неземным ароматом, а к постели матери будущего бессмертного спустился белый журавль. Как воспринял все это присутствующий, надо полагать, при зачатии отец Люй Дунбиня, мифы не сообщают. Они единодушно обходят тему отца, и поневоле закрадывается подозрение: не сыграл ли китайский журавль ту же роль, что и иудейский голубь за несколько веков до того и совсем в иных краях?

Необычный облик младенца соответствовал обстоятельствам его рождения: у него была шея журавля, спина обезьяны, туловище тигра, ланиты дракона, светло-желтая кожа, глаза феникса под густыми бровями и все это дополняла черная родинка над левой бровью. Признаться, наличие родинки при такой наружности даже как-то умиляет. Едва явившись на свет, Люй Дунбинь (впрочем, поначалу его звали Люй Янем) принялся удивлять окружающих своими способностями, — к примеру, он ежедневно запоминал по десять тысяч иероглифов и, таким образом, стал одним из образованнейших людей своего (да и не только своего) времени.

Тем не менее он дважды провалился, сдавая экзамен на императорского чиновника. Вероятно, судьба специально ставила ему подножку, поскольку готовила к иной, более значительной стезе. О том, как именно Люй Дунбинь нашел свое предназначение, существует множество версий, но все они так или иначе сводятся к его встрече с Чжунли Цюанем, которая состоялась в горах Лушань.

Дабы обратить его в даосизм, Чжунли Цюань прибег к хитрому приему: он подарил предполагаемому ученику особенную подушку, которая навеяла на Люй Дунбиня сон, будто бы он выдержал экзамен, дослужился до министра, женился на дочери богача и у него родились дети. Но вслед за этим появилось много завистников, и их козни сделали свое дело: он лишился должности, потерял все состояние, его оставила жена, а вскоре разбойники убили детей. Люй Дунбинь проснулся в момент, когда был на волоске от голодной смерти… Чжунли Цюань растолковал ему, что этот сон означает бессмысленность земной суеты.

Взяв Люй Дунбиня под свое крыло, Чжунли Цюань обучил его искусству делаться невидимым, передал рецепты изготовления золота и эликсира бессмертия. Попутно Люй Дунбинь в совершенстве овладел фехтованием, что ему очень пригодилось, когда дело дошло до схваток с демонами и драконами. Чжунли Цюань называл его Чуньян-цзы («Сын чистой силы Ян»). К пятидесяти годам Люй Дунбинь постиг все тайны дао и был посвящен в бессмертные. Своему учителю он обещал отдавать все силы распространению дао и сдержал свое слово. Он приложил руку к обращению в даосизм Хань Сянцзы, Цао Гоцзю и Хэ Сяньгу, которые позже вошли в число «Восьми бессмертных».

Если в отношении историчности кое-кого из «Восьми бессмертных» и есть сомнения, то они никак не касаются Хань Сянцзы. Он был племянником выдающегося китайского поэта и философа Хань Юя (768–824), который сделал удачную карьеру при императорском дворе. Одна из его должностей — виночерпий школы для сыновей и младших братьев высших сановников; при дворе, где искусство отравления достигло высочайшего уровня, абы кому доверить такое место не могли.

Хань Юй сыграл весьма серьезную роль в жизни своего племянника, но, если можно так выразиться, от обратного — он был ярым противником даосизма и делал все, чтобы отвратить Хань Сянцзы от поисков истины в дао. Поскольку Хань Сянцзы жил в доме дяди, дискуссии их продолжались часами: Хань Юй уговаривал племянника сделать государственную карьеру и обещал в этом посодействовать. Однако тот оказался крепким орешком: отвечал весьма язвительно и уговорам не поддавался. А как-то даже сыграл на поле дяди-виночерпия, демонстративно выпив громадное количество вина и оставшись при этом — разумеется, призвав на помощь силу дао — трезвым, как стеклышко. Когда же дядино занудство Хань Сянцзы надоело, он покинул дом знаменитого и во всех отношениях благополучного родственника и отправился куда глаза глядят.

Далее сведения о Хань Сянцзы обретают мифическую окраску. В своих путешествиях он встретился с Люй Дунбинем, вдвоем они исходили множество дорог, и все это время Хань Сянцзы постигал исходившую от старшего товарища мудрость. Особенно он преуспел в освоении магии: превращал воду в вино (опять вино!) и играл на волшебной флейте, от которой все вокруг расцветало даже зимой. Поэтому Хань Сянцзы считается покровителем как флейтистов, так и садовников и изображается с флейтой или корзиной цветов в руках. Иногда флейту или цветы заменяет «персик бессмертия».

Эти удивительные плоды росли в месте, куда после долгих странствий Люй Дунбинь привел своего ученика. Произошло это тогда, когда Хань Сянцзы уже почти сравнялся мудростью с учителем и созрел для того, чтобы войти в число бессмертных. Люй Дунбинь, понятное дело, привел ученика к чудесному дереву не случайно: он, конечно же, знал, чем все это закончится. Хань Сянцзы полез на дерево за персиками, но, когда забрался на самую верхотуру, ветка под ним подломилась — он упал на землю и умер. Впрочем, в ту же секунду его дух оказался на небе — получив в обмен на оставленное на земле тело бессмертие и способность в случае необходимости принимать вполне материальный вид.

Эту способность Хань Сянцзы постоянно применяет на деле. Однажды он, приняв облик даосского монаха, явился к своему дяде, который к тому времени попал в опалу и был отправлен в ссылку. Встретив Хань Юя на заснеженном перевале, бессмертный племянник всю ночь убеждал его в превосходстве дао, но, похоже, без особого успеха. Напоследок он подарил Хань Юю сосуд из тыквы-горлянки с пилюлями от малярии и растворился в воздухе.

Совершенный мастер» Чжан Голао, так же как и Хань Сянцзы, ассоциируется с человеком, действительно жившим и прожившим большую жизнь, при которой сменилось по меньшей мере пять правителей из династии Тан, из коих следует прежде всего упомянуть императрицу У Хоу (690–705 годы) и императора Ли Лунцзи (храмовое имя Сюань-цзун), занимавшего престол в 712–756 годах. Жизнеописание реального Чжан Голао сохранилось в официальных хрониках династии Тан. Например, известно, что, не желая появляться при дворе У Хоу, он сымитировал свою смерть, а затем, уже при Ли Лунцзи, отказался стать министром и зятем императора.

Но все эти поступки выглядят сущими мелочами на фоне биографии легендарного Чжан Голао, который считается человеческим воплощением летучей мыши, возникшей в момент, когда первочеловек Пань-гу разделил мир на небо и землю. Таким образом, она была ровесницей мироздания. Воплотившись в человеке, летучая мышь достигла больших высот в китайской государственной иерархии и стала — то есть, конечно, не летучая мышь, а человек по имени Чжан Голао — министром при легендарном императоре Яо (2353–2234 до н. э.).

Таким образом, к моменту, когда на престол вступила У Хоу, мифический Чжан Голао находился в столь почтенном возрасте, что уже по факту был самым что ни есть настоящим бессмертным. В то же время традиция утверждает, что бессмертие Чжан Голао пожаловал Ли Тегуай, напоив его травяной настойкой, рецепт которой был известен только ему одному. После этого дух Чжан Голао освободился от тела и получил возможность принимать человеческий облик по необходимости.

Изображается Чжан Голао чаще всего белобородым старцем с бамбуковыми трещотками, иногда с «персиками бессмертия» и почти всегда верхом на белом муле, причем сидит на нем задом наперед. Этот мул отличается поразительной быстроходностью: в день он способен пробежать 10 тысяч ли, что составляет около 5 тысяч километров.

И резвость не единственное его достоинство — этот мул… складной. Когда в скакуне отпадает надобность, Чжан Голао складывает его, как бумажного, и засовывает в футляр из бамбука, а возвращает в боевое состояние, взбрызнув водой.

Исчисляя срок жизни Чжан Голао со времен творения, его считают самым старым среди бессмертных. Часть его имени «лао», собственно, означает «старый» и «почтенный». И нет ничего удивительного в том, что в китайском пантеоне он покровительствует старикам. Однако этим его занятия не ограничиваются: Чжан Голао отвечает также за семейную жизнь и деторождение китайцев и, судя по тому, что число их перевалило далеко за миллиард, выполняет свои обязанности с повышенным рвением.

Первым из «восьмерки» в даосской литературе — в начале X века — упоминается Лань Цайхэ, но это никак не помогает узнать его поближе. Это единственный бессмертный, который не ассоциируется всерьез ни с кем из реальных людей, да и в его легендарном образе очень много неясностей. Не известен точно даже пол Лань Цайхэ, и поэтому его часто изображают женоподобным юношей или девушкой, а некоторые считают его гермафродитом. Изображают Лань Цайхэ, как правило, с плетенной из бамбука корзиной, полной цветов или реже фруктов. Иногда к корзине добавляется флейта.

Никаких особенных подвигов — особенно на фоне деяний других бессмертных — Лань Цайхэ не совершил, однако прославился жизнелюбием. Основные его занятия, если исходить из преданий, сводились к беззаботному времяпрепровождению: Лань Цайхэ в одном сапоге (другая нога у него всегда была босая) таскался по базарам и кабакам, пил вино и пел песни собственного сочинения. Одет он был круглый год в один тот же рваный ватный халат синего цвета с широким поясом с деревянными бляшками — в этом халате Лань Цайхэ обильно потел летом, но зато мог позволить себе заснуть пьяным на снегу. Жил он попрошайничеством, причем монеты с отверстием посередине, полученные в качестве подаяния, нанизывал на веревку, которую волочил за собой. Если деньги терялись, это Лань Цайхэ не очень огорчало. А если не терялись, он с удовольствием угощал всех желающих.

Это самый веселый из «Восьми бессмертных» — настолько веселый, что его влиянию трудно не поддаться. Однажды, уже будучи на небе, он умудрился напоить всех остальных бессмертных, чем, кстати сказать, принес им неоценимую пользу: оторвавшись в нетрезвом состоянии от своего «я», они смогли перейти от алхимического бессмертия к бессмертию, основанном на внутренней силе, которая заключена в человеческой личности.

Русскому читателю, далекому от дао, трудно понять, за какие такие заслуги Лань Цайхэ был причислен к сонму бессмертных. Пьянство, полный отказ от вещественных благ и наплевательство на все и вся присущи и немалому числу наших соотечественников, но вряд ли их ждет за это поощрение с небес. Почему у китайцев все по-другому, автор объяснить не в силах. Видимо, тут замешано иррациональное: что китайцу хорошо — то русскому смерть. Нам приходится принять на веру, что, регулярно доводя себя неумеренными возлияниями до состояния, по терминологии даосов, «необработанного дерева» или «младенца», Лань Цайхэ уверенно шел по пути святости.

И в один прекрасный момент, когда пьяный Лань Цайхэ прямо в винной лавке пел, плясал и размахивал бамбуковой трещоткой, вдруг под аккомпанемент флейты раздалось пение святых даосов, с неба спустилось облако, подхватило его и в сопровождении журавля отбыло на небо. Спустя несколько мгновений на головы обалдевшим присутствующим свалились сверху дырявый халат, сапог и трещотка…

Единственная в «восьмерке» женщина Хэ Сяньгу («Бессмертная дева Хэ») приобщилась к бессмертию в довольно раннем возрасте. У нее было по меньшей мере два прототипа — девицы по имени Хэ. Одна барышня жила в Юнчжоу, а вторая происходила из богатой семьи, жившей в окрестностях Гуанчжоу, и подвергалась притеснениям со стороны мачехи, что имеет значение для дальнейшего развития сюжета. Похоже, что в мифическом образе Хэ Сяньгу слились биографии обеих девушек.

Хэ Сяньгу отличалась удивительной красотой. Она рано научилась предсказывать будущее и вообще демонстрировала замечательные способности. Это не укрылось от пребывающих в небесных сферах бессмертных, которые были озабочены тем, чтобы довести свой круг до восьми членов, ибо «восемь» — это число благоденствия и удачи, и искали подходящих кандидатов. К Хэ (которая еще не была «сяньгу») явился Люй Дунбинь и дал отведать «персик бессмертия», но она съела только половину чудесного фрукта и поэтому бессмертной не стала, но зато обрела способность обходиться почти без еды и снискала у местных жителей репутацию святой.

Когда девушке исполнилось четырнадцать лет, Люй Дунбинь явился ей снова, на этот раз во сне, и предложил, если она хочет стать бессмертной, принять порошок из жемчуга. Проснувшись, Хэ растолкла жемчужину, проглотила порошок, и тут же ее тело обрело необыкновенную легкость и сделалось вечным. После этого она получила способность легко передвигаться по воздуху, в буквальном смысле с одной горной вершины на другую. Весь светлый день она посвящала сбору лекарственных трав для своей больной матери и домой возвращалась только с наступлением темноты. Кроме того, на ней лежала обязанность сметать цветы возле Небесных врат, где росло персиковое дерево, засыпающее окрестности лепестками.

Окончательное посвящение Хэ Сяньгу в тайны дао осуществили Ли Тегуай и Лань Цайхэ. А вскоре по ходатайству Люй Дунбиня Нефритовый император включил Хэ Сяньгу в число бессмертных, и она поднялась на небеса. При этом она так торопилась вознестись, что забыла оставить на земле кухонный черпак из бамбука, который держала в руках, — так уж вышло, что после смерти матери вдовый отец Хэ Сяньгу снова женился и мачеха всячески тиранила девушку, заставляя часами трудиться на кухне. С этим черпаком Хэ Сяньгу частенько и изображают — ведь она считается покровительницей домашнего хозяйства. Другие ее атрибуты — плетеная корзина с цветами или цветок лотоса, который у китайцев служит символом чистоты.

Самое высокое происхождение из «Восьми бессмертных» — у Цао Гоцзю. Согласно источнику XIV века, он был сыном первого министра и младшим братом одной из жен императора Жэнь-цзуна, который правил в 1022–1063 годах. Гоцзю — это, в сущности, не имя, а титул, буквально его можно перевести как «Дядя государства».

Существует несколько преданий о приобщении Цао Гоцзю к дао, которые дополняют одно другое. Если отбросить несущественные подробности, то картина вырисовывается такая. Цао Гоцзю с юности отличался скромностью и чистотой помыслов и чувствовал себя не очень уютно при помпезном императорском дворе. Особенно это было заметно в сравнении с его младшим братом Цао Цзин-чжи, который вел себя в высшей степени заносчиво, распутничал и даже убил ни в чем не повинного человека — но все это благодаря близости к императору сходило ему с рук. Цао Гоцзю пытался наставить брата на путь истинный, но тщетно. Более того, брат настроился против него и стал вредить ему при каждом удобном случае. Цао Гоцзю испытывал сложные чувства: с одной стороны, он стыдился поведения брата, а с другой — не мог выступить против него. Наконец он решил оставить службу при дворе и податься в монахи.

А в небесных сферах происходили свои события. Бессмертных в ту пору было семь. И вот однажды, когда все семеро собрались на пиру в небесной Стране блаженных, Ли Тегуай заметил, что одно место среди них остается вакантным и хорошо бы заполнить его, чтобы навсегда замкнуть избранный круг. И добавил, что лучшей кандидатуры, чем Цао Гоцзю, для этого не сыскать. Посовещавшись, бессмертные решили подвергнуть Цао Гоцзю испытаниям.

Тем временем будущий бессмертный уже шествовал в направлении гор, где намеревался жить отшельником. Накануне он распрощался с родными и императорской семьей. Жэнь-цзун предложил ему взять с собой столько золота, сколько потребуется, но Цао Гоцзю отказался, и тогда император велел выдать ему золотую пластину с печатью, которая приравнивала его в праве перемещаться по стране к самому государю. Владел, однако, Цао Гоцзю этой пластиной недолго. Когда лодочник попросил заплатить за переправу через Хуанхэ, он, не задумываясь, достал ее из сумки, чем вызвал жуткий переполох: люди, увидевшие императорскую печать, упали ниц — все, кроме спокойно сидящего нищего даоса. Тот взглянул на Цао Гоцзю, сказал, что нечего пугать простых людей, и посоветовал выбросить в воду императорскую пластину — для монаха абсолютно лишнюю. Цао Гоцзю тут же последовал совету и, таким образом, прошел первое испытание.

Как уже можно догадаться, облик нищего даоса принял один из бессмертных — Люй Дунбинь. Вместе они отправились дальше. Люй Дунбинь в качестве непререкаемого наставника, Цао Гоцзю как почтительный слушатель и ученик. Праведность Цао Гоцзю не подвергалась сомнению, а вскоре к ней добавилась мудрость, которой поделился с ним учитель.

С таким багажом Цао Гоцзю удалился в пещеру и начал жизнь отшельника, помогая всем страждущим. Однажды его посетили под видом таких же, как и он, отшельников Чжунли Цюань и Люй Дунбинь. «Где находится дао?»— спросили они Цао Гоцзю, и он указал на небо. «А где находится небо?» Цао Гоцзю указал на сердце. Это были абсолютно правильные ответы. Гости открыли Цао Гоцзю свои истинные лица, и Чжунли Цюань тут же произвел его в бессмертные.

Цао Гоцзю занял последнее вакантное место, и «восьмерка» сформировалась окончательно. Свежеиспеченный бессмертный получил в свое ведение артистов. Изображают Цао Гоцзю, как правило, в красной одежде императорского чиновника высокого ранга; в руках он держит бамбуковые трещотки и нефритовую пластину, которая уничтожает любую скверну.

Китайцы приложили немало усилий, чтобы обнаружить земные обители бессмертных, но без особого успеха. Хотя, если исходить из даосских верований, таковых имеется аж целых семьдесят две. Самые знаменитые из них — Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу, которые представляют собой острова в бездне Гуйсюй, куда сливаются все воды земных сторон света и Млечного Пути. Деревья на этих островах плодоносят жемчугом и драгоценными камнями священного белого цвета, под ногами стелется трава бессмертных сянь-цао, из нефритовых скал бьет вода долголетия, вкусом напоминающая вино, а в качестве строительного материала используются исключительно золото и нефрит.

Прежде островов было пять, но два, Дайсюй и Юаньцзяо, унесло на север, где они пропали безвозвратно. Зато три оставшиеся теперь прочно покоятся на головах у гигантских черепах. Окружность каждого из них составляет ни много ни мало 30 тысяч ли (15 тысяч километров), тем не менее они, с одной стороны, без проблем располагаются на морских просторах, а с другой — остаются недоступны и даже невидимы для тех, кто пытается их достичь. Одна из экспедиций, посланная императором Шихуанди, основателем династии Цинь и Китайской империи, добралась, казалось, до цели, но увы: за Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу посланцы императора приняли Японские острова… Многие другие экспедиции, отправленные во все концы света, тоже успеха не принесли, хотя и создали китайцам славу великих мореходов.

Острова бессмертных остаются недостижимы по сей день — как и бессмертие для обычных жителей Поднебесной.