Тут хочешь, не хочешь, а придется нам, коли речь идет о внутрисемейных, но не супружеских любовных связях, сказать и об инцесте. Эта тема уже поднималась — прежде всего в сакральной плоскости, — но она поистине неисчерпаема, и обойти ее в данном случае не представляется возможным. Отцы с дочерьми, матери с сыновьями, братья с сестрами, сестры с братьями, бабушки с внуками, дедушки с внучками... Кажется, что мифический мир сошел с ума.

При желании, конечно, можно повсюду искать сакральные соображения, и тогда создается видимость логики. У эмбера есть миф, где нынешнее состояние мироздания объясняется непрекращающимся соитием брата и сестры; стоит им разъединиться — и все рухнет. У ваура в сакральном гомосексуальном инцесте сливаются братья Каме (Солнце) и Керре (Месяц). Чукотский миф утверждает, что угроза существованию чукчей была отведена благодаря инцесту брата и сестры, последних оставшихся в живых после голодомо-ра; их дети и населили обезлюдевшую территорию. Ничего плохого нельзя сказать и про инцест Вигана и Буган, брата и сестры, которые вступили в брак с разрешения верховного божества Кабигата, дабы породить народ ифугао, ныне живущий на филиппинском острове Лусон. И самых добрых слов, если судить по последствиям, заслуживают, наверное, инцесты братьев и сестер, зафиксированные в мифах цельта-лей, карриеров, удэгейцев, яо, кхму, пайванов, ли, и, модо-ков и многих других народов.

Но что, скажите пожалуйста, кроме неуемного либидо, заставило все того же Зевса (см. фригийский вариант его божественной биографии) соблазнить свою сестру Деметру — да еще прикинувшись быком? И что повело затем по дорожке, протоптанной братом-громовержцем, бога морей Посейдона, который цинично изнасиловал ту же Деметру, но уже в облике жеребца? Побочным следствием этого инцеста стал рожденный Деметрой говорящий конь Арион, позже доставшийся, как утверждают греческие авторы, сподвижнику и любовнику Геракла — Иолаю.

Или к примеру, культурный герой индейцев умотина Хари, которому втемяшилось в голову переспать с девушкой с самой большой вагиной. Призванный в качестве эксперта клещ заявил, что вагины больше, чем у Баруколоти, сестры Хари, нет ни у кого. И что же, это остановило распутника? Ничего подобного.

И как объяснить поведение персонажа индейцев вай-вай Нуа? Чтобы сестра не заподозрила его в своем таинственном любовнике, Нуа раздваивался: телесная его оболочка предавалась сладострастным утехам, а живущий в ней дух в это время играл на флейте, и сестра, таким образом, была уверена, что брат музицирует. И, только облив однажды любовника иссиня-черным соком генипы и увидев поутру запачканную физиономию Нуа, девушка поняла, во что ее втравил братец.

У африканцев тангале есть миф о брате, которому страсть настолько затмила разум, что он отрубил своей сестре ноги, дабы она не убежала к другому. Правда, безногая сестра все равно убежала и даже счастливо вышла замуж, став восьмой по счету женой местного вождя, а потом и ноги у нее снова отросли, но не всем так везло... Девушку из мифа гондов после ряда перипетий брат посадил в клетку, под которой развел костер, и предложил ей выбрать, кем стать — обедом или женой. Героическая девушка выбрала первое. Так этот маньяк не только сделал из нее жаркое — он еще и родителей накормил: кушайте, дорогие, чего уж, коли так вышло, мясцу пропадать. А те тоже хороши — наелись до отвала и давай горевать по потерянной дочери...

Трагедия шекспировского накала случилась у карелов. Сестра Огой и брат Гаврила прижили троих сыновей, но потом вдруг Огой подумала, что все это как-то не очень хорошо, сыновей удавила и удавилась следом сама. А Гаврила, увидев такое дело, отсек себе голову. На могилках Огой и Гаврилы выросли березки, которые переплелись ветвями. Трогательно и в то же время назидательно, ибо, похоже, сам рок нашептал Огой и Гавриле лишить жизни себя и своих детей, плодов инцеста.

А брату и сестре из атаялов рок ничего нашептывать не стал, а просто не позволил рассоединиться после совокупления, и, как ни пытались им родственники помочь (дело даже до фаллотомии дошло), оба умерли.

Менерийо, дочь демиурга макуна, увидев, как мучается ее брат Умакан, пытаясь сойтись с вагиной, слепленной из песка, решила — из жалости — разок отдаться ему. Но брату это так понравилось, что он стал забираться в гамак сестры каждую ночь, довел ситуацию до скандала, был измазан генипой и от стыда утопился. Правда, демиург его оживил и забросил на небо в качестве месяца, а на земле от Умакана осталась выросшая из песочной вагины папайя. Сердобольная же Менерийо была отдана на съедение ягуарам и умерла безвозвратно. Куда гуманнее выглядит наказание у австралийских аборигенов тиви: аборигену по имени Ящерица, овладевшему своей сестрой чуть ли не в присутствии ее мужа Орла, всего лишь крепко намяли бока...

Измазать чем-нибудь ночного визитера было у мифических девушек самым распространенным методом выяснения его личности, но наряду с ним применялись и другие. Например, в алеутском мифе красавица, чтобы узнать, кто же такой заваливает ее каждую ночь на спину, незаметно (!) подрезает любовнику сухожилия на ногах, а утром слышит, что ее брат, разорвав сухожилия, сорвался со скалы во время охоты. Алеутка при этом известии ничуть не опечалилась. Она спела задорную песню, смысл которой сводится к приглашению братнему трупу прийти и посмотреть на ее гениталии, затем превратилась в калана и, вильнув хвостом, уплыла в море, оставив на берегу умирающую от горя мать.

Иногда кажется, что лучше бы уж правда в таких случаях оставалась тайной за семью печатями. Ибо пока не наступал момент истины, в семьях царила гармония, а как только все выходило наружу, жизнь и самой девушки, и ее брата, да и всей семьи летела кувырком. В мифе кус барышня умерла на месте, узнав, что ее любовник — брат. В мифах индейцев лиллуэт, клаллам и халкомелем брат и сестра, затравленные родственниками, подвергли себя самосожжению. Тех же, кто сам моральных страданий не испытывал, наказание настигало свыше. Развратную девушку камаюра пожрали водные чудовища, у трумаи согрешивший брат был превращен в водное страшилище...

Однако, несмотря на неминуемость возмездия, тяга к собственным братьям и сестрам у некоторых мифических героев принимала запредельные формы. И ладно, если бы страдали только они сами, как персонаж пайванов по имени Кулеле, бросившийся на копье, когда узнал, что сестра вышла замуж. Но вот манси рассказывают, как некая Мось-нэ проколола свою невестку насквозь лыжами, труп спустила под лед, переоделась в ее одежду и так обманула брата. Тот сестру не узнал и стал жить с ней, как с женой. И только когда у них родился мальчик и товарищи по играм сообщили ему, что мать приходится ему не только матерью, но и тетей, и кроха-сын к отцу пришел, — лишь тогда муж-брат прозрел и порубал жену-сестру, а заодно и ни в чем не повинного ребенка на кусочки.

Ничуть не меньшие страсти возникали во взаимоотношениях отцов — дочерей и матерей — сыновей. Едва ли не главный красавчик древнегреческой мифологии Адонис, успевший за свою относительно короткую жизнь побывать в любовниках и у Афродиты, и у Диониса, был плодом связи царя Кипра Кинира и соблазнившей его дочери Смирны, она же Мирра. У индейцев пиароа на заре мироздания некто Квоймои, змеиного происхождения, пришел в гости к своему зятю Вахари, как раз когда тот изготовил свеженькую смесь на основе йопо, нанюхался и в галлюциногенном угаре изнасиловал свою дочь Квавааму, которая забеременела и родила змея. Этот змей, достигнув половозрелого состояния, совокупился с племянницей Вахари — Вавава-райю, и у них родилась дочь-маниок, от которой пошли все сорта маниока. Но тут — хотя бы в глазах самих пиароа — есть оправдание: воздействие наркотика и последующая, через поколение, польза в виде культурного растения. То есть родительское изнасилование, хотя и задним числом, прибрело сакральный статус.

Однако хватает, надо признать, и таких сюжетов, связанных с отцами, в которых ни осуждение, ни оправдание действий главного персонажа даже не предполагается. У индейцев, например, отцы — это часто не связанные никакими моральными узами трикстеры, которые, почувствовав влечение к дочери (а иногда и к нескольким дочерям сразу), идут на любые хитрости, лишь бы удовлетворить похоть. Главный их прием — имитация своей смерти, изменение внешности и появление в поле зрения вожделенной дочери в качестве жениха. Как под копирку действуют трикстеры Койоты в мифах кароков, винту (у них трикстер зарекомендовал себя еще и как некрофил), китанемуков, пайютов южных (тут инновация: Койот совершает инцест вторым, запасным, пенисом) и пайютов северных, серрано, навахо и других индейских народов.

У варрау в роли отца-трикстера выступает Олень, разоблаченный по двупалой руке (в чем проявилось его парнокопытное прошлое), у мехинаку — Дятел, а у нутка — Ворон. Последний персонаж оказался самым изобретательным: перед тем как инсценировать свою смерть, он посоветовал дочерям поправить здоровье, присевши на целебный красный сучок в лесу, а сам зарылся в землю, выставив наружу пенис. Нечто похожее мы наблюдаем и у западноафриканских аньи, только трикстер здесь не самый обычный — паук по имени Экендеба.

Проживающий на острове Саибаи персонаж мифа аборигенов островов Торресова пролива по имени Вамалади тоже притворился умершим (тем более что имел веский повод умереть — у него нос провалился от проказы), затем выбрался из могилы, превратил себя в красавца с помощью восковой маски и стал навещать дочь ночами. Дело даже дошло до беременности. Но однажды восковой нос у порочного папаши отвалился, дочь его узнала, и он, понимая, что вот-вот будет расплата — гулять так гулять! — напоследок за одну ночь обрюхатил всех женщин племени. Расплата явилась в облике скопы, которая унесла Вамалади в неизвестном направлении, предположительно на Новую Гвинею.

В мифе российских эвенков инцест, совершенный с дочерью неким переменившим внешность стариком, тоже привел к беременности и рождению мальчика. И никто бы ничего не узнал, но отец проговорился сам: он зачем-то сочинил песню, в которой рассказал о собственном грехопадении, и спел ее при дочери-жене. Как бесхитростно сообщает миф, та после этого «ушла от старика отца к хорошему мужу». Видимо, эвенкские мифотворцы посчитали это достаточным наказанием для развратника.

Куда более жесткий подход к вопросу демонстрируют похожие один на другой мифы австралийских аборигенов нгулувонга и варрай. В варианте варрай дело было так: старик Авананангку, живущий с семьей на Млечном Пути, совратил на глазах жены одну из дочерей. Она ничего ему не сказала, но, дождавшись, пока он спустится на землю ловить рыбу и начнет подниматься с уловом, обрезала веревку, и Авананангку грохнулся вниз, пробив дыру в районе Южного Креста. Кстати, на языке варрай Млечный Путь так и называется — Ампик, что в переводе значит «веревка».

Еще один отец стал жертвой пагубной страсти к дочери в мифе коренных австралийцев куджани. В каком-то смысле он вызывает сочувствие, поскольку не опустился до совращения или насилия, а обратился к дочери с открытым предложением, а получив отказ, проткнул себе костью мошонку, затем собственноручно вырыл могилу, той же костью выковырял себе печень, ребра, кости ног, сердце и легкие, сложил все это в кучу, затем вырвал глаза, забросил их подальше и упал в могилу... Вот какую страшную он испытывал страсть!

Сам себя наказал и персонаж мифа тробрианцев Момо-вала, но, в отличие от вышеупомянутого собрата по болезненным наклонностям, он свое пакостное дело совершил, а когда обесчещенная дочка бросилась в море на съедение акулам, совокупился напоследок с женой — да так, что она умерла, а затем отсек себе пенис и истек кровью.

Если же совесть в мифических сладострастниках не просыпается, а близкие покарать их не могут, в дело — это, конечно, не касается трикстеров, которым почти все прощается, — часто, как и в случае братьев и сестер, включается высший промысел. Лодка, в которой во время плавания по морю трижды по обоюдному согласию совокупились отец и дочь, представители народа трук с острова Лосап, перевернулась сама собой, и их проглотила рыба. Заодно почему-то была наказана и эта мифическая рыба — перепутавшимися мужскими и женскими половыми органами.

Назидательна судьба Смирны-Мирры, превратившейся в одноименное дерево еще до рождения Адониса, и его, красавца, богине родовспоможения Илифии пришлось выковыривать из щели в коре...

Я не буду тут пересказывать историю царя Эдипа — самый известный мифологический сюжет, связанный с инцестом и давший Зигмунду Фрейду название для одного из ключевых понятий психоанализа, обозначающего бессознательное сексуальное влечение к родителю противоположного пола. Судеб, схожих с судьбой Эдипа, достаточно и в других мифологиях, помимо греческой, а персонажей, являющих эдипов комплекс во всей красе, можно найти на всех континентах.

Как всегда, много примеров дают индейцы. Они не стесняются в подробностях по части изнасилований, развороченных вагин, младенцев с гигантскими фаллосами, которые настойчиво домогаются своих матерей, но, поскольку тема слишком деликатная, злоупотреблять деталями мы не будем. Такие мифы есть у чамакоко и клалламов, сикуани и бороро, пареси, осэджей и яганов — да почти у всех индейских народов. Не отстают от них австралийские аборигены йолн-гу, абхазы, тайваньские народы тода и тароко.

История тода и тароко вкратце такова: некая женщина родила сына от кабана, а когда мальчик стал юношей, воспылала к нему страстью и, загримировавшись с помощью древесного сока, соблазнила его и родила девочку. Когда эта девочка, в свою очередь, подросла, мальчик — уже взрослый мужчина — женился на ней (то есть на собственной дочери, рожденной от собственной матери), и вместе они родили множество людей, первое поколение народа тода. Тем временем его мамаша сошлась с псом и произвела на свет первое поколение тароко — то самое, что позже разделилось на две общины, мужскую и женскую, устроившие, как мы помним, кровопролитную войну. Другой вариант мифа о происхождении тароко отрицает связь прародительницы этого народа с кабаном. Он утверждает, что до пса она была девственницей, страдающей от кожной болезни, и отдалась псу не просто так, а из благодарности — потому что он вылизал ее и тем самым вылечил. Но сельчане в положение бедняжки не вошли и выгнали ее и пса из деревни. В скитаниях она родила сына, а потом произошла трагедия: сын случайно убил пса-отца. После этого у них с матерью возникла связь и появились на свет тароко. Как видим, не без инцеста и в этом варианте.

Папуасы кераки утверждают, что без семейного конфликта, замешанного на эдиповом комплексе, не было бы мироздания и уж точно обошлось бы без луны, которой стал местный демиург Камбел, и солнца, в которое превратилась его жена Юмар. Счастливая жизнь семьи демиурга рухнула в одночасье, когда их сынок Гуфа овладел спящей Юмар и был за это отравлен Камбелом, затем воскрес и был снова убит — засыпан в яме-ловушке, на этот раз безвозвратно. Исстрадавшаяся Юмар ушла на небо, за ней отправился Камбел, и так возникли светила. В этой семейной драме ни за что, можно сказать, пострадали новогвинейские собаки, чей верховный представитель Натекари оказался случайным свидетелем первого убийства Гуфы, и Камбел на всякий случай отнял у него дар речи, чтобы он не наболтал чего лишнего. С тех все собаки на Новой Гвинее только лают — всё понимают, но ничего не говорят...

Отдельный разговор о сексуальных связях с усыновленными детьми — хватает и таких сюжетов. Мы ограничимся изложением только одного. Как-то балка в доме для инициации юношей, который построили папуасы монум-бо, стала человеком и пустилась в пляс. Монумбо этого безобразия ей не простили и бросили в море, откуда балку выловили другие папуасы и вырезали из нее подголовник. Подголовник, однако, тоже вскоре оказался выброшен в океанские волны, поскольку по ночам превращался в человека и в этом качестве съел в деревне всех кур, свиней и бессловесных собак. Выбравшись снова на сушу, на этот раз самостоятельно, противная деревяшка приняла облик младенца мужского пола (но и вид подголовника не утеряв), была усыновлена и при первой же возможности совратила приемную мать, а затем и других женщин деревни. Чем их пленило столь странное существо, не понятно, но местным мужчинам было очень обидно. Они поймали соблазнителя и — несмотря на все вопли, что он, дескать, не мужчина, а младенец, и даже подголовник, — оскопили его и забили до смерти. Но и посмертно пронырливый подголовник нашел себе непыльное местечко, взлетев на небо и став там месяцем.

И уж коль скоро мы взялись за тему инцеста, то — деваться некуда! — придется затронуть ее в контексте отношений, с одной стороны, внуков-внучек и, с другой, дедушек-ба-бушек. Что любопытно: если связи бабок и внуков пестрят разнообразием, то о дедушках и внучках и сказать особенно нечего. Не расписывать же в деталях историю, как умерший дедушка-инупиат прибыл из загробного мира в облике прекрасного юноши, переспал с внучкой и упал замертво, вновь превратившись в дедушку?

Что же до бабушек и внуков, то заметим: с точки зрения проявляемой инициативы здесь наблюдается паритет. Однако если в качестве внука выступает трикстер, как, например, в мифах хупа и оджибве, то бабушке можно только посочувствовать — но только в том смысле, что ее вовлекли в инцест, когда она рассчитывала на незначительное сексуальное приключение. А в случае оджибве, где бабка соглашается отдаться старику соседу в обмен на двести стрел, — и на коммерческую выгоду; откуда ей было знать, старой дуре, что внук-трикстер уже того соседа убил и напялил на себя его кожу? И все ради того, извращенец, чтобы овладеть собственной бабулей...

Но и бабули тоже... это еще те бабули! Бабка, персонаж индейцев кус, меняет внешность, только бы переспать с внуком. Ее сестра по разврату, бабка из мифа клакамасов, завлекает внука в парильню, где сначала мастурбирует пенисом лося, а уж потом берется за юношу. Культурная героиня тилламуков не просто совращает внука Крапивника, но и, демонстрируя склонность к мазохизму, просит перед совокуплением связать себя. Кстати, когда внук удовлетворил старушку, вышел на улицу проветриться и спросил у людей, есть ли какие новости, ему ответили, что ничего особенного не произошло — разве что Крапивник согрешил со своей бабушкой.

Похожий сюжет есть у верхних коквил и коулиц, родственных тилламукам, но разница в том, что у них Крапивник дерется с ерником, позволившим вслух заговорить о его интимной жизни, и в схватку встревает бабка, да так неудачно, что случайно толкает внука в костер и тот сгорает. Все попытки оживить Крапивника, склеивая обугленные кости смолой, ни к чему не приводят; смола тает, и душа Крапивника улетает в виде птички крапивника.

У шусвапов, наоборот, связь с бабкой внуку никак не повредила, а вот бабка в ходе соития погибла. Виноват в этом был пресыщенный внук Заяц, который сначала устроил из совокупления затейливый спектакль, заставив бабку переодеться, сделать новую прическу и перекрасить лицо — словом, изменить внешность до неузнаваемости, а затем взалкал сношения через нос и убил старушку.

И чтобы не заканчивать на этом печальном эпизоде, расскажем об инцесте несостоявшемся, но тем не менее внесшем значительный вклад в дело звездообразования. Дело было в семье племени австралийских аборигенов алава, состоящей из деда-демиурга, бабки и внука. Небо в описываемое мифическое время находилось значительно ближе к земле, чем сейчас, и сообщение с ним совершалось по веревке. И вот однажды бабка отправилась туда по какой-то надобности, а внук увидел снизу ее вагину, перевозбудился и полез следом. Дед швырнул в него каменный топор, но не попал и тогда велел обоим застыть на небе, что и было исполнено как раз в тот миг, когда внук догнал бабку и ухватил зубами за клитор. Теперь эту порнографическую сцену все желающие могут наблюдать в виде созвездия Плеяды. Так, во всяком случае, думают немногочисленные оставшиеся на земле представители племени алава, хотя многие народы с ними, конечно, не согласны...