Благотворение масонов изливалось прежде всего на братьев, а затем уже переходило на лиц, не принадлежавших к составу ордена. «Всякий каменщик, какого бы исповедания христианского, какой бы страны или состояния ни был, есть твой брат и имеет право в твоей помощи», — гласил Устав вольных каменщиков.

Помощь братьям состояла прежде всего в служебном содействии. Масон старался помочь продвинуться по службе всякому, кто состоял в ордене. Масонский диплом был как бы залогом, которым обеспечивалось восхождение по служебной лестнице.

Даже такой человек не от мира сего, как Гамалея, употреблялся иногда его братьями по ордену в целях их служебной и материальной выгоды.

Мелкий факт этого порядка — помощь, которую масонство оказало незаметному канцеляристу А. Я. Ильину в его служебной карьере. Ободренный похвалой кн. Щербатова, сказавшего, что Ильин «в такое общество вошел (масонское), где люди хорошие и честные», Ильин начал выхлопатывать себе у Щербатова место регистратора в Департаменте герольдий. Щербатов отнесся сочувственно к просьбе Ильина и просил только его подождать до марта месяца. На самом деле Ильину не пришлось ждать даже до марта. 16 декабря 1776 года он уже был сделан регистратором.

Именно благодаря такого рода братской поддержке целые учреждения и наполнялись масонами.

Помимо служебного содействия, масоны помогали нуждающимся братьям и деньгами. Ложа Урании, например, выдала 9 ноября 1773 года 5 рублей отъезжающему в армию члену своему Я. Алексееву; 15 февраля 1774 года — 5 рублей брату голландской нации Болсту; 28 марта 1775 года — 28 рублей 72 копейки члену гамбургской ложи Трех Роз Бухнеру. В 1780-х годах Урания продолжала подобные выдачи: так, 24 октября 1786 года записано 27 рублей 60 копеек для служащего брата Штанге. Ложа Малого Света в Риге в 1790 году помогла деньгами братьям Щульцу и Фейлицу.

Денежные вспомоществования членам лож XVIII века продолжались по традиции и в следующем столетии: симбирской ложей Ключа к Добродетели выдано было бывшему члену ложи Пеликана барону Мальтицу — 150 рублей; вдове члена ложи Надежды Невинности в Ревеле Екатерине Конрад и — 50 рублей.

Очень часто предметом, на какой назначались ложами денежные пособия своим членам или близким для них лицам, были расходы на погребение. Так, ложа Урании 12 октября 1773 года истратила 75 рублей 55 копеек на похороны своего члена Велера. Ложа Малого Света 19 августа 1790 выдала 2 рейхсталера на похороны земляка одного из своих членов; ложа Урании 21 марта 1775 года израсходовала 14 рублей 45 копеек на похороны некоей бедной персоны.

Из таких отдельных денежных выдач возникло учреждение, объединившее все эти пособия в цельную систему, — первое в России общество страхования жизни. Возникло оно в Петербурге в 1775 году под руководством пастора Я.Х. Грота. Средства общества составились из членских вкладов; наследникам каждого умершего члена общества выдавалось известное количество денег (смотря по сумме вклада). Сам Грот, кажется, масоном не был, но в числе членов общества масоны играли преобладающую роль: более трети мужчин — членов общества известны как масоны; не принадлежавшие к братьям, вероятно, были их знакомые или члены их семей.

Это обстоятельство отразилось и на выборах «настоятелей» различных отделов («классов») общества с 1775 по 1780 год: из 140 этих настоятелей до 50 — явные масоны.

Впоследствии (не позже 1789 года) при ложе Урании организована была своя особая похоронная касса (Sterbe-Kasse), средства которой составлялись из постоянных членских взносов; касса, вероятно, брала на себя расходы погребения малоимущих членов ложи.

Подобные же кассы взаимопомощи должны были быть устроены и в каждом округе «теоретических братьев». «Каждый брат, — гласил § 10 законов для «теоретических братьев», — благоволит при заплате положенного числа денег за свое принятие взносить по своей возможности еще ежемесячно по нескольку рублей, дабы со временем можно было бедным братьям в болезни и нуждах их подавать помощь».

Помощь братьям выходила за пределы орденского круга. Так, ложа Урании 9 августа 1774 года решила давать ежемесячно 2 рубля «одной бедной персоне»; 6 декабря того же года по просьбе члена ложи Книпера собрано было для бедной особы 16 рублей 11 копеек; 14 февраля 1775 года — 20 рублей 40 копеек для «одной бедной вдовы»; ложа Малого Света 7 июля 1791 года оказала (точно не определенную в протоколе) помощь некоему Виллигу.

Каждое заседание масонской ложи производился сбор в пользу бедных. Зачастую к этому сбору братья относились, как к пустой формальности; сборы бывали иногда очень низкими (с трудом переваливали 1 рубль) — особенно по сравнению с расходами братьев на свое собственное угощение. 13 января 1776 года Ильин в ложе Урании «заплатил за вход 1 руб., да на бедных дал 5 коп., за стакан пуншу 10 коп.».

Обычные сборы колебались от 3 до 8 рублей. В год это составляло (не считая редких чрезвычайных сборов в пользу определенных лиц), по сравнению с имуществом членов, также не слишком крупную сумму. Ложа Урании собрала за вторую половину 1773 года не более 75 рублей, за весь

1774 год — свыше 125 рублей; за первую половину 1775 года — около 110 рублей; за осень 1781 года — около 35 рублей, за 1782–1792 годы — всего за 11 лет — до 1120 рублей, не считая сотни рублей, полученной при приеме евреев, всего свыше 1200 рублей, то есть приблизительно по 110 рублей в год; в 1793 (неполном) году — около 40 рублей.

Сами по себе довольно скромные, цифры эти еще более оттеняются расходами тех же братьев на празднества: за один 1774 год на празднество Великой Провинциальной Ложи члены и постоянные посетители Урании внесли 220 рублей, то есть почти вдвое больше, чем за весь этот же 1774 год на заседаниях ложи собрано было в пользу бедных.

Существеннее были, вероятно, сборы в ложах московского масонства. Новиков доказывал на следствии, «что во всяком собрании ложи собиралось на бедных в кружку, кто что хочет дать, и таковые деньги, сколько их собиралось, оставались в этой ложе в распоряжении мастера ложи и членов, и что в течение года собиралось, то и раздаваемо было, не нищим, которые ходят по улицам, но осведомлялись о бедных и больных».

Новиков пытался завести на доход от своих журналов постоянные богадельни. Начало этому положено было им в 1779 году, когда при училище св. Екатерины (основанном на выручку с «Утреннего света») были поселены один глухонемой ребенок и два увечных старика.

Целая система подобных благотворительных учреждений («для призрения подлинных нищих» и «для истребления самовольных бродяг») намечена была в 1784 году статьею «Об учреждении Венского Института для бедных».

Особенно широко проявилась благотворительность новиковского кружка в голодный 1787 год, когда Новиков раздавал в Авдотьине нуждающимся крестьянам хлеб, купленный на средства, пожертвованные Походяшиным. Новиков применил здесь на практике то, что прежде высказано было в его изданиях, — «Хризомандере» и «Истине религии».

Один из близких московским розенкрейцерам остзейских масонов, пастор Л. Бергман, устроил в это же время в Риге приют-школу для бедных детей. Учреждение открыто было в 1783 году. При открытии его пастор говорил соответствующую речь, проникнутую филантропическими взглядами.

Ярославский наместник А. П. Мельгунов в 1786 году открыл задуманный им за несколько лет перед этим «Дом призрения ближнего», куда принимались «города Ярославля и той губернии мужеска и женска полу бедные дети для воспитания всякого возраста, молодые для приличного их состоянию воспитания, а другие — для призрения, исключая крепостных людей».

Дом этот, как сказано было в его «Положении» (которое было выработано Советом Дома), был «основан на правилах человеколюбия к общему добру из любви к ближнему… долг сего Дома всегда и всякому, какого бы звания ни был Ярославского наместничества (исключая одних крепостных людей), требующему воспитания и призрения давать руку помощи… И на основании таком все оставшиеся без всякого имения и пропитания вдовы с малолетними детьми, также и одни или вдовы или малолетние, и увечные и престарелые, могут во всякое время в Дом Призрения или сами являться, или о себе чрез кого дать знать, где оные принимаемы будут немедленно».

Дом был выстроен на собранные с этою целью пожертвования среди ярославских дворян и купцов. Кожевенный заводчик И. Я. Кучумов (умер в 1784 году) завещал ему пятую часть своего имущества (20000 рублей). Вместе с добавлениями наследников Кучумова и взносом самого Мельгунова образовалась сумма в 30000 рублей, составившая первоначальный фонд Дома Призрения. Процентами с этой суммы было обеспечено содержание 40 детей.

Помимо Дома Призрения Мельгуновым (с 1778 года) было устроено особое училище для дворянских детей. Ярославский губернский и уездные предводители дворянства согласились делать небольшие отчисления в пользу этого училища.

Подобно Мельгунову, и некоторые другие масонские деятели направляли свои филантропические чувства в область детского воспитания и призрения. Устройству народных школ отведено, например, видное место в докладе Н. И. и П. И. Паниных (1764 год) о заселении Новороссийской губернии. Три года спустя, когда московское дворянство выбирало Петра Панина своим депутатом в Законодательную комиссию, вопрос о школах уже только для недостаточных дворянских детей опять был выдвинуть в наказе, который дали Панину.

В «Комиссии об училищах и призрения требующих», учрежденной в 1768 году при Большой Екатерининской законодательной комиссии, деятельными членами были В. Золотницкий и Т. Клингштет; из них первый, по-видимому, был масоном. Комиссия составила два плана — «об училищах» и «требующих призрения». Золотницкий и Клингштет представили от себя дополнительные записки.

В филантропических предприятиях Екатерины масоны играли заметную роль. Графы Н. И. Панин и И. Г. Чернышев были постоянными советниками императрицы в ее воспитательных планах. В Воспитательном Доме И. И. Бецкого одним из деятельных попечителей был П. Я. Ильин.

В конце 1770-х годов произошел раскол между Екатериной и масонством; соответственно с этим масонская масса раздвоилась по вопросам начального обучения: в то время как «петербургские» (бывшие Елагины) масоны остались с императрицей, «московские» попытались создать свои предприятия без ее помощи и даже против ее воли.

В 1777 году Новиков с «обществом» своих друзей основал с благотворительной целью журнал «Утренний свет». Доход от издания должен был поступать в пользу училища для бедных детей в Петербурге. Намерение учредителей, как видно из предисловия к журналу, состояло в заведении «порядочного и постоянного Училища, в котором бы наилучшим и кратчайшим способом дети научались, приобвыкали к благонравию и заохочивались к дальнейшему учению для собственной своей и Отечества своего пользы».

Подписная цена журналу объявлена была в 3 рубля 50 копеек, но ввиду благотворительной его цели многие подписчики вносили по 5 рублей и более (до 100 рублей); генерал-аудитор П. К. Хлебников пожертвовал бумагу на целый год.

Уже в 1777 году открыто было училище при церкви Владимирской Божьей Матери, названное именем св. Екатерины; в следующем году учреждено было второе, при церкви Благовещения, св. Александра (оба в Петербурге). В обоих училищах в 1779 году обучалось 93 ученика.

Воспитание велось в строго религиозном духе. О нем дает понятие письмо учеников новиковского училища, помещенное в IX части «Утреннего света» за 1780 год. Отказываясь на целый месяц от завтрака и ужина, чтобы собрать другим бедным 50 рублей, воспитанники Новикова выражали надежду, что приношение их будет принято подобно тому, «как Христос, сидевши близ сокровищницы, принял две лепты от бедной вдовы».

Издатели «Утреннего света» думали и о дальнейшей судьбе учеников училищ св. Екатерины и Александра, предполагая обучать их ремеслам «удобнейшим к доставлению им вечного пропитания». Устроители школ всячески старались придать своему делу широкую огласку и пробудить к нему интерес. Самое открытие училищ было обставлено с особой торжественностью; освящал их архиепископ Гавриил (Петров) в полном облачении, с участием духовенства и прихожан церквей, при которых состояли школы. Жертвователи приглашались в училища, чтобы знакомиться с постановкой преподавания и общежития. Вокруг всего дела создавалось сильное движение, и предприятие из узко филантропического превращалось в общественное.

Такой оборот дела не мог быть приятен императрице. Ускользавшее от ее контроля масонское общество явно стремилось захватить в свои руки начальное народное образование. Между тем, по взглядам самой Екатерины, воспитание способно было создать «новую породу людей». Допустить, чтобы эта новая порода подпала всецело влиянию независимой от нее общественной группы, Екатерина не хотела. Отсюда неизбежно вытекала борьба против масонского педагогического почина. Борьба эта и началась с попытки игнорировать новиковское предприятие. Тщетно взывали к императрица стихи, написанные по случаю открытая училища ее имени:

Императрица решительно не принимала предложенного ей дара. В списке жертвователей на Екатерининское училище имени Екатерины не было.

Оба училища святых Екатерины и Александра имели явный успех; императрица, однако, не поддержала их, предпочтя вместо развития уже открытых школ создавать другие заново. В новиковских школах она искала только «нужды и недостатки».

Императрицей был выписан австрийский серб Янкович-де-Мириево, рекомендованный ее союзником Иосифом II. Он и явился рабочей силой «Комиссии о народных училищах», учрежденной в 1782 году под председательством П.В. Завадовского. В 1783 году комиссия открыла первое «главное народное училище» в Петербурге и учительскую семинарию для подготовки преподавателей.

Но в это время Новиков (переехавший в 1779 году в Москву) успел сделаться, по выражению Д. П. Рунича, «истинным министром народного просвещения», создать свою «Комиссию о народных училищах» и приобрести своего Янковича. Этим последним стал для Новикова Шварц, приехавший в Москву с рекомендацией не от Иосифа II, а от курляндских и прусских масонов. Шварц сразу широко раздвинул рамки просветительной деятельности кружка. К практическим опытам низшей школы он добавил идеи планомерной подготовки круга лиц, способных руководить всем просвещением страны.

Задуманные Шварцем начинания тесно должны были примыкать ко всей предшествовавшей деятельности Новикова. Шварц решился устроить общество, которое; «1) по возможности распространяло бы в публике правила воспитания; 2) поддержало бы типографское предприятие Новикова переводом и изданием полезных книг; 3) старалось бы или привлекать в Россию иностранцев, которые были бы способны давать воспитание, или — что еще лучше — воспитывать на свой счет учителей из русских».

В скором времени Шварцу удалось приступить к осуществлению своих намерений. 13 ноября 1779 года его усилиями основана была Педагогическая семинария при Московском университете. Задачей ее было готовить студентов к учительскому и профессорскому званиям. Инспектором семинарии при самом ее учреждении был назначен Шварц. Семинария существовала на пожертвования. 20000 руб. внес П. А. Демидов; проценты с этой суммы шли на подготовку шести студентов. Шварц, сам ничего не имевший, пожертвовал 5000 рублей деньгами и некоторые вещи.

Число студентов семинарии к 1782 году возросло уже до тридцати, содержание каждого обходилось в 100 рублей. В числе студентов были М. М. Десницкий и С. В. Глаголевский (впоследствии митрополиты Михаил и Серафим).

13 марта 1781 года основано было «Собрание университетских питомцев» — первое студенческое общество в России. Шварц поставил себе задачу «достижение в Университете обучающемуся юношеству таких средств, по которым бы оно не только могло успевать в науках, но и жить по правилам благонравия».

Шварц предписал обществу «две спасительнейшие цели: первую, до просвещения разума относящуюся, чтобы упражняться в сочинениях разного рода и переводах наилучших мест из древних и новых писателей и издавать в свет годичный журнал в пользу бедных, а вторую, непосредственно исправляющую наши испорченные склонности, чтобы при начатии каждого собрания по очереди говорить членам о ка-кой-либо нравственности речь и, тем бы самым соединяясь между собою теснейшим узлом любви и желания к достижению столь величественной для юношества цели, участники общества могли сделаться со временем как для себя, так и для целого любезнейшего отечества полезными».

Первая цель достигалась журналами: «Московское ежемесячное издание» (1781), «Вечерняя заря» (1782), «Покоящийся Трудолюбец» (1784). Вторая задача незаметно приводила членов общества в масонские ложи. Действительно, многие из участников общества сделались литературными работниками и учениками розенкрейцерского кружка. В числе их были П.С. Лихонин, Л.Я. Давыдовский, А. А. Петров, А.Ф. Малиновский, А. А. Прокопович-Антонский, П. П.Тургенев, М. И. Багрянский, Ф. П. Ключарев, А. Ф. Лабзин.

Развитие свое эта задача получила в Переводческой семинарии, созданной летом 1782 года для переложения на русский язык нравоучительных произведений лучших авторов. П. А. Татищев взялся обеспечить содержание шести студентов новой семинарии и пособить воспитанникам прежней (Педагогической). Друзья жертвователя вызвались содержать на своем иждивении еще десять студентов. Тогда же шесть студентов были переведены в Переводческую семинарию из духовных епархиальных семинарий. В том числе был М. И. Невзоров.

Для обеих семинарий куплен был особый дом близ Меньшиковой башни (где жил с этого времени Шварц и где помещалась также немецкая тайная типография).

После открытия «Собрания университетских питомцев» и двух семинарий розенкрейцерский кружок приступил к легализации главной своей филантропической и просветительской ячейки — «Дружеского ученого общества».

О существовании его публично объявлено было уже в июне 1782 года при учреждении Переводческой семинарии. В октябре 1782 года московский главнокомандующий гр. 3. Г. Чернышев разрешил публичное открытие заседаний общества, а московский архиепископ Платон дал на это свое благословение.

Торжественное открытие общества назначено было на 6 ноября 1782 года в доме П. А.Татищева у Красных Ворот. Виднейшим лицам московской знати и ученого мира разослано было печатное приглашение на латинском и русском языках. В приглашении сказано было, что общество уже начало свою деятельность в двух направлениях: 1) напечатано и бесплатно разослано учебных книг по духовным семинариям и другим училищам на 3000 рублей; 2) открыта Филологическая семинария на 35 человек, из которых 21 уже поступил на иждивение общества.

Открытие состоялось в назначенный день при торжественной обстановке, в присутствии главнокомандующего гр. 3. Г. Чернышева. Кроме самого Шварца, говорили речи профессора Баузе, Шнейдер и Страхов; Ключарев прочел оду.

Членами «Дружеского ученого общества» были те же почти лица, которые два года спустя образовали Типографическую Компанию. Кроме участников последней, в обществе были оба Татищевы (отец и сын), и два кн. Гагарины (И. С. и Г. П.).

В «Дружеском ученом обществе» Шварц читал один из своих курсов.

Торжественное открытие «Дружеского ученого общества» почти совпало с учреждением екатерининской Комиссии о народных училищах.

Столкновение между двумя комиссиями, очевидно, было лишь вопросом времени. В первый раз такое столкновение произошло после смерти Шварца, в августе 1784 года. Петербургская комиссия послала запрос гр. Чернышеву (не заставший графа в живых), на каком основании университетской типографией перепечатаны изданные комиссией для своих училищ «Сокращенный катехизис» и «Руководство к чистописанию». Наличные экземпляры новиковской перепечатки, кажется, подверглись конфискации, а за проданные с Новикова взысканы деньги, несмотря на его объяснения, что он исполнял только распоряжения гр. Чернышева.

Как раз в это время московская комиссия переживала тяжелый внутренний кризис. 1 сентября 1784 года виднейшие члены «Дружеского ученого общества» образовали Типографическую Компанию, в тени которой общество сделалось почти незаметным. Превращение общества в строго партийное розенкрейцерское предприятие заставило отойти в сторону часть его членов, в том числе Гагарина и Татищева. Вероятно, именно по этой причине Татищев в марте 1786 года, приехав в Берлин, «ужасно отзывался о Новикове». Гагарин отомстил доносом, сообщив по «конфиденции» Прозоровскому неблагоприятные сведения о новиковском масонстве. Конечно, все эти трения в связи со смертью Шварца и Чернышева не могли не ослабить положение новиковского кружка. Вскоре приняты были решительные меры к прекращению новиковской семинарии. 23 января 1786 года Екатерина предписала Брюсу подробно освидетельствовать школы, заведенные в Москве людьми, составляющими «скопище известного нового раскола», а впредь наблюдать, чтобы школы были под надзором Приказа общественного призрения и «чтоб тут раскол, праздность и обман не скрывались».

После этого обер-полицеймейстер Толь осмотрел дом Шварца, где жили студенты Филологической семинарии. Их осталось к 1786 году пятнадцать человек; они жили под надзором кн. Енгалычева; университетскими занятиями их руководил Чеботарев.

После ревизии Толя семинария закрылась. В Москве было учреждено правительственное Главное народное училище под управлением Ю. А. Нелединского-Мелецкого.

Педагогическая деятельность новиковского кружка была подавлена: Екатерина победила. Победа увенчана была и литературными лаврами. В июльской книжке (1786 год) «Растущего винограда» — официального издания Комиссии о народных училищах — была помещена писанная едва ли не самой императрицей «Домовая записка о заразе новомодной ереси и о средствах, исцеляющих от оной» — желчная насмешка над «новыми еретиками Мартынами или Мартышками».

«Общество университетских питомцев» существовало еще в 1789 году. Позже оно до некоторой степени заменено было «Вольным университетским пансионом», инспектором которого в 1791 году был назначен А. А. Прокопович-Антонский. Ученик Шварца, Антонский имел в пансионе приблизительно то же значение, как сам Шварц в прежнем «Обществе университетских питомцев». Другой последователь Шварца, архитектор В. И. Баженов, в начале 1790 года хлопотал об открытии в Москве художественных курсов, при чем объявил, что «бедных неимущих родителей дети могут приходить к нему обучаться без всякой платы, лишь бы только имели они нужные способности и были бы добронравны и не испорченного какого-либо поведения, как нужнейшего и важнейшего для каждого человека предмета».

Помимо школ, видную роль масоны играли в медицине. Многие из выдающихся масонов были врачами. Таковы доктора Эли, Зверака — заметные люди в розенкрейцерстве (первый своей книгой «Братские увещания», второй — непосредственным участием в организации петербургского округа «теоретического градуса»); таков доктор Ф. П. Фрезе, великий меченосец в Провинциальной Ложе Елагина, а затем член шведской ложи Пеликана.

Известное участие масоны приняли в введении оспопрививания в России. Близкий к масонству пастор Я.X. Грот произнес несколько проповедей о благе этого дела. 23 апреля 1772 года гр. Р.Л. Воронцов произнес в Сенате благодарственную речь Екатерине за то, что она привила оспу себе и цесаревичу (еще в 1768 году). «Всемилостивейшая Государыня, — сказал Воронцов императрице, — Сенат Вашего Императорского Величества, напоминая ту опасность, в которую для спасения всего рода человеческого Ваше Величество привитием оспы Себе и любезному Своему Сыну поступить изволили, не благодарен бы перед Богом и Вами явился, если б публичным знаком на вечные времена не оставил память сего великого действия». При этом императрице было поднесено 12 золотых медалей с надписью: «Собою подала пример» и «1768 год Октября 12 число».

Вся масонская натурфилософия и розенкрейцерское увлечение алхимией тесно связаны были с развитием медицины и медицинских знаний. Розенкрейцеры надеялись получить медицинские познания, изучая алхимию. Алхимия обещала «панацею» — всеобщее лекарство от всех болезней.

«Истинная медицина есть сердце истинной философии». «Никто не может быть истинным медиком, не сделавшись прежде истинным философом. Ибо из истинной только философии почерпается познание макрокосма, без основательного познания коего нельзя быть и врачом». «Мудрые всегда придерживаются центра, простой истины, а софисты бродят по окружности и тем самым более удаляются от цели; мудрые из центра познают пространство периферии, а невежды, роясь в одной внешности, которую рассматривают в очки и микроскопы, никогда не обретают основания истины, ибо о внутреннем духовном основании и знать не хотят».

Руководители новиковского кружка старались давать медицинское образование своим последователям. С этой целью были посланы за границу Багрянский, Невзоров, Колокольников.

Кутузов направился к истинной медицине не обходным путем кропотливого изучения медицинской науки, а прямым — через алхимию. Трубецкой в письмах своих в Берлин к Кутузову постоянно требовал от него медицинских ответов.

Так, 18 июля 1790 года, жалуясь на болезнь жены, Трубецкой писал Кутузову: «Пожалуйста, мой друг, все это расскажи Тедену, и что он скажет и придумает к ее облегчению, то отпиши ко мне обстоятельно».

Кутузов отвечал 1 ноября 1790 года: «По письму вашему справлялся я касательно ON: мне сказали, что она, может быть, употребляема с пользою в эпилепсиях и параличе в том же количестве, как я прежде писал вам. При сем случае узнал я то, чего прежде не знал, что спешу сообщить вам. Сия соль не терпит ничего металлического, прикосновение оных отнимает или по малой мире ослабляет ее силы и действование, и для того надлежит брать оную деревянною лопаточкою, а и того лучше, костяным ножичком, то есть чтобы и самое лезвие оного было костяное, одним словом, таким ножичком, каким щеголи очищают пудру».

В феврале 1791 года Трубецкой обращался к Кутузову с новым вопросом. «Спроси, мой друг, у твоих докторов, не может ли в чахотках помогать ON, а я не смею оной употребить в этой болезни, и пожалуйста, на первой почте, дай мне на оное ответ».

Новиков, на основании своих алхимических знаний, считал себя весьма опытным в искусстве лечения.

«Сердечно сожалею, любезнейший и почтеннейший друг мой, Николай Михайлович, о худом вашем здоровье, — писал он Карамзину (в 1816 году), — что не сказали Вы мне о болезни вашей: может быть, я несколько и помог бы вам, ибо, по благости Господней, имею в медицине, хотя небольшое, однако изрядное основание».

Тогда же, услышав «о случившемся несчастном приключении» с супругой Н. П. Сафонова, Новиков послал ему «скляночку солнечной тинктуры». «Сие лекарство, — пояснял Новиков, — в родах и после родов весьма удивительно помогает».

В своем Авдотьине-Тихвинском Новиков постоянно занимался лечением окрестных помещиков и крестьян. Помощником ему был один из его крепостных, которого он сам подготовил к обязанностям лекаря.

В связи с своими медицинскими вкусами московский розенкрейцерский кружок в Компанейском (Гендриковском) доме наряду со школой и типографией завел аптеку. Учреждение аптеки — даже для столичной Москвы — было явной и насущной необходимостью. О «плутнях и бездельничествах» в доновиковских аптеках Москвы подробно рассказывает Болотов.

Московская розенкрейцерская аптека «учредилась вызванным на коште общества из-за границы фармацевтом Френкелем, у которого Биндгейм, Кубе, Линрод, Берз, Эйнбродт были провизорами. По запрещении общества они учредили от себя особенные аптеки, которые сделались родоначальницами всех лучших в Москве ныне (1839) существующих аптек, и можно сказать, что столица обязана и в этом отношении Новикову, а аптекари ему же своим благосостоянием, с которым могли дать хорошее образование детям своим, занимающим ныне (1839) ученые степени, как-то профессор Эйнбродт. Сверх того были куплены обществом за границею секреты драгоценных лекарств, другие же по связям присылались приготовленные безденежно; о последних упоминает Семен Иванович (Гамалея) в письмах своих, из числа же первых были: составление эфирного эликсира, известного своим спасительным действием в гнилых горячках и полезным во многих других болезнях».

Устройство правильно налаженной аптеки уже само по себе было делом большого филантропического значения; но, кроме того, аптека Френкеля специально обслуживала неимущие слои населения. «Главным правилом» аптеки «была поставлена раздача лекарств бедным безденежно».