Глава 21
Милая мисс Лаванда
Начался новый учебный год, и Аня приступила к работе с меньшим количеством теорий, но значительно большим опытом. В школе появилось несколько новых учеников — семилетних пилигримов с широко раскрытыми глазами, впервые отправившихся в новый мир чудес. Были среди них и Дэви с Дорой. Дэви сел за одну парту с Милти Бултером, который уже ходил в школу в прошлом году и потому вполне мог считаться человеком бывалым. Дора еще накануне, во время занятий в воскресной школе, заключила соглашение о союзе с Лили Слоан, но та не появилась в школе в первый день занятий, и потому Дора была временно приписана к Мирабел Коттон, которой было десять лет и которая в глазах Доры была одной из "больших".
— Школа — это здорово интересно, — рассказывал Дэви Марилле, вернувшись в тот день домой. — Вы говорили, что мне будет трудно сидеть смирно. Так оно и оказалось. Вы часто оказываетесь правы, как я замечаю… Но ведь можно болтать ногами под столом, а это очень помогает. Как это здорово, когда столько мальчиков и есть с кем поиграть. Я сижу с Милти Бултером, он отличный парень. Он длиннее меня, но я шире. Конечно, приятнее сидеть на задних партах, но там сидят те, у кого ноги уже выросли и достают до пола. Милти нарисовал на своей дощечке Аню, такую отвратительную! Я сказал ему, что если он будет так ее рисовать, то я его отлуплю в перемену. Сначала я хотел нарисовать его на своей дощечке и пририсовать рога и хвост. Но я побоялся, что это может задеть его чувства. Аня говорит, что не следует никогда задевать ничьих чувств. Похоже, что это что-то ужасное, когда чувства задеты. Уж лучше отлупить мальчишку, чем задевать его чувства, если непременно нужно с ним что-то сделать… Милти сказал, что он меня не боится, но может назвать свою картинку по-другому, чтобы сделать мне одолжение. И он стер Анино имя и написал вместо него: "Барбара Шоу", Милти ее терпеть не может, потому что она называет его милым мальчиком, а однажды даже погладила по голове.
Дора с чопорным видом сообщила, что школа ей понравилась; однако весь вечер ока была даже тише, чем обычно; а когда в сумерки Марилла велела ей идти спать, она сначала замешкалась у двери, а потом расплакалась.
— Я… я боюсь, — всхлипывала она. — Я… я не хочу идти одна в темноте.
— Да что это взбрело тебе в голову? — поинтересовалась Марилла. — Я же знаю, что ты ложилась спать сама все лето и никогда ничего не боялась.
Но Дора продолжала плакать, и тогда Аня обняла ее, крепко прижала к себе и шепнула сочувственно:
— Расскажи мне все, милая. Чего ты боишься?
— Боюсь… дяди Мирабел Коттон, — продолжала всхлипывать Дора. — Сегодня в школе она рассказала мне про свою семью. У них в семье почти все умерли — все ее бабушки и дедушки, а еще больше дядей и тетей. Мирабел говорит, что у них в семье такой обычай — умирать, и ужасно гордится, что у нее так много мертвых родственников. Она мне все рассказала: и от чего каждый умер, и что говорил перед смертью, и как выглядел в гробу. А один из ее дядей ходил возле дома, после того как его похоронили. Ее мама его видела. Остальных я не очень боюсь, но я не могу забыть об этом дяде.
Аня уложила Дору в постель и посидела с ней, пока та не заснула, а на следующий день задержала Мирабел Коттон в классе во время перемены и "мягко, но твердо" дала ей понять, что если вы имели несчастье оказаться племянницей человека, который упорно продолжает прогуливаться вокруг домов после того, как был погребен с соблюдением всех надлежащих формальностей и приличий, то очень дурной тон рассказывать об этом эксцентричном джентльмене вашей соседке по парте, особе в нежном возрасте. Мирабел нашла это требование очень жестоким: Коттоны мало чем могли похвастаться. Как будет она поддерживать свой престиж среди одноклассников, если отныне ей запрещено наживать капитал на семейном призраке?
Сентябрь плавно перешел в золотую и пурпурную благодать октября. Однажды в пятницу вечером к Ане зашла Диана.
— Аня, я получила сегодня письмо от Эллы Кимбел. Она приглашает нас завтра к чаю, чтобы мы познакомились с ее кузиной Ирэн Трент, которая приехала погостить из Шарлоттауна. Но все наши лошади завтра заняты, а ваш пони хромает… так что, я думаю, придется отказаться от приглашения.
— А почему бы нам не пойти пешком? — предложила Аня. — Если мы пойдем напрямик через лес, то выйдем на западную графтонскую дорогу как раз вблизи фермы Кимбелов. Я ходила в Графтон через лес прошлой зимой и знаю дорогу. Это не больше четырех миль, а идти пешком домой нам не придется, потому что конечно же Оливер Кимбел отвезет нас. Он будет только рад предлогу съездить в Авонлею, чтобы повидаться с Кэрри Слоан.
Итак, было условлено, что они пойдут пешком. На следующий день они двинулись в путь по Тропинке Влюбленных и через дальние пастбища фермы Касбертов, где нашли дорогу, которая вела в глубь буковых и кленовых лесов, влекущих мерцанием света и очарованием переливов огня и золота. Все здесь было тихо и неподвижно.
— Как будто год опустился на колени, чтобы помолиться в пустом соборе, полном мягкого света, льющегося через цветные витражи, — сказала Аня мечтательно. — Через такой лес нельзя идти быстро, правда? Это кажется неуместным, так же как бегать в церкви.
— И все-таки мы должны спешить, — отозвалась Диана, взглянув на свои часики. — Нам и так едва хватит времени.
— Хорошо, я пойду быстро, — согласилась Аня, ускоряя шаг, — но не проси меня разговаривать. Я хочу пить прелесть этого дня… У меня такое чувство, словно ее поднесли к моим губам, как кубок воздушного вина, и с каждым шагом я делаю глоток.
Возможно, именно потому, что Аня была так увлечена своим «кубком», на развилке дороги она повернула налево. Ей следовало повернуть направо, но впоследствии она всегда считала случившееся самой счастливой ошибкой в своей жизни… Наконец они вышли на пустынную, заросшую травой дорогу, которую с обеих сторон обступили часто посаженные молоденькие елочки.
— Да где же мы? — воскликнула Диана в растерянности. — Это не западная графтонская дорога.
— Нет, это главная дорога, которая ведет в Центральный Графтон, — сказала Аня сконфуженно. — Я, должно быть, не туда повернула на развилке. Я не знаю, где именно мы находимся, но, боюсь, до фермы Кимбелов еще мили три.
— Тогда мы не сможем добраться туда к пяти, потому что уже половина пятого, — покачала головой Диана, бросив полный отчаяния взгляд на свои часики. — Мы придем, когда они уже кончат пить чай, и Элле придется опять накрывать на стол. Сколько хлопот мы им причиним!
— Может быть, лучше вернуться домой? — предложила Аня смиренно. Но Диана, подумав, отвергла ее предложение:
— Нет, раз уж зашли так далеко, пойдем и проведем у них хотя бы вечер.
Они двинулись дальше, но через несколько ярдов дорога опять разветвлялась.
— Направо или налево? — спросила Диана в нерешительности.
Аня покачала головой:
— Не знаю. Но мы не можем позволить себе новой ошибки… Вот калитка, а за ней тропинка, которая ведет прямо в лес. Там, должно быть, чей-то дом. Давай зайдем и спросим дорогу.
— Какая романтичная тропинка, — заметила Диана, когда они вступили под своды вековых елей, где в неизменном сумраке не могло расти ничего, кроме мха. С обеих сторон тропинки виднелись лишь стволы елей да бурая поверхность лесной почвы, которую лишь кое-где пронзали копья солнечных лучей. Все здесь было неподвижным и безмолвным, в казалось, что мир, со всеми его волнениями и заботами, остался где-то далеко позади.
— У меня такое чувство, словно мы идем через заколдованный лес, — раздался приглушенный голос Ани. — Как ты думаешь, Диана, найдем ли мы потом путь назад, в реальный мир? Я думаю, что сейчас мы придем в сказочный дворец, где живет заколдованная принцесса.
За следующим поворотом тропинки перед ними открылся вид не на дворец, конечно, но на маленький домик, вызывавший почти такое же удивление, какое вызвал бы дворец в этой провинции, где обычные деревянные домики фермеров были похожи друг на друга, как родные братья. Аня замерла в восхищении, а Диана воскликнула:
— О, теперь я знаю, где мы. Это каменный домик мисс Лаванды Льюис… Приют Эха, как она его называет. Я много слышала о нем, но никогда не была здесь прежде. Какое романтичное место, правда?
— Это самое красивое, самое очаровательное место, какое я когда-либо видела или воображала, — заверила Аня с восторгом. — Словно кусочек сказки или чудесного сна.
Домик был невысокий, выстроенный из красного песчаника; над островерхой крышей, из которой выглядывали два слуховых окошка с забавными козырьками, возносились две большие дымовые трубы. Все стены были покрыты буйно разросшимся плющом, который легко находил себе опору на шероховатых камнях, — первые осенние заморозки уже окрасили его в великолепнейшие оттенки бронзы и красного вина.
Калитка, у которой остановились девочки, вела в сад. Он раскинулся прямо перед домиком и был с трех сторон обнесен невысокой каменной оградой, поросшей мхом, травой и папоротниками. Справа и слева над ней простирали свои похожие на ладони ветви темные ели, а внизу, напротив домика, зеленел клеверный покос, спускавшийся к голубой излучине реки Графтон. И ни одного домика или расчищенного участка не было видно кругом — ничего, кроме холмов и долин, поросших пушистыми молоденькими елочками.
— Любопытно, какая она, эта мисс Льюис, — вслух размышляла Диана, открывая калитку в сад. — Говорят, она очень странная.
— Тогда она, наверное, интересная, — сказала Аня убежденно. — Странные люди всегда прежде всего интересные, независимо от остальных их качеств. Разве я не говорила тебе, что мы придем в заколдованный дворец? Я знаю, что эльфы не станут просто так развешивать над тропинкой паутину волшебства!
— Но сама мисс Лаванда вряд ли заколдованная принцесса, — засмеялась Диана. — Она старая дева… ей сорок пять, и волосы у нее совсем седые, как я слышала.
— О, это просто результат колдовства, — заявила Аня уверенно. — Душою она все еще молода и прекрасна. Если бы мы только знали, как разрушить чары, она явилась бы перед нами во всей красе и сияющая счастьем. Но мы не знаем, как это сделать… Обычно это известно только принцам, а принц мисс Лаванды еще не пришел. Может быть, с ним случилось несчастье? Хотя это нарушало бы все законы сказочного мира.
— Боюсь, что он уже приходил сюда много лет назад и опять ушел, — сказала Диана. — Говорят, что в молодости она была помолвлена со Стивеном Ирвингом, отцом Пола. Но они поссорились и расстались навсегда…
— Тише, — предостерегла Аня. — Дверь открыта.
Девочки остановились на крыльце в густой тени плюща и постучали в открытую дверь. Послышался быстрый топот чьих-то ног, и перед Аней и Дианой предстала странная маленькая особа лет четырнадцати, с веснушчатым лицом, вздернутым носом и таким широким ртом, что казалось, он действительно простирался "до ушей". Две длинные светлые косы были завязаны огромными голубыми бантами.
— Мисс Льюис дома? — спросила Аня.
— Да, мэм. Заходите, мэм… Сюда, мэм… Садитесь, мэм. Я скажу мисс Лаванде, что вы здесь, мэм. Она наверху, мэм.
С этими словами маленькая служанка исчезла, а девочки, оставшись одни, с любопытством и восхищением огляделись кругом. Внутреннее убранство этого чудесного домика было не менее интересным, чем его наружный вид. Комната была небольшой, с низким потолком и двумя квадратными окнами, на которых висели муслиновые занавески. Старинная мебель, замечательно сохранившаяся, производила необыкновенно приятное впечатление. Все здесь дышало теплом и уютом. Но необходимо откровенно признать, что самым привлекательным в комнате для двух здоровых девочек, которые только что прошагали четыре мили на свежем осеннем воздухе, оказался накрытый к чаю стол, где на бледно-голубом фарфоре лежали разнообразные деликатесы. Маленькие золотистые папоротнички, разбросанные по скатерти, придавали ему праздничный вид.
— Должно быть, мисс Лаванда ждет к чаю гостей, — шепнула Аня. — Смотри, шесть приборов на столе. Какая у нее забавная служанка. Она похожа на посланца из страны эльфов. Я думаю, она могла бы показать нам дорогу, но мне было любопытно взглянуть на мисс Лаванду. Тс-с, она идет…
В этот момент мисс Лаванда Льюис остановилась в дверях. Девочки были так удивлены, что, забыв обо всех правилах хорошего тона, безмолвно уставились на нее. Они ожидали увидеть старую деву обычного, хорошо известного им из опыта типа — довольно костлявую особу с прилизанными седыми волосами и в очках. Ничего более непохожего на мисс Лаванду нельзя было и вообразить.
Перед ними стояла невысокая женщина со снежно-белыми волосами, волнистыми и густыми, которые были старательно уложены в букли. Лицо у нее было свежее, почти девичье, с розовым румянцем, яркими губами, большими, нежными карими глазами и ямочками — настоящими ямочками — на щеках. На ней было изящное платье из кремового муслина в небольших неярких розочках — платье, которое показалось бы смешным на большинстве женщин ее возраста, но которое было так к лицу мисс Лаванде, что никому не пришла бы в голову мысль о каком-то несоответствии или неуместности подобного наряда.
— Шарлотта Четвертая сказала, что вы хотите меня видеть, — сказала она приятным голосом, который так гармонировал со всей ее внешностью.
— Мы хотели спросить, как пройти в Западный Графтон, — объяснила Диана вежливо. — Мы приглашены на чай в дом мистера Кимбела, но заблудились в лесу и вышли на главную дорогу вместо западной графтонской. Скажите, куда мы должны повернуть — направо или налево — возле вашей калитки?
— Налево, — сказала мисс Лаванда, нерешительно взглянув на накрытый к чаю стол, и вдруг, словно в неожиданном порыве, воскликнула: — Но может быть, вы останетесь и выпьете чаю у меня? Пожалуйста, останьтесь. У мистера Кимбела кончат пить чай, прежде чем вы доберетесь туда. А мы — Шарлотта Четвертая и я — будем так рады угостить вас!
Диана вопросительно взглянула на Аню.
— Мы с удовольствием остались бы, — зала Аня с живостью, чувствуя, как сильно хочется ей узнать побольше об этой удивительной мисс Лаванде, — но, боюсь, мы причиним вам немало неудобств. Ведь вы ждете других гостей, не правда ли?
Мисс Лаванда снова бросила взгляд на накрытый стол и покраснела.
— Я знаю, вы подумаете, что это ужасно глупо. Это действительно глупо, и мне бывает стыдно… но только тогда, когда меня на этом поймают. Я никого не жду. Я просто делала вид, что жду. Понимаете, мне было так одиноко. Я люблю гостей — настоящих гостей, но так мало людей заглядывает сюда, потому что мой домик далеко от дороги. И Шарлотте Четвертой тоже было одиноко и грустно. Вот я и сделала вид, что жду гостей к чаю. Я всего наготовила… и украсила стол… и поставила на него свадебный сервиз моей матери… и нарядилась для этого.
У Дианы мелькнула мысль, что слухи о «странностях» мисс Лаванды не лишены оснований. Подумать только! Женщина в сорок пять лет, будто маленькая девочка, «понарошку» ждет гостей! Но у Ани засияли глаза, и она воскликнула радостно:
— Ах, вы тоже любите воображать!
Это «тоже» позволило мисс Лаванде безошибочно угадать, что перед ней родственная душа.
— Да, — призналась она смело. — Конечно, это глупо в таком возрасте. Но какой смысл быть независимой старой девой, если даже нельзя быть глупой, когда хочется и когда никому нет от этого вреда? Человеку нужны какие-то радости, чтобы вознаградить себя за горести и неудачи. Порой мне кажется, что я не смогла бы жить, если бы не играла. Впрочем, меня не часто на этом ловят, а Шарлотта Четвертая никому не расскажет. Но сегодня я даже рада, что меня на этом поймали: вы пришли — а у меня все готово к чаю! Прошу вас, пройдите в комнату для гостей и снимите шляпы. Это белая дверь на верхней площадке лестницы… А я побегу в кухню и посмотрю, не забыла ли Шарлотта Четвертая снять чайник с плиты. Она очень хорошая девочка, но всегда забывает про чайник.
Мисс Лаванда с воодушевлением гостеприимства легкой походкой направилась в кухню, а девочки поднялись в комнату для гостей, такую же ослепительно белую, как и ведущая в нее дверь, залитую солнцем, которое заглядывало в нее через увитое плющом слуховое окошко, и такую уютную, что, по выражению Ани, в ней должны были "цвести счастливые сны".
— Настоящее приключение, правда? — сказала Диана. — И разве не прелесть эта мисс Лаванда, пусть даже она и немножко странная? Она совсем не похожа на старую деву.
— Для меня она похожа на звуки музыки, — отозвалась Аня.
Когда они снова спустились в гостиную, мисс Лаванда уже вносила чайник, а за ней с невероятно довольным видом следовала Шарлотта Четвертая с блюдом горячего печенья.
— Ну вот, а теперь скажите мне, как вас зовут, — попросила мисс Лаванда. — Я так рада, что ко мне пришли именно девушки. Я люблю молодых, в их обществе мне так легко вообразить, что и я сама совсем юная. Так противно вспоминать, — добавила она с легкой гримасой, — что я старая. Так кто же вы… просто для удобства? Диана Барри? И Аня Ширли? Можно, я буду делать вид, что мы сто лет знакомы, и называть вас сразу просто Аня и Диана?
— Конечно! — воскликнули девочки в один голос.
— Тогда садитесь поудобнее и кушайте, — сказала мисс Лаванда с улыбкой. — Шарлотта, садись в конце стола, будешь накладывать курицу на тарелки. Как это оказалось кстати, что я сделала бисквитные пирожные и пончики. Конечно, было глупо делать это для воображаемых гостей… Я знаю, Шарлотта Четвертая так и думала. Правда, Шарлотта? Но видишь, как все удачно сложилось!.. Разумеется, ничего все равно не пропало бы, потому что за несколько дней мы с Шарлоттой Четвертой при наших прекрасных аппетитах все съели бы, но бисквит — не из тех вещей, которые от времени становятся лучше.
Это было веселое и незабываемое чаепитие, а когда оно завершилось, они вышли в сад, лежащий во всем великолепии огненного заката.
— Ax, мисс Лаванда, у вас здесь прелестнейший уголок, — сказала Диана, обводя восхищенным взглядом холмы и долины.
— А почему вы назвали его Приютом Эха? — спросила Аня.
— Шарлотта, — сказала мисс Лаванда, — пойди в дом и принеси маленький жестяной рожок, который висит над полкой с часами.
Шарлотта Четвертая убежала вприпрыжку и вскоре вернулась с рожком.
— Затруби, Шарлотта, — приказала мисс Лаванда.
Шарлотта послушно затрубила — раздался резкий скрипучий звук, за которым последовало мгновение тишины… и потом с лесистых холмов из-за реки пришло множество сказочных отголосков, сладких, нежных, серебристых, как будто все горны «эльфландии» трубили на закате. У Ани и Дианы одновременно вырвался возглас восторга.
— Теперь смейся, Шарлотта. Смейся громче.
Шарлотта, которая, вероятно, послушалась бы свою хозяйку, даже если бы та велела ей встать на голову, вскочила на каменную скамью и громко и от души расхохоталась. Из-за реки вернулось многоголосое эхо, как будто целая толпа эльфов, укрывшихся в лиловом сумраке чащи леса, передразнивала этот смех.
— Всем очень нравится мое эхо, — сказала мисс Лаванда, как будто эхо было ее личной собственностью. — Я и сама люблю его. Эхо — совсем неплохое общество, если иметь хоть немножко воображения. В тихие вечера мы с Шарлоттой Четвертой часто сидим здесь и развлекаемся с ним. Шарлотта, отнеси рожок в дом и аккуратно повесь на место.
— Почему вы называете ее Шарлоттой Четвертой? — спросила Диана, которую уже давно мучило любопытство.
— Просто чтобы не путать ее с другими Шарлоттами, — сказала мисс Лаванда серьезно. — Все они так похожи, что не отличить. Ее зовут совсем не Шарлотта. Ее зовут… дайте подумать… как же это? Кажется, ее зовут Леонора… Да, Леонора. Видите ли, дело обстоит так. Когда десять лет назад умерла моя мать, я не могла оставаться здесь одна, но я также не могла платить жалованье взрослой служанке. Поэтому я взяла к себе маленькую Шарлотту Боуман. Она жила со мной и помогала мне по хозяйству, а я кормила и одевала ее. Ее действительно звали Шарлоттой; это была Шарлотта Первая. Когда она появилась у меня, ей было тринадцать, а в шестнадцать она уехала в Бостон, так как там можно устроиться лучше. Тогда ко мне перешла жить ее сестра. Ее звали Джульетта — у миссис Боуман слабость к вычурным именам, — и она была так похожа на Шарлотту, что я продолжала называть ее Шарлоттой, а так как она не возражала, я перестала даже пытаться вспомнить ее настоящее имя. Это была Шарлотта Вторая, а когда и она ушла, появилась Эвелина и стала Шарлоттой Третьей. А теперь у меня Шарлотта Четвертая, но когда ей исполнится шестнадцать — сейчас ей четырнадцать, — она тоже захочет уехать в Бостон… и что я тогда буду делать, даже не знаю. Шарлотта Четвертая — младшая дочка Боуманов… и лучшая. Другие Шарлотты всегда давали мне понять, что считают глупым с моей стороны воображать то, чего нет на самом деле, а Шарлотта Четвертая никогда этого не делает, хотя, быть может, втайне и разделяет их мнение. Но мне неважно, что люди думают обо мне, если только они не дают мне это понять.
— Нам пора идти, — с сожалением сказала Диана, глядя на заходящее солнце, — иначе нам не добраться до фермы Кимбелов засветло. Мы чудесно провели время, мисс Льюис
— Не навестите ли вы меня еще раз? — попросила мисс Лаванда.
Высокая Аня обняла рукой маленькую мисс Лаванду.
— Обязательно, — пообещала она. — Теперь когда мы нашли вас, мы будем злоупотреблять вашим гостеприимством. Да, пора идти… "мы должны оторваться друг от друга", как всегда говорит Пол Ирвинг, когда приходит в Зеленые Мезонины.
— Пол Ирвинг? — Голос мисс Лаванды чуть дрогнул. — Кто это? Я не знала, что в Авонлее есть кто-то с такой фамилией.
Аня смутилась и с досадой подумала о своей неосторожности. Она забыла о давнем романе мисс Лаванды, когда имя Пола сорвалось у нее с языка.
— Это один из моих маленьких учеников, — объяснила она, помедлив. — Он приехал в прошлом году из Бостона и живет у своей бабушки на прибрежной дороге.
— Это сын Стивена Ирвинга? — спросила мисс Лаванда, склоняясь над клумбой с цветами, имя которых носила. Лица ее не было видно.
— Да.
— Я хочу подарить вам, девочки, по букету лаванды, — сказала мисс Лаванда весело и беззаботно, как будто не слышала ответа на свой вопрос. — У нее чудесный запах, вы согласны? Моя мама очень любила эти цветы. Это она разбила эти клумбы. До замужества мама жила в Восточном Графтоне. Мой отец влюбился в нее с первого взгляда, когда приехал однажды погостить к ее родителям. В комнате для гостей простыни пахли лавандой, а он всю ночь лежал без сна и думал о ней. С тех пор он тоже очень полюбил этот запах и поэтому дал мне такое имя… Не забывайте обо мне, приходите поскорее снова. Мы будем ждать вас, Шарлотта Четвертая и я.
Она отворила перед ними калитку под елями, и девочкам показалось, что лицо ее вдруг стало старым, безжизненным, утомленным. Ее прощальная улыбка была по-прежнему чарующей, и была в этой улыбке все та же неистребимая молодость, но когда у первого поворота дорожки девочки оглянулись, они увидели, что она сидит на старой каменной скамье под серебристым тополем в центре сада, устало склонив голову на руку.
— Она так одинока, — заметила Диана мягко. — Мы должны почаще приходить к ней.
— Я думаю, ее родители дали ей единственно правильное и подходящее имя, — сказала Аня. — Если бы они оказались столь слепы, что назвали бы ее Элизабет, или Нелли, или Мюриэль, люди все равно стали бы называть ее Лавандой. Это имя приводит на ум старомодную любезность и "богатый шелковый убор"… а мое имя отдает лишь хлебом с маслом, лоскутным покрывалом и вечными домашними заботами.
— О нет, я так не думаю, — покачала головой Диана. — Твое имя кажется мне по-настоящему величественным, как имя королевы. Но я полюбила бы даже имя Керенгаппух, если бы тебе довелось носить такое. Сам человек украшает или делает безобразным свое имя просто тем, что он — это он. Прежде я считала имена Герти и Джози по-настоящему красивыми, но с тех пор, как узнала Герти и Джози Пай, просто не выношу этих имен.
— Это чудесная мысль, Диана, — сказала Аня с восторгом. — Жить так, чтобы украсить свое имя, даже если само по себе оно не было красивым… Пусть в представлении людей это имя станет символом чего-то светлого и приятного, чтобы они уже никогда не думали о самом этом имени. Спасибо тебе, Диана.
