Профессор Стокгольмского университета. Софья Ковалевская в Швеции

Среди русских людей, оставивших свой след в истории Швеции или вызвавших общественный интерес, были, по крайней мере, три женщины: профессор Софья Ковалевская, великая княжна Мария Павловна и посол Александра Коллонтай. Они формировали имидж русской женщины не только в Швеции, но и во всей Европе.

Софья Васильевна Ковалевская родилась в семье артиллерийского генерал-лейтенанта В.В. Корвин-Круковского в 1850 г., получила всестороннее домашнее образование и рано обнаружила незаурядные математические способности и склонности. Доступ женщинам в российские университеты в то время был закрыт. Поэтому для того, чтобы продолжить образование, в 1868 г. она вступила в фиктивный брак с В.О. Ковалевским, ставшим впоследствии видным палеонтологом, и уехала с ним за границу. В 1871 г. она представила в Геттингенский университет три работы, которые принесли ей известность в ученых кругах и степень доктора философии.

Однако все ее попытки получить место преподавателя в высших учебных заведениях Петербурга, Москвы, Берлина и Парижа не увенчались успехом. После смерти мужа в 1883 г. известный шведский математик Магнус Густав Миттаг-Леффлёр пригласил ее на работу в Стокгольмский университет. Она приняла это предложение и писала Миттаг-Леффлёру: «Я стремлюсь применить свои познания и преподавать в высшем учебном заведении, чтобы навсегда открыть женщинам доступ в университет».

Молодой Стокгольмский университет (высшая школа) в то время находился под пристальным вниманием общественности и прессы. Вопрос о предполагавшемся назначении С. Ковалевской обсуждался особенно активно, поскольку подобного прецедента в истории Швеции еще не было. В то время как Миттаг-Леффлёр курил ей фимиам, консервативные круги шведского общества выступили против назначения женщины на должность профессора университета. В этом их невольно поддержал Август Стриндберг. В своей статье «Равенство и тирания» он писал, что женщина — профессор математики — это вредное и чудовищное явление, и только старомодной галантностью шведов можно объяснить приглашение женщины, которая «немного разбирается в математике», в страну, где так много мужчин-математиков, значительно превосходящих ее по уровню знаний. Этот выпад выдающегося писателя против выдающегося ученого не покажется чем-то необычным, если вспомнить отношение Стриндберга к женской эмансипации. Прочитав эту статью, Софья Васильевна сказала, что может согласиться с тем, что она чудовище, но не с тем, что в Швеции много мужчин-математиков, знания которых значительно превосходят ее знания.

По свидетельству биографа С. Ковалевской Марии Леке, в кругах, близких к высшей школе, будущего профессора ожидали «с долей недоброжелательства». «Не было ли в этом случае некоторой боязни конкурента, или, быть может, сказывался антифеминизм». В конце концов, она победила, победила благодаря своей естественности, интеллигентности и своему профессионализму. Ей удалось растопить лед недоверия, и постепенно иронические разговоры о «королеве математики» прекратились, и шведские газеты уже всерьез назвали ее «принцессой науки». Ожидаемая с таким недоверием женщина-математик вскоре стала гордостью высшей школы Стокгольма, где она получила должность доцента, а затем профессора и возглавила кафедру механики. За 8 лет работы в университете она прочитала 12 курсов лекций, в том числе курс механики, была членом редколлегии шведского журнала «Акта математика». Кроме чтения лекций, она много и серьезно занималась научной работой и уже в первый год пребывания в Стокгольме написала одну из самых важных математических работ «О движении твердого тела вокруг неподвижной точки под влиянием силы тяжести». Вскоре она не только доказала свое право занимать должность профессора, но и завоевала признание европейской научной общественности. В 1888 г. ей была присуждена премия Парижской академии наук, в 1889 г. она получила премию Шведской академии и была избрана членом-корреспондентом Санкт-Петербургской академии Наук.

Однако, когда в 1885 гг. Миттаг-Леффлёр выдвинул кандидатуру С. Ковалевской на открывшееся место академика Шведской академии, секретарь академии Георг Линдхаген сказал: «Если академия начнет пополнять свои ряды женщинами, то на ком из живых существ она в конце концов остановится!» Сама Софья Васильевна просила Густава прекратить хлопоты о доставлении этого звания, чтобы не вызвать зависти и недоброжелательства.

Сразу по приезде в Стокгольм Софья Васильевна начала брать уроки шведского языка, и первые недели ничего другого не делала, как только занималась языком с утра до вечера. Когда Густав Леффлёр сообщил ей о намерении познакомить ее с местными учеными, она попросила его подождать две недели, надеясь, что за это время она в какой-то степени овладеет шведским языком. И действительно, через две недели она уже могла объясняться по-шведски, а через два месяца уже читала шведскую беллетристику, в том числе «Сагу о Фритьофе» Э. Тегнера.

Через год она настолько овладела шведским языком, что могла не только читать лекции, но и писать на нем научные работы и литературные произведения. На шведском языке ею были написаны воспоминания о польском восстании, повесть «Vae victis» («Горе побежденным») и роман «Семья Воронцовых», сюжет которого относится к эпохе брожения в среде русской молодежи конца 1860-х годов.

По свидетельству Анны Леффлёр, «язык подчинялся ее личному настроению, и, будучи в хорошем расположении духа, она выражалась всегда необыкновенно легко и красиво. Шведы хвалили ее не только за оригинальность высказанных ею взглядов, но и за успешную передачу их на шведском языке. Тем не менее сама она не считала, что овладела языком в совершенстве и часто сожалела, что не может говорить по-русски со своими близкими друзьями в Швеции: «Я не могу передать вам по-шведски самых тонких оттенков моих мыслей».

Софья Васильевна не представляла, как можно жить в стране, не зная ее языка. Поэтому прежде чем привезти в Стокгольм свою дочь Соню она хотела обучить ее шведскому языку, для того, чтобы подготовить ее к жизни в Швеции.

Самыми близкими Софье Васильевне людьми в Швеции стали профессор Густав Миттаг-Леффлёр и его сестра писательница-феминистка Анна-Шарлотта Леффлёркаянелло-Эдгрен. Свою первую встречу с Софьей Васильевной она так описала в своих воспоминаниях: «Мне бросились в глаза ее серьезный, резко обрисованный профиль, густые каштановые волосы, небрежными волнами обрамлявшие ее лицо, тонкая стройная фигура, отличавшаяся какой-то особенной гибкостью и изяществом, но казавшаяся слишком маленькою сравнительно с большой головой, поражавшей своими монументальными размерами. У нее был большой рот с полными, извилистыми свежими губами, очень выразительными, и необыкновенно маленькие, точно детские, руки». Отношения между ними не всегда были безоблачными. Бывало и так, что Анна-Шарлотта запрещала подруге заходить в свою рабочую комнату, когда она работала. Вообще она считала Софью Васильевну непрактичной женщиной, которая махнула рукой на свою внешность, одежду, домашнее хозяйство, не особенно интересовалась своей дочерью, оставленной ею в России.

Как бы отвечая на эти упреки в адрес Софьи Васильевны, ее дочь Соня писала в своих воспоминаниях: «Моя мать не хотела брать меня к себе в Швецию, пока еще была слишком поглощена своими новыми обязанностями профессора математики и домашней жизни могла посвятить лишь самое минимальное время… Она приехала за мной лишь после того, как создала себе прочное положение и обставила удовлетворительно свою домашнюю жизнь. Правда, некоторые шведские дамы и даже ее ближайшая приятельница Анна-Шарлотта не находили эту жизнь достаточно комфортабельной».

Анна-Шарлотта ввела Софью Ковалевскую в литературные круги Стокгольма. Софья живо интересовалась современной шведской литературой, хорошо знала ее. В письме редактору «Русской мысли» С.А. Юрьеву она писала: «В самые последние годы здесь развилась целая школа молодых писателей, напоминающих мне несколько по своему страстному и живому отношению к вопросам то, что было у нас в России лет 15 тому назад. Между ними есть несколько многообещающих: в главе их стоит, бесспорно, Стриндберг, человек чрезвычайно талантливый, но приверженец самого крайнего направления в литературе и в жизни, и потому сделавшийся страшилищем и «козлищем искупления» всей «благомыслящей» части общества. По мнению известного литературоведа Д.М. Шарыпкина, «никто из шведских деятелей культуры не был так близок С. Ковалевской духовно, как А. Стриндберг начала 80-х годов». В 1887 г. она писала Леффлёр-Эдгрен: «Как бы я желала встретиться со Стриндбергом, чтобы пожать ему руку».

В 1890 г. она присутствовала на празднике в честь Стриндберга, в связи с чем кто-то выразил удивление, поскольку всем было известно его негативное отношение к ее назначению на должность доцента университета. На это Ковалевская ответила: «Именно потому, что односторонний Стриндберг так несправедливо нападал на меня, я счастлива, что могу выразить свое удивление гениальному Стриндбергу. Мы, женщины, должны учиться у мужчин, а не допускать человеческим слабостям или ошибкам затемнять истинные заслуги». Софья Васильевна считала Стриндберга «гениальным писателем», была одним из первых русских читателей его произведений, первой упомянула его имя в русской печати и рекомендовала для издания его рассказы из цикла «В шхерах» редактору «Северного вестника» Б. Глинскому.

Она пропагандировала не только шведскую литературу в России, но и русскую в Швеции. Можно считать, что она познакомила шведов с Ф.М. Достоевским, которому посвятила отдельный очерк в своих воспоминаниях, изданных на шведском языке в 1889 г. под названием «Ur ryska livet» («Из русской жизни»), а также с М.Е. Салтыковым-Щедриным, очерк о котором был напечатан в газете «Стокгольме дагблад» уже после смерти писателя.

Особый интерес для характеристики личности и творчества Софьи Ковалевской представляет написанная в соавторстве с Анной-Шарлоттой Леффлёр драма «Kampen för Lyckan, tvänne paralleldramer» (1887), изданная в 1892 г. в Киеве в переводе М. Лучицкой под названием «Борьба за счастье». Замысел, общая линия действия драмы, черты характера некоторых героев принадлежат Софье Васильевне, текст — Анне Леффлёр. Пьеса основана на работе А. Пуанкаре о дифференциальных уравнениях, в основу ее композиции положена математическая идея о том, что человеческое счастье — это функция, зависящая от многих переменных. Пьеса состоит из двух частей, в первой говорится о том, как было, а во второй — как должно быть. Ее основная идея состоит в том, что, несмотря на то, что поступки и действия людей заранее предопределены, в их жизни бывают такие моменты, когда возникают различные возможности для тех или иных действий, и тогда их судьба складывается сообразно их выбору. В главной героине драмы Алисе изображена сама Софья Ковалевская.

Работа над пьесой «Борьба за счастье» стала импульсом к возобновлению начавшейся еще в России литературной деятельности, результатом чего стали автобиографический роман «Из русской жизни» («Сестры Раевские») и повесть «Вера Воронцова» о террористах.

Прошло немного времени, и Софья Ковалевская (Sonja Kovalevsky) стала желанным гостем в ученых и литературных кругах Стокгольма. По воспоминаниям шведской писательницы Элен Кей, «без малейшего желания учить или первенствовать она делалась всегда центром, вокруг которого собирались заинтересованные слушатели. Своей безыскусственной простотой и сердечностью она делала людей общительными: умела слушать, хотя это ей редко приходилось, охотнее слушала, а еще больше рассказывала. Ее верное литературное чутье умело подметить в лице, положении, происшествии все выдающееся и замечательное и со свойственными ей силой и искусством оживить виденное небольшим художественным описанием».

Среди друзей и знакомых Софьи Ковалевской были знаменитый полярный путешественник Нильс Норденшельд, археологи Ханс Гильдебрант и Оскар Монтелиус, зоолог Вильгельм Лекке, писательница Элен Кей, политик Яльмар Брантинг. Она познакомилась также с известным норвежским зоологом и полярным исследователем Фритьофом Нансеном и увлеклась им. Она также произвела на него сильное впечатление, и они оба считали, что если бы не было препятствий, то эта взаимная симпатия могла бы оказать решающее влияние на их последующую жизнь. Но у Нансена была невеста, а Софья Васильевна к тому времени уже встретила Максима Ковалевского.

Ее дальний родственник, известный юрист Максим Максимович Ковалевский, отстраненный от преподавательской работы в Московском университете за «отрицательное отношение к русскому государственному строю», приехал в Стокгольм в 1887 г. для чтения публичных лекций по общественным наукам. Здесь он познакомился с Софьей Ковалевской. Она считала его самым даровитым из всех людей, когда-либо встреченных ею в жизни. Уже при первой встрече она прониклась к нему симпатией и восхищением, вскоре эти чувства переросли в страстную любовь. Он также заинтересовался ею как женщиной и крупным ученым, хотя не скрывал от нее своих сомнений в ее литературном таланте. Вскоре он предложил ей стать его женой, но при этом потребовал, чтобы она отказалась от профессуры. Она отказалась, так как считала, что его влечет к ней преклонение перед ее умом, а не любовь, и старалась употребить все усилия, чтобы внушить ему такую любовь, какую она чувствует к нему. На этой почве они ссорились, мирились и вновь рвали все отношения. Эта внутренняя борьба во многом определяла ее жизнь двух последних лет.

Перед отъездом в Швецию в 1883 г. С. Ковалевская писала Г. Миттаг-Леффлёру: «Я глубоко благодарна Стокгольмскому университету за то, что он так любезно открыл передо мною свои двери, и готова всей душой полюбить Стокгольм и Швецию как родную страну. Я надеюсь долгие годы прожить в Швеции и найти в ней новую родину». По всей вероятности, это были искренние слова, и Софья Васильевна, действительно, надеялась обрести в этой северной стране свою вторую родину. Но уже вскоре она поняла, что Швеция родины ей не заменит, и уже летом 1884 г. она писала: «Я, конечно, очень счастлива, что мне предстоит такая прекрасная деятельность в Стокгольме… но тем не менее я чувствую себя там совсем чужой».

«Ее славословили, ею восхищались и гордились. Ее самолюбие находило ежедневное удовлетворение в похвалах, расточаемых на ее счет, — пишет М. Ковалевский. — Но достаточно было нескольких встреч, чтобы убедиться, как одиноко чувствовала себя эта женщина на чужбине».

Прожив в Швеции последние годы своей недолгой жизни, С. Ковалевская описывает их спокойно и взвешенно. В письме к редактору русского журнала, предложившего ей написать статью о Швеции, она писала, что «составить себе ясное представление о шведской жизни, об отличительных чертах шведского национального характера — дело далеко не легкое». «Насколько я теперь знакома со Швецией, я смело могу сказать, что нет такой радикальной реформы в экономическом и социальном отношении, которая не могла бы осуществиться в ней… Интерес к общественным делам развит здесь сильнее, чем в других странах, чем, например, у нас в России».

С. Ковалевская являлась активной сторонницей всякого рода просветительных начинаний в пользу народных масс, например народных университетов, деятельность которых она описала в статье «Три дня в крестьянском университете в Швеции».

О своем восприятии шведского общества С. Ковалевская писала также своим друзьям в Россию. «Все здешнее интеллигентское общество и профессора, и студенты приняли меня очень хорошо и относятся ко мне крайне сочувственно. Но между профессорами в Упсале у меня, говорят, есть много недоброжелателей. Упсальский университет представляет самое ортодоксальное, традиционалистское и нетерпимое направление в науке, а Стокгольмский университет сосредоточил в себе все молодые, свежие и преобразовательные силы Швеции. Вы можете себе представить, какой между этими двумя университетами существует антагонизм. Вообще во всем шведском обществе идет теперь оживленная борьба нового со старым, за которой я слежу с большим интересом. Швеция — одна из самых свободных стран Европы; здесь можно говорить и писать решительно все что угодно. Но зато здесь, как отчасти и в Англии, очень сильно влияние старых традиций в обществе, и гнет общественного мнения давит здесь очень тяжело».

«Все шведы, с которыми мне приходится встречаться здесь, народ довольно либеральный. Вопрос о равноправии женщин ужасно живо интересует шведское общество в данную минуту. Социальный вопрос тоже стоит на очереди».

«Я вполне согласна подчиниться во всех мелочах жизни мнению стокгольмского общества, и как относительно своего костюма, так и в своем образе жизни и в выборе своих знакомств и т. д. тщательно избегать всего, что могло бы оскорбить самого строгого судью — скорее, судью женского пола. Но когда дело идет о столь важном для меня вопросе, как благо дочери, то я должна поступать вполне по своему разумению».

Здесь речь идет о том, что некоторые шведские знакомые упрекали Софью Васильевну в том, что она якобы пренебрегает своими непосредственными материнскими обязанностями и оставляет свою дочь на попечение чужих людей. В этой связи она писала Г. Миттаг-Леффлёру, что охотно подчинится всем требованиям шведских дам в мелких вещах, но не уступит в том, что ей кажется существенным. Он был с ней согласен и ответил, что вовсе нет надобности прислушиваться к мнению этого «шведского курятника».

Как вспоминает ее ближайшая подруга Анна-Шарлотта, жизнь в Стокгольме вскоре надоела Софье Васильевне. «Она говорила, что знает наперечет всех стокгольмских жителей и начинает чувствовать потребность в новых умственных стимулах. В том-то и заключалось ее несчастье, что она не могла освоиться в Стокгольме, как и вообще нигде в целом свете. Будничная жизнь с ее серыми сторонами была ей глубоко ненавистна, у нее была цыганская натура, и мещанские добродетели были ей отвратительны». Быть может, поэтому она имела обыкновение говорить, что дорога Стокгольм — Мальме (из Швеции за границу) самая восхитительная, а обратная дорога Мальме — Стокгольм самая удручающая.

Была еще одна причина, которая заставляла ее думать об отъезде из Швеции. Вот что пишет о ней Анна Леффлёр. «Она мечтала о таком союзе между двумя людьми, который представлял бы союз двух умов, взаимно поддерживающих друг друга. Совместная работа при любовном союзе сделалась для нее идеалом жизни, и она только и мечтала о том, чтобы встретить человека, который мог бы сделаться ее вторым «я» в этом смысле. Убеждение, что она никогда не может встретить его в Швеции, способствовало возникновению у нее нелюбви к этой стране, куда она приехала с такими пылкими надеждами и такими блестящими ожиданиями».

Поэтому в последние два года жизни Софья Васильевна серьезно думала о том, чтобы поселиться во Франции. «Как я была бы счастлива, если бы могла найти там (в Париже) такое же поле деятельности, как в Стокгольме! Но нечего и думать об этом! Французы не так скоро примут женщину-профессора. Они считают, что это хорошо за границей, но не у них дома».

Зимой 1890 г. Софья Васильевна поехала на рождественские каникулы к М. Ковалевскому во Францию на Ривьеру. На обратном пути при переезде из Дании в Швецию она простудилась и по приезде в Стокгольм слегла. 29 января 1891 г. она скончалась в Стокгольме от воспаления легких.

На прощальной панихиде в Стокгольме М. Ковалевский сказал: «Швеция приняла вас. Честь этой стране, другу науки! Особенно же честь молодому Стокгольмскому университету!» С. Ковалевская похоронена в Стокгольме на Северном кладбище на скате Линдхагеского холма. Открывающийся с него вид чем-то неуловимо напоминает российский пейзаж.

Ковалевская С. Воспоминания и письма, М., 1951, 1961; Sonja Kovalevsky. Ur ryska livet. Stockholm, 1889; Полубариновакочина П.Я. Жизнь и деятельность С.В. Ковалевской, М.; Л., 1950; Воронцова Л. Софья Ковалевская. 1850-1891. М., 1959; Шарыпкин Д.М. Август Стриндберг и Софья Ковалевская // Вопросы литературы. 1966/8; Чернышова О.В. Шведы и русские. Образ соседа. М., 2004; Nilsson S. En ryska i Sverige // Ryssskräcken i Sverige. Örebro, 1990.