Книга: История и география загробного мира
Назад: Под властью Нефритового Императора (Китай)
Дальше: Вальгалла и ее соседи (языческая Европа)
Царство Аида (Греция и Рим)
История и география греческого царства мертвых относительно просты, а население его (до христианской экспансии) было невелико и вело в основном простую и неприхотливую жизнь, не представляющую особых загадок для вдумчивого этнографа.
Основные географические подразделения этого царства (Эреб и Тартар) самозародились из первоначального Хаоса в процессе возникновения мира. Это описано в «Теогонии» Гесиода – младшего современника Гомера, жившего в восьмом веке до н.э.:
Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких…
.........................................................
Черная Ночь и угрюмый Эреб родились из Хаоса.
Поначалу и Тартар, и Эреб являли собой не только географические понятия, но и были в значительной мере персонифицированы. По крайней мере, оба они вступали в любовные связи и от них рождались дети, что нетипично для географических объектов. Так, от связи «угрюмого Эреба» и его сестры «черной Ночи» родились Эфир и «сияющий День». Сегодня такая игра генов кажется весьма странной, но боги, по‐видимому, этим вопросом не задавались. А Земля, «отдавшись объятиям Тартара страстным», родила стоглавого Тифоея (Тифона).
Тифон был поздним ребенком, он родился в те времена, когда на олимпийском троне уже сидел Зевс (третий по счету владыка мира после Урана и Крона), и это было последним известным деянием Тартара. С этого времени и он, и Эреб упоминаются лишь как области пространства в недрах земли, куда сбрасывают провинившихся богов и куда отправляются тени умерших; неизвестно, остались ли они при этом осознающими себя личностями.
Поскольку боги бессмертны, то для них ни Тартар, ни Эреб не могут рассматриваться как «загробный мир», и, следовательно, поначалу это были, скорее, «тюрьмы» для неугодных. В Эреб и в Тартар заточали своих противников (реальных или потенциальных) первые правители вселенной – Уран и Крон. Гесиод пишет:
Дети, рожденные Геей-Землею и Небом-Ураном,
Были ужасны и стали отцу своему ненавистны
С первого взгляда. Едва лишь на свет кто из них появился,
Каждого в недрах Земли немедлительно прятал родитель,
Не выпуская на свет, и злодейством своим наслаждался.
Античный мифограф Аполлодор называет местом ссылки детей Урана конкретно Тартар, причем считает, что туда были отправлены не все Ураниды, а лишь гекатонхейры и киклопы. После победы над Ураном титаны временно освободили своих братьев из подземелья, но потом вновь заточили их, по мнению Гесиода – в Эребе, по мнению Аполлодора – в Тартаре.
Теперь уже трудно сказать, какая из областей подземного мира служила местом ссылки для богов в те далекие века. Не исключено, что в этом качестве использовались и Эреб, и Тартар и что граница между ними была достаточно размытой. Но после прихода к власти Зевса в структуре подземного мира был наведен порядок. Теперь Эребу предстояло превратиться в Аид – место загробного упокоения человеческих душ, или теней, а в качестве тюрьмы для провинившихся богов Зевс избрал Тартар – самую глубокую часть подземного мира. В Тартар (по Гесиоду – «под Тартар») были отправлены Зевсом Крон и побежденные титаны. Сюда же был сброшен и собственный сын Тартара, Тифон, тоже побежденный Зевсом. Гесиод писал об этой области подземного мира:
Там‐то под сумрачной тьмою подземною боги Титаны
Были сокрыты решеньем владыки бессмертных и смертных
В месте угрюмом и затхлом, у края земли необъятной.
Выхода нет им оттуда – его преградил Посидаон
Медною дверью; стена же все место вокруг обегает.
Для охраны титанов Зевс неподалеку от них поселил и своих союзников-гекатонхейров: «вдали от бессмертных», «за Хаосом угрюмым и темным», «в глубочайших местах Океана»:
Там обитают и Котт, Бриарей большедушный и Гиес,
Верные стражи владыки, эгидодержавного Зевса.
Правда, некто Менетий, сын титана Иапета и океаниды Климены (а также брат небезызвестного Прометея), если верить Гесиоду, был сослан Зевсом не в Тартар, а в Эреб – «за нечестивость его и чрезмерную, страшную силу». Но Аполлодор считает, что Менетий разделил судьбу других титанов и тоже угодил в Тартар, что, по мнению авторов настоящей книги, больше похоже на правду.
Тартар, во всяком случае, залегает гораздо глубже Эреба. Позднее это документально подтвердит Данте, обнаружив титанов на самом дне воронки ада, на уровне ледяного озера Коцит. О том, что Эреб с Тартаром и христианский ад – это одна и та же территория (хотя небольшие изменения границ, конечно, могли случиться за два тысячелетия существования ада), мы поговорим позднее, в главах, посвященных загробному миру христиан и путешествию Данте. А пока примем к сведению сообщение великого флорентийца.
Впрочем, по поводу расположения Тартара существуют противоречивые мнения. Гомер в «Илиаде» упоминает слова Зевса:
…швырну я ослушника в сумрачный Тартар,
Очень далеко, где есть под землей глубочайшая бездна,
Где из железа ворота, порог же высокий из меди, —
Вниз от Аида, насколько земля от небесного свода.
Аид, как мы покажем дальше, расположен достаточно близко к земной поверхности, и его глубиной можно пренебречь. Таким образом, по Гомеру, глубина Тартара равна расстоянию от земли до неба. Последнее можно приблизительно вычислить. В «Илиаде» Гомер утверждает, что Гефест, сброшенный Зевсом с «небесного порога», летел до земли «весь день», упав в конечном итоге на остров Лемнос. Поскольку значимое сопротивление воздуха в этом случае возникает только на последних секундах падения, его можно не учитывать. Падение бога может быть описано третьим законом Кеплера как частный случай движения спутника вокруг планеты: по очень вытянутой, «сплющенной» эллиптической орбите, в пределе переходящей в прямую линию, проходящую через центр планеты. Это движение описывается формулой:
где:
Т – полный период гипотетического обращения Гефеста по орбите, равный 4 дням (время падения с «небесного порога» до центра Земли составляет 1/4 периода; принимаем, что падение длилось сутки);
G – гравитационная постоянная;
М – масса земли;
L – длина большой полуоси эллипса, иначе говоря, расстояние от «небесного порога» до центра Земли.
Подставив в формулу общеизвестные значения G и M, несложно определить, что L ≈ 106 000 км. Учитывая, что Гефест упал на поверхность Земли, а не падал до ее центра, получим высоту «небесного порога», а значит, и равную ей глубину Тартара ≈ 100 000 км (радиус Земли приблизительно равен 6400 км). Эта цифра выводит Тартар за пределы Земли (либо за пределы геометрии Евклида).
Несколько иную информацию приводит Гесиод:
Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар:
Если бы, медную взяв наковальню, метнуть ее с неба,
В девять дней и ночей до земли бы она долетела;
Если бы, медную взяв наковальню, с земли ее бросить,
В девять же дней и ночей долетела б до Тартара тяжесть.
Вопреки первому впечатлению расстояние до Тартара по Гесиоду отнюдь не будет равно расстоянию до неба, хотя время полета наковальни и совпадает. Дело в том, что ускорение g при падении предмета с достаточно большой высоты поначалу будет гораздо меньше, чем у поверхности земли, в процессе полета оно возрастает, как и скорость. Что же касается падения с поверхности Земли в ее глубины, то, хотя скорость падения будет неизменно возрастать вплоть до центра, ускорение по мере движения будет падать и в центре Земли станет равным нулю. Скорость наковальни к этому времени достигнет 8 км/с.
В конце девятнадцатого века французский астроном Фламмарион рассмотрел законы движения предмета, падающего с поверхности Земли в сквозной тоннель (результаты популярно изложены в книге Я. Перельмана «Занимательная физика»). Согласно Фламмариону, наковальня, пролетев Землю насквозь, станет замедлять свой ход и, остановившись у противоположного конца тоннеля, начнет падать обратно. Если пренебречь сопротивлением воздуха, она будет летать туда-сюда бесконечно долго. Но самое интересное, что весь путь наковальни до противоположного края Земли занял бы меньше часа, что категорически противоречит сообщению Гесиода (девять дней только до Тартара). Сопротивление воздуха поэт явно не принимает во внимание, поскольку в противном случае наковальня попросту сгорела бы.
Вергилий в «Энеиде», вопреки обоим грекам, приводит иное расстояние от уровня Аида до дна Тартара:
…В глубину уходит настолько
Тартара темный провал, что вдвое до дна его дальше,
Чем от земли до небес, до высот эфирных Олимпа.
Уже во времена Гесиода было прекрасно известно, что на вершине земного Олимпа пасутся козы, а Олимпом в переносном смысле называли небесную обитель богов. Вергилий, образованный римлянин, живший на семьсот лет позднее, тем более не мог считать обиталищем богов вершину всем известной и сравнительно невысокой горы. По-видимому, он имел в виду тот самый «небесный порог», с которого был сброшен Гефест. Тогда из данных Вергилия следует, что расстояние от уровня Аида до дна Тартара превышает 200 000 километров, что многократно превосходит диаметр Земли.
Близкую гипотезу излагает по этому поводу А. Ф. Лосев в «Истории античной эстетики»: он предлагает считать небеса древнегреческой вселенной не полусферой, а сферой, тогда Тартар – это нижнее небо, объемлющее земной диск с другой стороны. Лосев пишет: «Поскольку вся Античность неизменно тяготела к закругленным формам, вполне естественно предположить, что снизу, под землей, проходит другое полушарие, симметричное верхнему полушарию, или небу. И так как небо, вообще говоря, есть место жительства богов, то верхнее небо есть место светлых олимпийских богов, а нижнее – место низвергнутых и потому темных богов. Нижнее небо и есть Тартар».
Но эта гипотеза остается лишь изящной игрой ума, поскольку Лосев в той же книге недвусмысленно пишет: «Небо сделано из меди или железа». А никаких упоминаний о металлической сущности Тартара ни один античный автор не приводит.
Гесиод в «Теогонии» сообщает дополнительную и достаточно конкретную информацию о расположении Тартара, уверяя, что он находится «у края земли необъятной»:
Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда
Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху
Корни земли залегают и горько-соленого моря.
...................................................
Бездна великая. Тот, кто вошел бы туда чрез ворота,
Дна не достиг бы той бездны в течение целого года:
Ярые вихри своим дуновеньем его подхватили б,
Стали б швырять и туда, и сюда. Даже боги боятся
Этого дива. Жилища ужасные сумрачной Ночи
Там расположены, густо одетые черным туманом.
Не исключено, что под «краем земли необъятной» Гесиод имеет в виду нижний край, точнее, нижнюю поверхность земного диска. Тем более, что позднее, описывая ворота Тартара, он говорит, что «от них невдали, в глубочайших местах Океана» живут «помощники славные Зевса-владыки» гекатонхейры Котт и Гиес. Это наводит на мысль о том, что Тартар был расположен в самом низу земного диска, имеющего значительную толщину и омывавшегося во времена Гесиода Океаном или даже плававшего в нем. При этом выходы из Тартара вели не вверх, в сторону ойкумены, а вбок, к берегам Океана. Здесь располагались ворота, которые автор один раз называет мраморными, а одни раз медными (вероятно, имеются в виду медные створки на мраморных столбах). Внутри, в самом Тартаре, были заключены враждебные Зевсу титаны. Титаны дружественные находились «перед воротами теми снаружи». А невдалеке от ворот (благо они находились почти на побережье), «в глубочайших местах Океана», жили Котт и Гиес.
Впрочем, Тартар имел и выходы вверх, соединяясь через Эреб с земной поверхностью. Примерно в восемнадцатом – середине семнадцатого века до н.э. в подземном мире поселился Аид, а позднее и его жена Персефона, которые, конечно же, навещали подведомственный им Тартар, а согласно не вполне ясному сообщению Гесиода даже имели там «многозвонкие гулкие домы» (впрочем, возможно, автор имел в виду их резиденцию в Эребе). Естественно, царственные супруги, равно как и подчиненные им подземные боги, должны были пользоваться не только лежащими на далеком краю земли воротами, но и другими проходами. Один из таких проходов был отмечен Вергилием в «Энеиде»:
Влево Эней поглядел: там, внизу, под кручей скалистой
Город раскинулся вширь, обведенный тройною стеною.
Огненный бурный поток вкруг твердыни Тартара мчится,
Мощной струей Флегетон увлекает гремучие камни.
Рядом ворота стоят на столпах адамантовых прочных…
.....................................................
Слышится стон из‐за стен и свист плетей беспощадных,
Лязг влекомых цепей и пронзительный скрежет железа.
Ко временам Энея в Тартаре продолжали содержаться гиганты, но, кроме того, он превратился в место наказания грешников и был окружен каменной крепостью (она сохранилась по крайней мере до четырнадцатого века н.э. и описана Данте). Эней посетил Аид и видел провал Тартара в начале двенадцатого века до н.э. Примерно в это же время (но, видимо, на несколько лет раньше) там побывал Одиссей, заставший самое начало строительства судебно-исправительной системы загробного мира.
Эреб является столь же древней, но гораздо менее глубокой и гораздо более густонаселенной частью загробного царства. Массовое освоение этих земель началось достаточно поздно, вскоре после прихода к власти третьего поколения богов – Кронидов.
К этому времени у подземного мира появился властитель – брат Зевса Аид. После победы детей Крона во главе с Зевсом над отцом и подвластными ему титанами три брата – Зевс, Аид и Посейдон – разделили власть над миром. Зевсу достались небо, населенная людьми земля и верховная власть над богами, Посейдон получил море, подземное царство досталось Аиду. Теперь старое название Эреб начинает понемногу замещаться на «жилище Аида», «обитель Аида», с тем чтобы в конце концов превратиться в географическое понятие Аид – царство, управляемое одноименным богом. Тартар попадал под юрисдикцию Аида, хотя и сохранил свое особое название.
В Эребе, если он и был занят в свое время детьми Урана, значительные территории освободились сначала после восстания Уранидов, а позднее – после войны богов и титанов.
Со временем они стали заселяться: с воцарением Зевса на земле закончился золотой век, в течение которого люди хотя и умирали, но ни в какое царство мертвых не отправлялись.
О людях золотого века Гесиод говорит:
В благостных демонов все превратились они наземельных
Волей великого Зевса: людей на земле охраняют,
Зорко на правые наши дела и неправые смотрят.
Тьмою туманной одевшись, обходят всю землю, давая
Людям богатство. Такая им царская почесть досталась.
Как известно, приход к власти Зевса был сопряжен со знаменитой Титаномахией. Война эта, если обобщить данные античных источников, началась не ранее начала XVIII и завершилась не позднее середины XVII века до н.э. Легко видеть, что созданное еще Кроном поколение золотого века умерло и превращено в благостных демонов не раньше восемнадцатого века до н.э. (до этого никакого «великого Зевса» не было, и будущий владыка мира прятался от своего отца на Крите, оберегаемый куретами).
Следующее поколение людей было сотворено уже олимпийскими богами во главе с Зевсом, но и они, согласно Гесиоду, не стали населением Эреба.
После того как земля поколенье и это покрыла,
Дали им люди названье подземных смертных блаженных,
Хоть и на месте втором, но в почете у смертных и эти.
Поскольку в Эребе никакого блаженства никому и никогда не предлагалось, есть основание думать, что поколение серебряного века переселилось в какие‐то удаленные области подземного, а не исключено, что (вопреки Гесиоду) и надземного царства, возможно, в те, которые позднее стали называть Елисейскими полями.
И только третье поколение людей – люди медного века – умерло, как положено древним грекам той эпохи, и никакого посмертного блаженства не обрело: «Черная смерть их взяла и лишила сияния солнца». Об их загробной судьбе ничего не известно, но есть основания думать, что она была такой же, как и у сменившего их поколения героев, населившего Эреб.
Переселение в загробный мир поколения героев, происходившее в тринадцатом веке до нашей эры, было, возможно, одной из первых известных массовых депортаций. Созданная предположительно в седьмом веке до н.э. поэма «Киприи» (или «Кипрские сказания») так описывает эти события:
В оные дни разрослось по земле повсеместно без счету
Племя людское, давящее Геи простор пышногрудой.
Сжалился видевший это Зевес и во частых раздумьях
Мысль возымел облегчить от людей всекормящую землю,
Распрю великую битв Илионских на то возбуждая,
Опустошение тягостной смертью дабы наступило.
Гибли у Трои воители: Зевсова воля свершалась.
Аид (Эреб), по‐видимому, является, в отличие от Тартара, достаточно неглубокой областью подземного мира. Античные авторы, как правило, однозначно размещают по крайней мере окраину его почти на поверхности Земли. Приплывший туда Одиссей, согласно Гомеру, от своего корабля, оставленного на берегу Океана, добрался в Аид пешком, и, судя по краткости описания, путь занял считанные минуты. Обратный путь и вовсе не описывается: когда слетелись «бессчетные рои умерших», Одиссей испугался и, «быстро взойдя на корабль», приказал «развязать судовые причалы». Поэтому есть основания думать, что область Аида, в которой побывали знаменитый проходимец и его спутники, лежит практически на уровне Океана. Правда, Гомер упоминает «недра Эреба» и «недра преисподней», которые, вероятно, лежат глубже. Но и та территория, на которой побывал Одиссей, – это отнюдь не «прихожая» подземного царства. Ведь кроме душ, слетевшихся сюда на запах жертвенной крови, Одиссей повидал в этих же местах немало обитателей Аида, занятых своими повседневными делами: Ориона, который «по асфодельному лугу преследовал диких зверей», Тантала, терзаемого «танталовыми муками», Сизифа, катящего свой камень… Попутно надо отметить, что это время (начало двенадцатого века до н.э.), по‐видимому, было временем глобальной перестройки, проводившейся в Аиде. Большинство душ, с которыми общался Одиссей, являлись лишенными тела и памяти тенями, обретавшими способность к мышлению, лишь напившись крови жертвенных животных, смешанной с медовым напитком, вином, водой и ячневой мукой. А что касается «телесности», то ее нельзя было обрести, даже и вкусив желанного напитка: Одиссей так и не смог, как ни старался, обнять свою покойную мать Антиклею. Но при этом тут же, на его глазах, Орион охотился, Тантал терзался голодом, а Сизиф катил вполне материальные камни по столь же материальному склону, и «струился пот с его членов, и тучею пыль с головы поднималась». Ахилл, встреченный Одиссеем в Аиде, после того как напился крови, сказал с горечью:
Не утешай меня в том, что я мертв, Одиссей благородный!
Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату
У бедняка, мужика безнадельного, вечно работать,
Нежели быть здесь царем мертвецов, простившихся с жизнью.
Однако от Павсания мы знаем, что очень скоро судьба Ахилла изменится: он станет мужем Елены Аргивской и поселится с нею на Елисейских полях. Таким образом, Одиссей навестил Аид в самом начале коренной перестройки, материализации духов и создания там судебного аппарата и пенитенциарной системы. Одиссей говорит:
Я там увидел Миноса, блестящего Зевсова сына.
Скипетр держа золотой, над мертвыми суд отправлял он,
Сидя. Они же, его окруживши, – кто сидя, кто стоя,
Ждали суда пред широковоротным жилищем Аида.
Но вернемся к вопросу о топографии Аида. У Гомера по крайней мере часть Аида – луга, расположенные на берегу реки Океан. Поскольку никакие плотины Гомер не упоминает (да строительство плотин и не входило в греческую традицию), есть основания думать, что луга эти лежат не в глубоких недрах земли, а немного выше уровня Океана.
Через несколько лет Эней, чье сошествие в Аид подробно описал Публий Вергилий Марон, спустится в Эреб через другой вход, лежащий от ранее описанного на расстоянии тысяч километров. Но и он войдет туда по достаточно пологой тропе и быстро проникнет в самые недра Эреба. Таким образом, можно считать доказанным, что Эреб, он же Аид, расположен достаточно близко к поверхности земли. А где‐то (как в случае с Одиссеем) и вовсе выходит на поверхность.
Историчность и географическую точность Гомера блестяще подтвердил Генрих Шлиман, раскопав Трою в месте, которое указано в Илиаде. Троянская топография Гомера абсолютно точна, и небольшие ее расхождения с современной картой Троады связаны с тем, что рельеф местности изменился за прошедшие три с лишним тысячи лет: так, воспетая Гомером бухта попросту заилилась и исчезла с лица земли, но геодезические исследования показали, что ее описание в «Илиаде» соответствует тогдашней реальности. Поскольку мы знаем Гомера как прекрасного историка и географа, нет оснований сомневаться в том, что он описал Аид столь же точно, сколь и Троаду.
Что же касается точности информации, которую приводит Вергилий, она подтверждается живым свидетелем, Данте Алигьери, который, спустившись в ад (Аид) в сопровождении автора «Энеиды», полностью доверился его знанию местности и не имел оснований в этом раскаяться.
Поэтому примем, что Эреб (Аид) – область подземного мира, залегающая достаточно близко к поверхности Земли или, по крайней мере, пограничная с ней. Гесиод уделяет ей не так уж много внимания, но это упущение с лихвой возместили другие античные авторы.
Входов в Аид (в отличие от входов в Тартар) известно множество, они разбросаны по всей территории ойкумены. Поэтому назовем только самые значимые из них.
Древнейшим известным входом в Аид считается пещера на мысе Тенар, самой южной точке Пелопоннеса. Через нее спускался в Аид Орфей, и, видимо, через нее же шел Геракл, когда по приказанию царя Эврисфея доставил к воротам Микен трехглавого пса Цербера, сторожа Аида. Со слов Павсания известно, что уже во втором веке новой эры этот спуск не функционировал. Но видимо, полной уверенности в этом не было, поскольку в христианское время над пещерой для пресечения миграции была построена церковь. Впрочем, сейчас она разрушена.
Относительно недалеко от Тенара, в Лернейских болотах, находится еще один спуск. Известно, что им воспользовался Дионис, когда, будучи причислен к лику богов, вывел из Аида свою смертную мать Семелу. Это, кстати, один из крайне редких известных случаев эмиграции из Аида. Лернейский вход пытался разведать император Нерон в середине первого века нашей эры. По приказанию императора были сделаны замеры глубины болота, но вход так и не нашли.
Значительно лучше известен другой вход в Аид, находившийся в пригороде Афин, Колоне. Сегодня он перекрыт городской застройкой, но в тринадцатом веке до нашей эры им пользовались. Известно (это описано, в частности, в трагедии Софокла «Эдип в Колоне»), что именно через него сошел под землю Эдип; это подтверждалось многочисленными афинянами, в том числе Тесеем. Правда, непосредственно схождение Эдипа под землю зафиксировано не было, но его бесследное исчезновение на территории Колона сомнений не вызывает.
Сам Тесей со своим другом Пирифоем тоже совершили печально знаменитое схождение в Аид, и есть основания думать, что они воспользовались тем же путем: для Тесея, тогдашнего царя Афин, этот вход был самым близким, кроме того, он по опыту Эдипа знал, что дорога проходима. Тем не менее для обоих друзей путешествие закончилось достаточно печально. Напомним, что они отправились в царство Аида с целью сосватать для Пирифоя царицу подземного царства Персефону. Персефона была замужем, и, хотя этот брак трудно назвать счастливым, сам Аид не имел ни малейшего желания отдавать свою молодую (на поколение моложе его самого) красивую жену смертному авантюристу. Теперь уже трудно вспомнить, Аид ли предложил неудачливым сватам присесть на выступ скалы, или они сели на него сами, но суть в том, что встать они уже не смогли, намертво приклеившись к камню. Позднее Тесея выручил проходивший мимо Геракл. Правда, в начале двенадцатого века до н.э. кумская сивилла, рассказывая Энею о муках нижнего Аида, изрекла: «…на скале Тесей горемычный вечно будет сидеть». Но по‐видимому, жрица имела информацию, устаревшую минимум на полвека. Многочисленные источники сообщают, что герой вернулся в родные Афины, которые за время его отсутствия были разграблены близнецами Диоскурами, и был изгнан добрыми афинянами за пренебрежение обязанностями правителя. А Пирифой действительно остался сидеть навечно, и есть основания думать, что он и поныне пребывает в Аиде на том же самом месте.
По мере расширения греческой ойкумены росло и число исследованных входов. Самый известный из них – воспетый Вергилием «эвбейский» вход. Некоторые комментаторы Вергилия в простоте считают местом его нахождения греческий остров Эвбея, но это неверно. Римляне называли «эвбейским» западное побережье Италии в Кампании, в районе города Кумы, потому что первые появившиеся здесь греческие переселенцы были выходцами с острова Эвбея. Вергилий описывает, как Эней «близ Кум подошел к побережьям Эвбейским». Знаменитый троянец спускается в Аид «у священных озер, у Аверна средь рощи шумящей». Озеро Аверн (современное Аверно) находится в Кампании, вход в Аид начинается в пещере, где некогда жила сивилла, и продолжается подо дном озера. В 1932 году пещера была обнаружена археологом Амедео Маюри: это длинный коридор, прорубленный в мягком вулканическом туфе, в поперечном сечении он имеет форму трапеции, по бокам вырезаны отверстия для дневного света. В конце коридора имеется небольшое расширение, где обитала сама сивилла, но дальше прохода нет. Вся окрестная область носит следы бурной вулканической деятельности, так что, возможно, проход был засыпан в результате землетрясения. Не исключено, что он был ликвидирован самой сивиллой в целях общественной безопасности. Известно, что жрица предупреждала Энея:
…в Аверн спуститься нетрудно,
День и ночь распахнута дверь в обиталище Дита.
Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться —
Вот что труднее всего!
Как минимум два входа в Аид находились на побережье Черного моря. Один и по сей день можно видеть возле Гераклеи Понтийской (современный Эрегли в Турции). Он был случайно открыт аргонавтами во время знаменитого похода в середине тринадцатого века до н.э. Сами они туда не спускались, но опознали вход в Аид по поднимающимся из устья пещеры испарениям. Позднее, уже в четвертом веке до н.э., местные жители уверяли Ксенофонта, что именно здесь Геракл спускался за Цербером (это, впрочем, вызывает сомнения: совершенно не ясно, зачем герою было отправляться за тридевять земель, имея прекрасно известный тенарский вход неподалеку от родных Микен). По словам Ксенофонта, уже в его время гераклейский вход был завален в полутора километрах от поверхности. В конце двадцатого века известный путешественник и реконструктор древних кораблей Тим Северин исследовал эту пещеру, когда в составе экспедиции «Арго» повторил путь аргонавтов из Иолка (современный Волос) в Колхиду (современная Грузия). До Аида он не добрался, – впрочем, эта задача перед экспедицией и не стояла. Больше всего дискуссий вызывал и вызывает, наверное, тот путь, которым попал в Аид Одиссей. Он описан достаточно подробно, и тем не менее разные исследователи помещают упомянутый Гомером «низкий берег» и «Персефонину рощу» в самых разных областях ойкумены, от крайнего запада, за Геркулесовыми столпами (Гибралтар) до крайнего северо-востока, на берегах Меотиды и Танаиса (Азовское море и Дон). Но ни одно из предлагаемых мест не удовлетворяет описанию Гомера:
…Всегдашний
Сумрак там и туман. Никогда светоносное солнце
Не освещает лучами людей, населяющих край тот…
Путь к этому побережью корабль Одиссея проделал, влекомый северным ветром Бореем, что ограничивает список возможных мест южными берегами морей. Впрочем, уже упомянутый нами Тим Северин, повторивший предполагаемый путь Одиссея на воссозданном им корабле тринадцатого века до н.э., считает, что герой воспользовался издревле известным входом, расположенным в Феспротии (северо-западное побережье Греции). Протекающие здесь реки обнаруживают значительное сходство с реками Аида. Одна из них с античных времен называется Ахерон, другая по описанию напоминает Коцит. Не так давно в Ахерон впадал еще один приток (ныне пересохший), воды которого, по словам местных крестьян, светились, что позволяет отождествить его с пылающим Флегетоном. Тот факт, что свечение было не слишком сильным, не должен настораживать, ведь естественно, что наземная часть реки не проявляла в полной мере тех свойств, которые ей присущи в самом Аиде. Археологами обнаружены следы жертвоприношений, полностью соответствующие гомеровскому описанию ритуала, совершенного Одиссеем в Аиде по наставлениям Цирцеи. Правда, находки археологов относятся к более позднему времени и связать их непосредственно с сыном Лаэрта нельзя. Но они наводят на мысль о неоднократно повторявшихся после Одиссея попытках живых проникнуть в мир умерших и вызвать их на общение.
Поэт пятого века Клавдиан помещает Одиссеев вход «в Галлии… на самой окраине дальней». Возможно, имеется в виду нынешний Бретонский полуостров.
Может показаться странным, что большинство известных нам входов в Аид уже в античную эпоху были заброшены и стали труднопроходимыми или вообще непроходимыми. Но есть основания думать, что по крайней мере к первому веку до нашей эры входы в Аид не имели практического значения: квалифицированный специалист мог вызвать дух умершего, не спускаясь в Эреб.
Топография Аида знакома нам прежде всего по работам Вергилия и Данте. Автор «Божественной комедии» побывал в Аиде в те времена, когда тот давно уже находился под сенью креста, но надо думать, что рельеф местности от смены власти не слишком поменялся. По-видимому, Аид и в древние времена представлял собой бескрайнюю равнину, по которой протекала река Ахерон (Ахеронт). Воды Ахерона, согласно одному из орфических гимнов (приписываемых легендарному Орфею), имели темно-синий цвет. В центральной части равнины начиналось воронкообразное углубление, опоясанное широкими уступами; в самом его центре зияла пропасть, ведущая в Тартар.
Во времена древних греков наиболее полноводной рекой не только Аида, но и земного шара была, по‐видимому, Стикс: Гесиод сообщает, что ее воды составляют одну десятую от водных ресурсов обтекающего земной диск Океана. Будучи рекой, Стикс одновременно является прекрасной дочерью, матерью и женой. Гесиод пишет о том, как она, перед началом знаменитой Титаномахии, исполнила совет отца-Океана и вместе со своими сыновьями (Силой и Мощью) первой завербовалась в армию Зевса. За это после победы новоявленный владыка мира поселил юношей на Олимпе, а самой Стикс предоставил великую почесть: клятва ее водами стала считаться нерушимой священной клятвой богов. Кроме того, у Стикс есть еще двое детей: крылатая богиня победы Ника и сопутствующая ей Зависть, без которой, как считали древние, победы добиться трудно.
Некоторая часть долины реки Стикс уже в древности была заболочена. Есть основания думать, что со временем река окончательно обмелела и заилилась; Данте в начале четырнадцатого века н.э. упоминает только «Стигийские болота».
Одним из рукавов реки Стикс являлся Коцит. Очевидно, он иссяк вместе с главным руслом (не раньше пятого века н.э., когда его упоминает Клавдиан), после чего название было перенесено на ледяное озеро на самом дне Тартара. Но в древности, когда Коцит был еще полноводной рекой, он питал плодородную долину, на лугах которой паслись стада Аида. Вергилий упоминает «Коцита глубокие воды».
Из других водных ресурсов Аида следует отметить уже упоминавшийся огненный поток Флегетон (Гомер называет его Пирифлегетоном). Он сливался в общее русло с Коцитом, и они впадали в Ахерон недалеко от входа, которым воспользовался Одиссей.
Лета – самая загадочная река загробного мира. Течение ее изучено слабо; судя по многочисленным упоминаниям, можно думать, что она протекала по весьма отдаленным друг от друга областям потустороннего и реального миров. Во всяком случае, известно, что часть ее русла проходила по территории Эреба, недалеко от реки Коцит (согласно Клавдиану, именно из Леты утоляют жажду пасущиеся на лугах Коцита стада Аида). Течение Леты крайне медленное; Клавдиан даже называет ее воду «стоялой», а саму реку – «тинистой».
Воды Леты вызывают амнезию. Но существует и река с обратными свойствами, Мнемозина (Эвноя), – ее вода способствует улучшению памяти. Мнемозина, по крайней мере в некотором своем течении, протекает по Аиду. Ее, как и Лету, нельзя считать чисто загробной рекой: Павсаний (второй век н.э.) описывает местность в Беотии, где обе реки выходят на поверхность земли и их вода используется местными жителями в ритуальных целях. Впрочем, Ахерон и Флегетон тоже выходили на поверхность Земли, о чем мы уже упоминали ранее.
Следует обратить внимание на массовое пересыхание протекающих в Аиде рек, отмеченное за две с половиной тысячи лет от Энея до Данте. Величайшая река мира, Стикс, исчезла с карты Аида (ада), став болотом под стенами города Дит. Полностью пересох Коцит; исчез в своем земном течении Флегетон. Коренным образом поменялся бассейн Леты. Лета, согласно Данте, берет свое начало на горе чистилища в Южном полушарии, образовавшейся при падении Люцифера, и впадает в ледяное озеро Коцит; по аду, равно как и по Северному полушарию, она в начале четырнадцатого века уже не протекала. Даже во времена Платона, на семнадцать веков раньше, по равнине, носящей название Леты, бежала река с другим названием – Амелет, – и души, жаждущие забвения, пили из нее, а не из Леты. Это наводит на мысль, что если к тому времени Лета и протекала по описанной Платоном равнине, то вода из нее была не слишком пригодна для питья (вспомним, что и Клавдиан называл эту воду «стоялой»). Еще во времена Павсания Лета скромным источником выходила на поверхность земли на территории Греции. Но, судя по тому, что пишет Данте, в начале новой эры река полностью изменила русло (возможно, это было связано с землетрясением, вызванным сошествием Христа в Аид на рубеже 20 – 30-х годов). С этого времени Лета, и раньше не слишком полноводная, частично пересыхает, частично продолжает существовать в виде озер, болот и стариц; основная масса ее вод образовала озеро Коцит.
Растительный мир в Аиде представлен достаточно скупо, что и неудивительно в условиях слабой освещенности. Отмечены некоторые формы травянистой растительности: Клавдиан пишет о травах, растущих на черных лугах Эреба; Вергилий говорит о камышах Стигийских болот. В долине Ахерона можно видеть обширные луга, заросшие асфоделями, – это красивые травянистые растения с белыми или желтыми цветами (иногда они имеют пурпурные полосы), собранными в кисти. Их поджаренные стебли и семена можно употреблять в пищу. Согласно Феофрасту, очень хорош и корень асфоделей, толченный вместе с винными ягодами (фигами). Кстати, фиговые деревья здесь тоже встречаются, но не дикорастущие, а культурные. Из других плодовых деревьев Гомер упоминает (в связи с терзанием Тантала) груши, яблони, гранаты и маслины, но это тоже искусственные насаждения. В одной из так называемых «орфических табличек» отмечен белый кипарис, растущий перед жилищем Аида.
Из дикорастущих деревьев следует назвать описанный Вергилием миртовый лес. В «Одиссее» Гомер упоминает «Персефонину рощу из тополей чернолистных и ветел, теряющих семя». Известный историк Ф. Зелинский комментирует это сообщение следующим образом: «Как тополь, так и ива принадлежат к так называемым двудомным деревьям, т. е. одни его экземпляры дают только мужские (тычинковые), другие – только женские (плодниковые) цветы… Поэтому если ивы и тополи стоят одиноко или группами экземпляров одного только пола, то они не могут оплодотворяться, они “теряют свои плоды”. Конечно, процесс оплодотворения растений не был известен Гомеру – оттого‐то он и употребил здесь слово «плоды» вместо «неоплодотворенные цветы»; но само явление теряния «плодов» было замечено и им, и его слушателями, и вот причина, почему он неплодное царство теней украсил именно ивами и тополями»… Впрочем, здесь встречаются и однодомные деревья. Вергилий пишет:
Вяз посредине стоит огромный и темный, раскинув
Старые ветви свои; сновидений лживое племя
Там находит приют, под каждым листком притаившись.
Климат в Аиде влажный, многие авторы упоминают частые туманы. В орфическом гимне Гермесу Хтонию говорится о «мертвенном холоде», царящем на берегах Коцита (реки). А озеро Коцит (по крайней мере, во времена Данте) было покрыто вечным льдом.
Животный мир Аида изучен слабо. В болотах вдоль реки Стикс водятся так называемые «стигийские собаки». Гомер упоминает коршунов, терзающих печень великана Тития. Из того, что Орион, согласно Гомеру, охотился в Аиде на диких зверей, причем на «тех же, которых в горах он пустынных когда‐то при жизни палицей медной своею избил», есть основания думать, что животный мир Эреба в какой‐то мере дублирует надземный животный мир. Но здесь сохранились и виды (в том числе разумные), которые позднее вымерли на поверхности Земли. Вергилий говорит:
Сциллы двувидные тут и кентавров стада обитают,
Тут Бриарей сторукий живет, и дракон из Лернейской
Топи шипит, и Химера огнем врагов устрашает,
Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых летают…
Напомним, что сциллы – это чудовища двух видов. Один из них впервые описан Гомером в «Одиссее»: двенадцатиногий хищник с шестью собачьими головами. Второй вид описан Овидием в «Метаморфозах» и относится к миксантропичным; у этих сцилл девичье лицо и «черное лоно», опоясанное «свирепыми псами». По-видимому, оба вида обитают в Эребе. Гарпий Вергилий описывает подробно. Это «птицы с девичьим лицом, крючковатые пальцы на лапах».
Нет чудовищ гнусней, чем они, и более страшной
Язвы, проклятья богов, из вод не рождалось Стигийских.
Из домашних животных, разводимых в Эребе, можно отметить знаменитых черных коней бога Аида; по сообщению Овидия, они боятся дневного света. Кроме того, царю принадлежат стада быков, которые, в отличие от коней, приспособлены как к подземной, так и к надземной жизни. В Аиде развито так называемое отгонное скотоводство, когда стада, в зависимости от сезона, перегоняются на разные пастбища. Известно, что Геракл встречал пастуха Менета, сына Кевтонима, пасшего стада Аида и на земле, на далеком западе, и под землей. Авторы уже упоминали, что стада, принадлежащие Аиду, можно было встретить и на берегах реки Коцит (пока она не пересохла). Аид был не единственным скотовладельцем в своем царстве: известно (по сообщению Клавдиана), что его скот был клеймен, а значит, в Эребе паслись и другие быки, от смешения с которыми царь хотел оградить своих собственных.
Говоря о домашних животных, особое внимание следует уделить знаменитому Церберу. Этот трехглавый пес (по некоторым версиям пятидесяти– и даже стоглавый), согласно традиции, охранял ворота Аида, но на деле был ручным и мирным существом, клянчившим подачки у многочисленных приезжих. Вергилий пишет о том, как кумская сивилла кинула лаявшему «в три глотки» Церберу сладкую лепешку и тот, «разинув голодные пасти, дар поймал на лету». Известно, что некоторые греки, отправлявшиеся в Аид на постоянное жительство, брали с собой (помимо или вместо пресловутого обола) медовую лепешку для Цербера. Геракл по прихоти Эврисфея выволок бедного пса из подземного царства и привел к воротам Микен; там беднягу выпустили, и он ринулся обратно в преисподнюю.
Коренное население Аида представлено различными богами. Среди них – Ночь (Никс, устаревшее русское написание Нюкта) и ее сыновья – Сон (Гипнос) и Смерть (Танатос). Одной из главных богинь подземного царства издревле считалась Геката: впрочем, эта богиня настолько многофункциональна, что трудно назвать область деятельности, в которой бы она ни проявила себя. Но главное обиталище Гекаты все же Аид; ее часто сопровождают стигийские собаки. Здесь живут и богини возмездия Эринии; одна из них, Тисифона, раньше охраняла вход в Тартар и ведала пытками нижнего Аида. В середине тринадцатого века до н.э. Эринии пытались переквалифицироваться в покровительниц законности и даже приняли новое имя «Эвмениды» (благомыслящие). Растроганная Афина выделила им участок земли и рощу возле своего города, а Эсхил посвятил раскаявшимся богиням трагедию в стихах. Эринии охотно приняли и титул, и земли, и стихи, но по сути все осталось, как было. Спустя шестнадцать веков Данте видел Тисифону в Тартаре на той же должности, к ней присоединились ее сестры. Впрочем, справедливости ради надо признать, что к этому времени Эринии лишились своих земель под Афинами.
Из второстепенных коренных жителей известны описанные Вергилием «бледные Болезни», «унылая Старость», Страх, Нищета, Позор, Голод, Муки и «тягостный Труд». Можно отметить не вполне гуманоидных чудовищ типа Эмпусы, меняющей, согласно Аристофану, свой облик, но в основном имеющей горящее лицо, одну ногу из бронзы и одну – из навоза.
Самая популярная и колоритная фигура в Аиде – перевозчик Харон. На своей лодке он переправляет души через Ахерон, а по некоторым свидетельствам – через Стикс или Стигийские болота. Возможно, у Харона было несколько пристаней и он курсировал между ними, но не исключено также, что место переправы менялось по мере того, как мелели и пересыхали реки Аида. Харон относится к старейшим богам. Даже во времена Энея он был весьма немолод, Вергилий говорил о нем: «Бог уже стар, но хранит он и в старости бодрую силу». Тем не менее, когда через две с половиной тысячи лет Данте с Вергилием пожелали переправиться на другой берег Ахерона, перевозчиком был все тот же Харон, он все так же работал один, хотя поток приезжих многократно увеличился с ростом населения Земли. Интересно, что, хотя античные писатели обычно считают Харона стариком (Сенека называет его «старец, страшный видом, в грязном рубище»), на многих изображениях той же эпохи Харон выглядит крайне молодо. Авторы настоящей книги затрудняются сказать, кто был прав, писатели или художники, и если последние, то связано ли это с божественной сущностью перевозчика или же было следствием постоянной физической работы на открытом воздухе.
Харон брал за свои услуги небольшую плату – один обол, на эти деньги во времена массового заселения Аида греками можно было купить примерно литр дешевого вина. Впрочем, неизвестно, взымалась ли плата лично Хароном, или это была установленная властями Аида таможенная пошлина (христиане ее отменили). Аристофан в «Лягушках» пишет, что ее ввел Тесей.
Победитель Минотавра попадал в Аид по крайней мере дважды: один раз живым и второй раз – после смерти, последовавшей незадолго до Троянской войны. Первый раз он спустился под землю в качестве свата, сразу же потерял способность к передвижению, и маловероятно, что его волновали в тот момент транспортные и таможенные проблемы. Второй раз Тесей попал в Аид, уже будучи бесплотным духом, но реформы здесь еще не начались, и бывший царь Афин не мог сохранить в загробном мире свое государственное мышление. Остается полагать, что Тесею вернули память и предложили поучаствовать в реорганизации загробного царства при проведении реформ в начале двенадцатого века до н.э. Однако реформы в Аиде проводились с божественной неспешностью: «оболы Харона» появляются в погребениях примерно в середине VI века до н.э.
К месту переправы души добирались с помощью Гермеса. Он ведет их, как сообщает Гомер, «темным и затхлым путем», потом души мчатся «мимо струй океанских, скалы левкадийской, мимо ворот Гелиоса и мимо страны сновидений», чтобы в конечном итоге очутиться на асфодельных лугах Ахерона. Интересно отметить, что в пути души пищат, как летучие мыши; попав к месту назначения, они пищать перестают, по крайней мере ни Одиссей, ни Эней никакого писка не отмечали, хотя первый и упоминает «чудовищный крик», стоявший на лугах Ахерона, когда души почуяли жертвенную кровь. Не исключено, что душам, как и летучим мышам, писк помогает ориентироваться в пространстве, когда они совершают непривычный процесс полета, да еще и в новых местах. С тех пор как в Аиде была введена судебная система, бессменными судьями здесь стали Минос и Радамант. Минос – царь Крита, сын Европы и Зевса, усыновленный царем Астерием и унаследовавший его власть на острове. Радамант – родной брат Миноса, но, по‐видимому, в Аиде такое близкое родство между судьями считалось допустимым; очевидно, важнее оказалось то обстоятельство, что и Минос, и Радамант при жизни были законодателями. Радамант, согласно сообщению Гомера, жил на Елисейских полях, возможно, он осуществлял судопроизводство только в пределах этого региона. Некоторые авторы утверждают, что судьей Аида стал также Эак, отец знаменитого Пелея и дед Ахилла; впрочем, по словам Аполлодора, он был лишь хранителем ключей от Аида.
Правителем царства мертвых после победы Зевса и его братьев над титанами стал брат Зевса, Аид, – греки также называли его Дитом и Плутоном. Вопреки распространенному заблуждению слово «Плутон» возникло задолго до римского завоевания, оно встречается еще у Эсхила и Аристофана. Платон пишет о властителе подземного царства: «Что же до его имени Аид, то многие, я думаю, подозревают, что этим именем обозначается “невидимое”, причем люди, опасаясь такого имени, зовут его Плутоном». Слово «Плутон» перекликается с именем бога богатства Плутоса, это наводит на мысль о том, что Аид был весьма и весьма небеден, в его руках, по‐видимому, сосредоточивались все богатства земных недр. Будучи властителем несметных богатств и полновластным владыкой над мертвыми, Аид тем не менее признавал верховное главенство Зевса и подчинялся брату в тех редких случаях, когда Зевс вмешивался в жизнь загробного царства.
Впрочем, эти вмешательства чаще всего касались лишь судеб отдельных жителей. Так, например, Зевс пожелал сделать своего сына Полидевка богом, но тот захотел поделиться бессмертием с братом-близнецом Кастором; в результате братья по решению Зевса один день проводят под землей, а один – на Олимпе, и Аид не возражает против такого вопиющего нарушения традиций. Другому своему сыну, Гераклу, владыка богов и людей тоже обеспечил бессмертие и тоже сделал это каким‐то весьма нетипичным для греков образом. Тень Геракла (или его душа, что для греков одно и то же), как тень простого смертного, была отправлена в царство Аида, а сам Геракл был взят отцом на Олимп и женился на своей единокровной сестре Гебе. Одиссей рассказывал про свою встречу с тенью Геракла в Аиде:
После того я увидел священную силу Геракла, —
Тень лишь. А сам он с богами бессмертными вместе
В счастьи живет и имеет прекраснолодыжную Гебу,
Златообутою Герой рожденную дочь Громовержца.
Сам Аид женат на своей племяннице Персефоне, дочери богини плодородия Деметры и ее брата Зевса. Аид понимал, что Деметра не отдаст за него дочь, поэтому тайно от нее обратился со сватовством к Зевсу. Владыка богов и людей не возражал, и однажды, когда юная Персефона собирала луговые цветы, Аид попросту похитил ее на своей конной упряжке. В отместку возмущенная Деметра отказалась исполнять свои обязанности богини плодородия, и всякое плодородие на земле прекратилось, а с ним прекратились и жертвы богам. В конечном итоге Деметра, Зевс и Аид пришли к соглашению, что Персефона часть года будет проводить у мужа, в царстве Аида, а часть – на земле, с матерью. Таким образом, брак Аида и Персефоны можно назвать «гостевым» – популярная форма в сегодняшней Европе, предвосхищенная подземными богами.
Брак Аида и Персефоны – бездетный. Правда, представители религиозно-философского учения орфиков утверждали, что Персефона родила от Аида богинь мщения Эриний, но, поскольку существуют еще по крайней мере две версии происхождения Эриний, нет особых оснований возводить их родословную к владыкам загробного царства. Что касается Персефоны, то у нее есть внебрачные дети. От Зевса она родила Диониса-Загрея (Сабасия), растерзанного титанами. Но еще до гибели сына Персефона от кровосмесительной связи с ним родила Иакха-Диониса и Кору-Персефону… У Персефоны существуют не вполне понятные отношения с Адонисом: формально он никогда не был ее любовником, но тем не менее Персефона ежегодно на несколько месяцев удерживает юношу в подземном царстве, хотя его и ожидает на земле Афродита, поссорившаяся с Персефоной в результате этой истории.
Все это дает основания думать, что Аид – крайне покладистый муж. Столь же покладист он, судя по всему, и как политик. Когда в загробном мире греков стали выделяться территории с правами автономии – Елисейские поля, Аид не сопротивлялся и не стал навязывать им свою юрисдикцию.
По некоторым сведениям, земли эти попали в конечном итоге под власть Крона, частично амнистированного Зевсом.
Начало заселения Елисейских полей, или Островов Блаженных, предположительно связано с временами Троянской войны. О них пишет Гомер (хотя существует мнение, что это позднейшая вставка). По сообщению Гомера, вещий старец Протей предсказал Менелаю:
Но для тебя, Менелай, приготовили боги иное:
В конепитательном Аргосе ты не подвергнешься смерти.
Будешь ты послан богами в поля Елисейские, к самым
Крайним пределам земли, где живет Радамант русокудрый.
В этих местах человека легчайшая жизнь ожидает.
Нет ни дождя там, ни снега, ни бурь не бывает жестоких.
Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира
Веет с дующим свистом, чтоб людям прохладу доставить.
Ибо супруг ты Елены и зятем приходишься Зевсу.
Есть основания думать, что Острова Блаженных не составляли один архипелаг, а были разбросаны, причем по разным климатическим зонам. Павсаний сообщает, что Елена после смерти была перенесена на остров Левка (современный остров Змеиный, напротив устья Дуная). Остров Змеиный отнюдь не похож на Елисейские поля, описанные божественным старцем Протеем. Достаточно вспомнить, что позднее в эти места – суровую северную окраину ойкумены – ссылали опальных граждан римские императоры. Неподалеку, в Томах, в первые годы новой эры томился от холода и варварства Публий Овидий Назон. Теплым курортом черноморское побережье считают лишь жители северной России, причем только летом. Все это наводит на мысли, что Менелай и Елена попали на разные острова и что Елисейские поля были построены по тому же принципу, что и описанный Данте рай: слабо связанные друг с другом регионы, каждый из которых предназначен для праведников одного вида. При распределении семейные связи во внимание не принимаются.
Тот же Павсаний пишет, что Елена, попав на остров Левку, вышла замуж за Ахилла. Информация о том, что жители Елисейских полей могли вступать в браки, подтверждается Аполлодором (правда, он называет загробной женой Ахилла Медею, но у знаменитого воителя могло быть и несколько жен). Особо надо отметить, что, хотя некоторые переселенцы и попадали на Острова живыми, Ахилл, во всяком случае, умер и был похоронен, что не помешало ему дважды связать себя узами брака уже после смерти. Интересно, что Елена в этой ситуации предпочла его «телесному» Менелаю, который, согласно Гомеру, был перенесен на Елисейские поля при жизни. Но Менелай, уставший от десятилетней Троянской войны, не стал вторично настаивать на возвращении супруги.
Надо отметить, что Пенелопа, несмотря на свою прославленную в веках верность, на Островах Блаженных была женой Телегона, сына Одиссея от Цирцеи. Об этом сообщает тот же Аполлодор (впрочем, Пенелопа и Телегон, в отличие от Елены и Ахилла, вступили в брак еще при жизни). В защиту царицы надо сказать, что не выйди Пенелопа за Телегона, ей пришлось бы коротать вечность в одиночестве, поскольку Одиссей, безусловно, не мог попасть на Острова Блаженных. В общественном сознании Одиссей, с легкой руки Гомера, считался образцом разнообразных добродетелей. Но великому поэту простительно испытывать слабость к своим героям, что же касается судей, то у них существуют другие критерии. Минос и Радамант не могли не знать подробностей жизни Одиссея, которые почему‐то ускользнули от внимания читающей публики. Они не могли, например, не помнить о том, что царь Итаки, посоветовавший отцу Елены связать женихов клятвой о помощи избраннику и сам давший эту клятву, позднее постыднейшим образом пытался отвертеться от участия в Троянской войне, симулируя безумие, – об этом сообщают многие античные авторы, в том числе Аполлодор в своей «Мифологической библиотеке», Овидий в «Метаморфозах» и Софокл в не дошедшей до нас трагедии «Одиссей безумствующий».
Плыть на войну Одиссею все‐таки пришлось. С эскадрой ахейских кораблей он прибывает к берегам Троады. Здесь обнаруживается, что никто из греков не хочет первым сходить на землю: предсказано, что смельчак первым падет в битве. Тогда Одиссей бросает на землю щит и прыгает на него. Таким образом он избегает смерти и обрекает на нее прыгнувшего следом Протесилая.
В стане ахейцев Одиссей, раздраженный тем, что Паламед оспаривает у него титул самого хитроумного, фабрикует поддельную переписку Паламеда с Приамом, и греки казнят своего товарища по оружию, обвинив его в измене. Гомер умалчивает о преступлении любимца Афины, но об этом сообщают другие античные авторы, например Аполлодор и Ксенофонт. Безвинно погибшему Паламеду Эсхил, Софокл и Еврипид посвятили трагедии, дошедшие до нас в отрывках.
По окончании войны в пещере Полифема Одиссей, рассчитывая на подарки от хозяина, отказывается увести своих спутников на корабль, и циклоп пожирает нескольких из них. Впрочем, царь Итаки, согласно Гомеру, без особых угрызений вспоминает это эпизод:
Я не послушался их, а намного б то выгодней было!
Видеть его мне хотелось – не даст ли чего мне в подарок.
Вернувшись домой, Одиссей, вместо того чтобы выгнать неудалых женихов из дома или в крайнем случае вызвать их предводителя, Антиноя, на поединок, решает перебить несчастных юношей безоружными. Он приказывает тайно вынести из мегарона оружие, и лишь по случайности у женихов оказывается несколько копий (впрочем, это им не помогло).
Хладнокровно перебив 136 юношей, а заодно и прорицателя Леода, который был ни при чем, но подвернулся под руку, Одиссей в ту же ночь устраивает показательную казнь двенадцати своих рабынь. Он вешает их без суда и следствия, единственно по навету няньки Эвриклеи, которая сказала:
Есть двенадцать средь них, пошедших бесстыдной дорогой.
Не почитают они ни меня, ни саму Пенелопу.
К казни непочтительных рабынь Одиссей привлекает своего сына, который знал этих женщин с пеленок и вырос с ними в одном доме. Пастуху Меланфию, принявшему сторону женихов, пришлось еще хуже:
Уши и нос отрубили ему беспощадною медью,
Вырвали срам, чтоб сырым его бросить на пищу собакам,
Руки и ноги потом в озлоблении яром отсекли.
По завершении расправы Одиссей приказывает оставшимся в живых рабыням инсценировать в доме веселый праздник (среди трупов своих подруг!) для обмана горожан. Сам же он отправился с Пенелопой в опочивальню, где «ложем супруги своей и сладостным сном насладился».
Список «деяний» знаменитого царя Итаки, которого Гомер по странной игре фантазии называет «богоравным», можно было бы продолжить. Во всяком случае, Минос с Радамантом, видимо, имели на этот счет точку зрения, отличную от Гомеровой, и, судя по всему, на Елисейские поля Одиссей не попал. Забегая вперед, скажем, что Данте встретит его в восьмом круге ада. Поскольку в католическом аду правосудие было доверено тому же Миносу (он взмахами хвоста назначал грешникам номер круга), есть основания думать, что и в Аиде Одиссей нес заслуженное наказание.
Елисейские поля подробно описаны у Вергилия, и это означает, что они уже существовали во времена Энея. Прародитель римлян попал сюда непосредственно из Аида, Вергилий подчеркивает, что для возвращения в мир живых надо «подняться на землю». Тем не менее эта местность описывается как «радостный край», где «солнце сияет свое, и свои загораются звезды». Это наводит на мысль, что территория полей, равно как и ведущий сюда путь, находятся в особой области пространства и их невозможно описать в рамках евклидовой геометрии (в ранее описанных подземных царствах солнце, как правило, сияет то же самое, что и над землей, оно спускается сюда ночью, а звезд нет совсем). Эней отмечает багряный свет солнца; это дает основания думать, что либо солнце Елисейских полей имеет другой спектр излучения, либо слой атмосферы здесь толще, чем в мире живых, что и ведет к искажению цвета. На последнее намекает и Вергилий: «Здесь над полями высок эфир». Конечно, можно было бы допустить, что блаженная обитель попросту располагалась в другой планетной системе, но это маловероятно. Медное (или железное) небо в те времена находилось, согласно подсчетам, вытекающим из свидетельства Гомера, в ста тысячах километров от Земли; известная грекам вселенная этим небом ограничивалась, и трудно представить себе души, совершающие прорыв за ее пределы.
Вергилий подробно описывает быт и нравы населения Елисейских полей. Умершие пребывают здесь вполне «телесно» и даже «тело себе упражняют». Люди ведут тот же образ жизни, что и до смерти, и имеют возможность заниматься любимым делом:
…Если кто при жизни оружье
И колесницы любил, если кто с особым пристрастьем
Резвых коней разводил, – получает все то же за гробом.
Население преимущественно проводит время в спортивных состязаниях (любимый вид спорта – борьба в палестре), музицировании, пении, плясках и пирах. Существует некое подобие животноводства: «кони вольно пасутся в полях». А вот зодчество, даже самое примитивное, отсутствует полностью. Живущий здесь Мусей (сын знаменитого Орфея) говорит:
Нет обиталищ у нас постоянных: по рощам тенистым
Мы живем; у ручьев, где свежей трава луговая, —
Наши дома…
Уже во времена, непосредственно следующие за Троянской войной, возможно, в связи с тем, что мощный поток вновь прибывших (в том числе вызванный военными действиями) привел к перенаселению загробного мира, здесь появилось новшество: некоторые души отправлялись обратно, в мир живых, с предоставлением нового тела. Подобное, по словам Вергилия, наблюдал Эней на Елисейских полях, на острове, обтекаемом Летой. Этот небольшой лесной остров, заросший густыми кустами, был переполнен огромным количеством душ, ожидающих перерождения и пьющих «летейскую влагу» для того, чтобы уничтожить память о прошлой земной и загробной жизни. Интересно, что души эти принадлежали не только грекам, но различным «племенам и народам». Присутствовавший здесь покойный отец Энея Анхиз так объяснил происходящее:
Душ семена рождены в небесах и огненной силой
Наделены – но их отягчает косное тело…
.............................................
Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкоренилось,
С ними прочно срослось – не остаться надолго не может.
Кару нести потому и должны они все – чтобы мукой
Прошлое зло искупить. Одни, овеваемы ветром,
Будут висеть в пустоте, у других пятно преступленья
Выжжено будет огнем или смыто в пучине бездонной.
Маны любого из нас понесут свое наказанье,
Чтобы немногим затем перейти в простор Элизийский.
Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки, —
Вновь обретет чистоту, от земной избавленный порчи,
Душ изначальный огонь, эфирным дыханьем зажженный.
Времени бег круговой отмерит десять столетий, —
Души тогда к Летейским волнам божество призывает,
Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды
Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться.
Таким образом, судя по всему, в загробном царстве греков наметилось некое подобие описанного выше круговорота сансары. Умершие, пройдя в Аиде очищение муками, некоторое время наслаждались блаженством в Елисейских полях, но потом вновь отправлялись на землю в смертном теле. Употребление Вергилием латинского слова «маны» (души) является случайным анахронизмом и не должно смущать читателя.
Не известно, через кого Эней передал Вергилию, жившему на двенадцать веков позднее, информацию о своем путешествии. Возможно, его записки или устные предания хранились в патрицианском роду Юлиев, потомков Энея; в таком случае они должны были дойти до Октавиана, усыновленного Юлием Цезарем. Став императором, Октавиан Август заказал Вергилию поэму об пращуре римлян Энее; естественно думать, что он передал поэту и соответствующие материалы из семейных архивов.
Но информация о переселении душ просачивалась в мир живых и через другие источники и находила новых и новых последователей.
Одним из первых людей, положивших начало традиции переселения, стал знаменитый певец Орфей. После своего нашумевшего схождения в Аид за Эвридикой Орфей, как известно, довольно скоро погиб (был растерзан вакханками), затем попал в Аид уже на постоянное жительство и воссоединился с женой. Однако эта судьба не удовлетворила мятежную душу музыканта (возможно, еще и потому, что в то время Елисейские поля не были освоены и жители Аида влачили унылое существование). Орфей каким‐то образом выбрался из загробного мира и стал рождаться заново в новых телах, пропагандируя при этом учение метемпсихоза и положив начало мистической школе орфиков. Платон пишет, что в середине четвертого века до н.э. некто Эр, сын Армения, повстречал душу Орфея в месте, где умершим предлагались на выбор новые тела, – в тот раз музыкант выбрал тело лебедя. Он объяснил свое решение тем, что разочаровался в женщинах и не хочет рождаться на свет с их помощью. Интересно, что присутствовавшая тут же душа лебедя избрала человеческий жребий. Вообще говоря, душам положено было перед получением нового тела провести в Аиде тысячу лет, но есть основания думать, что Орфей обошел этот закон, поскольку в предыдущий раз он жил в тринадцатом веке до н.э. (участвовал в походе аргонавтов), а в шестом веке до н.э. школа орфиков уже пользовалась заметным влиянием.
Традиции орфиков продолжили пифагорейцы. Сам Пифагор, родившись впервые от божественного отца Гермеса, сменил несколько человеческих, животных и растительных тел, участвовал в Троянской войне (на стороне троянцев) в лице Эвфорба и лишь в шестом веке до н.э. воплотился в великого философа и математика. В процессе своих перевоплощений ему доводилось навещать Аид, и он видел Гесиода и Гомера, которые, по его словам, претерпевали там немалые страдания за свои россказни о богах. Пифагор (точнее, Эфалид – его первое воплощение) попросил Гермеса сохранить ему память о прошлых жизнях. Пифагорейцы попроще такой привилегией не пользовались, но это не мешало знаменитому Эмпедоклу утверждать:
Был уже некогда отроком я, был и девой когда‐то,
Был и кустом, был и птицей, и рыбой морской бессловесной.
И если поначалу перевоплощения были достоянием избранных, то в четвертом веке до н.э. Платон в своих диалогах познакомил с этой возможностью широкую древнегреческую публику. Опираясь на слова уже упомянутого Эра, который воскрес на двенадцатый день после смерти, лежа на погребальном костре, Платон в «Государстве» подробно описывает сложную процедуру сортировки душ и жеребьевки. Умерев, душа отправляется к некоему «божественному месту», где вершится суд. Здесь имеются две расселины в земле, по одной из них почившие души поднимаются к судилищу, а по другой души, обреченные Аиду, отправляются к месту своего загробного воздаяния. В небесах тоже зияют две расселины аналогичного предназначения. «Устье» Аида, ведущее к судилищу, не выпускает грешников из‐под земли, пока они не наказаны в должной степени. Платон описывает горестную судьбу Ардиея, тирана одного из городов в Памфилии, который рискнул приблизиться к выходу раньше положенного срока, но устье его и ему подобных не принимало и издавало рев, на который сбегались «дикие люди с огненным обличьем». Злосчастного Ардиея с сотоварищами не только немедленно изловили и связали по рукам и ногам, но и «накинули им петлю на шею, повалили наземь, содрали с них кожу и поволокли по бездорожью, по вонзающимся колючкам, причем всем встречным объясняли, за что такая казнь, и говорили, что сбросят этих преступников в Тартар».
Не известно, действительно ли Ардией был низвергнут в Тартар, или это было лишь средством пущего устрашения. Но в конце концов все души: те, чье наказание в Аиде завершилось, равно как и те, чье пребывание на небесах подошло к концу, – собирались возле веретена Ананки, матери Мойр. Здесь в толпу душ выкидывались номерки и перед собравшимися раскладывались «образчики жизней в количестве значительно большем, чем число присутствующих». Несмотря на то что Ананка считается богиней неизбежности, душам был предоставлен достаточно свободный и обширный выбор, предварявшийся объявлением: «Даже для того, кто приступит последним к выбору, имеется здесь приятная жизнь, совсем не плохая, если произвести выбор с умом и жить строго. Кто выбирает вначале, не будь невнимательным, а кто в конце, не отчаивайся!» Выбирать действительно было из чего: Эр видел жребии и пожизненных тиранов («тирания» была лишь формой правления; упомянутый Ардией страдал не за нее, а за убийства родственников), и людей, славных своей родовитостью, красотой и доблестью предков. По-видимому, личную доблесть жребий не предлагал и ее следовало заслужить самостоятельно. Были здесь и жребии животных: льва, лебедя, обезьяны, орла, соловья, – на них нашлись желающие из числа знаменитых героев времен Троянской войны, о которых Эр читал в книгах и которых теперь встретил лично. Путешественник с интересом описывает и встречу с Одиссеем:
«Случайно самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее, где‐то валявшуюся: все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, сразу же избрала себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий».
После окончания жеребьевки души отправлялись на равнину Леты. Эр не сообщил Платону (по крайней мере, Платон об этом умалчивает), где именно расположена равнина, но известно, что здесь царят «жара и страшный зной», а также «нет ни деревьев, ни другой растительности». Несмотря на то что равнина носит имя одной из главных рек загробного мира, протекает здесь малоизвестная и, видимо, небольшая река Амелет (возможно, приток или старица пересохшей Леты), вода которой имеет две интересных особенности: она «не может удержаться ни в каком сосуде» и она дает забвение. Мучимые жаждой души пьют воду, забывают о прежней жизни и в полночь, под грохот землетрясения, отправляются в свои новые тела… Скудные географические сведения Платона не позволяют уверенно привязать его «равнину Леты» к карте земного мира. Но известен тип местности, где она могла бы находиться: это пустыня с высокой сейсмической активностью, пересекаемая, очевидно, немноговодной рекой с лишенной зелени долиной. Этим условиям удовлетворяет, например, пустыня Такла-Макан между горными цепями Кунь-Лун и Тянь-Шань и протекающая через нее река Тарим, долина которой в среднем течении лишена растительности.
О судьбе душ, которые до своего перевоплощения пребывали на небе, тот же Платон достаточно подробно пишет в диалоге «Федр». Всякая душа имеет крылья, но сила и надежность их зависят от достоинств самой души. Лучшие из душ взлетают на «небесный хребет», и вращающийся небесный свод несет их «в круговом движении», поднимая в «Занебесную область». Эту область занимает «бесцветная, без очертаний, неосязаемая сущность», в которой, несмотря на всю ее бесцветность (или сообразно с ней), заключены разнообразные добродетели. Созерцать оное бесцветное совершенство в полном спокойствии и благолепии доступно лишь богам; наиболее достойные смертные сюда хотя и поднимаются, но с немалыми препятствиями и в некотором смятении духа. Что же касается основной массы праведников (грешников отсеяли на суде), то их души, несмотря на все свои достоинства, «жадно стремятся кверху, но это им не под силу, и они носятся по кругу в глубине, топчут друг друга, напирают, пытаясь опередить одна другую. И вот возникает смятение, борьба, от напряжения их бросает в пот… Многие калечатся, у многих часто ломаются крылья». Потерявшая крылья душа «носится, пока не натолкнется на что‐нибудь твердое, – тогда она вселяется туда, получив земное тело» (по‐видимому, вселяясь в плод в утробе матери).
Души, способные на контролируемый спуск, получают возможность выбора. Позднее, в том же «Федре», Платон пишет: «Душа, видевшая всего больше, попадает в плод будущего поклонника мудрости и красоты или человека, преданного Музам и любви; вторая за ней – в плод царя, соблюдающего законы, в человека воинственного или способного управлять; третья – в плод государственного деятеля… Во всех этих призваниях тот, кто проживет, соблюдая справедливости получит лучшую долю, а кто ее нарушит – худшую». О том, как этот процесс согласуется с описанным выше процесом жеребьевки, Платон не рассказывает.
Отдельные римские поселенцы проникали на территорию Аида еще во втором тысячелетии до н.э. Уже упоминавшийся нами Эней, спустившийся в Аид с помощью кумской сивиллы, встретил здесь своего соратника Палинура, а в Елисейских полях – своего отца Анхиза. Но в те далекие времена, когда до основания Рима оставалось еще несколько столетий, и Палинур, и Анхиз, и сам Эней, уже будучи связанными с нарождающейся латинской традицией (напомним, что Анхиз и Эней стали прародителями римлян), еще не успели отойти от троянского вероисповедания, которое, если верить Гомеру, полностью совпадало с греческим.
К тому времени, как был основан Вечный город, римляне, отказавшись от греческого царства мертвых, создать свое собственное толком не сумели. Их души, называемые манами, обитали под землей в неблагоустроенном и малоисследованном царстве, управляемом второстепенным богом Вейовисом. В его владения вел единственный вход, находившийся на римском форуме и заваленный камнем. Трижды в год (24 августа, 6 октября и 8 ноября) его открывали, давая манам возможность погулять по земле.
Манам приносили жертвы, впрочем очень скромные. Овидий пишет в «Фастах»:
Рады они черепкам, увитым скромным веночком,
Горсточке малой зерна, соли крупинке одной,
Хлеба кусочку в вине, лепесткам цветущих фиалок:
Все это брось в черепке посередине дорог.
От земных грехов и подвигов судьба умерших римлян мало зависела, а об их занятиях и образе жизни в загробном мире сведений практически не сохранилось. Правда, особо выдающиеся покойники могли стать «ларами» – божествами-покровителями семьи или даже государства в целом. Разница между манами и ларами мало уловима, их часто путали. Но в целом судьба ларов была, видимо, предпочтительнее: они жили не в темном подземелье, а в специальных шкафчикахларариях, стоявших возле очага. Римляне периодически открывали дверцы шкафчиков, например, чтобы лары могли принять участие в семейном празднике. Для них ставили пищу и питье, а по праздникам жилища ларов украшали цветами. Что же касается покойников особо зловредных либо непогребенных, они могли превратиться в лемуров (ларвов). Им был посвящен праздник Лемурий, который отмечался три ночи: 9, 11 и 13 мая. Лемуров кормили черными бобами и потом изгоняли при помощи грохота медных тазов, которыми ударяли друг о друга. Впрочем, лемуры, как и обычные маны, жили под землей и не слишком часто навещали живых.
Когда римляне обрели силу на земле, такие скромные условия загробной жизни уже не могли удовлетворять жителей Вечного города. С завоеванием Греции Римом во втором веке до нашей эры началась колонизация – как наземной Эллады, так и Аида и Елисейских полей (римляне назвали их Элизиум). Но надо отметить, что в этом случае римляне в полной мере соблюли основной принцип, который они проводили в жизнь в завоеванных провинциях: они строили мосты и дороги, следили за соблюдением порядка, но при этом не вмешивались в религиозную жизнь населения и сохраняли местное самоуправление и существующую систему власти (при подчинении ее метрополии). Все это мы видим в Аиде времен римского владычества. Здесь был наведен определенный порядок, построены дороги и великолепные мосты (многочисленные мосты над Злыми Щелями описывает Данте; правда, к его времени они были частично разрушены землетрясением рубежа 20 – 30-х годов). Царь Аид сохранил свою власть, но подчинялся метрополии. Информация о прокураторе Аида до нас не дошла, есть основания думать, что эта должность была поручена самому Аиду: он принял римское гражданство и римские имена Орк и Диспатер, его жена Персефона стала Прозерпиной.
Обычно римляне облагали свои провинции налогами, и немалыми. Сведений о сборе налогов в Аиде не сохранилось (хотя традиционная въездная пошлина была сохранена). Римляне очень недолго хозяйничали в Аиде. Римская империя рухнула под натиском варваров в пятом веке н.э., но еще в те времена, когда римляне были полновластными владыками в мире живых, их царство мертвых стало заселяться представителями новой религии – христианства. В 313 году император Константин Великий Миланским эдиктом окончательно признал за христианами право на отправление религиозных обрядов, а значит – на заселение Аида (который они считали своим адом после сошествия туда Христа) и рая. В конце четвертого века христианство одержало полную и окончательную победу на всей территории Римской империи как на земле, так и под землей. В Восточной империи это было юридически закреплено стараниями императора Феодосия I, который с 381 по 392 год издал на этот счет целый ряд указов и распорядился о закрытии храмов. Поначалу его рвение распространялось только на восток империи, но в 394‐м власть Феодосия распространилась и на запад. В Риме был потушен священный огонь Весты, эллинский Аид окончательно стал христианским адом, а судьба Елисейских полей остается невыясненной. Возможно, они были стерты с лица Европы ордами варваров в начале пятого века.
