Глава 6. Орды в степях
Разбитые Владимиром Мономахом, находившиеся под постоянной угрозой новых сокрушительных походов (Мстислава и других русских князей) половцы утратили агрессивность и более чем на 30 лет потеряли инициативу в борьбе со своим основным соседом и врагом – Русью.
Прежнее деление на две основные группы (западную и восточную) сохранилось только номинально, скорее как намять о бывших когда-то сильными степных объединениях. Сохранение этой «памяти» обусловливалось, по-видимому, не прекратившимся еще процессом сложения в степях двух различных этносов: куманского и шары-кипчакского (половецкого), которые в XI в., как мы видели, фактически совпадали с политическими объединениями Боняка – Тугоркана и Шарукана – Сугра.
Попытаемся проследить сначала судьбу половецкого этноса в годы, последовавшие за смертью Владимира Мономаха. Восточная группировка пострадала от напора Руси в начале XII в. особенно сильно. Сам Владимир стоял на берегу «Дона» (Донца) и, как образно выразился летописец, «пил золотым шоломом Дон и приемшю землю их всю». Во всяком случае, в донецкую лесостепь после этих ударов половцы уже никогда не подкочевывали.
Однако южнее, в степях на правых притоках Донца (Тор, Сухой Торец и др.), обосновалась, по-видимому, орда, возглавленная сыном Шарукана Сырчаном. Брат Сырчана Атрак (Отрок, как называет его русский летописец) со значительной частью некогда громадного объединения ушел с берегов среднего Донца в более южные области. Не исключено, что именно его воины разбили у Белой Вежи соединенные силы печенегов и торков в 1117 г. Во всяком случае, в 1118 г. несколько половецких орд, находившихся под властью Атрака, расселились в предкавказских степях. Именно в этом году к ним направил послов грузинский царь Давид Строитель, предложивший Атраку переселение его самого и части подчиненных ему подразделений в Грузию (Анчабадзе, 1960, с. 117; Лордкипанидзе, 1974, с. 97). Согласно данным грузинской летописи, с ханом Атраком пришло 40 тыс. половцев, в том числе 5 тыс. отборных бойцов. Грузинские ученые полагают, что в летописи указано только число половецких воинов, вместе же с семьями их было около 230-240 тыс. Цифра эта вполне реальна для всей предкавказской группировки. Там, на обширных кубанских пастбищах, она могла разместиться со всеми своими стадами. В то же время в Грузии на тех землях, которые им предоставил царь Давид, это было бы невозможно без нанесения непоправимых бедствий стране.
Поэтому представляется более вероятным, что Атрак перевел в Грузию через Дарьял (согласно русской летописи – в «Обезы, через Железные ворота») не все 40 тыс. подвластных ему воинов с семьями, а всего 5 тыс. (тех самых – «отборных», наличие которых специально подчеркивает грузинская летопись), т.е. примерно 25-30 тыс. человек. Естественно, что оставшиеся в Предкавказье 35 тыс. воинов, стоявшие «под рукой» Атрака, были неисчерпаемым резервом для грузинского царя во все время пребывания Атрака при его дворе.
Перешедших через Дарьял половцев Давид расселил по южному и восточному пограничью и в Картли, население которой было почти поголовно уничтожено во время нашествий сельджуков. Как и все умные и деятельные правители, Давид использовал вассальных кочевников в борьбе как с внешними врагами – сельджуками, так и с внутренними – грузинскими феодалами, стремившимися к самостоятельности.
Половцы выполняли в Грузии те же обязанности, что и черные клобуки при киевском князе. Атрак стал придворным фаворитом. Его влияние опиралось не только на силу воинов, но и на родственные отношения с царем: он выдал за него свою дочь Гурандухт (Анчабадзе, 1960).
Атрак откочевал с Донца еще при жизни Владимира; когда же этот страшный для степняков князь умер, Сырчан послал об этом весть брату в Грузию. Летопись сохранила поэтический рассказ об этом и последующими затем событиями. Сырчан отправил Атраку своего любимого певца Орева и просил брата вернуться в родные степи: «Воротися, брате, поиде в земле свою». Предполагая, что Атрак может и не захотеть «своей земли», находящейся в непосредственном соседстве с сильным и опасным противником, Сырчан приказал Ореву: «Пои же ему песни половецкие… дай ему поухати зелья именем евшан» (ПСРЛ, II, с. 716). Песни должны были напомнить Атраку о воинской славе, а евшан (вид степной полыни) – запах детства и юности, прошедших в богатых степных донецких просторах. Действительно, Атраку, несмотря на прослушанные песни, не хотелось уезжать от сытой и роскошной жизни при грузинском дворе. Он колебался и отказывался. Тогда только передал ему Орев и траву евшан, понюхав которую Атрак воскликнул: «Луче есть на своей земле костью лечи, нали на чюже славну быти!» Так случилось, что в конце 20-х годов XII в. Атрак вновь подкочевал к берегам Донца. Думается, что он привел назад только свой «курень» – род и некоторое число воинов, не пожелавших расстаться с энергичным и воинственным ханом, способным возглавить грабительский набег как на соседнее русское княжество, так и на близлежащую орду. Тот же факт, что много половцев не последовало за Атраком и осталось в Грузии, подтверждается, в частности, сообщением грузинской летописи о брате «кипчакского царя», находившемся на службе у дочери Давида – царицы Тамары. Это был, несомненно, один из членов семьи (аила) Атрака, скорее всего (судя по возрасту) его сын.
Сырчан ошибся, полагая, что жизнь в степях после смерти Владимира Мономаха будет более спокойной. Известно, что сын Владимира Мстислав «загна половци за Дон и за Волгу, за Яик», т.е. он самым активным образом продолжал политику отца. Политика эта привела к перемещениям кочевий в степи - значительная часть половцев отхлынула от русского пограничья на восток и юг.
Так, под 1146 г. в летописи говорится об орде Ельтукове. В нее бежал Ростислав Ярославич из Рязани от сыновей Юрия Долгорукого – Андрея и Ростислава. Логично предположить, что это была ближайшая от Рязанского княжества орда, располагавшаяся, вероятно, где-то между Доном и Хопром. Далее, в следующем году (1147) в очередной русской междоусобице принимали участие воины из орды Токсобичей, подходившие на помощь к Дедославлю (на верхний Дон), а в 1152 г., поддерживая Юрия Долгорукого, добивавшегося в то время великого киевского стола, они же подошли к городку Ольгову под Курском. Видимо, орда Токсобичей кочевала на землях, наиболее близких к указанным летописью пунктам. Это могли быть степи в междуречье Донца и Дона. Там же у юго-восточного, слабо заселенного русского пограничья находилась еще одна орда, известная летописцу, – Отперлюеве. Вместе с Токсобичами они принимали участие в войне Юрия и ждали князя у Ольгова.
Юрий неоднократно пользовался, очевидно, помощью этих орд, только летописец уже не упоминал в других записях их названия. В 1149 г. Юрий сам направился в глубь степи за помощью. В летописи говорится, что он сначала пошел на вятичей, а оттуда, т.е. с верховий Дона, направился на юг «на Белувежю на старую и стояша у Белывежи месяць». Мы знаем, где находилась старая Белая Вежа, бывший Саркел, – в нижнем течении Дона. В 1117 г. она была оставлена русскими и занята половцами, которые довольно долго использовали этот небольшой степной городок в качестве зимника. При раскопках археологи обнаружили остатки характерных для кочевников глинобитных жилищ в верхнем слое городища, относящемся к XII в. Следует сказать, что далеко не все исследователи считают возможным так реконструировать путь Юрия из вятичей. Многие полагают, что Юрий подошел к Белой Веже, поставленной, видимо, выходцами с Дона на границе Черниговского княжества. Однако тогда непонятно, зачем летописец подчеркнул, что Белая Вежа «старая». Поскольку это был, видимо, зимник, а Юрий подошел к нему летом, ему пришлось ждать воинов этого кочевья, ушедших на летние пастбища. Юрий их так и не дождался и направился на Русь со своими полками, по дороге известив о походе «диких половцев», которые и присоединились к нему в «великом множестве». Для нас эта эскапада Юрия интересна тем, что дает возможность предполагать наличие еще одной группы, вероятно, орды половцев, занимавшей обширные нижнедонские степи вплоть до Приазовья.
Южнее их, по Покубанью, раскинула свои кочевья орда, ушедшая с Атраком. Пользуясь обильными пастбищами, соседством земледельческих народов, с которыми можно было торговать (а при случае и пограбить их), выходом к морскому портовому городу Тмутаракани, половцы этой орды начали быстро богатеть и через одно-два поколения заняли уже не только кубанские степи, но и земли восточнее их – почти до Каспия (Минаева, 1964).
Именно в эти десятилетия первой половины XII в. русские потеряли не только маленький, весьма важный городок – Белую Вежу, поскольку она была русским форпостом в половецких степях, но и контроль над всем Приазовьем и над его «столицей» Тмутараканью. Тмутараканское княжество постепенно превратилось для Руси в «землю незнаемую», как образно назвал ее позже автор «Слова о полку Игореве».
1974). Выше уже говорилось, что самые ранние типы статуй – стеловидные, плоские, со слабой деталировкой фигур или совсем без нее – сосредоточены в основном на среднем Донце, немного в Приазовье (на северном берегу) и на нижнем Донце. Следующая группа статуй характеризуется несколько большей объемностью, непременным выделением головного убора и груди. Мы знаем, что основная масса половецких статуй – вполне реалистические фигуры с множеством разных подробностей в одежде, прическе и, главное, с прекрасно «проработанными» лицами. Естественно предположить, что в развитии от плоских стел к этим выразительным произведениям степного искусства была какая-то промежуточная ступень. Она и представлена, видимо, «объемными», несколько примитивными скульптурами второй группы. Очевидно, эти статуи появились в степях несколько позже первых и могут быть датированы примерно первой половиной XII в. Картографирование этого вида статуй дало весьма интересные и значимые результаты. Они, помимо территорий, на которых выявлены ранние типы статуй, встречаются на нижнем Дону и в Предкавказье (а это подтверждает данные летописи).
К сожалению, почти не сохранилось каменных изваяний (всех групп) в донских степях, на которых мы предположительно разместили орды Ельтукове, Токсобичей и Отперлюеве. Поэтому мы не можем подтвердить археологически нахождение там этих орд или вообще половцев первой половины XII в. Зато статуи «промежуточной» группы в довольно большом количестве обнаружены на левобережье среднего Днепра.
Очевидно, это означает, что одна или несколько небольших орд или даже куреней половцев (шары-кипчаков), возможно, непосредственно после разгрома их крайних западных орд Мономахом откочевали на юго-запад во владения куманской группировки. Поскольку никакой вражды между ними не было, а в конце XI в. Боняк и Шарукан заключили даже военный союз, перекочевка, видимо, на свободные (не занятые никем) пастбища не вызвала никакого сопротивления. Во всяком случае, всегда внимательные к степным делам русские летописцы ни разу не зафиксировали внутренние крупные столкновения между ордами. Под 1152 г. летописец писал уже о всей Половецкой земле, «что же их межи Волгою и Днепром». Эти крайние рубежи половецких кочевок соответствуют распространению половецких каменных статуй «промежуточного» вида и более ранним записям летописцев. О том, что на Руси очень четко представляли размещение собственно половцев, свидетельствует запись, сделанная летописцем под 1140 г.: «…прииде Половецькая земля и князи половецьстии на мир… к Малотину» (ПСРЛ, II, с. 308). Малотин находился в Переяславском княжестве; ясно, что половцы приходили сюда не с правого берега Днепра, а из среднеднепровского левобережья. Поскольку говорится о всей Половецкой земле, вероятно, к приднепровцам присоединились донецкие и даже нижнедонские половецкие «князи».
Такова была сложившаяся в земле шары-кипчаков обстановка в 20-50-х годах XII в.
От Днепра на запад до Дуная степи были заняты кочевьями куманов. Русские летописцы предпочитали пользоваться единым наименованием, данным на Руси своим южным соседям, так как отлично понимали, что оба крыла мало отличаются друг от друга и, главное, представляют для Руси равную опасность. Надо сказать, что западные авторы тоже не делали различия при упоминании о половцах, только называли их всех куманами. Характерно, что в середине XII в. знаменитый арабский географ ал-Идриси (Рыбаков, 1980), рассказывая о Юго-Восточной Европе, разделил степи между Белой и Черной Куманиями. Зная о каких-то различиях двух группировок, он дал им также одно этническое название – куманы. Что касается других восточных авторов, то все они называли степи от Дуная до Урала кипчакскими, не отмечая внутреннее членение кипчаков на разные намечающиеся этносы. Не исключено, что, чем дольше жили половцы в восточноевропейских степях, тем больше стирались различия, наметившиеся там в XI в.
В записях XII в. неоднократно упоминалась в летописи орда Бурчевичей. Представляется вероятным, что территория, занятая этой ордой, может быть локализована на речке Волчьей – притоке Самары (левом притоке Днепра), поскольку название орды происходит скорее всего от тюркского bori – волк (бурчевичи – волки). В этой связи интересен поэтический рассказ, помещенный в русской летописи под 1097 г., о волхвовании хана Боняка перед битвой на Вягре: «…и яко бысть полунощи и встав Боняк и отъеха от рати и поча волчьски выти» (ПСРЛ, II, с. 245). Так хан – жрец культа волка-покровителя – испрашивал удачи у волков, которые, ответив ему, предсказали и обеспечили будущую победу. Боняк уверенно сообщил о ней, вернувшись в стан, своему союзнику князю Давыду. Очевидно, хан Боняк, ждущий покровительства волков, и орда, имеющая личным тотетом волка, отчего и получила свое имя, связаны между собой: хан был главой этой орды. Как известно, соединение функций гражданских и культовых в руках одного человека характерно для периода перехода к классовому обществу, в данном случае от военной демократии к раннему феодализму.
В период, рассматриваемый нами в этой главе, Боняк был уже пожилым человеком: по самым скромным подсчетам, ему было в 20-х годах XII в. не менее 40-50 лет. Возглавленное им объединение рухнуло и разделилось на несколько довольно крупных орд. Одной из них была орда Бурчевичей, ханом которой он продолжал оставаться. Несмотря на то что орда эта крепко засела на левобережье Днепра, несмотря на влившиеся в нее курени половцев (шары-кипчаков), ее военная сила постепенно хирела синхронно со старением хана. Даже сын Боняка Севенч ушел из отцовской орды в «дикие половцы». Боняк прожил очень длинную жизнь. Сообщение о его гибели помещено в летописи только под 1167 г. – хану было тогда примерно 90-95 лет. К тому времени орда настолько ослабела, что потерпела поражение от удара удельного князька Черниговского княжества Олега Святославича, отправившегося в степь с малой дружиной за полоном и добычей. «Великий» хан умер, и только после его смерти началось медленное гражданское и военное возрождение орды. В конце XII в., как мы увидим ниже, многие ее ханы были известны на Руси, в мирных и союзнических отношениях с ордой были заинтересованы как русские киевские князья, так и половецкие ханы – главы соседних объединений.
Уже в XI в. вполне определилось местопребывание лукоморских половцев. Они были разбиты в первом большом походе русских в степь в 1103 г. Однако, судя по тому, что во второй половине XII в. Лукоморцы начинают играть весьма заметную роль в жизни степи, полностью эта орда уничтожена не была. К тому же находки каменных статуй «промежуточной» группы в районе предполагаемого расположения основного массива Лукоморцев на речке Молочной, впадающей в Азовское море, также свидетельствуют в пользу того, что жизнь здесь не замирала и в первой половине XII в. Правда, довольно длительное время орда, как и орда Боняка, оставалась безвестной. Она не принимала участия в военных действиях, и на нее – ослабленную и разбитую на аилы – не имело смысла ходить в походы (взять с разоренных аилов было нечего). Однако постепенно мирное существование приводило к экономическому укреплению входивших в орду куреней и аилов. И это, в свою очередь, привело к увеличению ее военного потенциала.
На западных от Приднепровья землях, помимо орды «диких половцев», о которой мы говорили в предыдущей главе, где-то в степях бассейна Буга локализовалась крупная куманская орда. Под 1159 г., видимо, именно об этой орде писал летописец. Русский приднестровский князь Иван Берладник, заключив военный союз с половцами (естественно, с ближайшей к нему ордой), ходил на «подунайские земли», взял там «товара много» и затем, по словам летописца, «пакостяше» галицким рыбакам, подойдя к галицким городам Кучелмину и Ушице. Однако он не разрешил половцам взять и ограбить эти городки, и обиженные кочевники отошли от него: «…разгневашеся половци, ехашаот Ивана» (ПСРЛ, II, с. 497).
Второе сообщение под этим же годом также, видимо, касается этой орды. В нем даются немногочисленные, но весьма любопытные сведения. Во-первых, указываются размеры орды - 20 тыс. человек. Во-вторых, в тот год во главе ее стоял хан Башкорд. В-третьих, он назван отчимом вщижского князька Мстислава Владимировича, «бе бо мати его бежала в половци и шла за него (Башкорда. – С. Я.)» (ПСРЛ, II, с. 501). Летописец специально подчеркивает, что мать бежала в степь, т.е. второй раз вышла замуж «самоволкой». Это было нарушение установившихся за прошедшие сто лет отношений Руси с кочевниками. Русские князья никогда не отдавали своих дочерей замуж за ханов, хотя сами часто женились на знатных половчанках. В данном случае безотказно действовал неписаный закон средневековья: в тех случаях, когда кочевые правители стояли во главе сильных государственных объединений, владетели соседних оседлых государств не только брали из степи жен, но и отправляли своих дочерей и сестер в жены степному властителю, подчеркивая этим свое равноправие с ним. Можно безошибочно судить о степени влиятельности кочевого объединения по тому, брали ли жен из него или вообще не роднились с ним и, что особенно существенно, отдавали ли в него своих родственниц. Так, не известно ни одного случая браков русских князей с дочерьми вассальных черных клобуков, переяславских торков или черниговских коуев. С «дикими половцами» и со всеми остальными половецкими ордами русские князья охотно роднились. Начиная со Святополка, взявшего за себя дочь Тугоркана в 1094 г., браки с половчанками стали, по-видимому, частым явлением среди русской знати и особенно князей, которым постоянно нужны были союзники и наемники в войнах. Характерно, что Святополк женился на дочери половецкого хана после сокрушительного поражения, которое он потерпел от будущего тестя. Несмотря на то что в момент женитьбы русский князь был слабее, он не отдавал в степь свою дочь или сестру, а, наоборот, брал из степи девушку. Этот акт был официальным признанием кочевых соседей в качестве достаточно самостоятельной и влиятельной «организации». Однако в целом сила и международный вес половецких ханов были значительно меньше, и ни один из них за все время пребывания в южнорусских степях половецких орд и объединений так и не смог получить в жены русскую княжну. Вот потому-то уникальная история матери Мстислава Владимировича и нашла отражение в летописной записи.
Интересно, что хан Башкорд вовсе не считал себя обязанным помогать своему «сыну», перейдя на сторону Изяслава, воевавшего в тот год с Мстиславом Владимировичем, а также с Владимиром и Ярославом, которые стремились выгнать его с киевского стола. В то же время и Мстислав не жаловал своего степного «родича». Когда половцы вслед за Изяславом отступили от осажденного Белгорода к Юрьеву, русские князья (в том числе и Мстислав) послали за ними в погоню берендеев «и много их изоимаша берендичи и гюргевичи и ино их во Рси истопе» (ПСРЛ, II, с. 502). Очевидно, «самовольное» родство не признавалось ни в степи, ни в русских княжествах.
Западнее Буга отдельные степные районы Подунавья начали также осваиваться половцами-куманами (Голубовский, 1889). Есть сведения, что первая группа, или «волна», куманов осела в 90-х годах XI в. на реке Прай. Еще одна группировка кочевала в Добрудже. Вероятно, именно на них посылал Изяслав свои полки в 1153 г. на реку Сирет. Возможно, что половцы частично уже утвердились и на южном берегу Дуная. После смерти византийского императора Алексея Комнина (1118 г.), бывшего отважным воином и хитрым политиком, умевшим держать «варваров», с которыми приходилось сталкиваться, под своим контролем, половцы вторглись в Болгарию и заняли долину вокруг городка Видина, а в 1122 г. они разрушили город Гарван (древнюю Диногетию), также находившийся на левом берегу Дуная. В середине XII в. Оттон Фризенгентский писал, что половцы кочуют вместе с печенегами в Подунавье на востоке от Венгрии, за Трансильванией. Тогда же появилось в источниках упоминание об одном из нижнедунайских бродов, названном Куманским. Все это свидетельствует об активном освоении куманами придунайских долин и пастбищ. В конце XII в. русский летописец вполне определенно называл эту группировку Подунайцами (запись 1190 г.).
Какие же черты характеризуют половецкое общество, внутреннюю и внешнюю политику половцев в первой половине XII в.?
Прежде всего это очевидное разделение половецкого и куманского объединений на разрозненные самостоятельные орды. Каждая орда имела определенную территорию кочевания. Во главе орды стоял правящий род – курень, в котором выделялась семья (аил, кош) главного хана. Наибольшим влиянием и властью, как правило, в степях пользовались и при жизни, и даже после смерти наиболее сильные и деятельные в военном деле ханы – военные предводители. Однако в годы, о которых рассказывается в данной главе, у половцев нет выдающихся ханов-воителей. Во всяком случае, их не называют летописцы, повествующие о событиях, происходивших в южных русских княжествах и в степи. Так, с 20-х по 60-е гг. в летописных записях фигурируют всего три половецких хана: Селук (1128 г.), Боняк (1140 г.) и Башкорд (1159 г.). Рассказ о Сырчане и Атраке помещен в летописи много позже – в записи 1201 г.
Отсутствие имен конкретных лиц вовсе не означает, что русские князья совершенно не общались со степью. Наоборот, общение было постоянным и весьма активным. Только характер его полностью изменился. На Руси в те десятилетия начались разъединяющие ее междоусобицы. Они особенно усилились после смерти Владимира Мономаха: столкновения двух «лагерей» – Мономаховичей и Ольговичей – стали фактически ежегодными. При этом первые обычно привлекали для борьбы «своих поганых», т.е. черных клобуков, а Ольговичи – половцев, продолжая начатую еще Олегом Гориславичем жестокую политическую игру, в которой от половецких набегов страдали подданные не только чужих, но и своих княжеств. Половцы обычно не разбирали, кого грабить: попав с разрешения князя на русские земли, они в качестве компенсации за помощь увозили все, что попадалось им в руки, и ежегодно угоняли сотни и тысячи пленных. Кроме того, в качестве «помощников» являлись порой не только воины той или другой орды, но и вся орда полностью: женщины, дети, старики, рабы, стада. Именно в таком составе, например, пришел на русскую землю хан Башкорд, упомянутый нами выше (он привел с собой весь наличный состав орды – 20 тыс.). Такая «помощь» была особенно обременительной, так как стада начисто вытаптывали и уничтожали посевы.
Поскольку, как говорилось, междоусобные склоки велись постоянно, то и военная добыча половцам поступала регулярно. А это, естественно, способствовало укреплению экономической базы половецких орд.
Уже в 1128 г. Всеволод Ольгович для борьбы с сыновьями Мономаха Мстиславом и Ярополком просил помощи у хана Селука, который не замедлил прийти с семью тысячами воинов к черниговской границе (за городок Вырь). Правда, в том году дело кончилось, видимо, благополучно для русских людей, поскольку половцы, не получив повторного приглашения от Ольговича, «бежаша усвояси» (ПСРЛ, II, с. 291).
Много трагичнее развернулись события в 1135 г. в междоусобице Ярополка, ставшего в 1133 г. киевским князем, с тем же Всеволодом Ольговичем. Всеволод позвал на помощь своих братьев и половцев и повел их прежде всего на Переяславское княжество (родовую вотчину Мономаховичей), «воююче села и городы», «люди емлюще, а другие секуще» (ПСРЛ, II, с. 296). Так дошли они почти до Киева, взяли и зажгли Городец, расположенный на левом берегу Десны примерно в 10-15 км от стольного города.
В следующем году эти же Ольговичи с половцами зимой (29 декабря) перешли по льду на правый берег Днепра у Треполя, т.е. обошли стороной черноклобуцкое Поросье, и направились на Красн, Василев, Белгород. Далее они прошли по окраинам Киева к Вышгороду, обстреляв через Лыбедь киевлян. Ярополк поспешил заключить мир с Ольговичами, выполнив все их требования. Киевское княжество было основательно разорено, окрестности всех перечисленных городков ограблены и сожжены.
Прошло всего два года, и вновь «приведе Всеволод Ольгович половце» (в 1139 г.). На этот раз пострадало переяславское пограничье – Посулье, в котором были взяты Прилук и несколько менее крупных городов. Ярополк также собрал для отражения большую рать, в числе которой было 30 тыс. берендеев. Черниговцы заставили Всеволода прекратить войну, сказав ему: «Ты надеешися бежати в половце, а волость свою погубиши» (ПСРЛ, II, с. 301).
В 1140 г. Всеволоду Ольговичу все-таки удалось сесть на киевский стол. На некоторое время прекратились и приглашения половцев для укрощения непокорных князей.
В удельной склоке 1142 г. Всеволод Ольгович воспользовался как полновластный киевский князь силами вассальных печенегов, не привлекая половецких воинов, а в 1146 г. в походе на Галич он использовал только «диких половцев». В 1146 г. Всеволод умер. Киевляне не желали, чтобы власть над городом прочно (наследственно) перешла в руки Ольговичей, и пригласили править собою Изяслава Мстиславича. В предыдущей главе мы говорили, что Изяслав победил с помощью черных клобуков. Однако Святослав Ольгович не захотел подчиниться Изяславу и просил своих «уев» (половецких дядей по матери) помочь ему в борьбе против Изяслава. Те прислали 300 воинов. Немного ниже в летописи поясняется, что «уи» были «дикими половцами» Тюпраком и Камосой Осолуковичами (Селуковичами). В 1147 г. те же родственники выслали навстречу Святославу уже не воинов, а 60 аилов (чадей), т.е. опять-таки примерно 300 воинов, но вместе с семьями. Во главе их стоял Василий Половчин. «Прашаем здоровья твоего, а коли ны велишь к собе со силою прити?» – осведомлялись дядья через Василия (ПСРЛ, II, с. 341). Позже они присоединились к Святославу, который призвал еще и других половцев – Токсобичей, возглавить которых он приказал своим, очевидно, нерусским дружинникам Судимиру Кучебичу и Горепе. Появление на Руси людей с тюркскими именами и, наоборот, в степи с русскими христианскими именами свидетельствует о непрерывных связях этих двух миров: родственных, служебных, дипломатических. Причем эти связи устанавливались не столько на самом высоком государственном (княжеском) уровне, сколько у рядовых дружинников и простых горожан и смердов. Однако как бы ни были близки между собой два соседних народа, князья, нуждавшиеся в военной поддержке, звали на Русь половцев обычно для грабежей и поджогов. Так, в 1147 году большие соединения Святослава прошли Посемье к Вырю и обратились к выревцам с требованием сдачи городка, а иначе «дамы вы половцем на полон», – пригрозил Святослав (ПСРЛ, II, с. 356). Вырь все-таки взять не удалось, но соседний Попаш был разграблен. Несмотря на частичный успех, половцы, услышав, что Изяслав с братьями и черными клобуками идет на них, бросили своего союзника и в «ту же ночь» ушли в степь. На этом фактически поход и закончился.
После этого с 1148-го по 1154 г. в борьбу за киевский стол вступает Юрий Долгорукий, ежегодно привлекавший половецкие отряды в свои войска. Например, «Гюрги же ста в Гуричева и пусти половци к Чернигову воевать, половцем же, пришедъшим к городу, много полона взяша и Семынь пожгоша…» (ПСРЛ, II, с. 456). И так, как мы видели, было всегда.
Половцы (ханы и рядовые) отнюдь не склонны были жертвовать жизнью за союзника, не заботящегося о своей земле, своих подданных и позволяющего их грабить.
Следует сказать, что в случае опасности (а иногда и ложной тревоги) половцы легко оставляли своего союзника: «…половци… ни по стреле пустивше, побегоша…» (ПСРЛ, II, с. 438). Так случилось в 1151 г. в битве, где явно начал побеждать Изяслав. В том бою при отступлении было взято в плен много половецких «князей», многие из них погибли. Однако имена этих «князей» или даже некоторых, наиболее крупных из них летописец не считает нужным упомянуть. Степные властители в те годы не выделялись своими военными подвигами и не привлекали внимания современников. Это были скорее «хозяйственники», участвовавшие в походах на русские земли не для славы или иных, более высоких политических соображений, а прежде всего для обогащения своего лично и своей орды (или рода).
Впрочем, нельзя сказать, что половцы вовсе избегали самостоятельно нападать на русское пограничье. В мае 1126 г., обрадовавшись смерти Владимира Мономаха, они буквально хлынули на Переяславское княжество, обошли Переяславль и осадили Баруч. Основной целью их был захват пленных, в частности переяславских торков. Однако, услышав о приближении Ярополка, они отступили в Посулье, там были настигнуты русскими, которые «часть их избита, а часть их истопе в реке». Этот разгром, по-видимому, показал половцам, что сражаться «на равных» они с русскими полками не могут. Почти четверть столетия о самостоятельных походах половцев на Русь летописец не упоминает. И только под 1153 г. появилась запись о том, что половцы «пакостехуть тогда по Суде», а под 1155 г. «придоша половци и воеваша Поросье». Этот набег отразили берендеи, возглавленные молодым княжичем Василько Юрьевичем – сыном Юрия Долгорукого, сидевшего тогда на киевском столе. Следует подчеркнуть, что оба набега были организованы уже в конце эпохи «замирения»: половцы начали активно пробовать свои силы.
Характерно, что не стремились в те десятилетия половцы и к заключению миров и брачных контрактов (династических браков), которые нередко фиксировались летописью в предыдущий период. Половцы предпочитали быть военными наемниками русских князей, разорявших в междоусобьях собственные княжества. Это было много выгоднее, поскольку самое главное для степняков было восстановление пошатнувшейся экономики, а на русских землях они находили скот, пополнявший их стада, рабов для домашних работ и продажи, хлеб и разнообразные предметы ремесленного производства. Беспрепятственный грабеж был чрезвычайно выгоден половцам.
Орды в глубине приднепровско-донских степей крепли и богатели. Отдельные небольшие набеги русских в степь, носившие не политический, а, как и набеги половцев, чисто экономический характер, не мешали общему заметному подъему экономики в степях. Поэтому с 60-х годов взаимоотношение сил на политической арене стало вновь меняться в пользу степняков. Начинался новый период их истории, отличающийся от прошедшего как внутренней стабилизацией, так и усилением политической значимости новых половецких объединений.