Речь Посполитая теряет свои земли
На первом этапе казацкой войны Москва занимала выжидательную позицию, не решаясь ссориться с Речью Посполитой. Но весной 1651 года она любезно предоставляет свою территорию для прохода казацких войск на земли Великого княжества Литовского. Подвоевода смоленский в письме сообщает о нападении крупного казацкого отряда на Рославль:
«Рославль занят врагами 16 июня, ночью с четверга на пятницу. Неприятельский отряд состоит из 7000 человек, при них семь пушек. Все они имеют прекрасных лошадей и сами одеты в белые свитки. Они прошли через московские пределы и в Брянске приводили в порядок свои сотни и окончательно снаряжались. Первое известие об них получено было, когда они отправили вперед разъезды для собирания провианта. Мосты для переправ в московской земле они сами себе строили с царского разрешения. Как я уже писал о том вашей милости, они получили царскую грамоту к пограничным воеводам, разрешавшую пропустить их еще на русского Николая (9 мая)».
Проигранные Хмельницким в середине 1651 года битвы заставили Москву действовать более решительно. Ведь казацкая война без посторонней помощи была обречена на поражение. Наконец 1 октября 1653 года Москва перешла Рубикон: Земский собор постановил «гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское с городами их и землями» принять под свою высокую руку русского государя. 8 января 1654 года Переяславская рада единодушно высказалась за вхождение Украины в состав России: «Чтоб мы вовеки все едино были». Это событие автоматически означало, что началась очередная война России с Речью Посполитой.
Первый удар пришелся на Великое княжество Литовское. В 1654 году московские войска заняли восточные земли княжества – с крупнейшими городами: Полоцком, Витебском, Могилевом.
Смоленск, как обычно (кто бы ни приходил его брать на протяжении всей истории), оказывал долгое и упорное сопротивление. Город держался более двух месяцев в полном окружении, – когда русские войска ушли на сотни верст в глубь Литвы. Царь Алексей Михайлович в послании сестрам описал пример фанатизма его защитников: «Наши ратные люди зело храбро приступали и на башню и на стену взошли, и бой был великий; и по грехам под башню польские люди подкатили порох, и наши ратные люди сошли со стены многие, а иных порохом опалило; литовских людей убито больше двухсот человек, а наших ратных людей убито с триста человек да ранено с тысячу».
В конце концов часть стены была разрушена, и смоленский гарнизон сдался. Смоленской шляхте и мещанам был предоставлен выбор: либо выехать в Литву, либо присягнуть на верность московскому государю.
Царь Алексей Михайлович приказывал не обижать жителей завоеванных земель, надеясь в их лице обрести преданных союзников и верных подданных. Но казаки, недавно слезно молившие царя взять их под свою власть, перечеркнули его добрые намерения.
Сохранилась так называемая «Реляция об ужасном разрушении города Люблина», написанная очевидцем взятия города в 1656 году отрядами русского воеводы Петра Потемкина и предводителя казаков Данилы Выговского.
Горожане, оценив соотношение сил, подняли белый флаг, надеясь на милостивое обхождение. Но их надежды не оправдались. Завоевателей интересовали прежде всего материальные ценности; особенно досталось еврейскому предместью. 16 октября была подожжена синагога («в которой находилось бесчисленное множество евреев»), и вскоре все предместье охватил огонь. «Нельзя было без жалости смотреть вниз на еврейский город, – сочувствует немецкий хронист. – Произведенное мучительство, вследствие этого вой, ужасный постоянный пожар (который продолжался более шести дней) произошли, совершенно невзирая на то, что уже подчинились. Кто им попадался живым в предместье, за все время до последнего часа их ухода, они или немедленно убивали, или, по меньшей мере, снимали одежды и затем продавали за бесценок, пару сапог за кусок табаку».
Закончив с евреями, казаки и солдаты Потемкина принялись за монастыри. «В монастырь Св. Бригитты бежало много людей, которые долго защищались, но так как не явилось подмоги, то, наконец, все были перебиты и нашли одну могилу… Некоторых монахинь они убили, некоторых увели, некоторых продали. Точно так же было у бернардинцев обоего пола, только что тут не так много было убито; церкви у всех, также у кармелитов обоего пола, очень попорчены и разорены, только что здесь никто не был убит, а также не было найдено никаких сокровищ…» «Они так хорошо умели обходиться с огнем и мечом, что самый лучший палач должен бы пойти еще к ним в науку», – описывает завоевателей люблинский немец.
Летом 1655 года пали Ковно, Гродно и литовская столица – Вильно. Казалось бы, мечта о собирании всех русских земель под властью московского государя воплотилась. «Но, – пишет С. М. Соловьев, – в то время как Алексей Михайлович считал несомненным, что все завоевания его останутся за ним, и называл себя всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцем, литовским, волынским и подольским, явился ему опасный соперник…» Этим же летом в конфликт вмешалась третья сторона. Шведский король Карл Х, воспользовавшись бедственным положением Речи Посполитой, захватил большую часть Польши вместе с Варшавой и Краковом. Король Ян-Казимир укрылся в Силезии – так недавний властитель крупнейшего государства в Европе остался обладателем небольшого куска земли.
Не отчаивался лишь гетман литовский Януш Радзивилл. Сам протестант, он нашел общий язык с протестантом Карлом Х – шведский король пообещал отвоевать Великое княжество Литовское у русского царя.
Тут же стал настойчиво просить Москву помириться с Польшей австрийский император. Посол Аллегретти объявил: император желает, «чтоб укротилось кровопролитие между царским величеством и королем польским, и оружие их обратилось бы на общих христианских неприятелей, на бусурман. Всякой войне бывает конец – мир, а к миру приводят посредники, и если царское величество не изволит заключить мир с польским королем посредством цесарского величества, а потом заключит мир посредством другого какого‐нибудь государя, то цесарскому величеству будет это бесчестье». Австрийскому императору не хотелось иметь соседом вместо слабой Польши русского царя или энергичного шведского короля.
Ссориться со всей Европой у Москвы не имелось ни желания, ни сил. Русские послы долго и упорно искали польского короля; когда нашли, объявили условия мира своего царя: все захваченные города Великого княжества Литовского отходят к Москве, король оплачивает Москве военные издержки. В ответ поляки выдвинули свои условия: царь возвращает королю все завоеванное и оплачивает причиненный войной ущерб.
Постепенно у русского царя созрел новый план: овладеть уже завоеванной территорией на вполне законных основаниях, так, чтобы не смогли предъявить претензий иноземные государи, зорко следившие за событиями в Восточной Европе. Его озвучил полякам царский посол Одоевский:
«Государь ваш в совершенных летах, а наследников у него нет: так пусть Речь Посполитая по совету с королем пришлет к нашему великому государю послов с избранием его, великого государя, и писать его избранным Короны Польской великим государем, потому что Великое княжество Литовское под царскою рукой утвердилось; а великий государь хочет вас держать в своей большой милости и вольностей ваших нарушить ничем не велит». Поляки дипломатично ответили: «Это дело великое: скоро ответу дать нельзя».
Русское предложение вынесли на сейм. Представители духовенства сразу же заявили, что не согласятся на избрание царя, если тот не перейдет из православия в католицизм. Сенаторы пошли еще дальше: они нашли двадцать одну причину, по которым Алексей Михайлович и его сын не могли занять трон Речи Посполитой. Значит, было не обойтись без очередной войны.
Первыми в 1658 году начали боевые действия литовцы. Начали не очень удачно – в плен попал гетман Гонсевский. Тем не менее – хотя и медленно – русские теряли в Литве одну позицию за другой.
Тем временем у Речи Посполитой появилась «пятая колонна» на территории Московии. Верхушка украинского казачества решила, что под властью Польши ей будет вольготнее, чем под владычеством русского самодержца. Царившая в Польше магнатско-шляхетская свобода прельстила Ивана Выговского – гетмана, захватившего власть в Малороссии после смерти Богдана Хмельницкого. В сентябре 1658 года Выговской заключает в Гадяче договор о переходе малороссийского казачества под власть короля – постановление Переяславской рады аннулировалось.
России пришлось вести войну на несколько фронтов – это истощало людские и материальные ресурсы. К тому же ошибки военачальников приводили к жестоким поражениям. Летом 1659 года царские воеводы князья Семен Пожарский и Семен Львов были разгромлены казаками и татарами под Конотопом. Князья попали в плен: Пожарскому немедленно отрубили голову, Львов умер в неволе спустя две недели. «Цвет московской конницы, совершившей счастливые походы 54‐го и 55‐го годов, сгиб в один день; пленных досталось победителям тысяч пять; несчастных вывели на открытое место и резали как баранов: так уговорились между собою союзники – хан крымский и гетман Войска Запорожского! – сокрушается С. М. Соловьев. – Никогда после того царь московский не был уже в состоянии вывести в поле такого сильного ополчения».
Осенью 1661 года воеводы Хованский и Ордын-Нащокин потерпели страшнейшее поражение от литовцев при Кушликах. Из 20‐тысячного московского войска удалось спастись не более тысячи воинам, которые укрылись в Полоцке вместе с Хованским и раненым Ордын-Нащокиным. Литовцы, если верить их сведениям, потеряли всего около сорока человек убитыми.
Русские сдали Гродно и Могилев, затем настал черед Вильно. «В этой столице Литвы сидел воеводою стольник князь Данила Мышецкий только с 78 солдатами, – рассказывает С. М. Соловьев. – Сам король осадил Вильну и отправил к Мышецкому литовского канцлера Паца и подканцлера Нарушевича с требованием сдачи, обещая для воеводы и всех ратных людей свободный выход к московским границам с казною и со всем имением. Мышецкий отвечал, что сдаст город, если король позволит ему распродать весь хлеб и соль и даст ему под его пожитки 300 подвод. Король не согласился на распродажу хлеба и соли и обещал дать воеводе только 30 подвод. Тогда Мышецкий объявил, что хотя все помрут, а города не сдадут. Король велел своему войску готовиться к приступу… Но солдаты… схватили воеводу, сковали и выдали королю. Когда его привели к Яну-Казимиру, то он не поклонился: король, видя его гордость, не захотел с ним говорить сам, а выслал канцлера Паца спросить его, какого он хочет милосердия?! “Никакого милосердия от короля не требую, а желаю себе казни”, – отвечал Мышецкий. Его желание было исполнено; перед казнью читали сказку, что Мышецкого казнят не за то, что он был добрый кавалер и государю своему служил верно, города не сдал и мужественно защищался, но за то, что он был большой тиран, много людей невинно покарал и, на части рассекши, из пушек ими стрелял, иных на кол сажал, беременных женщин на крюках за ребра вешал, и они, вися на крюках, рождали младенцев». В 1663 году король Ян-Казимир предпринял грандиозный поход на Московию; то была последняя попытка Речи Посполитой уничтожить извечного соперника.
Армия шла через земли Украины; подобный маршрут имел целью убедить казаков держаться польской стороны. Неожиданно коронное войско застряло под городом Глуховом – расположенным на границе Украины и Московии. Небольшой городок упорно не хотел сдаваться; разозленный король бросил на штурм все свое войско.
«Я не думаю, чтобы когда‐либо войска показали столько образцов доблести, как поляки в этот день в их способах атаки и московиты в своей прекрасной обороне», – рассказывает участник событий француз Антуан Грамон. Защита города была великолепно продумана. «Мы встретились с прекрасною баррикадой позади ворот, с заряженной картечью пушкой, которая била вдоль насыпи, а мушкетный огонь был так ужасен и так верно направлен, что менее чем через полчаса тут были убиты на месте 500 человек, а остальные настолько потеряли боеспособность, что нужно было помышлять об отступлении», – описывает француз участок, на котором он сражался.
Войско Речи Посполитой потеряло около 4000 солдат, более 200 офицеров и отступило. Через восемь дней король повторил штурм, соревнуясь с непокорным городом в упрямстве. Под городскую стену подложили две мины огромной мощности. В образовавшиеся от взрывов бреши устремились поляки. Дальнейшие события описаны Граммоном:
«Уже некоторое число поляков и немецких офицеров вошло в город, отрубив головы всем защитникам брешей, и наши знамена подняты на вершине, – и мы одно время с полным основанием были уверены, что дело кончено.
Но вскоре мы испытали обратное. Губернатор (Дворецкий), бывший человеком, пользовавшимся выдающейся репутацией среди московитов, явившись со всем своим гарнизоном, в один момент отбросил вошедших в город людей и опрокинул их с высоты пролома вниз, а затем, с трудно передаваемой стойкостью овладев брешью, открыл по нашим людям такой убийственный огонь и перебил их такое количество, что пришлось податься и уступить превосходству неприятельского огня, не прекращавшегося нисколько, несмотря на наши восемнадцать пушек, стрелявших беспрерывно по брешам.
Наши потери в людях, по меньшей мере, были такими же, как и в первом деле. И, так как полки оказались сильно ослабленными и оставалось мало офицеров для командования, осада Глухова была снята к великому сожалению Его Польского Величества и всей нации».
После огромных потерь под стенами небольшого городка король не рискнул углубиться на земли Московии. Татарам, бывшим в войске Яна-Казимира, надоели медлительность и отсутствие настоящего дела; они пришли за добычей и ушли за ней на свой страх и риск. Союзникам короля повезло; они вернулись с двадцатью тысячами пленников разного возраста.
«Вот приблизительно употребление из пленных, которое они сделали до момента своего отъезда, – рассказывает Антуан Граммон. – Они перерезали горло всем старикам свыше шестидесяти лет, по возрасту неспособным к работе. Сорокалетние сохранены для галер, молодые мальчики – для их наслаждений, девушки и женщины – для продолжения их рода и продажи затем. Раздел пленных между ними был произведен поровну, и они бросали жребий при различиях возраста, чтобы никто не имел права жаловаться, что ему достались существа старые вместо молодых. К их чести я могу сказать, что они не были скупы в своей добыче, и их крайняя вежливость предлагала ее в пользование всем, кто к ним заходил». И далее француз рассказывает любопытную историю: «Из-за этого однажды случилось довольно забавное происшествие, которого здесь нельзя обойти молчанием. Духовник короля, иезуит по своему званию, случайно вошел в дом татарских офицеров, предполагая, что это дом одного из его друзей (ибо мы все перемешались), и увидел дюжину татар, которые один за другим занимались ухаживанием, немного преувеличенно свободным, за очень красивою черкашенкой, которая находилась в их комнате. При этом грязном зрелище иезуит чуть не упал навзничь и обратился к защите крестного знамения. Знавшие, что он королевский духовник, татары вообразили, что честь и обычаи их нации обязывают их задержать доброго отца и поделиться с ним своею общею любовницей (так как он, видимо, вошел в комнату для того, чтобы воспользоваться ею). Каждый из них хватал его за руки и хотел ему в этом услужить. Но, так как вкусы иезуита не подходили к этому сорту наслаждений, он со всей силы начал кричать на помощь – спасите! Несколько польских офицеров, находившихся случайно неподалеку от дома, прибежали на шум и, узнав от татар, в чем дело, извлекли преподобного отца из этой досадной интриги, так что он не мог упрекнуть себя в нарушении устава своего ордена, который с такою строгостью запрещает сношения с женщинами».
Взяв добычу, предводители татар явились к Яну-Казимиру «проститься и сказали ему, что срок их договора с ним истек и они не могут долее оставаться в армии».
После отделения татарской орды король думал уже не о завоеваниях и новых битвах, а лишь о том, как бы уйти с вражеской территории с минимальными потерями.
Отступление по труднопроходимым местам дорого обошлось полякам. Армия – по обычаю – ужасно голодала; по словам Граммона, «наступил такой сильный голод, что в течение двух дней я видел, как не было хлеба на столе у короля». К Могилеву, как пишет француз, «полки в 800 – 900 человек пришли самое большое в составе 60 или 80, и в истории истекших веков нет ничего, что можно бы было сравнить с состоянием такого разгрома. Было потеряно более 40 000 коней, вместе с легкой кавалерией и обозом, и без преувеличения – три четверти армии. Что касается меня лично, то из бывших у меня шести повозок и шести коней осталась только одна татарская лошадь, которую я нагрузил бочонком водки. Вот какова была развязка кампании короля Польши, в которую он вступил с могущественной армией в 130 000 человек».
После неудачного похода у Яна-Казимира пропало желание выяснять отношения с Россией силой оружия, у Москвы тоже не имелось средств продолжать войну. Но уступать территории не желала ни одна сторона, и переговоры о мире затянулись на годы.
Лишь 30 января 1667 года было заключено Андрусовское перемирие на тринадцать с половиной лет. К России отошли Смоленск и Левобережная Украина. Киев, расположенный на правом берегу Днепра, оставался по договору под управлением Москвы два года – до 5 апреля 1669 года. Однако древняя столица Руси сохранилась за Россией и после истечения обусловленного договором срока.
С. М. Соловьев отметил судьбоносную черту, которую провело Андрусовское перемирие под отношениями Речи Посполитой и России:
«Это перемирие с первого взгляда могло назваться очень ненадежным: Киев был уступлен Москве только на два года, а между тем легко было видеть, что Москве он очень дорог, что Москва употребит все усилия оставить его за собою. Но к удивлению, война не возобновлялась до второй половины XVIII века, и Андрусовское перемирие перешло в вечный мир с сохранением всех своих условий. Напрасно поляки утешали себя мыслию, что на их отчизну во второй половине XVII века послано такое же испытание, какое было послано на Москву в начале века, и что Польша выйдет из него так же счастливо, как и Москва: для Польши с 1654 года начинается продолжительная, почти полуторавековая агония, условленная внутренним ослаблением, распадением; в 1667 году великая борьба между Россиею и Польшею оканчивается. С этих пор влияние России на Польшу усиливается постепенно без всякой борьбы, вследствие только постепенного усиления России и равномерного внутреннего ослабления Польши…»
В 1668 году король Ян-Казимир ввиду слабости здоровья отказался от престола. Избрание нового короля было, как всегда, делом утомительным, потребовавшим много времени. В числе претендентов были: французский герцог Конде; Филипп-Вильгельм – пфальцграф Нейбургский; Карл V – герцог Лотарингский; российский царевич Федор – отец обещал ему в приданое миллион талеров, 20 тысяч войска и возвращение Киева; желала польского престола и шведская королева Кристина.
Широчайший выбор поставил поляков в тупик. Было предложение даже избрать короля с помощью своеобразной рулетки: написать на карточках имена кандидатов и бросить в церковную чашу.
В конце концов сложилось так, что в 1669 году королем Речи Посполитой был избран Михаил Вишневецкий – сын Иеремии Вишневецкого. Обязан он был этим, пожалуй, славе знаменитого отца. Михаил был не глуп, говорил на многих языках – кроме польского и русского, знал латынь, итальянский, немецкий, французский, турецкий и татарский. Но при этом младший Вишневецкий был не на своем месте. Доброму по натуре Михаилу не передались ни воинственность, ни организаторские способности отца – управление государством было явно не его призванием.
Слабовольный король не пользовался уважением подданных и членов своей семьи; его жена – эрцгерцогиня Элеонора Австрийская – с легкостью приняла участие в заговоре, имевшем целью лишить Михаила престола, поставив лишь то условие, что она станет супругой нового короля – Карла Лотарингского. Последний кандидат не понравился энергичному гетману Яну Собескому, от которого в польской внутренней политике зависело очень многое, и было решено передать польскую корону вместе с королевой Элеонорой герцогу Карлу Лонгевильскому. Но этому избраннику магнатов не повезло – он погиб в июне 1672 года во время переправы через Рейн в Голландии, так и не доехав до Польши. И Михаил продолжил свое бесславное правление.
Вскоре полякам стало не до интриг вокруг трона. Весной 1672 года турецкое войско численностью более чем 300 000 воинов перешло Дунай. Поляки мужественно сражались: на берегах Буга польско-казацкий отряд числом не более 6000 человек нанес поражение передовому отряду 40‐тысячной армии татар. Но локальный успех не мог предотвратить общей беды.
На милость победителя был вынужден сдаться Каменец– Подольский – южный оплот Речи Посполитой. «Янычары сменили гарнизон; жителям оставлены три церкви: одна русским, одна католикам и одна армянам; соборная церковь обращена в мечеть; со всех церквей сломали кресты, свесили колокола; часть знатных шляхтянок забрали на султана, часть – на визиря, часть – на пашей. Магомет IV с торжеством въехал в покоренный город и прямо направился в главную мечеть – бывшую соборную церковь: там перед ним обрезали восьмилетнего христианского мальчика» (С. М. Соловьев).
Король пожелал участвовать в походе, назначенном отвоевать потерянные на юге владения, однако это мероприятие оказалось столь же несчастным для Михаила, как и все его правление. Он заболел, вернулся во Львов, где и скончался в ноябре 1673 года.
Неверие в то, что Речь Посполитая может остановить турецкую агрессию, привело к тому, что в Литве все больше людей стало клониться к союзу с Москвой. Польше нужен был успех, чтобы избежать больших неприятностей. И его доставил великий маршал и коронный гетман Ян Собеский. На второй день после кончины Михаила он одержал блестящую победу под Хотином: в двухчасовой битве 50 000 поляков разгромили 80‐тысячную армию турок и татар.
Ян Собеский стяжал всенародную любовь как избавитель от турецкого ига, и трудно было представить, что кто‐то другой теперь займет опустевший трон Речи Посполитой.
Тем временем турки, получив отпор от поляков, принялись за владения Австрийской империи. В июле 1683 года 200‐тысячная армия великого визиря Кара-Мустафы осадила Вену; император и его двор бежали из обреченного города. Папский нуций Паллавичини и посол австрийского императора граф Вильчек умоляли Яна Собеского: «Государь, спаси Вену и христианство!» Прежде чем оказать помощь Австрии, Яну Собескому пришлось сломить сопротивление собственных сенаторов, многие из которых откровенно радовались беде соседа. Но король понимал, что если не остановить турок, то за Веной наступит очередь Кракова.
Шесть недель руководивший обороной Вены граф Штаремберг отбивал приступы бесчисленной орды, и его отчаянное упорство было вознаграждено. Как пишет С. М. Соловьев, «к Вене подошло 84 000 христианского войска: 27 000 австрийцев под начальством герцога лотарингского, 11 400 саксонцев под начальством курфюрста Иоганна Георга, 11 300 баварцев с курфюрстом своим Максом Эммануилом, 800 франконцев под начальством князя Валденского и 26 000 поляков под начальством самого короля Яна Собеского. Собеский принял начальство над всем соединенным войском, 12 сентября ударил на турок и одержал над ними блистательную победу: оставивши весь свой богатый стан в добычу победителям, Кара-Мустафа убежал к Раабу. Собеский преследовал неприятеля и вторично поразил его под Парканами».
Вернувшийся в столицу император Леопольд долго думал, как ему приветствовать польского короля. С одной стороны, он радовался, что Вена избавилась от смертельной опасности; с другой стороны, печалился, что столица обязана своим избавлением чужому государю. Свидание монархов произошло на расстоянии полторы мили от Вены. Едва Леопольд произнес первые слова благодарности, над которыми столько думал, взвешивая каждое слово, как Ян Собеский ответил: «Мне приятно, что брату моему я мог оказать сию малую услугу».
Впрочем, польский король не был Дон Кихотом. Он видел церкви Каменец-Подольского, обращенные в мечети, он понимал, сколь опасен враг, и целенаправленно боролся против турецкой угрозы. Во многом стараниями польского короля был образован направленный против турок Священный союз в составе Речи Посполитой, Австрии и Венеции. В 1684 году начались переговоры о присоединении к союзу с Москвой. Ради победы над турками воинственный Ян Собеский был готов договариваться с давнишним соперником, и в 1686 году между двумя государствами был заключен вечный мир, согласно которому Польша уступала Киев. Со слезами на глазах польский король скрепил присягой договор.
«Доброта сердца его была неистощима: он не помнил обид, прощал врагов своих, а друзей любил искренно, постоянно», – так характеризует польского монарха историк Георг Бандке. В то же время король беспощадно подавлял литовский сепаратизм, который рос как на дрожжах. В 1685 году состоялся последний литовский сейм в Слониме; в том же году в Литве был закрыт монетный двор, и с тех пор монету чеканили только с гербом Речи Посполитой.
Яну Собескому приходилось противостоять всему миру: турецкой агрессии, интригам французского и австрийского дворов, своеволию собственных подданных и, наконец, непомерному корыстолюбию и властолюбию собственной жены. Как всегда, государственной казны не хватало на содержание войска, и король щедро жертвовал на дело войны собственные средства. На зимние квартиры войско располагалось в королевских имениях.
Последние три года жизни король, по словам польского историка, «страдал подагрою, водяною и каменною болезнью и чахоткою». Умер последний король-герой Речи Посполитой в июле 1696 года – к радости своих многочисленных врагов.
