Часть вторая.
Самобытность уклада жизни и начало обновления России XVI–XVII веков 

В результате правления Ивана III на востоке Европе возникло огромное единое Российское государство, все города и земли которого подчинялись великому Московскому князю. Население России составляло 9 миллионов человек.

Иван Васильевич умер в 1505 году, и его место занял сын Василий. Родившийся за год до падения монголо-татарского ига, в 1479 году, Василий III, вступивший на престол в октябре 1505 года и княживший до 1533 года, продолжил дело своего отца по «собиранию» русских земель. В 1510 году к Московскому государству был присоединен Псков, в 1514 году — Смоленск, в 1521 году — Рязань. Этим в основном Василий III завершил объединение русских земель.

В память воссоединения с Россией Смоленской земли в 1514 году был основан Новодевичий монастырь в Москве, свидетель многих исторических событий: пострижения в монахини Ирины, бездетной жены царя Федора Ивановича; венчания на царство Бориса Годунова в 1598 году; заточения в 1689–1704 годах царевны Софьи, сестры Петра I. Под его стенами 22 августа 1612 года ополчение Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского дало польско-шведским интервентам решающее сражение.

К началу XVI века достиг зрелости процесс формирования русской народности. Стало распространяться название «Россия». При этом в России кроме русских жили украинцы, белорусы, карелы, саамы (лопь), вепсы (весь), ненцы (самоядь), коми (чудь заволоцкая), ханты, манси (югра), татары, башкиры, удмурты (вотяки), марийцы (черемисы), чуваши, морды, кумыки, ногайцы, кабардинцы и некоторые другие этнические группы.

Великий Московский князь Василий III очень хотел детей. Однако его жена Соломонида Сабурова за их двадцатилетний брак так и не смогла никого родить. Тогда князь, руководствуясь принципом «смоковница, не приносящая плода, должна быть выброшена из сада», жену заточил в монастырь, а сам женился во второй раз, на дочери литовского дворянина Елене Глинской.

Распространенная легенда утверждает, что Соломонида тайно родила сына — наследника престола. Чтобы его не убили, она разлучилась с ним, передав ребенка близким людям. Впоследствии сын Соломониды, сводный брат Ивана Грозного, стал якобы знаменитым разбойником Кудеяром. В устном народном творчестве Кудеяр — легендарный персонаж русского фольклора — стал символом защитника обездоленных, грозы для всех притеснителей.

Женитьба на Елене Глинской свидетельствовала не только о желании иметь наследника, который мог бы претендовать и на польско-литовскую корону, но и о стремлении улучшить отношения с Западной Европой. Эта женщина интересна хотя бы тем, что она, подверженная всяким новомодным европейским веяниям, уговорила мужа… сбрить бороду. Это произошло задолго — за 150 лет — до рождения Петра Первого, который, как мы знаем, вел с бородами решительную борьбу. Но московский князь ходил без бороды один во всем царстве — при явном недовольстве со стороны Церкви, которая его всячески увещевала.

Свадьба Василия III и Елены Глинской состоялась в 1526 году, а долгожданный наследник престола, Иван, впоследствии царь Иван IV, прозванный Грозным, появился на свет только в 1530 году, когда его отцу, Василию III, было уже за пятьдесят. За три года, пока Елена не могла забеременеть, Василий пережил немало беспокойства. Надежда была разве что на предсказание юродивого Домитиана, который объявил Елене, что она будет матерью сына «широкого ума», и действительно, 25 августа 1530 года у великокняжеской четы наконец родился сын, названный затем Иваном. Пишут, что в ту самую минуту земля и небо сотрясались от неслыханных громовых ударов. Но это было воспринято как добрый знак. Все города Руси отправили в Москву посланцев с поздравлениями. После рождения сына царь прожил совсем недолго. Он умер в 1534 году, и власть перешла к Елене Глинской.

Еще при жизни Василия III остро встала задача укрепления позиций Москвы как первопрестольного града.

Москва разрасталась, окружая себя посадами, и в конце концов только часть города оказалась под защитой кремлевской стены, сооруженной при Иване III. Самые богатые посадские кварталы находились со стороны Фроловских (Спасских) ворот. Именно это «торговое чрево» столицы решили защитить от нападения врагов новыми укреплениями. Приземистые башни и стены Китай-города возводили под руководством итальянца Петрока Малого.

Вскоре после смерти мужа великая княгиня Елена, во исполнение планов Василия III, приказывает обнести посад рвом и земляным валом «по тому месту, где мыслил ставить великий князь Василий Иванович». «Нарекоша граду имя Китай», — лаконически сообщает летопись. В 1535 году по инициативе той же княгини Елены позади Китайгородского рва и вала стала сооружаться каменная стена.

Эта вторая московская крепость, окончательно завершенная к 1538 году, воздвигалась на добровольные пожертвования москвичей; внесла свои собственные средства и княгиня Елена.

О названии «Китай-город» спорят до сих пор. Большинство исследователей склоняется к тому, что оно происходит от древнерусского слова «кита», означавшего плетенную из хвороста или соломы веревку; от него берет свое начало рязанское словцо «китай» — прозвище торговцев.

В том же 1535 году Елена Глинская провела денежную реформу, после которой на монетах достоинством в одну сотую рубля вместо изображения великого князя с мечом в руке стали чеканить его изображение с копьем, в связи с чем новые деньги прозвали копейными, или копейками.

Елене Глинской удалось осуществить многое из задуманного мужем. Это было время большого строительства на Руси. Но безоблачным ее правление назвать нельзя. Будучи европейских нравов и воспитания, Елена Глинская не пользовалась симпатиями ни у бояр, ни у духовенства, ни у простого народа. Двор был полон интриг, Елену не раз пытались отравить. В апреле 1538 года она, молодая, казалось бы, полная сил женщина, внезапно скончалась. Исследование ее останков, проведенное в XX веке, установило повышенное содержание в них ртути, однако нельзя утверждать наверняка, что причиной смерти Елены Глинской стало отравление.

Иван IV Грозный стал великим князем в трехлетнем возрасте. Его правление оказалось самым длительным в российской истории — более пятидесяти лет.

В январе 1547 года по ритуалу, задуманному митрополитом Московским Макарием, семнадцатилетний великий князь Иван венчался на царство. Чин венчания происходил в Успенском соборе Кремля в присутствии дворцовой знати и иностранных послов.

Принятие московским князем царского титула означало оформление де-юре новой роли России в мировой политике. Царский титул позволял занять существенно иную позицию в дипломатических сношениях с Западной Европой. Великокняжеский титул переводили как «принц» или «великий герцог». Титул же «царь» в этой иерархии стоял наравне с титулом «император». Кроме того, царский титул подчеркивал неограниченность власти правителя внутри государства.

В феврале 1547 года по инициативе митрополита Макария был созван церковный собор, канонизировавший большое число местных святых, что идеологически подчеркивало величие Российской державы.

Как мы уже знаем, Иван IV рано осиротел, потеряв трех лет от роду отца, а семи — мать. Он рос в обстановке боярских смут, был рано втянут в борьбу придворных группировок за власть. В повседневной жизни его забывали накормить, плохо одевали… Как отмечает выдающийся русский историк В.О. Ключевский, ощущение сиротства, брошенности, одиночества не покидало его всю жизнь. Сильнейшими чувствами, владевшими Иваном IV, были страх и подозрительность — и они сочетались с возрастающей, по мере взросления, властностью.

В двенадцатилетнем возрасте Иван IV пережил сильный испуг. В ночь на 3 января 1542 года князья Шуйские выступили против князей Вельских, фактически управлявших государством. Вооруженные, во главе своей челяди и преданных войск, они ворвались во дворец, подняли Ивана с постели, заставили встать на колени и молиться. На глазах насмерть перепуганного мальчика, не вняв его отчаянным мольбам, Шуйские схватили престарелого митрополита Иоасафа, сторонника Вельских, пытавшегося спрятаться в великокняжеском дворце, били, бесчестили его, а затем отправили в ссылку.

Дикие сцены боярских своеволий, обиды, оскорбления дорогой для него памяти родителей наложили неизгладимый отпечаток на нервного и крайне впечатлительного ребенка, породили в душе его страшную, жгучую ненависть к боярам. Уже на следующий год эта ненависть вырвалась наружу: тринадцатилетний Иван IV самолично вмешался в борьбу придворных, приказав псарям убить князя Андрея Шуйского. «С тех пор, — записал летописец, — начали бояре от государя страх иметь».

«Мы все привязаны к воротам своего детства», — заметил как-то известный австрийский врач и психолог Альфред Адлер. Именно детство во многом объясняет характер Ивана IV, с юных лет обреченного стать Грозным.

Спустя три недели после венчания на царство, 3 февраля, Иван IV женился. Его женой стала Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева; она не считалась ровней Ивану, что вызвало неудовольствие и ропот бояр. В царском дворце, как передают современники, она «оставалась верной скромной жизни и древним обычаям благочестия».

Легенда, дошедшая до нас, так передает предысторию женитьбы молодого царя. 16 ноября 1546 года князья и дети боярские услышали царский приказ: «Когда к вам эта грамота придет и у некоторых из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр…» И вот будто бы из толпы собранных красавиц Иван Васильевич выбрал Анастасию Захарьину-Юрьеву. Есть, впрочем, и другая версия, что выбор был сделан заранее. Существует рассказ, что как-то Анастасия Захарьина в сопровождении мамки направлялась в церковь и вдруг на нее налетел верховой. От страха девушка упала в обморок. Иван в это время возвращался с охоты. Он увидел Анастасию и воскликнул: «Господи, и где это на Руси родится такая красота!»

Известно, что и сам жених был хорош собою. До нас дошло, что царь был приятен лицом, велик ростом, имел широкие плечи, крепкие мышцы, широкую грудь, прекрасные волосы, длинные усы, римский нос, серые светлые глаза, небольшие, но проницательные и исполненные огня.

Сохранился «Чиновный свадебный список» бракосочетания царя. В него входит Опись шкатулы с драгоценностями царицы Анастасии Романовны: «Шкатула писана красками желтою, а по ней полосы черны, по сторонам окована. А в той шкатуле 3 скриночки да на верху в похоронке чепи золотые плоские, кресты, зарукавье, 2 пера жемчюжные с каменьи и з жемчюги велики, серги розными образцы цветки с каменьи розными, поясы золотые и жемчюжные, жемчюги которые из дому, образцы золотые, чепи золотые и иное чего, не можно вспомнити, потому что списки тому там же в шкатуле. В той же шкотуле коруна с каменьи различными и з жемчюги. Волосник с окатным жемчюги и с резным каменьем…»

Иван IV любил свою первую жену особенно нежной любовью. В письмах к Курбскому и своим приближенным он говорил, что прожил с Анастасией любовно тринадцать с половиной лет и жил бы счастливо дальше, но «вражиим наветом и злых людей чародейством и отравами царицу Анастасию извели». Во время похорон царя вели за гробом под руки, он стонал и рвался, митрополит пытался напомнить ему о твердости христианина, но тщетно…

«Со смертью Анастасии Иоанн лишился не только супруги, но и добродетелей», — замечает Карамзин. Жена как бы унесла с собою в могилу лучшие порывы души Ивана. Вокруг царя образовалась пустота, и он «весь отдался своим природным страстям».

Тринадцать лет счастливой жизни с Анастасией были отмечены активной созидательной деятельностью Иоанна IV — и это несмотря на череду тяжелейших ситуаций. Счастливый в личной жизни царя 1547 год ознаменовался тремя страшными пожарами, принесшими неисчислимые бедствия жителям Москвы. И как следствие их вспыхнуло грозное народное восстание, в котором был зверски убит дядя царя — Юрий Васильевич Глинский.

Дабы противостоять этим несчастьям, Иоанн IV собрал вокруг себя молодых единомышленников. Так возникло правительство, названное Курбским, тогдашним другом царя, Избранной радой. Она включала в себя главу Челобитного приказа Алексея Адашева, протопопа Благовещенского собора и автора «Домостроя» Сильвестра, воеводу Дмитрия Курлятова и других. Была создана система приказов — органов центрального управления России.

В 1549 году был впервые созван Земский «собор примирения», на котором царь выступил с яркой речью. Собор принял решение о составлении нового Судебника, который и был утвержден в 1550 году. Тогда же начались военные реформы. Был определен единый порядок прохождения воинской службы: «по отечеству» (по происхождению) и «по прибору» (по набору). Службу «по отечеству» проходили дворяне и боярские дети (так называлось сословие, состоявшее из мелких феодалов на службе князей и бояр).

Служба регулировалась изданным в 1556 году «Уложением о службе», она переходила по наследству и начиналась с пятнадцати лет. До этого возраста дворянин считался недорослем и мог жить под родительским крылом.

Из числа служилых людей «по прибору» формировалось стрелецкое войско, из него создавалась личная охрана царя.

В 1552 году была создана Дворовая тетрадь — список государева двора (около 4 тысяч человек, из которых назначались высшие должностные лица государства: городские воеводы, дипломаты и др.).

Царская власть, заинтересованная в поддержке духовенства, не могла остаться в стороне от назревших церковных преобразований. По инициативе царя и митрополита в январе — мае 1551 года прошел собор Русской церкви, получивший название «Стоглавый» по количеству глав сборника, в который были сведены его решения.

Этот сборник содержит большой материал, характеризующий жизнь Русской церкви середины XVI века. В нем, в частности, записано: «…попы и церковные причетники в церкви всегда пьяни и без страха стоят и бранятся, и всякие речи неподобные всегда исходят из уст их, и миряне, зря на их бесчиние, гибнут, также творят…» Собор решил усилить контроль за поведением духовенства через вновь созданный институт протопопов. В частности, обращалось внимание на то, чтобы священники и дьяконы «не брани-лися и не сквернословили бы и пияными бы в церковь и во святый алтарь не входили, и до кровопролития не билися бы».

Собор унифицировал общерусский пантеон святых, ввел единый культ и обряды, установил общие правила — каноны — для церковной живописи. Было заявлено о высоком моральном значении Церкви, пастырском служении священников; собор выступил против распутства, пьянства и бродяжничества монахов. На Церковь возлагалось устройство школ для мирян.

Правление Ивана Грозного вызывает противоречивые оценки. Результатом его пребывания на престоле явилось оформление централизованного Российского государства — царства, равного великим империям прошлого. Оно приобрело в XVI веке широкий международный авторитет, возымело мощный бюрократический и военный аппарат, который возглавлял лично «Всея России самодержец».

При этом фигура самого Ивана IV, необузданного тирана, во многих его проявлениях вызывает тяжелое отвращение. Хотя, вполне возможно, появление именно такой личности на российском престоле можно считать закономерным. Примерно в это же время — эпоху становления в Европе единых национальных государств — властвовали Генрих VIII в Англии и Филипп II в Испании, которые по проявленной ими жестокости встают с один ряд с Иваном.

Надо сказать и то, что, как отмечают историки, Иван IV был человеком не только жестоким и развратным, но и весьма суеверным. Он то предавался самым постыдным оргиям, то, надев монашескую рясу, устраивал со своими опричниками полные ханжества торжественные богомолья, словно надеялся замолить совершенные грехи.

Как и Генрих VIII, он был женат несколько раз: после Анастасии Романовны женился на черкешенке Марии, потом имел еще четыре жены. Вот как, например, происходил выбор Марфы Собакиной, второй по счету. Царевна выбиралась из огромного числа русских девушек, доставленных «без утайки» со всех концов Московского государства. Иван IV из 2000 девиц выбрал сначала 25, потом 12 и, наконец, одну — Марфу, дочь купца из Новгорода.

От седьмой жены, Марии Нагой, у него был сын — царевич Димитрий. Он родился 19 октября 1583 года. Как раз в это время Иван Грозный вздумал жениться на 50-летней Елизавете, английской королеве, дочери упомянутого Генриха VIII.

К Елизавете, между прочим, сватался и испанский король Филипп II, в прошлом муж ее предшественницы на английском престоле Марии Тюдор, известной как Кровавая, поскольку ее правление ознаменовалось многочисленными казнями. Впрочем, королева, которая чувствовала в своей груди «сердце короля», предпочла, дабы не делить ни с кем власть, сохранить безбрачие и вошла в историю под прозвищем Королева-Девственница.

Но за все надо платить. Елизавета заплатила за неделимость королевской власти отсутствием наследников. И по иронии судьбы корона после ее смерти перешла к сыну той, которую она казнила, — Марии Стюарт.

Иван Грозный направил к английской королеве сватов с роскошными подарками, среди которых были знаменитые русские меха. В ответ владычица Британии подарила русскому царю царя зверей — львов. Символичность такого жеста очевидна.

Львов «для устрашения и потехи» грозный Иван велел держать во рву у кремлевских стен. Жители Русского царства, москвичи тогда впервые увидели этих грозных животных, про которых до того лишь слыхали да знали по геральдическим знакам. Что случилось дальше с этими львами — история умалчивает.

Порывистый, необузданный характер Ивана, его привычка пускать в дело окованный железом посох стали причиной трагедии. Заспорив со своим старшим, любимым сыном, на которого он возлагал все свои надежды, Иван ударил сына посохом, удар оказался смертельным.

Не доверяя княжеско-боярской аристократии, Иван IV стал больше опираться на служилых людей — дворян. Дворяне (они же помещики) были заинтересованы в укреплении власти царя, который предоставлял им поместья и должности.

Русское купечество в это время включало помимо гостей (ведших заморскую торговлю) торговых людей гостиной и суконной сотен. Последние набирались из состоятельных крестьян и жителей посадов, обретая одновременно права на торговую деятельность в пределах Русского государства, а также на посреднические операции с иностранными купцами. Со своей стороны гости в отличие от купцов, входящих в «сотни», имели право на владение земельной собственностью наравне с военно-служилыми людьми.

Пытаясь укрепить свое положение, Иван Грозный в 1565–1572 годах для борьбы с боярским своеволием создал опричников — только ему послушное войско. В сущности, это был полк личных телохранителей и порученцев Ивана Грозного, которые даже внешне отличались от иных служилых людей. Тут уместно отметить, что для опричников Иван Грозный впервые в России сделал попытку ввести специальную униформу.

В числе противников репрессивной системы, которую выстраивал Иван Грозный, оказался митрополит Московский Филипп (в миру Федор Колычев; 1507–1569). В своих многочисленных посланиях он призывал царя прекратить насилие над народом. Иван Грозный не обращал внимания на эти призывы, их автора-строптивца презрительно именовал Филькой, а его письма — Филькиными грамотами (откуда, кстати, и пошло это выражение).

Закончились споры митрополита и царя трагически. Однажды, когда царь и опричники пришли в храм в монашеских одеждах, митрополит Филипп не дал им благословения, сказав при всем народе: «Ни в делах, ни в одежде я не узнаю царя. Злые дела совершаются царским именем, невинная кровь кричит к Богу!» Царь же устроил так, что митрополит по приговору церковного суда был лишен сана. Опричники ворвались в алтарь, сорвали с него облаченье, с бранью и побоями отвезли в монастырь и там заковали в цепи.

Через год Филиппа по приказу царя задушил его любимый опричник Малюта Скуратов. В 1652 году Филипп был канонизирован Русской церковью.

Вместе с опричниками грозный царь ввел и опричнину (от слова «опричь» — кроме); в нее вошли земли, принадлежавшие только царю, и среди них оказались крупнейшие российские города (или части городов) и волости. В сущности, это была часть государства с особым управлением, выделенная для содержания царского двора и самих опричников. Так, известный сегодня район Москвы Арбат тоже попал в состав опричной, то есть личной, территории царя Ивана Грозного.

Остававшаяся после опричнины территория называлась земщиной, где опричники могли по любому подозрению расправляться с теми, чье имущество им казалось слишком богатым для их владельцев.

Опричники ездили на вороных конях и носили черные кафтаны. К седлу их были привязаны собачьи головы и метлы, это означало, что они выметают измену и грызут врагов государевых.

С этой целью им были даны практически неограниченные полномочия. В России наступили темные времена опричного террора, от которого не мог укрыться никто. Оградить себя от обвинений в измене можно было, только вручив опричнику круглую сумму, что сделать, естественно, мог не каждый. Кровь лилась рекой.

Бояр, обвиненных в измене, по старой русской традиции (так обычно поступали с ворами), одевали в вывороченную одежду и в таком шутовском виде вели к ответу. Усугублялось издевательство тем, что несчастных усаживали в таком виде, для большего позора, на коня лицом к хвосту и возили по всему городу, под свист и улюлюканье уличной толпы. Отсюда и появились у нас выражения «задом наперед» и «шиворот-навыворот» (шиворотом назывался расшитый воротник богатой боярской одежды).

Сам царь, как бы не желая иметь ничего общего с этими безобразиями, совсем уехал из Москвы и поселился в Александровской слободе, которую народ прозвал «Неволей».

Несмотря на такое нелестное название, слобода процветала и быстро превратилась в настоящий город. Государь жил в обширных палатах, обнесенных валом со рвом. Вокруг стояли каменные лавки, дома и церкви. Жизнь била ключом. Однако сам Иван и 300 самых близких ему опричников вели на первый взгляд затворническую, монастырскую жизнь.

В полночь все вставали с постели и шли на первую церковную службу. В 4 часа снова собирались в церкви на заутреню, длившуюся до 7 часов. В 8 начиналась обедня. Обед подавался в 12 часов в общей трапезной. Перед обедом царь читал что-нибудь из Священного Писания. Остатки трапезы отдавались бедным, как в приличных монастырях. Но после обеда маскарад заканчивался. Опричники скидывали с себя рясы, которые были надеты прямо на шитые золотом кафтаны с собольей опушкой, и начиналось веселье. Все собирались на пир.

Во время торжественных трапез («столов») Ивану Грозному, как, впрочем, и ряду его предшественников на престоле — великих князей, — прислуживали стольники. Это был дворцовый, затем придворный чин в Русском государстве XIII–XVIII веков. По росписи чинов XVII века стольники занимали пятое место после бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков.

Как правило, пиры не обходились без музыки и песен. Часто приглашались певцы-сказители. Иногда народным рассказчикам отводилась специфическая роль. Богатые любили засыпать под их сказки. У Ивана Грозного было три таких «штатных» сказочника, которые по очереди усыпляли его.

Пирующих царя и его приближенных развлекали шуты, которых на Руси называли дураками. Со всего российского захолустья в Александровскую слободу собирали скоморохов, фокусников и медвежатников. Медведей заставляли представлять смешные сцены или просто натравливали на людей. Царь особенно любил выпускать медведей на мирную толпу, гулявшую в праздничные дни в окрестностях слободы.

Случилось однажды в Александровской слободе и совершенно необычное развлечение. Холоп боярина Лупатова Никита сделал большие деревянные крылья и, прыгая с высоты, не разбивался, а плавно опускался на землю. Царь затребовал холопа к себе, и тот совершил свой изумительный полет в его присутствии. Но ничем хорошим для него это не кончилось. Вмешалось духовенство, потребовавшее наказать холопа за то, что вмешивается дела Божий, ибо, как написано в сохранившемся документе, «человек не птица, крыльев не имеет… кто же приставит себе крылья деревянные, то это не Божье дело, а от нечистой силы». За дружбу с нечистой силой бедняга поплатился головой. А злостную его «выдумку» постановили сжечь.

Опричнина просуществовала семь лет, с 1565 по 1572 год, приведя к большему недовольству в разных слоях общества, к разорению значительной части страны и бегству населения на окраины. Но и после объявления об отмене опричнины в ослабленном виде она все-таки продолжала существовать вплоть до смерти Ивана Грозного.

Для России тех лет вообще были характерны переселения больших масс народа.

Серьезное значение имел перевод еще при Василии III в 1514 году на жительство в Москву большой группы богатых смоленских купцов, образовавших здесь особый разряд «смольнян», занимавший в деловой иерархии Москвы второе место после гостей.

Еще до Ивана Грозного, после присоединения в 1510 году к Московскому государству Пскова, оттуда также был произведен свод, то есть переселение, людей в Москву. Эти переселенцы образовали свой квартал «псковичей» в районе Сретенки. В 1518 году ими была поставлена церковь Введения, которая и сделалась религиозным центром их поселения.

Иван Грозный знал, что новгородцы и псковитяне не любят его и настороженно относятся к царским указам. Восприятие новгородцами Москвы характеризует следующий эпизод. После битвы в 1471 году, в которой новгородцы были разбиты Иваном III, жена новгородского посадника Марфа Борецкая вышла навстречу боярам, возвращавшимся с битвы, со словами: «Надеюсь, оба моих сына погибли…»

Ничего не изменилось в отношениях между Москвой и Новгородом и при Иване Грозном. Постоянно боясь новгородского мятежа, царь в надежде ослабить смутьянов приказал вывезти в Москву 500 семей из Пскова и 150 — из Новгорода. Позже в центральные районы страны была переселена еще одна большая группа новгородских купцов.

Особенно крупное насильственное переселение состоялось при Иване Грозном в связи с так называемым делом о «новгородской измене» (по мнимому доносу о сговоре с польским королем): в 1569 году в Москву выехало 145 семей, через два года — еще 100. Видимо, из этих переселенцев и образовалась в Москве влиятельная «новгородская сотня», известная с конца XVI века.

Москва становилась, таким образом, местом, куда сходились нити деловых отношений на Руси. Это, в свою очередь, способствовало складыванию в стране единого хозяйственного пространства.

Переселения в Москву не только способствовали сосредоточению здесь крупных капиталов. «Сведенцы» сохраняли деловые связи с городами, откуда были родом: двинские везли свои товары и деньги на Двину, устюжане обогащали своими вкладами святыню родного Устюга — Михайло-Архангельский монастырь. Аналогичные последствия имел перевод на жительство коренных московских купцов в другие города, то есть следует сказать, что купцы принуждались к переселению не только в Москву, но и из Москвы, — осуществлялась своего рода ротация. Тот же Василий III после взятия Пскова в 1510 году перевел туда на жительство более 100 иногородних купцов, в том числе и московских.

В Новгороде переселенцы из Москвы жили на торговой стороне в Плотницком конце. Здесь, на месте старой церкви, они совместно с новгородскими торговцами построили в 1536 году церковь Бориса и Глеба.

Надо отметить, что с образованием единого Русского государства Новгород и Псков сохранили свое важное место в русской торговле. И даже тяжелые годы Ливонской войны (1558–1583 годы) и погром 1569 года в Новгороде, учиненный опричниками, не понизили значения этих городов для Руси. На новгородском торгу стояло два гостиных двора: Тверской с 46 амбарами и Псковский с 41 амбаром. При этом, конечно же, сказывалось закрытие из-за войны Немецкого двора, представлявшего своего рода иноземную крепость в стенах «вольного» Новгорода. Другой средневековый гостиный двор — Готский — перестал существовать еще раньше, в 1540-х годах.

Устранить «прибалтийский барьер» Ивану Грозному так и не удалось. Торговля России с западноевропейскими государствами морским путем, крайне важная для развития государства, тормозилась наличием на пути к балтийским портам большого количества препятствий, главным из которых был Ливонский орден. Поражение в Ливонской войне, понесенное Иваном Грозным, надолго закрыло путь по Балтике.

То, что Ивану Грозному удалось вернуть часть территорий, когда-то, еще при Ярославе Мудром, принадлежавших Руси, не меняло дела.

В царствование Ивана Грозного было построено много новых городов, в их числе: Чебоксары, Козьмодемьянск, Орел, Данков, Епифань, Венев, Чернь, Тетюши, Алатырь, Арзамас. В сочетании с открытием Северного морского пути, завоеванием Казани и Астрахани, которое проложило дорогу в Среднюю Азию и Персию, постепенным освоением Сибири это создавало новую, обширную базу для деловой предприимчивости.

Толчком к развитию торговых связей по Северному морскому пути явилось прибытие в 1553 году в устье Северной Двины британских кораблей. Вслед за этим в Архангельск, основанный в 1584 году, стали приплывать голландские и французские суда. Здесь в отличие от Прибалтики русские купцы вели дело с приезжими без посредников, что приносило выгоду и той, и другой стороне. В XVII веке торговая роль Архангельска еще более выросла в связи с тем, что в Англии (это случилось еще при Иване Грозном, в 1551 году) была создана компания «Mystery and Company of Merchant Adventurers for the Discovery of Regions, Dominions, Islands, and Places unknown» («Общество купцов, искателей открытия стран, земель, островов, государств и владений неизвестных и доселе не посещаемых морским путем») для открытия новых рынков сбыта для английских купцов. Эту компанию чаще обозначают сокращенным названием «Mystery» («Тайна»). Ее представитель — английский капитан Ченслер (он и был первым англичанином, официально ступившим на нашу землю) привез Ивану IV грамоту с предложением дружбы и взаимовыгодной торговли.

Ченслер был обласкан русским царем и отправлен назад в Англию с согласием дружить и взаимовыгодно торговать. В результате «Mystery» была переименована в «Московскую компанию», а Ченслер, как главный специалист по России, назначен полномочным английским послом. И он опять поехал в Москву. Кстати, верительную грамоту пришлось составлять по-гречески, по-польски и по-итальянски, поскольку русского никто не знал, а в том, что в России известен английский, англичане очень сомневались. Главный «специалист по России» Ченслер так и не выучил непонятного языка, что, впрочем, не помешало ему впоследствии написать занимательную книгу «О великом и могущественном царе Русском и великом князе Московском».

Иван Грозный может считаться основателем национальной милиции — стрельцов, оказавших в течение ста лет много услуг государству. Фамилии командиров стрелецких полков до сих пор запечатлены в московской топонимике — Зубовские бульвар, улица, проезд и площадь, Большой и Малый Лёвшинский переулки, Малый Каковинский переулок… Отражены в московских названиях и ремесленные занятия жителей: ближе к Кремлю — Кисловские переулки («кислошники» приготовляли для дворца кислую капусту, мочили яблоки, делали квасы); далее улица Поварская с переулками Столовым, Скатертным, Хлебным, Ножевым. О царской охоте напоминают Собачья площадка, Кречетниковский и, возможно, Медвежий переулки; о конюхах — Староконюшенный, Остоженка (где заготовляли в стога сено на приречных лугах), Власьевский (святой Власий, он же языческий Велес, — покровитель скота) и т.д. и т.п.

Иван Грозный учредил на границах, подвергавшихся нападению татар, ряд постов и станов, где местные стрельцы упражнялись в военном деле. В целях охраны границ была также отправлена в 1570 году специальная грамота донским казакам. А чуть позднее, 16 февраля 1571 года, Иван Грозный утвердил первый в истории страны воинский устав — «Приговор о станичной и сторожевой службе», разработанный воеводой Михаилом Воротынским. В эти же годы была создана каперская флотилия Ивана Грозного. Во время Ливонской войны 1558–1583 годов эта наемная флотилия нарушала морскую торговлю Польши, Литвы и Швеции в Балтийском море, а также использовалась для борьбы со шведскими и польско-литовскими каперами.

Роскошь двора Ивана Грозного в Кремле приводила иностранцев в изумление. По рассказам посла германского императора Максимилиана II Ганса Кобенцеля, посетившего Москву в 1576 году, во время приема царь Иван Грозный и его сын сидели в одеждах, усыпанных драгоценными камнями и жемчугом, а на шапках сияли «как огонь горящие рубины, величиной с куриное яйцо». «В жизнь мою не видел я вещей драгоценнейших и прекраснейших, — писал Ганс Кобенцель. — В минувшем году видел я короны или митры священного нашего господина… Видел корону и все одеяния короля католического… видел многие украшения короля Франции и его императорского величества как в Венгерском королевстве, так и в Богемии и других местах. Поверьте же мне, что все сие ни в малейшей степени сравниться не может с тем, что я здесь видел».

Придворный церемониал в Средние века вообще имел, и в России в особенности, большое значение. В нем видели одно из выражений богатства и мощи государства. Государственные регалии выполнялись из золота талантливыми мастерами, обильно украшались драгоценными камнями. Поэтому они являются не только символами царской власти, но и великолепными произведениями декоративно-прикладного искусства.

Всемирно известная шапка Мономаха — древнейший царский венец. Согласно легенде, киевский князь Владимир Мономах получил ее от своего деда — византийского императора Константина. «Мономаховой» она названа впервые в завещании Ивана Грозного. Таким образом, шапка, получив наименование «мономаховой», становилась не просто символом высшей государственной власти, но власти, преемственной от Византии.

Надо сказать, что и послы, попадавшие на прием к государю, своими дарами старались как-то соответствовать всей этой роскоши, о которой они, конечно, были наслышаны.

Известна печальная судьба слона, подаренного персидским шахом Тахмаспом Ивану Грозному. Слон при представлении русскому государю отказался преклонить перед ним колени, за что и был изрублен мясными топорами. История второго слона, подаренного Ивану Грозному, тоже печальна, хотя и не столь трагична. Он, не выдержав долгого пешего перехода, не то что поклонился грозному царю, а рухнул перед ним, едва встретившись с Иваном Васильевичем взглядом. Царь подобрел и велел кормить слона наилучшим образом. Слону выдавали в сутки 13,5 килограмма «сорочинского пшена», то есть риса, 3 килограмма патоки, столько же сливочного масла и от 30 до 60 калачей. Правда, слону полагалось еще и ведро водки, однако целиком ли до него доходил этот чисто русский продукт или нет, история умалчивает. Но очень скоро привольное житье кончилось. Вместе со слоном в Москву прибыл араб, которому Иван Грозный положил солидное жалованье. То ли сыграла свою роль зависть, то ли традиционная подозрительность москвичей к иноземцам, но араба вместе со слоном обвинили в распространении чумы и холеры. После этого царь отправил их в ссылку. Но и в ссылке слон не давал царю покоя, и из Москвы был отправлен палач для казни, судя по всему, немец-опричник Генрих Штаден, который и оставил нам записки о слоне. Правда, немец не успел — араб умер, а слон, проломив забор, улегся на его могиле. «Там его и добили — пишет Штаден, — выбили у него клыки и доставили великому князю и доказательство того, что слон действительно околел».

Слон, как и верблюды, пригнанные вместе с казанским полоном, вызывали удивление и у взрослых, и у маленьких москвичей. Смотреть на них приходили толпы. Однако этот мини-зверинец просуществовал недолго, и развлечения вновь свелись к скоморохам, танцорам, дудочникам, а детворе снова пришлось ограничиваться глиняными игрушками, среди которых самыми популярными были неизменно любимые лошадки.

В царствование Ивана Грозного Российское государство делилось на уезды (территориально близкие к бывшим княжествам), а уезды — на волости. Во главе ставился наместник — в уезде и волостель — в волости. Должности эти давались, как правило, за прежнюю военную службу. Поэтому административные и судебные обязанности оказывались лишь обременительным довеском к получаемому наместническому «корму».

В XVI веке продолжала существовать Боярская дума, возникшая ранее на правах совещательного органа при великом князе. Кстати сказать, «Боярская дума» — это литературное наименование, утвердившееся в историографии; точно этот орган власти назывался «Дума» или «Бояре». Количество членов Думы (включая окольничих) не превышало 24 человек. В XVI веке в число думных бояр начинают включать и князей.

До середины XVI века существовало лишь два общегосударственных централизованных учреждения: Дворец — ведавший землями великокняжескими, и Казна (Казенный двор) — не только финансовый центр, но и государственная канцелярия. В середине века из Казны выделяются приказы — центральные органы: Поместный, ведавший земельными раздачами дворянам; Разрядный, обеспечивавший их жалованьем и ведший учет всех служилых людей, как бы структурировавший правящий класс; Разбойный, Посольский, Челобитный.

Важным этапом в истории России был первый Земский собор, созванный Иваном IV в Москве в феврале 1549 года. Он состоял из Боярской думы, Освященного собора, представителей различных слоев феодалов. Созыв Земского собора стал важным шагом в развитии России на пути сословно-представительной монархии. Сохранились данные о том, что соборы созывались в 1575, 1576, 1579, 1580, 1584 годах, однако регулярно действующим органом в XVT веке они так и не стали. Здесь уместно заметить, что выражение «земский собор» — это не самоназвание проводившихся собраний, оно впервые было употреблено славянофилом К.С. Аксаковым в 1850 году, а затем с легкой руки историка С.М. Соловьева укоренилось в научном языке. Официальное название соборов — «собор всея земли». В годы Смуты был и «совет всея земли».

На централизацию страны работал и новый Судебник, который принят в 1550 году. Он базировался на Судебнике 1497 года, но включал в себя более упорядоченные статьи о правилах перехода крестьян, ограничивал права наместников, ужесточал наказания за разбой, вводил статьи о наказании за взяточничество.

В поисках выхода из кризиса в 1581–1582 годах правительство вводит «заповедные годы», в течение которых крестьянам запрещалось переселение. А в самом конце XVI века крестьянам вообще было запрещено уходить от помещиков.

Собственниками земли при этом являлись преимущественно светские и церковные феодалы; их вотчины имели широкие податные и судебные льготы, закрепленные великокняжескими или княжескими грамотами.

Обострение внутриполитической борьбы при первом русском царе, безусловно, мешало развитию страны; тем не менее в России развивались культура и просвещение, создавались школы. Богатые землевладельцы и горожане для обучения своих детей нанимали домашних учителей. Возникали училища, в которых готовили духовенство. Значительно увеличился спрос на книги.

История сохранила имена архиепископа Новгородского Геннадия, под руководством которого был осуществлен первый славянский перевод Библии, выдающегося переводчика и философа-гуманиста Максима Грека, видного богослова Зиновия Отенского и других.

В 1553 году царь Иван IV, нуждаясь в богослужебных книгах для многих строившихся церквей, воздвигаемых его усердием как в завоеванном Казанском ханстве, так и в других местах, повелел скупать рукописные книги на торжищах. Митрополит Макарий, узнав о таком благом начинании, сказал, что «эта мысль внушена царю самим Богом, что это — дар, свыше сходящий».

Ободряемый частью духовенства, царь приказал строить в Москве особый дом для помещения типографии. Но надо сказать, что государева типография не была первой в Москве. За несколько лет до ее пуска печатные книги уже изготовлялись в одной или нескольких частных мастерских столицы. Первая русская так называемая анонимная типография выпустила семь известных в настоящее время печатных книг.

В 1563 году в государевой типографии начали заниматься книгопечатанием два мастера: дьякон кремлевской церкви Иван Федоров сын (с переездом в Литву книгопечатник стал писаться с «вичем» — Федорович, а рядом, как правило, указывал профессию — «друкарь», то есть печатник, и прозвище — Москвитин) и Петр Тимофеев сын Мстиславец. В марте 1564 года они закончили печатание первой книги, которую сегодня для краткости именуют просто — «Апостол». Через год вышла вторая книга — «Часослов» — сборник молитв, по которому обучали детей грамоте.

«Апостол» состоит из 267 листов и по обычаю того времени отпечатан с разными украшениями. Книга набрана шрифтом, воспроизводящим графику московского полууставного письма XV–XVI веков. Изданные таким образом книги ныне называются старопечатными, или кирилловскими, ибо они написаны кириллицей — одной из двух первых славянских азбук, которая позже легла в основу русского алфавита. Если все буквы прописывались четко и тщательно, то такой почерк назывался уставом. Если же написание было упрощенным (что позволяло писать быстрее), то это был полуустав. На Руси он появился в XIV веке. Еще проще было начертание букв в развившейся из полуустава скорописи.

На первых же порах книгопечатания немало пришлось бороться с предрассудками темных людей. Кроме того, в то время в Москве существовал обширный класс «доброписцев», занимавшихся перепиской книг. Книгопечатание отнимало у них работу и лишало доходов. Все это было причиной того, что типографщиков обвиняли в ереси и волшебстве, в связи с нечистой силой.

По одной из версий, именно это послужило причиной, по которой в 1566 году Федоров и его товарищ были изгнаны из Москвы. О прощании с родиной сам Федоров написал: «…сие убо нас от земля и от отечества от рода нашего изгна и в иные страны незнаемы пресели». Академик М.Н. Тихомиров объясняет увольнение Федорова от печатного дела тем, что он, принадлежа к белому духовенству и овдовев, не постригся, согласно действовавшим правилам, в монахи.

Вначале друзья обосновались в белорусском городке Заблудове, а через шесть лет, в конце 1572 — начале 1573 года, переселились во Львов, где «многи скорби и беды обретоша». На деньги рядовых ремесленников, «неславных в мире», то есть небогатых, Ивану Федорову удалось открыть типографию. Там он вновь издал «Апостол», и это издание было гораздо богаче московского. Федоров был не только издателем, но и редактором выпускаемых им книг.

Вторым львовским изданием в 1574 году стал «Букварь», или «Азбука». В его тексте есть обращение книгоиздателя ко всем ученикам: «приложи сердце твое к научению», «да внидет к научению сердце твое и уши к словесам разума». В послесловии Федоров замечает, что «Букварь» «напечатан для пользы русского народа».

В начале 1575 года Иван Федоров переезжает в Острог, где на средства князя К.К. Острожского основывает типографию, последнюю в своей жизни. В 1578 году он издал «Азбуку» на двух языках — славянском и греческом. Выдающимся изданием стала монументальным Острожская Библия 1581 года.

Типография работала до 1581 года. Последним был напечатан весьма необычный для того времени календарь: к каждому месяцу там были напечатаны стихи белорусского поэта Андрея Рымина. После этого Иван Федоров переезжает опять во Львов, но из-за финансовых трудностей возобновить книгоиздательскую деятельность ему не удается.

Умер Иван Федоров нищим, проведя последние годы жизни в крайней нужде. На его могильной плите сохранилась надпись со словами: «Друкарь книг пред тым не виданных».

Значение трудов Ивана Федорова состоит в том, что он положил начало историческому переходу от изготовления прекрасных, но единичных рукописных книг, предназначенных главным образом для храма, к производству книги, доступной для многих.

Процесс создания сильного централизованного государства, в ходе которого литература все больше подчинялась государственным интересам, определял стиль эпохи. Литература в XVI веке все больше отличается пышностью и торжественностью. Утрачиваются многие особенности развития местных культурных традиций, «не вместившиеся» в общий ее ход. Так, например, местное летописание сменилось единой великокняжеской летописью, исчезают целые иконописные школы, как это случилось, например, с тверской иконописью.

В XVI веке интерес к повествовательной, беллетристической литературе, характерный для второй половины XV века, значительно падает. Большое развитие получает публицистика. Важнейшие вопросы жизни общества становятся предметом широкого обсуждения не только церковных, но и светских авторов.

В «Сказании о князьях владимирских» обосновывались важнейшие идеи официальной доктрины самодержавия, а сам род московских государей возводился от «Августа Кесаря». Вопрос о характере власти обсуждался и в полемике иосифлян и нестяжателей. И если Нил Сорский участия в полемике не принимал, то его ученик, бывший опальный князь Вассиан Патрикеев, уделял ей большое внимание.

Вопрос о власти и государстве занимал дипломата Федора Карпова и «бедного воинника» Ивана Пересветова, но уже как светских людей. Ф. Карпов в своих посланиях и И. Пересветов в своих произведениях, особенно в так называемых челобитных (написанных в 40-х — начале 50-х годов), обосновали необходимость сильной государственной власти, но построенной на принципах справедливости и права.

К числу любимых светских развлечений Ивана IV, как и предшествующих ему других государей, относились медвежья травля, соколиная и псовая охота. Еще великий князь Василий III устраивал грандиозные, с участием сотен людей выезды за пределы города, когда слуги выпускали заранее отловленных и спрятанных в мешках зайцев. Как это ни парадоксально, во времена Грозного зайцы стали предлогом потребовать с бояр разовый налог. Царь однажды обвинил их в том, что они вытравили и перебили всех зайцев, а потому взыскал с них 3000 рублей.

Любимым зрелищем народа были борьба и кулачные бои. Иван Грозный также не чурался этих развлечения. Сохранилось описание кулачных боев немецкого дипломата Сигизмунда Герберштейна, который посетил Москву в XVI столетии. Несмотря на борьбу церкви против такого рода «языческих игрищ», поддерживаемую временами правительством, народная традиция, которая имела в основе подготовку к бою, воспитание выносливости, тренировку в силе и ловкости, устояла и в XIX веке.

Повседневным развлечением были, вопреки мнению священников, шуты, которым дозволялось значительно больше, чем простым смертным; шуты платили духовенству той же монетой и порой рисковали обращать свои грубые шутки против святых отцов. Каждый боярин имел своих собственных шутов, которые никогда его не покидали; известны случаи, когда шуты сопровождали бояр на житие в монастырь.

Взрослым праздники приносили разрешение на пиры и употребление вожделенных горячительных напитков. Так, на Николин день варили пиво. На этот счет даже существовала поговорка: «В Николин день во всяком доме пиво». Но должно быть, в Москве и в других больших городах задолго до этого перестали соблюдать (если когда-нибудь соблюдали…) ограничения на употребление пьянящих напитков семью главными церковными праздниками.

«Попы… в церквях бьются и дерутся промеж себя», — сетовал царь Иван Грозный на пьяных священников, задавая по этому поводу в 1551 году вопросы собранию высших иерархов Русской православной церкви — Освященному собору. Не спасало положения и всенародное бичевание пьяных священников, которые покорно сносили наказание, жалуясь лишь на то, что их «бьют рабы, а не боярин».

Стоглавый собор, впрочем, вполне либерально отнесся к фряжским винам, которые свободно допускались даже в монастырях (да «во славу Божию испивают»). Разрешались и разнообразные меды и пиво, и уж тем более бесконечные виды кваса (старые и черствые, выкислые и сладкие, житные и сыченые, простые и медвенные). Эти сорта уже давно забылись, а ведь квас — чисто русское изобретение, наш национальный напиток. Простые люди им и питались: покрошат в него хлеб, получается тюря (помните у Н.А. Некрасова: «Кушай тюрю, Саша, молока — то нет»?), покрошат овощей — окрошка. Русские варили квас каждый день и зимой, и обязательно летом — ведь он, как ничто другое, утоляет жажду. Известно, что Пушкин, когда бывал у своей няни Арины Родионовны, любил есть тюрю.

В холодное время года квас, правда, не выдерживал конкуренции с жарким, согревающим сбитнем. Сбитень на Руси стали варить в XVI веке, но популярным он стал в XVII–XIX веках. Варили его из меда с сахаром, и самое главное, с пряностями — кардамоном и корицей, а самые состоятельные добавляли и другие, более дорогие, редкие восточные приправы.

Торговали сбитнем разносчики прямо на улице. Обычно они носили привязанный за спиной бидон с небольшой крышкой, чтобы из питья «дух не выходил».

В то же время употребление «горячего вина» на улице запрещалось. Для этого существовали многочисленные корчмы, куда стекались горожане; не останавливала и царская заповедь, чтобы «дети боярские и люди боярские… по корчмам не пили». Корчемство было настолько выгодным делом, что им охотно занимались и иностранцы, в опричнину корчму держал Генрих Штаден, а позднее, в 80-е годы XVI века, некий Ричард Вельф.

Около кабаков, как и у церквей и монастырей, толпились нищие. Судя по Стоглаву, Москва была буквально наводнена ими. Среди нищих имелись и собственные знаменитости. У Фроловских ворот в 1597 году просил милостыню некий Герасим Медведь, о котором упоминает даже один из летописцев. Жаль только, он не записал, чем прославился этот нищий — своей силой (не отсюда ли прозвище Медведь?), смелостью, которая позволила ему обосноваться у самого входа в Кремль, или своим несчастьем — он вполне мог получить такое прозвище, будучи помятым медведем либо на охоте, либо во время царской забавы. Впрочем, нищий нищему рознь. В 1602 году в Иосифо-Волоколамском монастыре постригся «с Москвы нищей Михаил о, дал вкладу 12 рублей денег» — это была довольно большая сумма

Нищелюбие входило в официальные христианские добродетели. Обязательной раздачей милостыни нищим сопровождались панихиды и поминовения усопших. В первую половину своего правления образец в этом смысле подавал царь и великий князь Иван IV. Жалуя Симонову монастырю вклады с условием поминать своего брата Юрия дважды в год, Грозный вполне в соответствии с традицией оговаривал: «Да и нищих им на те два корма кормити, сколко нищих на какой корм прилучитца». В начале 80-х годов Грозный, по свидетельству папского легата Поссевино, ежедневно раздавал 200 беднякам по деньге и двум ковшам пива. Царю было у кого учиться милосердию и подлинной доброте (вопрос в другом: учился ли он?). Ведь в его близкое окружение входил священник Благовещенского собора в Кремле Сильвестр, дававший приют «многим туточным сиротам и работным, и убогим», которых «он вскормил и вспоил до совершенного возраста», научил грамоте и ремеслу. «Из темниц и больных, и пленных, и должников из рабства, и во всякой нужде людей по силе своей выкупал я, и голодных как мог кормил, рабов своих освободил я и наделил их, а иных и из рабства выкупил и на свободу пустил я; и все те наши рабы свободны, богатыми домами живут, как ты видишь, молят Бога за нас и во всем нам содействуют», — писал он своему сыну Анфиму.

Стоглавый собор предложил устроить богадельные избы, где «здравые строи и бабы стряпчие» должны были ухаживать за немощными и больными. В Москве к 1600 году действовали три богадельни — убогих, или Божьих, дома. Один из таких домов располагался на Тверской улице и был предназначен для мирян, другой, напротив Пушечного двора, — для инокинь и третий, на Кулишках, — для нищих старцев.

Существует предание о том, что Иван Грозный часто обращался за советом к астрологам. Его личный астролог Алексей Памелий, в частности, создал план Москвы, ориентированный на звездное небо, которое, если следовать этому плану, как считал Памелий, будет своего рода покровителем Москвы. Тогда же была заложена кольцевая структура с двенадцатью расходящимися лучами дорогами (двенадцать — по числу знаков зодиака; как это ни покажется странным, но и кольцевая линия современного метро имеет также двенадцать станций).

Памелий предсказал Грозному, что тот умрет на троне, Иван Грозный тут же посадил на трон знаменитого «и. о. царя» Симеона Бекбулатовича ровно на тот период, когда, по предсказанию астролога, он должен был умереть. Впрочем, предсказания — как считается, верные — не помогли Памелию; он был казнен по приказу Ивана Грозного.

Последние два года жизни Иван IV тяжело болел. И вот, наконец, не выдержав ожидания, один из самых деятельных вельмож, смутьян и сумасброд Богдан Вельский отправился к астрологам с единственным вопросом — когда государь преставится? Звездочеты посмотрели на небо и назвали точную дату смерти — 18 марта. Вельский пригрозил, что если предсказание не исполнится, то он сожжет астрологов живьем.

Интересную сцену, произошедшую в последние дни жизни Ивана Грозного, описывает англичанин Джером Горсей, находившийся в то время в России в качестве представителя британской торговой компании. Горсею как-то довелось сопровождать царя во время одной из его экскурсий в собственную сокровищницу. Этому событию, кстати, посвящено большое живописное полотно русского художника А.Д. Литовченко «Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею» (1875). Иван никак не мог привыкнуть к мысли о том, что ему придется навсегда расстаться со своими несметными богатствами, и велел каждый день носить себя в сокровищницу, где проводил долгие часы, задумчиво перебирая камешки. В тот раз царь взял в руки бирюзу и, обращаясь к Горсею, сказал: «Видишь, как она побледнела? А что это значит? Это значит, что меня отравили!» И вероятно, чтобы придать своим словам еще больше убедительности, Иван решил провести нехитрый опыт. Он велел подать жезл из рога единорога (то есть из слоновой кости), которому приписывали магические и лечебные свойства. «Он приказал, — пишет Горсей, — своему лекарю… обвести на столе круг; пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них убегали, другие подыхали. “Слишком поздно, он не убережет теперь меня”», — вздохнул государь.

Наконец наступило 18 марта, и… царю стало лучше. Вельский бросился к астрологам. Он описал бедным звездочетам в красках, что их ожидает, если предсказание не исполнится, и услышал в ответ: «Еще не вечер». Царь тем временем спокойно принял ванну и сел играть в шахматы с другим своим приближенным, боярином — Борисом Годуновым, как вдруг… почувствовал дурноту и уже через несколько минут бился в предсмертной агонии. Однако ему хватило времени на то, чтобы постричься перед смертью в монахи и сделать последние распоряжения. Царский венец получил сын Ивана Грозного — Федор. Однако власти отец ему не дал, а поставил над ним совет из пяти знатнейших бояр для управления страной.

По поводу личности Ивана Грозного историки много спорят. В характере царя сочетались исключительная энергия и робость, безумная гордость и способность поступаться своим достоинством до низости.

Не терпя смелых высказываний, Иван Грозный никогда не позволял и грубой лести в свой адрес. Он проявлял относительную веротерпимость.

Иван IV обладал природным острым умом, блестящим красноречием и талантом писателя-публициста; у него были незаурядные голосовые данные. До нас дошли созданные Иваном IV гимнографические тексты — стихиры, свидетельствующие таланте их автора и о музыкальной культуре его времени.

В годы правления Ивана Грозного в самых разных краях страны возникали прекрасные храмы, соборы в истинно русском, в каком-то сказочном стиле. Надо отметить одну очень русскую особенность этих строений, и больших православных храмов, и маленьких церквушек, — их необычайную сочетаемость с природным окружением. Прежде всего мы наблюдаем это во всех древнерусских постройках соборного типа, где церковь — это группа связанных и объединенных отдельных строений.

Весьма ярко эта особенность проявилась в соборе Василия Блаженного (1554–1560; зодчие Постник и Барма), воздвигнутом в ознаменование победы над Казанским ханством. Согласно заданию Ивана Грозного, храм должен был состоять из восьми отдельных церквей, символизирующих дни решающих боев за Казань. Его строители творчески использовали задание, создав оригинальную и сложную композицию, в которой связаны традиции древнерусского народного зодчества и каменных церквей XVI века. Собор со столь сложной структурой, органично слитый с окружающей средой, с растущими поблизости деревьями, всегда поражал иностранных гостей. Недаром немецкий путешественник 40-х годов XIX века Блазиус, ошеломленный видом собора, метко сравнил его с «колоссальным растением».

Необычайный вид храма послужил поводом к созданию легенды, будто бы по окончании строительства Иван Грозный спросил зодчего, может ли он выстроить церковь еще лучше, и, получив утвердительный ответ, приказал его ослепить.

Надо сказать, что итальянские архитекторы, работавшие в те времена в Москве, с большим уважением относились к самобытному русскому зодчеству и сохранили его традиции. Вместе с тем они обогатили русскую архитектуру новыми художественными и инженерными приемами, ставшими основой обновления ее художественного языка. Памятники Московского Кремля, связанные с идеей единого русского государства, — яркий образец синтеза культур русского и итальянского народов.

Спустя полстолетия после возведения Китай-города в Москве кольцом укрепления стали обносить московский Большой посад. «Государев мастер» Федор Конь в 1583–1586 годах сложил их из белого плитняка, а потому и вся городская территория, оказавшаяся внутри, получила название Белый город. К сожалению, эти постройки не сохранились: в конце XVIII века сильно обветшавшие стены разобрали и на освободившемся от них пространстве разбили бульвары, образовавшие знаменитое Бульварное кольцо. Но сохранились названия — Покровские ворота, Яузские ворота, Никитские ворота, которые напоминают теперь о прежних проездных башнях Белого города.

Из крестьян и ремесленников в это время выдвигается много талантливых мастеров, строителей, изобретателей, литейщиков, ювелиров и других замечательных умельцев. Большую изобретательность проявили русские мастера в создании военной техники. Чего только стоит вызывавший изумление иностранцев знаменитый «гуляй-город»! Это была деревянная башня, поставленная на колеса или на полозья, способная передвигаться на большие расстояния. Внутри башни размещались стрельцы и даже пушки, и таким образом «гуляй-город» превращался в грозную силу; он мог и атаковать позиции неприятеля, и выдерживать длительную осаду. При необходимости деревянные щиты раздвигались, и скрытые в башне воины бросались на неприятеля.

На Московском пушечном дворе десятки искусных литейщиков отливали пушки, пищали, колокола. Там работал знаменитый русский мастер Андрей Чохов, создавший целую школу литейного мастерства. Самое замечательное творение Андрея Чохова — Царь-пушка стоит ныне в Московском Кремле.

Москва в эти годы по своим размерам превосходила Лондон, Прагу и многие другие города Европы. Тогда, как, в сущности, и теперь, город не имел границ как в прямом, так и в переносном смысле. И между прочим, это был по меркам Средневековья в некоторых смыслах благоустроенный город — в нем имелись деревянные мостовые и водостоки.

Начиная с XVI века (и это опять совпадает со временем правления Ивана Грозного) на Руси стали создавать парадные иконостасы высотой в пять и более рядов, богато украшенные позолоченной резьбой.

С этого времени иконы на Руси украшают драгоценными окладами. Они как бы отрывают иконы от обыденности и повседневности, возвышают над ней. Блеск золота прекрасно сочетается с яркими, чистыми красками иконописи.

Выдающееся произведение византийского искусства — икона «Богоматерь Владимирская» была написана в Константинополе в конце XI — начале XII века ив 1132 году, привезена в Киев. В 1155 году князь Андрей Боголюбский вывез ее во Владимир. Ее поместили в Успенском соборе. Икону, считающуюся чудотворной, князь брал с собой в походы, а победы связывал с ее благословением. В 1395 году икону торжественно перенесли в Москву. «Богоматерь Владимирская» была настолько чтима, что для нее выполнили несколько драгоценных окладов — из золота, серебра, драгоценных камней. Наиболее ранний из них — золотой — датируется XIII веком.

В Москве Владимирская икона Божией Матери находилась в кремлевском Успенском соборе. Перед ней помазывались на царство наши цари и избирались первосвятителями Русской земли. Ныне по сложившейся практике эта икона, как и «Троица» Андрея Рублева, переносится из Третьяковской галереи на время богослужений в храм Святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее.

Великолепие церковного ритуала, величавые лики святых, ослепительный блеск золота и камней, драгоценные одежды священнослужителей… Войдя в храм, человек словно попадал в другой мир. Войны, междоусобицы, голод, беспросветный тяжелый труд, болезни и мор — все эти постоянные спутники людей отходили при виде церковных красот куда-то в сторону. «Если эти земные великолепия, — писал Порфирий, епископ Газский, христианский подвижник IV века, — имеют такую пышность, какой же должна быть пышность великолепий небесных, уготованных для праведников».

Золотые оклады делались не только для икон, но и для священных книг. Оклад Евангелия, преподнесенного в 1571 году царем Иваном IV Грозным Благовещенскому собору Московского Кремля, был одним из самых богатых. В нем сочетались разнообразные техники художественной обработки золота — чеканка, скань, чернь, эмаль, зернь — и множество драгоценных камней. Все эти детали составляют единый узор с отдельными крупными рельефными вкраплениями, среди которых выделяются пять золотых чеканных дробниц. На центральной изображена композиция «Сошествие во ад», а на четырех остальных — евангелисты.

Характерными чертами русского быта в XVI веке оставались консервативность и незначительные различия между бытом господствующего класса и «черных» людей — они были скорее количественными, чем качественными. Боярская усадьба имела большие размеры, разнообразными были хозяйственные постройки: кроме господского дома стояли «людские» избы, в которых жили холопы. Дворяне лучше ели и одевались, но этим их отличия от простолюдинов часто заканчивались.

Внутреннее убранство домов соответствовало социальному положению владельца. Обстановка городской бедноты поражала своей скудостью и неудобством для жизни. Избы не имели труб и топились по-черному; дым из печи выходил прямо в дом; лавка и стол составляли всю мебель; обязательна была икона в углу.

Незначительной была разница между городскими и сельскими жилищами. Город был комплексом усадьб, на улицы и переулки выходили не дома, а высокие глухие заборы. В каждой усадьбе были изба, хозяйственные постройки, небольшой огород с садом. Горожане, как и деревенские жители, держали домашний скот, а потому за городской чертой обязательно устраивались выгоны.

Шведский дипломат Петр Петрей де Ерлезунда, несколько раз побывавший на Руси в конце XVI и начале XVII веков, не заметил разницы между курной избой в городе и деревне: «Когда топятся эти избы, никому нельзя оставаться в них от дыма, все должны уходить оттуда до тех пор, пока не прогорит огонь, а тогда входят опять в избы, которые теплы и жарки, точно баня».

Внутренность домов состоятельных горожан выглядела иначе. Изразцовые печи с изображением львов и орлов, в том числе двуглавых, сундуки с имуществом собственным (в том числе старой одеждой, которая бережно хранилась и передавалась по наследству) и чужой поклажей, отданной на сохранение на время очередного похода, киоты с иконами, одетыми в серебряные оклады, паюсные фонари вместо лучин, восковые и сальные свечи в шандалах, русская деревянная и немецкая оловянная посуда, иранские миски и сирийские кумганы…

Особо стоит сказать о стекле. Его в XVI веке привозили из-за рубежа. Это были, даже по общемировым стандартам того времени, действительно роскошные сосуды. Бокалы, привезенные, видимо, из мастерских Центральной Европы как подарки, находят в погребениях царей, цариц, высшего боярства — они становятся «модными» в качестве елейниц во второй половине XVI века. Широкую известность получил богемский кубок синего стекла из гробницы Ивана IV, но не менее хорош венецианский кубок с крышкой из саркофага царевича Ивана и бокал царицы Анастасии.

Повседневная жизнь и быт русских регламентировались уже упоминавшимся «Домостроем» духовника Ивана Грозного — священника Сильвестра.

«Домострой» — говоря современным языком — домоводство. Это один из многих сборников «учительного» содержания на Руси, предназначаемый для домашнего чтения. Эта книга объединяет статьи не только духовного, но и бытового содержания: и «как Богу молиться», и «как обрезки беречь». В нем впервые на Руси идеал аскетический «примиряется» с идеалом житейским, а добытый трудом достаток и благополучие объявляются угодными Богу. «Домострой» указывает, в какие дни подавать лебедей, журавлей, петухов, перелечу (вид кулича); предлагает наставления к деланию меда, кваса и пива, к приготовлению каш и варений, дает список блюд и в то же время преподает господину дома назидание, как управлять женою, детьми и рабами, избегать греха и злых помыслов, угождать Богу, чтить царя, князей и вельмож, вести себя за столом, «сморкнута или плюнути, от людей заворотясь, да и потерте ногою». В «Домострое», как ни в каком другом печатном издании, отразились многие особенности быта людей того времени.