Книга: Арии
Назад: Глава 11 Так говорил Заратустра
Дальше: Глава 13 Код Бехистуна

Глава 12
Взрыв времени

Однако вернемся с запада на восток – естественно, в пределах Азии. Так ли, нет, но рассеявшиеся по берегам пяти рек арии постепенно достигли Ганга, все более распыляясь в зелено-растительной кипени Индостана. Они утратили веру предков, поглощаемую заумно-философскими вероучениями и философствующими богами аборигенов. Тримурти обещало спасение через бескорыстную любовь к Богу. Учения Махавиры и Будды манили мечтой о нирване и этикой безделья. Остатки веры предков кое-как держались до тех пор, пока новомодные верования не обрели могущественных покровителей. Джайнам покровительствовал великий Чандрагупта, основатель империи Маурьев. Юнец, лицезревший Александра Великого, он после смерти великого полководца изгнал из Пенджаба македонские гарнизоны, а заодно прикончил Александрова любимца, могучего царя Пора, чье мужество так поразило Александра в кровавой битве при Гидаспе.
Еще более кровавой оказалась битва против главных соперников – армии Нандов. Как утверждают летописи, в ней погибли миллион пеших, сто тысяч конных, а заодно десять тысяч слонов. Ох уж эта любовь древних к круглым и грандиозным цифрам!
Потом Чандрагупта только и делал, что воевал – против индийских соседей, против диадоха Селевка… Впрочем, к концу жизни он остепенился, отошел от дел и в лучших традициях дигамбаров умертвил себя голодом.
Через поколение покровителем буддизма стал внук Чандрагупты – легендарный Ашока, человек судьбы весьма удивительной, проделавший путь от лишенного жизненных перспектив бастарда до властелина одной из самых великих империй, которые знала история.
Отцом его был Биндусара, сын великого Чандрагупты, правитель Магадхи и сопредельных земель, воинственный и просвещенный, матерью – бедная, в смысле имущественного положения, девушка, правда, из приличной семьи, отданная отцом в царский гарем неведомо из какого расчета, ибо больших преференций присутствие в постели царя в качестве одной из многих наложниц не сулило.
Потомки приписали Ашоке множество достоинств: храбрость, мудрость, порядочность. Бесспорно, он обладал таким важным достоинством, как умение располагать к себе людей. Это, скорее всего, и сыграло главную роль в его возвышении. Когда против Магадхи восстала Таксила, именно ему, не отмеченному ни званиями, ни опытом, отец доверил навести порядок. Как уверяют, Ашока усмирил восставших не столько силой оружия, сколько убеждением. Что, в общем-то, сомнительно, ибо юного принца отличало как раз стремление к действию, а не склонность к переговорам.
Очевидно, Ашока выделялся в сравнении со старшим братом, пусть не глупцом, но и не отмеченным большими дарованиями. Потому по смерти престарелого Биндусары многие из приближенных царя заняли сторону младшего принца. Как и подобает в таких случаях, приключилась междоусобица, во время которой старший принц погиб, и трон достался Ашоке. Потом, если верить не вполне ясным свидетельствам, новоявленный правитель перебил всех прочих своих братьев, хотя впоследствии – о том есть надписи, высеченные на камне, – упоминал о них с любовью.
Засим Ашока решил прибрать к рукам те немногие земли Индостана, что были оставлены вне внимания отцом и дедом, и объявил войну богатому царству Калинга, расположенному на берегу Бенгальского залива.
В средствах энергичный царь не церемонился и поведал потомкам, что в ходе победоносной войны его солдаты сотню тысяч неприятелей перебили и еще больше взяли в полон. Даже если цифры и преувеличены, резня была славной. Истребляли всех: и знать, и простолюдинов!..
А вот потом начались чудеса в духе библейских легенд. Обозрев кучи трупов, Ашока вдруг испытал раскаяние и принялся искать способ избавиться от чувства вины. И обрел истину в учении Будды, которое до того монархов династии Маурья едва ль занимало. Как помните, великий дедушка покровительствовал джайнам, победоносный папаша – тот вообще был атеистом.
Ашока пошел по собственным стопам. Он – как свидетельствует эдикт от 256 года до н. э., облегчил существование подданных и прочих живых существ: запретил вырубать леса, бесцельно уничтожать животных, в том числе и ради жертвоприношений, повелел строить каналы, учебные заведения, раздавать милостыню. Более того, вдоль дорог ради обеспечения путешественников тенью сажали деревья. Ну чего только не придумаешь для того, дабы остаться в доброй памяти потомков!
При этом добродетельный Ашока не прекращал войн, покоряя еще сохранившие независимость территории. Так что милосердие его было относительным. В те страны, куда не могло дотянуться оружие Маурьев, Ашока посылал эмиссаров, распространявших буддизм, справедливо полагая, что наилучший способ покорять – слово, а не бранная сталь.
При том Ашока поначалу не препятствовал распространению иных вероучений. Но в старости в нем вдруг пробудился религиозный фанатизм. Для начала он попытался навести порядок среди собратьев-буддистов, а потом принялся третировать иноверцев – всех без исключения. Кончилось все это для него плохо. В лучшем случае Ашока закончил свои дни в заточении. В лучшем… Спустя полвека империя Маурьев пала. Захвативший власть Пушьямитра Шунга был брахманом и жестоким преследованием буддистов положил начало закату учения Просветленного в Индостане. Наступал индуизм с его абсолютизацией циклического восприятия времени.
Как ни странно, но арии по прошествии более чем тысячелетия с периода своего появления в Индии еще сохраняли этническую самоидентичность. Пушьямитра, десятками тысяч разрушавший ступы Будды, явно имел арийские корни. Как и многие другие из его сотоварищей. Решительный и жестокий, он самой судьбой был призван творить историю. Но вместо того чтобы вырваться из погибельного круга времени, который замыкал человека в его тесном мирке, препятствуя самому стремлению к свершениям, он придал ему поистине апокалиптические масштабы.
В долгой веренице чисел-цифр индуистской хронологии есть своя прелесть. По крайней мере, на их фоне действительно сознаешь Эйнштейново: все относительно.
Итак, низшей единицей «брахманистской хронологии» считалась юга, то есть «век». Юги неравнозначны.
Первая из юг, критаюга, длится четыре тысячи лет плюс по четыреста лет рассвета и сумерек; это совершенный, Золотой век, характеризуемый полнотой благ, счастьем, совершенством, соблюдением справедливости-дхармы; это изначальный рай, когда человек пребывал в полной гармонии с природой и самим собой.
За критаюгой следует третаюга, длящаяся с рассветом и сумерками 3600 лет, – три четверти совершенства. Справедливость-дхарма убывает на четверть, появляются труд, страдание и смерть.
Третаюге наследует длящаяся 2400 лет двапараюга, для которой характерны две четверти дхармы, пороки и несчастья, сокращение человеческой жизни.
Ну и самое ужасное время – калиюга, эпоха богини Кали, длящаяся 1200 лет, – темный век всего лишь с четвертью дхармы, распрями, раздорами, гибелью добродетелей, вырождением.
Нетрудно высчитать, что полный цикл – четыре юги – состоит из 12 тысяч лет. Это есть махаюга, или сутки Брахмы. Но как сопоставить с этими числами тот факт, что калиюга, как утверждают индуисты, наступила 18 февраля 3102 года до н. э.? Неужели мы живем в новой критаюге? Что-то не похоже!
Индуисты блестяще вышли из тупика, объявив, что юги надо рассчитывать в божественных годах, каждый из которых равен 360 обычным. Таким образом, сутки Брахмы возрастают до 4 320 000 лет, а мы тут же оказываемся в проклятущей калиюге!
Каждые божественные сутки завершаются пралаей (растворением), которая выражается в том, что анала, огонь из океана, дыхание беспощадного Шивы, вырывается на поверхность и пожирает Вселенную. А предвестником огня выступает ужасный и прекрасный Калки, жезлом дхармы воздающий по заслугам каждому человеку и животной твари. Калки, олицетворение времени, подводит итог эпохе Кали, также олицетворяющей время, а затем вселенский огонь испепеляет сущее, очищая пространство для новых миров.
И наступает ночь Брахмы, когда существует один Вишну, в коем заключено непроявленное бытие. В назначенный миг блеснет искра, из пупа Вишну появится лотос, из которого выйдет сияющий четырехликий Брахма, который и приступит к творению нового мира. Абсолютный субъект, выраженный Тримурти – проявленным в Брахме Вишну и покуда бездейственным, но копящим свою грозную силу Шивой, – приступает к сотворению объекта, то есть бытия. Затем в действие вступают энергии раджас и тамас, первая – сильна, вторая – едва намечена. Раджас раскручивает бытие по центробежной спирали (правритти), по мере истощения раджаса возрастает доля тамаса, несущего тьму. Когда тьма одолевает свет, начинается нивритти – сворачивание спирали. Развертывание и сворачивание спирали есть сансара – поток жизни. Когда спираль свертывается окончательно, происходит пралая, и мир прекращает свое существование. Но тут же начинается отсчет новых божественных суток. Так за днем идет новая ночь, и новый день, и новая ночь… Но сутки – лишь вторая ступень исчисления времени. Далее следует настоящая головоломка чисел. Тысяча махаюг составляют кальпу – день Брахмы. В конце дня Брахмы наступает махапралая – Великое растворение. Мир возвращается к пракрити, изначальной неоформленной субстанции.
Но и махапралая еще не конец существования. За ней следует великая ночь Брахмы из тысячи махаюг. 360 дней и ночей составляют год Брахмы – отрезок времени, с трудом воспринимаемый обыденным сознанием – 3 110 400 000 000 лет. Это по меньшей мере в сто раз дольше гипотетического времени существования Вселенной. Но и на этом счет времени еще не окончен, ведь Брахма живет – естественно! – не один год, а божественные сто лет. Получаемая цифра – 311 040 000 000 000 – наконец-то конечная, знаменующая полное и бесповоротное завершение времени. Со смертью Брахмы души, прежде в конце каждого космического дня возвращавшиеся в тело Брахмы, поглощаются мировым духом, карма уничтожается, а Вселенная возвращается к непознаваемому мировому духу и ждет нового создателя.
И как, скажите, после такой неистовой свистопляски цифр, непостижимых конкретно, относиться ко времени? По меньшей мере, с пиететом, по максимуму – с ужасом. Индийцы относились ко времени по максимуму. Время-Кала – божество пугающее. Именно божество, неотвратимое более всех прочих, даже богов Тримурти.
Все творит и (все) разрушает Кала, иной нет причины
Гибели, разрушения, владычества, счастья-несчастья, существования-несуществованья.
Непрестанно вращается Кала; не спасется им обреченный на гибель;
Незаблуждающийся среди заблудших, Кала бодрствует среди воплощенных.
Даже стараясь, далекого его никто не может предвидеть.
Он – древний, вечный Закон (Дхарма), равно похищающий все живое…
Жизнь живущего в мире Кала, придя, уносит;
Возвышенье, паденье, бытие, небытие – все это – Кала.

Махабхарата
Кала представлялся тысячеглазым нестареющим конем с семью поводьями, везущим тяжелый воз. Порой он представал Шивой – Кала нилакантой, огнем как символом всеуничтожающего времени, порой Вишну или Кришной. А еще индуисты отождествляли время с богиней Кали, самым ужасающим творением человеческой фантазии. Не исключено, что отзвук имени времени – Кала – присутствует в имени Калки, прекрасного всадника индийского Апокалипсиса.
В отличие от восточных собратьев арии нашли в себе силы и мудрость преодолеть сладкую пагубу циклизма и не жонглировать умопомрачительными числами.
Наряду с Моисеем и его преемниками Заратустра был первым, кто воспринял время линейным. Он решительно разрушил идею цикличности, подводившую человека к надежде на бессмертие через вечное возрождение. Человек, распутав клубок циклического времени в прямую истории, определял будущее.
Неведомо в точности, какой выглядела космогония в изложении Заратустры, – в Авесте сохранились лишь наброски космогонической концепции. Куда более обстоятельные космогонии дошли до нас в зерванистской и пехлевийской версиях. По прошествии многих столетий от первоисточника они не отображают в полной мере представления о становлении мира самого Заратустры, но в целом выдерживают его идею начала и завершения, что разорвало круг, сделав время линейным.
Итак, изначально существовало бесконечное время… В начале было время, суть коего неопределима. Время – то ли категория, то ли бог. Скорее, это все же была категория, ибо высшее у Заратустры в целом имеет склонность быть категорией, очерчивающей ту или иную грань бытия, нежели богом. Зерван Акарана – бесконечное время. Только вдумайтесь, в какой сумасшедший полет нужно было отправить мысль, чтобы осознать бесконечность времени! Чтобы от собственного секундного и вечного бытия перейти к осознанию того, что невозможно осознать; чтобы представить дышащую полынью степь с табунами вороных лошадей и перемалывающих жвачку быков бесконечным космосом с оспинами гаснущих звезд. Вдумайтесь!
Мириады изысканных фраз, самых сокровенных истин не смогут выразить даже блеклую тень того, что именуемо Зерван Акарана – Бесконечным Временем.
Изначально существовали Бесконечное Время и Пространство, разделенные надвое между Светом и Тьмой, Добром и Злом. Пространство не определено материей, бесформенно; оно проявляется лишь потенцией, выражающейся двуполюсно: Добро – Ахура-Мазда и Зло – Анхра-Манью. В один прекрасный миг у Ахура-Мазды возникает желание творения. Он прерывает бесконечную цепь времени строго определенным отрезком – Конечным Временем (Зерван Хвадата), протяженностью в двенадцать тысяч лет, что, к слову, ровнехонько день Брахмы. Линейность времени позволяет начать историю, то есть творение.
В течение первых трех тысяч лет Ахура-Мазда творит мир в идеальном, нематериальном виде – возникают одни лишь идеи вещей – чудесный мир светлых порождений. Анхра-Манью увидел исходящее от них сияние и понял, что Свет – его погибель. Злой Дух бросился к Ахура-Мазде с намерением уничтожить порожденное, но Свет обжег Анхра-Манью, заставив отступить. Тогда Ахура-Мазда предложил сопернику мир. Ахура-Мазда вовсе не жаждет искоренить зло совершенно, и в том нет ничего удивительного. Анхра-Манью нужен благому богу в качестве противовеса, ведь именно в этом кроется потенция развития, именно борьба противоположностей обеспечивает единство и развитие мира.
Но речи Ахура-Мазды о мире породили в злобном мозгу Анхра-Манью мысль о слабости светлого бога. Мира жаждет лишь слабый – так решил дух зла. Анхра-Манью отверг предложение мира, в яростной мощи своей желая абсолютной власти. Тем самым дух зла подписал свой смертный приговор. Мудрый до хитрости Ахура-Мазда предложил сопернику: «Давай сойдемся в такой-то день и будем биться, покуда не стемнеет». «Стемнеть» должно было ровно через девять тысяч лет – срок, намеренно вычлененный Ахура-Маздой из Вечности, ибо победа над злом возможна лишь в том случае, если борьба их будет иметь завершение – иначе, конечной. Именно конечной, так как бесконечность дарует силу злу. Ведь Вечность безвременна, тождественна с бесформием, а зло, вожделеющее разрушения, сильно именно там, где отсутствует форма. Чтобы победить, Ахура-Мазда должен был определить срок, и он сделал это, назначив три периода по три тысячи лет – срок, достаточный даже для самой великой битвы. Пока Анхра-Манью пребывал в радостном предвкушении схватки, Ахура-Мазда прочел великую силой молитву:
Как наилучший Господь,
Как наилучший Глава,
Давший по Истине дело
Мазде благое и власть,
Убогих поставил пасти.

«Ахуна Вайрья», главная зороастрийская молитва
Сокровенные слова поразили Анхра-Манью в самое его злобное сердце. Дух зла «был охвачен смятением и низвергнулся обратно во тьму. И он оставался в смятении три тысячи лет». Это время Ахура-Мазда использовал, чтобы придать миру материальную форму – воздвигнуть неприступный редут против грядущего натиска Анхра-Манью. Светлый бог создал себе верных помощников Амеша Спента (Бессмертных Святых) – семь великих богов (они же совокупность его божественных качеств, из которых и выросли). Кроме них Ахура-Мазда сотворил мир: небо в форме яйца, воду, землю, светила, растения; он сотворил первочеловека Гайомарта, который в силу первоначального неприсутствия в мире зла был бессмертным, и первобыка, олицетворение мощи природы. Очень показательно, что для борьбы со злом Ахура-Мазде нужен именно материальный мир. Созданный прежде мир «творений в неземной форме» был бесцелен и неощутим, а значит, несовершенен в борьбе со злом. И потому Ахура-Мазда придал ему материальную суть.
Материальный мир Ахура-Мазды был прекрасен. Его составляли лишь чистые существа – добрые боги, животные и растения, чистая вода и чистый огонь. Период, когда АхураМазда создавал этот мир, получил название Творения.
Однако материальный мир оказался уязвим в большей мере, нежели мир духовный, и Анхра-Манью не замедлил воспользоваться этим обстоятельством. Пока Ахура-Мазда творил, его близнец терпеливо выжидал, создавая себе яростных злобных помощников. То есть каждый творил свой мир.
Когда же встретились оба Духа, они положили начало
Жизни и тленности и тому, чтобы к скончанию веков
Было бы уделом лживых – наихудшее,
а праведных – наилучшее.

Авеста
В качестве антиподов Амеша Спента возникли омерзительные дэвы. Первым появился Ака Мана – «Злая Мысль», за ним последовали Индра, Шару, Нахатья, Тарви, Заири, Митаохта, Друдж, Айшма. Но Анхра-Манью не спешил с открытою враждой, ибо знал, что потребуется много сил, дабы сразиться с могущественным Ахура-Маздой. И все это время мир жил, не зная зла. Воздух был чист и светел, огонь – ярок и бездымен, вода – чиста и прохладна в жару. В степи, покрытой цветущими растениями, мирно паслись живые твари. Великодушный и прекрасный ликом Гайомарт обрабатывал землю и ухаживал за первозданным быком.
И так продолжалось долго, пока наконец злой дух не решился начать войну. Улучив момент, Анхра-Манью, «сильнейший во лжи», ворвался в мир, пробив его нижний свод и вынырнув из воды. Антагонист уже по факту своего рождения, Анхра-Манью начал переустройство мира. Он испортил чистую воду солью, огонь – дымом, сотворил злых животных и растения, умертвил Гайомарта и быка. И наступил второй период, Смешение, – период, являющийся настоящим.
Этот период есть эпоха борьбы добра и зла. Происходит великое дуалистическое противостояние. Ахура-Мазда во главе армии добрых божеств борется со своим антиподом. Каждый добрый бог также имеет своего злого антипода, добро и зло существуют нераздельно. Против «блистательного, мощного» коня Тиштрии, олицетворения звезды Сириус и животворящей влаги, бьется дэв Апаоша, «паршивый и черный» слуга Анхра-Манью, олицетворение жары и испепеляющего ветра. Еще одно божество, Вайю, вообще раскалывается на двух богов-близнецов: бога победоносной войны и богатства и его антипода – бога зла и несчастья. Уже одно это обстоятельство – близнечность – свидетельствует о том, что силы равны и ни одному из противников не победить без вмешательства третьей силы.
Кто же должен сыграть роль этой третьей силы? Естественно, человек, являющийся единственной стороной, еще не определившей своего выбора. И потому обстоятельство равного противостояния, столь незначительное на первый взгляд, приобретает громадную значимость. В мире, созданном близнецами, нет абсолютного добра, как нет и абсолютного зла. Обе противоположности равны, а следовательно, судьба поединка зависит от человека, от его выбора. Это накладывает величайшую ответственность, но и дарует великую силу. Ведь, вмешиваясь в борьбу богов, человек занимает равное с ними положение, образуя троицу. Человек превращается из пассивной твари в активнейшего участника жизненного процесса. Он борется – за добро ли, за зло, – но борется рьяно, бешено, отважно. Человек обретает великую потенцию, равной которой не имел никогда прежде, в своем величии он вырастает в сверхчеловека, а потом и до Человека, духом равного Богу. Каждый зороастриец ощущал свою великую значимость, недаром даже молитву Ахура-Мазде зороастрийцы произносили стоя, гордо выпрямив спину, в то время как задавленные тяжестью первородного греха иудеи, христиане и мусульмане либо падали на колени, либо гнули спину в низком поклоне.
Зороастрийская концепция, по сути, отвергает догмат предопределения. Если будущее иудея, христианина или мусульманина всецело во власти Бога, то зороастриец зависит лишь от себя. В его власти, кому служить, и лишь от него зависит, каково будет воздаяние. Мало того, зороастриец несет ответственность не только за собственную душу, но и за весь мир. Ведь именно его вклад, склонись он на сторону Анхра-Манью, может стать решающим в победе злых сил и привести мир к погибели, напротив, одно-единственное доброе дело может перевесить чашу весов на сторону Ахура-Мазды.
И был миг, когда арии, осознав свое великое назначение, вознеслись сердцем до бога, и, ничтожные числом, двинулись на Восток и Запад, и покорили две трети обитаемого мира. Это было время великих героев – Траэтоны, Керсаспы, Кави Хаосравы. Время, золотой блеск которого сохранен преданиями. Но человек слаб, ему трудно быть равным богу. Это налагает слишком большую ответственность и лишает права на жалобу, на тоскливый вопль оставившему тебя своей заботой божеству. В конце концов арии посчитали, что сделали для торжества добра слишком многое и добро близко к победе. И с этого мгновения величие дуализма начало вырождаться.
И предвестием тому стала история Йимы – первого земного царя. Йима был любимцем Ахура-Мазды, но сердце его более склонялось к плотским радостям, нежели к духовному созерцанию. И потому, когда Ахура-Мазда обратился к Йиме с предложением стать его пророком, герой отказался – «Не создан я и не обучен хранить и нести веру» (Авеста. Витевдат). Он не пророк, он не готов нести веру. Но Йима согласен стать правителем и оберегателем беспомощного рода людского – «я стану мира защитником, хранителем и наставником. Не будет при моем царстве ни холодного ветра, ни знойного, ни боли, ни смерти». С благословения Ахура-Мазды, наделившего Йиму божественной удачей – Хварно, тот организует царство и трижды расширяет его пределы.
Но злобный Анхра-Манью готовит людям жестокие испытания. Золотому веку грозит зима, глобальное бедствие, сравнимое с библейским потопом. Во спасение племени и имущества Йима огораживает свой мир несокрушимой стеной. Подобно тому как Ной спасал от потопа свой род и тварей с помощью ковчега, Йима противопоставляет грядущей зиме стену, способную защитить от самой жестокой стужи. Люди воздвигают громадный загон, какой вмещает в себя все, что есть в этом мире. «Туда принес он (Йима. – Д. К.) семя всех самцов и самок, которые на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Туда принес он семя всех родов скота, которые на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Туда принес он семя всех растений, которые на этой земле высочайшие и благовоннейшие. Туда принес он семя всех снедей, которые на этой земле вкуснейшие и благовоннейшие. И все он сделал по паре».
Но все же настойчивый и хитрый Анхра-Манью добился своего. Не в силах разрушить скрепленное божественной силой жилище людей, Анхра-Манью поразил его созидателя – Йиму. Он поселил в сердце Йимы великую гордыню. Йима вдруг решил, что это он, а не Ахура-Мазда сумел преградить путь ворвавшемуся в мир злу. Йима стал восхвалять себя равным благому богу. Йима свершил ужасный грех и «неистинное слово… взял себе на ум». В великой гордыне Йима вольно или невольно перешел на сторону духа зла. Йима стал жесток. Он испробовал вкус мяса и вкус власти, забив быка и поработив своих соплеменников. И Хварно, дарованная Небом удача, улетела от Йимы, лишив его в одночасье и божественного расположения, и земной власти. С грехопадением Йимы в мир проникли зло и смерть.
Беда ариев заключалась в том, что, пресытившись военными успехами, они слишком уверовали в скорое наступление последнего периода – Разделения, который ознаменует окончательную победу Ахура-Мазды. Этому периоду должен будет предшествовать момент Фратергирд (Фрашгард), когда на землю поочередно сойдут три Саошьянта – Спасителя, три сына Заратустры, рожденных девственницей от семени пророка. Заметим наперед, идея Спасителя тогда была новой для человека и пришлась ему по душе. Недаром эта идея была с готовностью перенята большинством религиозных учений.
Фратергирд – момент истины, когда почитатели АхураМазды будут отделены от тайных и явных слуг Анхра-Манью. Это судный день, когда из земли возникнут кости умерших, которые обрастут плотью, и вернется в эту плоть душа-фраваши. Мириады живых и оживших должны будут перейти через реку из раскаленного металла, что хлынет по велению Ахура-Мазды из гор. Добрые сердцем и делами пересекут этот очищающий поток с улыбкой на устах, злые взвоют от невыносимой боли. Бог Хаома приготовит священный напиток, дарующий бессмертие. Люди выпьют его и вернут себе молодость и силы. А потом каждому воздастся по заслугам: праведники попадут в рай, слуги Анхра-Манью – в ад, где их ожидают вечные муки.
Но покуда время Разделения не настало. Мир живет противостоянием добра и зла. Мир живет отвагой и трусостью, честью и предательством, щедротой и скупостью, великодушием и коварством. Мир живет так, как ему положено жить.
Идея о сотворении мира несотворенным богом, о грядущем завершении мира Страшным судом имела громадное значение. Человеческое время получило начало и завершение, и это завершение зависело лишь от самого человека; теперь лишь от него зависело, кто одержит победу в противостоянии добра и зла и чем, соответственно, ознаменуется завершение времени – торжеством и вечным блаженством или падением и вечной катастрофой. Откровения Заратустры зажгли священный огонь в сердцах персов, в краткий с точки зрения истории миг превратив их в самую сильную духом нацию.
Назад: Глава 11 Так говорил Заратустра
Дальше: Глава 13 Код Бехистуна