Глава 10
Заплутавшие в джунглях

Мы распрощались с благословенным Индостаном в тот самый миг, когда свершился переворот в сердцах ариев – они отказались от древних традиций, от сокровенного общения с миром ради обретения новых истин. Кочевники обратились в земледельцев, воины – в обывателей, визионеры – в философов.

Невиданно изобильная природа Индостана способствовала тому. Требовалось немного усилий, чтобы обеспечить себе существование, невиданное в представлении варвара. Не было нужды отстаивать свой кусок и кров, ведь все это давалось по меркам той эпохи легко. Появилось время – не те его крохи, дабы вознести мольбу милосердным богам, но достаточно, чтобы раскинуть мозгами по поводу мироустройства, вышней сути богов, наконец, собственной сути.

Древние боги при этом становились все более и более чуждыми. Они уже не соответствовали новому человеку, который из просто разумного превратился в когитарного – мыслящего. И арии, к тому времени впитавшие кровь коренных народов и забывающие собственные истоки, начали принимать абстрактные истины и такое же абстрактное вышнее, которое лишь условно можно было назвать богом.

Над богами восстал Бра’хман. Что такое или кто такой Брахман – определить никто так и не взялся. Ясно лишь, что это – наивысший, абсолютнейший Абсолют, какой только можно себе вообразить. Брахман вездесущ, всепроникающ, бесконечно велик и бесконечно мал, независим от прошлого и будущего, вмещает в себе всю множественность бытия и небытия, пространство, время, взаимосвязи вещей, сами вещи, и все боги – не более чем проявления Брахмана.

Потом выдумали Атман, нечто вроде Брахмана, но на личностном уровне, – если угодно, субъективное начало. Заодно арии ввели в оборот массу иных полезных абстракций: карму и тапас, каму и буддхи.

Пряный запах джунглей дурно влиял на еще недавно практичные и здравые умы, порождая философские химеры. Росли нигилизм и пессимизм. Людей не устраивали прежние культы. Лишь избранные верили в Брахмана – их вера была возвышенна, но была скорее стремлением к вере, нежели самой верой. Те же, кто не находили мудрости и душевных сил уйти от мирских соблазнов и продолжали поклоняться старым добрым богам, все менее удовлетворялись обрядами, предлагаемыми жрецами. Вера в силу жертвоприношения падала. Уничижался авторитет брахманов, все более воспринимаемых сомневающимися шарлатанами. Их корыстолюбие, стремление властвовать не только над душами, но и над телами порождали негодование. Страх и пассивное неприятие вызывала практика пурушамедху – жертвоприношения человека.

Нравственный кризис, метастазами пронизавший общество, порождал пессимизм, который затмит солнце Индии на многие века. Пессимизм, в свою очередь, вел к двум крайностям – к аскетизму с одной стороны, и, как противодействие, к гедонизму с другой. Именно в это время появляются первые атеисты. Да, соглашались они в духе времени, жизнь далека от совершенства, но это вовсе не повод для пессимизма. Ведь жизнь – единственное, что есть у человека, за ней – ничто, тьма. Ведь и мудрый, и глупый, когда тело разрушается, одинаково погибают, не имея даже надежды на будущее существование. И потому совершенно никчемны размышления о какой-то там карме, искуплении бесконечной судьбы добрыми делами. Смысл жизни заключается в одном – наслаждаться ею, этой самой жизнью.

Адживики и деитти, чарваки и локаяты, настики и пашанды – как бы эти жизнелюбы ни именовались, – все они отвергали Бога-Брахмана, не признавали ведических богов, веруя лишь в нияти – судьбу, определяющую все сущее до мельчайших деталей. Реальным и единственно заслуживающим внимания признавалось лишь наслаждение, а целью жизни – сама жизнь.

Суровые отшельники, ревнители строгой аскезы и высоких моральных принципов яростно порицали жизнерадостных гедонистов, но серьезной конкуренции им составить долго не могли. Не могли до тех пор, пока на арену зарождающейся истории не начали выходить открыватели новых истин, «искатели брода» тиртханкары, предлагающие в поисках новых путей в борьбе за вечное существование возвратиться к идее цикличного времени.

В Магадхе, на северо-востоке Индии, зародился джайнизм, изначально – религия воинов, основателем которой считается Вардхамана, впоследствии прозванный Великим Героем – Махавирой. Своим агрессивным отношением к брахманам и богам джайны были близки к нигилистам, но они начисто отрицали гедонизм, проповедуя йогу – нравственную и физическую аскезу во имя постижения истины. О джайнах можно говорить много – учение и адепты весьма занятны, но едва ли в том есть смысл в эпоху Интернета. Вставлю лишь пару маленьких замечаний.

1. Джайнистские монахи не просто брили волосы на голове, но выдирали их с корнем. Страшно даже вообразить, не то чтобы попробовать на собственной маковке!

2. Занятно представить себе такого лысого джайна, разметающего веничком дорогу перед собой, дабы, не приведи Брахман с Атманом, не раздавить какого-нибудь замешкавшегося мураша, ибо сделать это есть величайший грех – химса, ведь ты можешь раздавить своего предка или недавно скончавшегося собрата-джайна.

3. В силу сверхбережного отношения ко всему живому джайны не занимались ни скотоводством и земледелием, ни уж тем более рыбной ловлей или – о ужас! – охотой. Потому-то они приватизировали для себя торговлю, ювелирку и ростовщичество. Самые милосердные обитатели Индии сделались заодно и самыми богатыми, которыми остаются и по сей день. Чисто индийский парадокс!

Одновременно с джайнизмом поднялось на ноги еще одно учение – его также трудно представить религией, хотя таковым оно все же признается. Биографию Будды пересказывать нет смысла: принц, страдательные знамения, сорокалетняя проповедь, дичайший пессимизм, авидья, карма, сансара, виджняна, мокша, нирвана… Будда по прошествии последнего перевоплощения отправился в паринирвану, нечто вроде личной нирваны, не претендуя на бренность бытия, однако почитатели вот так запросто его не отпустили, объявив дэватидэва – небесным властителем над небесными властителями. Были воздвигнуты сотни и тысячи, тысячи тысяч статуй Будды, его изречения объявлены догмой: «Небо может опрокинуться с луной и звездами, земля может подняться с горами и лесами, океаны могут высохнуть, но слова Будды останутся верными».

Но ни буддизму, ни тем более джайнизму не удалось в полной мере овладеть душами ариев. Джайнизм мог сделаться религией воинов, но далеко не каждый и даже мало какой воин склонен к аскезе, ибо полная опасностей жизнь предполагает ее краткость, что вызывает желание хлебнуть из чаши наслаждений, дабы забыть о военных тревогах и испытаниях. И в такую минуту не хочется предаваться печальным раздумьям о несовершенстве мира, фатальности кармы и посыпать тело пеплом, заявляя тем самым об отречении от бренного бытия. Нет, кшатриям была чужда аскеза, и потому проповедь Махавиры тронула сердца немногих избранных.

Воздействие буддизма оказалось сильнее. Оно не походило на эффект разорвавшейся бомбы, но благодаря апостолам Будды и в еще большей степени благодаря императору Ашоке буддизм со временем обратился в лавину, подмявшую под себя многих богов и многие культы. Но буддизм проповедовал бездействие как средство освобождения, достижения нирваны, а бездействие – удел избранных. Если каждый будет бездействовать, кто положит горсть риса в миску монаха или напоит молоком младенца? Жизнь прекратится, но лишь человеческая жизнь, и тогда не достигшие Просветления вынуждены будут смириться с телами не брахманов и даже не чандал, а тигров, змей и пауков. Да и государство не слишком одобряло идею бездействия, ибо любое государство сильно именно созидательной деятельностью людей, его населяющих. Так что буддизм бесспорно торжествовал лишь при Ашоке и, достигнув невиданного расцвета, в последующие века неприметно, но неизменно сдавал свои позиции. Тем более что было кому сдавать.

Вопреки кажущемуся абсолютному торжеству религий тиртханкаров, им ни на мгновение не удалось полностью затмить исконные верования обитателей Индостана – как ариев, так и дасью. Эти верования отступали, отходили в тень, но никогда не были побеждены. Ведийские культы имели обширный круг почитателей, и, если эти почитатели разочаровывались в могуществе древних богов, они были далеки от того, чтобы отвергнуть саму суть религии – веру в благодетельных покровителей, уступая течению времени лишь трансформацией этой веры. На основе ведийских культов зарождались блестящие философские учения и замысловатые этические системы, со временем объединившиеся в эклектическую религию – индуизм, наследовавшую брахманизму.

Скрижалями новой религии стали не гимны и не философские толкования, а чудесные, яркие, по-восточному изысканные, изощренные сказания – эпические поэмы «Махабхарата» и «Рамаяна».

Последняя, сравнительно небольшая по объему, но очень цельная, излагала историю борьбы сил добра с «дьяволом» индийской мифологии демоном-ракшасом Раваной, что обрел невиданную силу и подчинил себе все существа – от богов до подземных тварей, исключая людей, которых Равана счел слишком слабыми, чтобы быть опасными ему. Тогда благостнейший из богов Вишну воплотился в аватару Раму и победил злокозненного ракшаса. Прекрасная сказка со всеми присущими сказке атрибутами и без намека на этику и уж тем более на глубокую философскую мысль.

Иное дело «Махабхарата», с героями которой мы уже познакомились. Нет смысла еще раз пересказывать все перипетии этой поистине грандиозной истории, напомним лишь, что «хорошие» пандавы перебили в битве при Курукшетре «плохих» кауравов, чем прогневили покровительствовавшего последним бога Шиву. Тот вошел в уцелевшего в сражении каурава Ашваттхамана и отыгрался на победителях, истребив их в нападении на спящий лагерь почти всех. Пятеро уцелевших братьев-кауравов двинулись на поиски вышнего рая Индры, достичь которого удалось лишь герою из героев Юдхиштхире. Такова основная канва, в которую вплетены многочисленные легенды, притчи, поучения, не имеющие прямого отношения к сюжету, но раскрывающие доктрину бхагаватизма – религии, напрямую предшествующей христианству, а гуманизмом своим превосходящей учение Церкви Христовой.

В чем же суть этой доктрины?

Мир создан и управляем Богом, но это не Брахман, а индивидуализированное божество Ишвара, выступающее под именами Вишну, Шивы, Кришны.

А что же старые боги? Какие-то пережили крушение – это прежде презренные божества презренных дасью; другие превратились в кшудрадевата, буквально «богов-слуг», способных дать материальные блага, но не освобождение. Индра – ничтожный божок, уступающий в могуществе даже аскетам– карликам. Яма отныне не символизирует смерть, обращаясь в судью-дхармараджу. Ваю и Варуна совершенно лишены престижа… Боги умерли? Отнюдь. Напротив, боги вернулись. Человек не нашел исхода из богов. Человек не нашел исхода из смерти. Нирвана оказалась недостижимой для человека толпы. И тогда человеку пришлось искать путь к Богу, которым и стал Бхагават, чаще всего выражаемый двумя популярнейшими индуистскими божествами, обретшими власть и могущество в I тысячелетии до н.э., – Вишну и Шивой.

Именно с их становления начинает свой отсчет индуизм. В отличие от буддизма с его привлекательной этикой, индуизм был ярок, подобно ослепительному павлину на фоне неказистой птахи. Он не исповедовал беспросветный пессимизм, обещая просветление и спасение каждому. И потому он был с ликованием принят мятущимся, разуверившимся в торжестве нирваны человеком.

Первый из богов индуизма, Вишну почитался уже в эпоху Вед. Впрочем, его роль была в ту пору невелика. Но с течением времени могущество ведийских богов начало клониться к закату, а вот Вишну, напротив, обретал все большую силу, вбирая в себя культы других божеств. Утвердившись в Матхуре, почитатели Вишну постепенно распространяли культ своего божества на соседние земли, при этом подпитывая арийского бога кровью автохтонных божеств.

Вишну виделся индуистам настоящим совершенством. Он безмерно красив: четырехрукий, синекожий, в ярком венке. Вишну – первопричина мира. Это именно он, Вишну-Нараяна, спит на тысячеголовом змее Шеше в первозданном океане, и во время сна из пупа Вишну вырастает лотос, из которого появляется Брахма, проявляющий мир. По сотворении мира Вишну пробуждается и правит им до тех пор, пока не наступает пралая, и Вишну вбирает в себя весь этот мир, чтобы после освежающего, дарующего силы сна дать толчок к появлению мира нового.

Как бог, вобравший в себя множество культов, Вишну многолик. Он – сотворитель, поддерживатель, охранитель мира. Суть Вишну как спасителя проявляется в десяти воплощениях-аватарах, олицетворяющих основные ступени развития мира.

Первая аватара Вишну – рыба-матсья. Именно в таком обличье явился бог к праведнику Ману, предупредив его о потопе, а затем, спасши в бушующих волнах корабль с Ману и его семьей, а заодно семью великими риши, что заложат основы нового мира.

Вторая аватара Вишну – черепаха-курма. Обратившись в гигантскую черепаху, Вишну дал богам точку опоры для пахтания океана, что помогло им вернуть утраченные во время потопа сокровища, в первую очередь дарующую бессмертие амриту.

Третья аватара Вишну – вепрь-вараха. В этом облике бог низошел на землю для борьбы с демоном Хираньякшей, погрузившим земную твердь на дно океана. Вишну убил демона и вернул землю на отведенное ей место, выступив в роли спасителя и устроителя сразу.

Четвертая аватара Вишну – человек-лев (нарамсинха). В этом странном облике Вишну вступил в борьбу против другого демона, Хираньякашипу, который в награду за аскезу получил от Брахмы абсолютную неуязвимость. Ни бог, ни человек, ни зверь не могли убить его ни днем, ни ночью. Мастер перевоплощения, Вишну напал на злобного демона на закате, выйдя прямо из колонны в облике полульва-получеловека. Пятая аватара Вишну – карлик-вамана. Это – пересказ древнего ведийского гимна о трех шагах Вишну. Демон Бали посредством аскезы захватил власть над миром и стал угрожать богам. Обернувшись карликом, Вишну попросил у демона в подарок столько земли, сколько он сумеет отмерить тремя шагами. Бали со смехом согласился сделать столь щедрый дар. В тот же миг Вишну обратился в неизмеримого великана и двумя шагами покрыл небо и землю, великодушно не сделав третьего, оставив во власть демону преисподнюю.

Шестая аватара Вишну – Парашурама (Рама с топором). Эта аватара – свидетельство роста могущества брахманов, ибо Парашурама в облике человека выступает на их стороне против кшатриев, двадцать один раз подряд истребляя всех мужчин из этого сословия.

Седьмая аватара Вишну – Рама. Этой аватаре посвящен сюжет «Рамаяны». Низойдя на землю в облике человека, спаситель Вишну в упорной борьбе одолел ракшасов во главе с могучим Раваной.

Восьмая аватара Вишну – Кришна.

Девятая аватара Вишну – Будда, последнее воплощение Вишну в прошлом. Индуисты очень ловко использовали враждебный им культ, приспособив для собственных целей и привлекши на свою сторону не устоявшихся в своей вере буддистов. Они объявили, что Вишну сошел в облике Будды на землю, специально чтобы внести в мир заблуждение, испытать людей и сокрушить злые силы.

И наконец, десятая аватара Вишну – Калки, прекрасный всадник на белом коне. Это последнее и будущее воплощение, великий чистильщик мира. В конце настоящей эры Калки с пылающим мечом явится на землю и устроит страшный суд, карая грешников и вознаграждая праведников.

Что это такое – аватары Вишну? Одни ученые видят в них фазы развития мира, проявляющие основные кризисы в истории человечества. Но скорей, они сравнимы с некими событиями-образцами, нечто вроде архетипов. Не наша задача – подробно анализировать это.

Обратим лишь внимание на то, что все началось с рыбы, а закончилось грозным Мессией. Мессия и рыба – не приходит ли на ум известная аналогия?..

Наиболее почитаемая аватара Вишну – Кришна, со временем ставший самостоятельным богом и даже куда более влиятельным, нежели Вишну.

Краеугольный камень кришнаизма – идея бхакти. Бхакти – величайшее открытие индуизма. Это – именно то, благодаря чему индуизм задавил столь совершенный этически буддизм. Впервые в истории человечества была провозглашена бескорыстная любовь, святая привязанность к Богу. Эта любовь дарует спасение. Бог возвещает: «Я обещаю, что тот, кто любит меня, не погибнет». Сила бхакти превосходит силу кармы, последствия прежних деяний могут быть уничтожены посредством бхакти.

Бхакти – высшая любовь, не претендующая на воздаяние. Хотя человек и является объектом постоянной заботы бога, но реально он не вправе рассчитывать на взаимность, ибо такая любовь уже не является Любовью. Академик Смирнов весьма выразительно иллюстрирует это положение догматом бенгальского мистицизма о «бхакти детеныша обезьяны» и «бхакти котенка»: «Детеныш обезьяны в момент опасности активно цепляется за мать, которая и выносит его из беды; котенок даже не осознает опасности и остается пассивным, мать сама заботится о его спасении. Последняя бхакти считается уделом избранных и доступной лишь для единиц».

Вот она, истинная любовь, когда ты даже не осознаешь ее как цель и средство спасения, ты просто любишь и веруешь в Него, и тогда Он спасет тебя, не рассчитывающего на спасение, – спасет лишь в силу твоей любви, в силу того, что Он есть твой Отец и твоя Мать.

Расцвет кришнаизма совпал с расцветом буддизма. Именно в этот период окончательно оформилось учение о метемпсихозе, или переселении душ, справедливо считающееся одним из наиболее значимых положений религий, зародившихся в Индии.

Идея переселения душ волновала великие умы и сознание целых народов. О переселении душ размышляли египтяне; тема метемпсихоза занимала величайших мыслителей Греции: Пифагора, Эмпедокла, Платона; по поводу блужданий души рассуждали дети льда скандинавы и галльские друиды. Этой темы не чурались и те, кто обязаны были верить в посмертное воздаяние, рай и грядущее воскрешение. Каббалисты разработали тезис о гилгул – переселении души. Схожие представления не миновали первохристиан. На переселение души уповали многие христианские секты, во многом именно за эту идею и объявленные еретическими. Манихеи уповали на очищение путем переселения в животных и растения. Идея реинкарнации подробно излагается в «Тибетской книге мертвых». Но наиболее последовательно теория метемпсихоза проявляется именно в учениях, зародившихся в Индии. Индуисты были богаты на фантазию и решили, что не обязательно возрождаться в человеческом теле, ибо сделать это можно в любой форме… Но, по их мнению, любовь к богу не гарантирует мировоплощения. Куда надежнее достичь цели через аскетизм. Именно этот путь избрали арии. Аскеты, отшельники, учителя-муни составили успешную конкуренцию жрецам. Обладая способностями, кажущимися непосвященным сверхъестественными, они поражали воображение. Аскет-шаман представлялся выше богов, властнее их. Если бог был волен дать человеку лишь богатство, то аскет, властвуя над миром духов, способен был подарить еще и процветание, и власть, и бессмертие. Вынеся многолетнюю аскезу, муни становился господином над богами.

И вот уже упомянутый ракшас Равана, простояв неподвижно, не отрывая взгляда от солнца, пять тысяч лет, требует: «Да буду я неуязвим для асуров и для богов, для птиц супарнов и для змей, для якшей и для рашкасов. Прочих созданий я не страшусь; люди – что былинки перед моей мощью». И боги вынуждены дать ракшасу такую власть и бессильны что-либо противопоставить ему.

Или вот Индра, явившийся, к слову, в качестве поденщика на зов аскета Кашьяпы, оскорбляет ничтожных карликов.

Но могущественные аскезой карлики угрожают непобедимому еще недавно богу, пугая созданием нового Индры. И Индра в страхе отступает, моля о прощении, а история заканчивается поучительным нравоучением аскета:

Какой бы властью ты ни обладал по праву рождения или подвига, всегда может найтись кто-то превосходящий тебя в смирении и аскезе, а, значит, и власти. Отныне любой может вознестись над кем угодно, даже над богами. Возникает своеобразный культ аскета, который может подчинить своей воле ведических богов… Со временем аскетизм принял форму йоги – аскезы не просто физической, но и нравственной. Йогину чужда идея бхакти. У него нет потребности в любви к Богу, спасении через любовь. А если она и присутствует, то где-то там, на втором плане. Йогин достигает освобождения через собственное совершенствование, через «претворение себя в бога», самообожествление.

Йога – верх духовного сосредоточения. Йогину присущи глубокая интроверсия, столь почитаемая в Индии и столь чуждая западной культуре, абсолютное равнодушие по отношению к приятному и неприятному, к внешним предметам, отрешенность от вожделения и отвращения. Йогин должен следовать заветам Кришны, который учил: от привязанности рождается гнев, от гнева – заблуждение, от заблуждения – гибель.

Если быть последовательным, йога – самый верный путь к бессмертию. Йогин замыкается в себе настолько, что начинает воспринимать себя как целый мир. Йогин осознает не собственную мнимую значимость, а свою глубину, свой макрокосм.

Задача йогина – добиться власти над мировой энергией, праной, – схожа с той, что преследовали рвущиеся к могуществу маны шаманы. В этом отношении йогин – прямой наследник шамана, он и есть шаман, но достигающий цели единственно через аскезу, без использования психоделических препаратов.

Йога дарует овладевшему ею грандиозную силу. Недаром молва приписывает йогину способность к чтению и передаче мыслей, изменению параметров тела, умение перемещаться в любую точку пространства, способность усилием воли выделять из себя информационно-энергетического двойника и т. д. Но, обладая потенциально великой силой, йогин не вправе этой силой воспользоваться, ибо подобное означает отречься от учения, наиглавнейшей сутью которого является избавление от любых влечений, возвращение в исконную чистоту непроявленного эго, отказ от самости, то есть переход из Атмана в равнодушное бесстрастие Брахмана и обретение тем самым абсолютной свободы.

Бог йогинов – Шива, великий, ужасный и благостный бог; бог несказанно многоликий, его нередко изображали с четырьмя ликами, а то и с тысячью глаз. Он и личный бог, и сотворитель, и судья, и охранитель мира, и истребитель, и беспощадное время.

Как бог аскетов, великий йогин Шива восседает, осыпав нагое тело пеплом аскезы, на тигриной шкуре на самой высокой вершине Гималаев. Бог медитирует, поддерживая течение бытия. Но отрешенность не мешает Шиве активно проявлять свое присутствие в каждом уголке мира, ибо он обладает способностью двоиться, множить свою сущность.

И чаще Шива проявляется как выражение жизни и смерти в самых яростных их выражениях. Он и порождает мир, и разрушает его. В своем танце Шива создает мир, вовлекая приведенную в движение материю в ритм звуков и неистовых движений. И он же, кружась в танце ярости – тандаве, разрушает бытие, неся смерть всему преходящему. Дикий характер Шивы определяет непостоянство мира. Шива есть все, но прежде всего время; для индуса символом разрушающего времени является пляшущий в круге огненных языков Шива.

Облик Шивы ужасен, ибо бог-истребитель должен ужасать, ведь страх – могущественнейшая из сил. Даже благостный Шива внушает трепет. Гигантское существо, более чудовище, нежели бог: лицо Шивы пугающе синего цвета, посреди лба яростным огнем сияет третий глаз – выражение архаичной мудрости и неутраченной связи с Всеобщим, телепатический прожектор, позволяющий Шиве проникнуть в самые потаенные уголки мира, недостижимые для прочих богов. Вокруг прекрасно-уродливой головы бога вьются шипящие змеи, они же обвивают предплечья; на синюю, налитую смертельным ядом шею небрежно брошено ожерелье из черепов. Синяя шея – знак Шивы-спасителя, Шанкары (умиротворяющего), испившего по просьбе богов плеснувший при пахтании океана яд и спасшего таким образом мир. Сам же Шива избегнул смерти благодаря йогической силе: устремив мощь Всеобщего внутрь себя, он остановил яд в шее, не допустив его к сердцу, но шея навсегда осталась пораженной и налитой пугающим синим цветом. Некоторым аскетам Шива виделся подобным змее, с четырьмя ликами, с золотыми рогами. Но трехглазый, синешеий и золоторогий Шива – ничто в сравнении с Махакалой, Великим Черным, олицетворением Шивы в великом гневе. Если есть на земле что-то невыразимо ужасное – это Шива-Махакала, властитель разрушающего времени. Вот каким предстал ужасающий Махакала перед героем Ашваттхаманом, отстаивавшим достоинство кауравов, которым покровительствовал Шива:

Таким предстает Шива-истребитель, Шива-погубитель, Шива-олицетворение времени, превращающий «Вселенную в свой тончайший мир…». Против подобного бога не устоит никто и ничто: ни человек, ни демон, ни даже бог. Когда прочие боги бессильны в борьбе против хаоса, они призывают на помощь Шиву, и грозный Махакала, восстанавливает нарушенное равновесие, истребляя асуров, ракшасов и прочую нечисть. Ужасный Махакала, пожиратель сырого мяса и потребитель таких напитков, что способны ужаснуть не только человека, но даже бога.

А через мгновение он – любовь. Ведь любовь и смерть всегда идут рядом. Любовь, порождающая жизнь, и смерть, эту жизнь убивающая. Потому-то помимо ужасающего ожерелья из черепов символом Шивы является лингам – плодотворящий фаллос, дарующий порождение всему живому.

Именно эта потаенная, сокрытая выдвинутой на первый план свирепостью, любвеобильность Шивы открыла путь к возвышению женских божеств. И подле Шивы появляется супруга Шакти, чье почитание достигает апогея в самом ужасном своем выражении – культе Кали, богини смерти и беспощадного времени. Она, беспощаднейшая погубительница и истребительница, как ничто иное олицетворяет гибельное, истребительное, черное время.

В связи с отождествлением Кали с беспощадным временем ее культ приобрел громадную популярность, более всех прочих напоминая о бренности человека. Любить Кали означало любить Время, а значит, быть пощаженным им. Не удивительно, что культ Великой богини Кали со временем затмил культ Шивы, ибо пожирание времени Махакалой было щадящим, с надеждой на грядущее возобновление, в то время как Кали не даровала подобной надежды, обещая единственно власть над настоящим мгновением, лишенным длительности, то есть над Вечностью… А если уж зашла речь о Вечности, невозможно обойти внимаем Брахму, третьего великого бога индуизма. Он возвысился позже своих сотоварищей Вишну и Шивы и их популярности, несмотря на широкое его почитание, все-таки не достиг. Брахма – бог во многом искусственный, призванный дополнить Вишну и Шиву, которые, кстати, отлично ладили между собой – даршаны (школы) Вишну и Шивы одинаково признавали оба божества: для вишнуистов Шива выступал в облике Вишну, для шиваистов Вишну был Шивой; эти боги легко переходили друг в друга, являя, по сути, двуединое божество. Здесь можно вести речь об архетипе Троицы, подробно рассмотренном Юнгом («Попытка психологического истолкования догмата о Троице»), однако подробно о сем мы растекаться мыслью по древу не будем. Заметим лишь, что именно сложное, основанное на архетипических символах сознание человечества, вернее, коллективное бессознательное было причиной возникновения «троиц», именно это обстоятельство породило и Брахму, призванного смягчить противоречия агрессивного дуэта Вишну – Шива и привнести должную гармонию. В Тримурти (троице) Брахма выступает как божество-примиритель, некая золотая середина.

Так как роли хранителя и истребителя были уже распределены, Брахме отвели роль породителя мира. Он появляется из лотоса, вырастающего из пупа спящего в ночи небытия Вишну, и проявляет мир. Горы являются костьми Брахмы, земля – плотью, океан – кровью, космос – желудком, ветер – дыханием.

С возникновением троицы миропроявление обрело законченный вид. Отныне три аспекта были представлены каждый своим богом. Брахма выражал рождающий аспект, Вишну – охраняющий, Шива – разрушающий.

Брахма утверждает совершенство Тримурти. Именно с его появления завершается оформление пантеона локапал – хранителей мира. Именно с Брахмой возникает величайший священный символ индуизма – мистический слог АУМ, выражающий всю сущность миропроявления: Начало, Середину, Конец, где «А» воплощает Вишну, «У» – Шиву, «М» – Брахму. Появление Тримурти ознаменовало готовность человека вырваться на просторы истории… Но джунгли Индии поработили своих поработителей. Отрекшись от могучих древних богов, арии сначала растворились в джунглях Индостана, чтобы потом, окончательно атрофировавшись душой, обречь себя на вымирание.