Мы уже имели случай заметить, что в самые первые годы деятельности Тайной канцелярии состав ее «приказных людей» считался временным. Ни о каком постоянном штате не могло быть и речи; дьяки и подьячие набирались из разных мест, «на время», в том числе в каком они требовались для данного количества дел в данное время; по мере окончания дел приставленные к этим делам приказные отсылались обратно к старым местам своей службы. В 1719 году решено даже и жалованье подьячим Тайной канцелярии выдавать там, откуда они были взяты «для того, что оные подьячие взяты в помянутую Канцелярию на время».

Многие примеры ясно свидетельствуют, что штат «приказных людей» Тайной канцелярии был неустойчив и совершенно случаен. Однако по мере того, как ее компетенция определялась точнее — особенно с 1722 года, когда Тайная канцелярия как будто приняла определенные, до известной степени, функции, — постепенно устанавливается некоторый штат приказных людей, и в этом штате намечаются границы прав и полномочий каждого из видов приказных.

До нас дошел штат 1723 года, то есть как раз времени наступления сравнительной устойчивости в строе Тайной канцелярии. По этому штату имеется секретарь Иван Топильский; канцеляристы: Гуляев, Русинов, Кириллов, Шурлов; подканцеляристы: Вителев, Басов. Всего приказных людей было семь человек. Секретарь был как бы правителем делопроизводства Тайной канцелярии; следующей по рангу была должность канцеляриста, и на третьем месте уже стояли подканцеляристы.

Секретарь был, безусловно, самым важным лицом после министров. Достаточно поверхностного просмотра дел, чтобы убедиться, что секретарь являлся единственным докладчиком министров по всем делам и притом фактически руководил составлением докладных выписок и экстрактов, предлагаемых министрам в доклад. Мы уже видели, кроме того, что основные допросы и розыски колодникам производились главным образом секретарями. Если не все, то большая часть поступавших бумаг проходила через руки секретаря, резолюции которого на бумагах можно встретить довольно часто; да и кажется, что все первоначальное направление дела в сильной степени зависело от секретаря. «Записать в книгу, а колодников принять под крепкий караул и содержать за особыми порознь часовыми, чтоб ни с кем разговора не имели», — так пишет Топильский на одной присланной с колодниками бумаге; тон и содержание резолюция ясно свидетельствуют о влиянии и значении человека, ее писавшего.

Играя большую роль в делопроизводстве, секретарь юридически являлся простым исполнителем велений министров — и только. Это ясно из следующих фактов. В июне 1722 года Топильский пишет бывшему в отсутствии Ушакову: «Ежели откуда будет присылать колодников, кои станут сказывать за собой государево слово или дело важное, таковых мне здесь принимать ли? Буде принимать, что с ними чинить? И которые колодники будут просить пиши, кормовые деньги давать ли? О том о всем требую указа». Вообще без указаний со стороны министров секретари не могли (или почти не могли) принимать дела и колодников. Топильский в одном письме 1722 года писал: «…изветы и роспросные речи в Канцелярию Тайных Дел без повеления Вашего Превосходительства принять не смею» А когда однажды тот же Топильский принял и даже допросил колодника без прямого на это указания министра, то он немедленно, сообщая о допросе, приносит в этом повинную: «…а что, государь мой, к вопросу оного Корноухова дерзновенно и нерапортовав Вашего Превосходительства учинил, в том прошу милостивого прощения». Секретари не имели права приступать к пыткам без особого в каждом отдельном случае приказа со стороны министров. И если министры были в отсутствии, то, посылая им (или одному из них) докладную записку о ходе дел, секретарь не приступал к «розыску», а спрашивал «впредь о том, что чинить».

На втором месте в иерархии приказных людей Тайной канцелярии стояли канцеляристы. В руках каждого из канцеляристов находилось «повытье», то есть отдельное делопроизводство. Один из канцеляристов обычно назначался «быть у прихода и у расхода», то есть вел денежные дела Тайной канцелярии, был как бы ее казначеем. Деятельность отдельных канцеляристов нельзя различить в общей массе делопроизводства; надо думать, они были заслонены секретарем. Получали канцеляристы, кроме хлебного жалованья, в год 80 рублей деньгами; выплаты денежного содержания, бывавшие обычно по третям года, происходили, очевидно, крайне неаккуратно. До нас дошло несколько прошений канцеляристов, направленных министрам, где они просят о выдаче им жалованья, задержанного за две трети года, и Тайная канцелярия определила им просимое жалованье выдать «для их сушей бедности и пропитания». Но когда кто-либо из канцеляристов просил об отпуске, то получить разрешение удавалось, видимо, не всегда.

Подканцеляристы употреблялись чаще всего просто для переписки многочисленных бумаг.

Таков был состав приказных людей Тайной канцелярии.

Но Тайная канцелярия почти очевидно не была учреждением, прикрепленным к одному месту; в Москве всегда существовала ее часть, ее отделение, — как это наблюдалось в устройстве почти всех коллегий и канцелярий. В августе — сентябре 1718 года дьяк Палехин был по настоятельной просьбе Ушакова отставлен от заведывания делами Тайной канцелярии и отправлен в Москву, чтобы там быть ему «в правлении всех дел» рекрутной канцелярии ведения Ушакова. Едва этот опытный доверенный человек приезжает в Москву, как Ушаков и Толстой начинают из Тайной канцелярии обращаться к нему по поводу производства ведущихся в Москве розысков. Палехин ведет следствия, допрашивает и пытает колодников, следуя ордерам министров, и обо всем доносит докладными выписками. В своих докладных выписках Палехин сообщает всегда, что пишет «из канцелярии с потешного двора от тайных дел», то есть из московской канцелярии Ушакова.

Дела, которые в части или даже целиком удобнее было расследовать в Москве, довольно часто попадались в производстве Тайной канцелярии. Например, в январе 1719 года Ушаков пишет Палехину, чтобы он сыскал и произвел допросы в Москве одному лицу, замешанному в ревельском адмиралтейском деле, что Палехии и исполняет, забирая колодника «в канцелярию на потешный двор к тайным делам», где и ведет все следование. В 1721 году Толстой поручает Палехину произвести аресты, обыски и допросы в Москве людей, замешанных в одно раскольничье дело. В 1720 году Палехин ведет по указаниям из Тайной канцелярии предварительное следствие в Москве по делу игумена Симона, у которого были найдены таинственные гадательные тетради. Следов такого участия Палехина в разных делах можно найти еще немало. При этом необходимо заметить, что всегда Палехин действовал только по прямым конкретным приказам министров; даже малейших следов какой-либо самостоятельности Палехина не встречается.

Таким образом, в канцелярии на потешном дворе в Москве, что была под ведением А.И. Ушакова, образовался особый отдел тайных дел, который вел секретарь Палехин; но он вел его не один — секретарями канцелярии на потешном дворе были в то время Василий Казаринов и Козьма Филиппов, видимо тоже имевшие отношение к тайным делам. Так, в делопроизводство канцелярии Ушакова, ведавшей в это время главным образом рекрутные дела, вошло особое делопроизводство по тайным делам.

В 1721 году Палехин назначается обер-секретарем Синода и покидает канцелярию на потешном дворе, переселяясь в Петербург по новой своей должности. «По Тайной Канцелярии дела особливо на меня положены», — написал в это время Топильскому занявший его место Казаринов. Предмет своего ведения Казаринов знал хорошо, ибо прибыл с Ушаковым из Петербурга в Москву еще с теми «ратушскими делами», расследование которых Петр поручил Ушакову в 1715 году; таким образом, Казаринов был в ушаковской канцелярии с самого ее образования. При нем помощником оставался Филиппов, и прибавился затем еще П. Васильев, тоже, вероятно, в качестве секретаря. Казаринов оставался во главе московского отделения Тайной канцелярии до самого ее фактического упразднения в 1726 году.

Приступая к описанию деятельности московского отделения Тайной канцелярии, необходимо отметить, что во все время своего существования оно было слито с канцелярией рекрутного счета, в которой, если посмотреть с формальной стороны, только существовал как бы особый отдел по тайным делам. В 1724 году, как и ранее при Палехине, Казаринов и другие московские секретари писали в своих бумагах в Тайную канцелярию «из Канцелярии рекрутного счета, обретающейся в Москве от дел Тайной Розыскной Канцелярии», или «из Канцелярии рекрутного счета по делам Тайной Канцелярии». В. Казаринов вел всю переписку с министрами, он скреплял дела и приговоры, посылал в Петербург доношения и выписки к докладу. Изредка выступают на сцену и другие секретари, Филиппов и Васильев. Однако главенствующее положение Казаринова едва ли подлежит сомнению и может быть сопоставлено с таковым же Топильского в Петербурге. Аналогичен был и уровень полномочий Казаринова: его власть была чисто исполнительная. Эта власть, как и все положение московского отдела Тайной канцелярии, видимо, зиждилось на убеждении Ушакова и Толстого в том, что многие дела можно решать в Москве «через ордеры наши», тем более что при посылке дел в Петербург иногда происходили «точно убыток деньгам и турбация людям». Все это Ушаков излагает в одном письме к Казаринову (1723 год), выражая свое недовольство, что Казаринов взял привычку дела и колодников сразу пересылать в Петербург. Таким образом, решение дел в Москве, посредством приказов министров из Петербурга, которые делались на основе присылаемых им выписок, являлось основной задачей деятельности московского отделения. Как же выполнялась эта задача?

Еще в 1720 году, еще в бытность в Москве Палехина, Ушаков из Петербурга по определению Тайной канцелярии приказывает Палехину, Казаринову и Филиппову произвести следование по одному «слову и делу», что Палехин и выполняет. В этом случае роль Палехина в деле выясняется довольно подробно: «Чаплыгина распросить в Москве дьяку Тимофею Палехину; буде он в чем станет упираться и не сказывать, то его Чаплыгина — в застенок, и при пытке спрашивать; ежели покажет на кого из тамошних, то оных сыскивать и содержать в крепком аресте и поступать с ними так же, как в Преображенском приказе бывало по таким делам… и какой к чему будет след, так и чинить». Эта схема, в которой давались полномочия московскому отделению, видимо, сохраняет силу и значение нормы для всего последующего периода деятельности московских дьяков по тайным делам. В 1723 году, например, в Москву были присланы колодники из Малороссии, обвиняемые в хулительных словах о Петре. Казаринов, сняв со всех них первые допросы, посылает об этом в Петербург докладную выписку. Тайная канцелярия по этой выписке постановляет пытать виновного до признания им своей вины трижды, и об этом посылается ордер Казаринову, который исполняет постановление, и об исполнении опять доносит: «…означенным Муравейщиком розыскивал я трижды, а с розысков сказал: в первом и во втором говорил он… (идет подробно переданное показание)… а в третьем розыску сказал… (опять идет показание)… Было ему во всех трех розысках 106 ударов; а свидетели войт Дейника да Ерема волошанин в застенке, стоя у дыбы на очных ставках, с клятвою говорили… (идет показание)… и оным, Государь. Муравейшиком, что чинить, о том требую повелительного от вашего превосходительства ордера». На это Тайная канцелярия опять шлет подробные «указы», и таким образом дело доводится до конца.

До нас дошел целый ряд писем от Казаринова к министрам и от министров к Казаринову, в которых описываются следствия по многим московским делам, и все они идут тем же способом, как в двух только что упомянутых случаях. Обычно Казаринов в деталях передавал ход розыска, почти каждое письмо заканчивая требованием дальнейших ордеров со стороны министров. Министры же в ответных письмах обычно достаточно подробно сообщали секретарям, как надо вести следствие, что у кого из колодников спрашивать и проч.

При всех своих «розыскных» операциях московские дьяки пользовались, разумеется, рекрутной канцелярией ведения Ушакова, в которой они сидели, как учреждением; при этой же канцелярии содержались и все колодники по тайным делам.

Иногда Тайная канцелярия поручала московским секретарям и сыскивание преступников, для чего в помощь им придавался имевший свои инструкции гвардейский сержант с несколькими солдатами. Если требовалось на месте произвести следственные действия, то для этого иногда Тайная канцелярия посылала и самих секретарей; например, в 1724 году было велено Козьме Филиппову ехать в один монастырь и произвести там допросы; Филиппова сопровождали сержант и несколько солдат; от Синода был в монастырь по этому поводу дан «послушный» указ. Часто московскому отделению давались мелкие поручения: например, в 1720 году Ушаков пересылает в Москву несколько указов Тайной канцелярии, адресованных ярославскому воеводе, и приказывает переправить эти указы далее по назначению.

Если случались какие-либо неожиданные происшествия, то московские секретари сами их улаживали, донося обо всем подробно после в Петербург; но такого рода случаи были редки; например, в 1721 году «в канцелярии на потешном дворе содержавшийся колодник… Тарабунин, пришедший в судейскую палату, дьяку Козьме Филиппову говорил, чтобы ему дать от тайных дел подьячего написать ему доношение по тайным делам. И того ж числа оный рекрут в судейской палате перед дьяками Казариновым и Филипповым спрашивай наедине тайно»; дело оказалось «царственное», и дьяки решили отправить его в Преображенский приказ. В 1722 году караульный урядник, «пришедший в судейский стол к секретарю Василию Казаринову», донес, что один колодник желает «нечто еще донести» секретарям, «и того же числа» колодник был «взят в судейский стол и во оном спрашивай и сказал…». Конечно, обо всем этом идет подробный доклад в Петербург.

Во время пребывания одного или нескольких министров в Москве московское отделение превращалось в настоящую Тайную канцелярию. Когда во второй половине 1722 года Скорняков-Писарев приехал на время в Москву, то здесь он решал именем Тайной канцелярии все дела, бывшие на следовании в Москве и представленные ему Казариновым и его товарищами; при этом Казаринов обычно скреплял все дело. В это время переписка велась из Москвы не от имени канцелярии рекрутного счета, а от имени Тайной канцелярии, и ответы из разных мест хотя и шли в Москву, но тоже адресовались Тайной канцелярии; Казаринов также пишет в этот период Ушакову, что присланы колодники в Москву «в Тайную Канцелярию».

В начале 1723 года в Москве был Толстой и тоже решал дела, подготовленные Казариновым. Здесь мы имеем возможность наблюдать один характерный случай. Когда в самом конце 1722 года, в бытность Скорнякова-Писарева в Москве, началось там одно дело, то первые по нему определения подписывал Скорняков-Писарев. Но к его отъезду в начале 1723 года дело осталось неоконченным; однако вскоре приезжает Толстой и, очевидно, кончает это дело, так как последние по нему определения идут — конечно, от имени Тайной канцелярии — уже за подписью Толстого.