Глава пятая.
Император и Тайная канцелярия

Тайная канцелярия с переходом розыска по делу царевича Алексея из Москвы в Петербург окончательно, как мы видели, образовалась и приняла название «Канцелярии тайных розыскных дел»; это случилось во второй трети 1718 года. Всю весну и лето этого года Тайная канцелярия почти исключительно занималась вторым розыском по делу царевича, и понятно, что связь императора с нею была в это время чрезвычайно тесна; можно сказать, что тогда истинным начальником Тайной канцелярии являлся сам Петр, во все входивший лично.

Но наступила осень; лихорадочная, экстренная деятельность Тайной канцелярии мало-помалу стихала, Петр понемногу отдалялся от ее дел, и министры делались действительными ее руководителями. Но если Петр оказался от Тайной канцелярии в сравнительно большем отдалении, то, с другой стороны, он отнюдь не порвал с ней связи, которая перешла отныне в более устойчивые и определенные формы. Это случилось, вероятно, в октябре — ноябре 1718 года; уже 25 ноября кабинет-секретарь Макаров писал следующие тождественные письма, одно — П.А. Толстому, другое Ив. Ив. Бутурлину: «Государь мой милостивый! Понеже Его Величество для слушания розыскных дел Канцелярии Вашей изволил определить один день в неделе, а именно — понедельник и для того изволите о том быть известны». В этот день «министрам» предписывалось являться в Тайную канцелярию в 4 часа пополуночи; но в данную неделю, так как понедельник уже прошел, то «Его Царское Величество изволит к Вам быть для слушания дел завтра, то есть в четверток». Таким образом, как обычный и постоянный порядок, устанавливалось с ноября 1718 года, что раз в неделю, именно в понедельник, Петр лично бывал в Тайной канцелярии, где в присутствии всех «министров» выслушивал доклады и ставил резолюции. Трудно проследить, насколько аккуратны были эти появления; однако в делах постоянно встречаются указания на них. Есть пометы о присутствии Петра и в записных книгах Тайной канцелярии: например, в таком виде: «Его Царское Величество изволил быть своею высокою особою в Канцелярии Тайных Розыскных Дел и слушал дела».

«Слушание дел» Петром в Тайной канцелярии, по-видимому, обычно заключалось в докладе ему сырого материала следствия, на основании которого он и выносил свой приговор. Докладывались царю также уже готовые по делам экстракты, даже с заготовленным приговором, поставленным министрами Тайной канцелярии. Однако не всегда Тайная канцелярия решалась выносить приговоры: часто вопрос, «что чинить», оставлялся открытым до царского указа. Иногда приговоры не находили одобрения императора; в громадном же большинстве случаев они санкционировались. Позволяю себе привести некоторые характерные выдержки из одного до нас дошедшего такого экстракта. На одной стороне листа, видимо, обычно писались докладные пункты, а против них ставились, на другой стороне листа, резолюции; например: «…подьячему Калугину по тому с Курзанцевым делу, — писалось в экстракте, — за то, что он, Калугин, оное важное доношение велел списывать и держал у себя в доме многое время, а о том не доносил, определено приговором: кнутом и на 10 лет на каторгу»; против этого резолюция: «Бив кнутом и вырезав ноздри, послать на каторгу в вечную работу»; в данном случае приговор Тайной канцелярии был Петром несколько изменен; но это бывало сравнительно нечасто. По делу фискала Санина, например, состоялось определение об учинении ему смертной казни, и «оное утверждено собственною Его Величества высокою рукою тако: учинить по сему» (это было в 1723 году).

Иногда Петр клал свои резолюции собственноручно. Мы имеем один такой экстракт с личными пометами Петра; это — «экстракт» по «ревельскому адмиралтейскому делу», которое расследовалось Тайной канцелярией; дело это было «против третьего пункта», то есть о взятках и похищении казенного имущества. Петр помечал собственноручными надписями о роде наказания каждого преступника; кроме того, тут же Тайной канцелярией поставлен был ряд вопросов по разным сторонам этого розыска, и император своеручными резолюциями разрешал эти вопросы. Экстракт скреплен подписью Ушакова и занесен в указную книгу Тайной канцелярии; все это относится к 1720 году. К сожалению, нет возможности определить, сделал Петр резолюции во время одного из своих появлений в Тайной канцелярии или в другом месте, при других условиях.

Царь часто только выражал в разговоре свои мнения, которые уже после министры записывали в том или ином виде и поступали по ним, как по указам его царского величества.

В письме Палехину, дьяку Тайной канцелярии, Толстой, делая некоторые распоряжения, пишет между прочим, что колодника Костромитинова надо пытать, и до смерти можно, «ибо памятно, как царское величество изволил о нем говорить, когда изволил быть в Тайной Канцелярии».

При своих посещениях Тайной канцелярии Петр слушал экстракты по делам, в большинстве уже с приговорами, и его резолюции появлялись тут же, на полях экстракта, заносимые или руками министров, или царем собственноручно; кроме того, министры, видимо, подробно устно докладывали царю разные вопросы по розыскам, требовавшие разрешения их Петром; в разговорах по поводу таких докладов Петр давал указания о дальнейшем направлении дела, прекращал или продолжал розыск, давал директивы для приговоров. Иногда же Петр принимал участие и в самом процессе розыска-следования, если это вызывалось какими-либо обстоятельствами или особым интересом императора к делу. В 1718 году «известно царскому величеству учинилось», что архимандрит Тихвинский привез с собой в Петербург какую-то якобы чудотворную икону и тайно служит желающим перед ней молебны; тогда «декабря в седьмой день посылал Его Царское Величество к Тихвинскому архимандриту» гардемарина Каблукова, который должен был просить архимандрита пропеть ему молебен перед иконой; и, когда на другой день, в присутствии Каблукова, монах пел этот молебен, предупрежденный об этом Петр сам «изволил придти и образ Пресвятой Богородицы взять с собой и того архимандрита за караул» и «оного архимандрита и при нем служителей указал забрать; которые забраны и присланы в Канцелярию тайных розыскных дел; и указал Его Царское Величество» обо всем этом «исследовать и розыскивать в Канцелярии Тайных Розыскных Дел». Обвиняемые были спрашиваны «в присутствии в Канцелярии Тайных Розыскных Дел Его Царского Величества», и при Петре же один обвиняемый был спрашивай «в застенке с прешением». В том же 1718 году поляк Носович подал Петру донесение, по которому Петр велел вести следствие Тайной канцелярии и сам присутствовал на допросах: «и потом пред царским Величеством по вопросу он Носович никакой измены не показал». В 1723 году фузелер Марков сказал, что он только самому Петру объявит донос, и «того же ноября 3 дня при присутствии Его Императорского Величества вышеписанной же фузелер Дорофей Марков вторичным распросом показал».

Таков был прямой путь, которым император входил в дела Тайной канцелярии; однако инструкции Петра попадали в Тайную канцелярию и другими путями. Иногда дела докладывались Петру, когда он сидел в каком-нибудь другом учреждении. Вероятно, причинами такого порядка являлись удобство, неотложность дела, желание царя. «Его Императорское Величество, будучи в Канцелярии Вышнего Суда, изволил читать экстракты: 1) по новогородскому делу, 2) по вологоцкому: и указал Его Величество те дела решить по Уложению».

В 1723 году Петр дает указ по делам Тайной канцелярии (за скрепою Ушакова), «будучи в Зимнем Доме». Иногда экстракты Петр слушал и в Сенате, если сенаторы отказывались без него ставить приговоры, когда один из министров Тайной канцелярии «предлагал» какое-либо дело сенаторам. Гр. Скорняков-Писарев в письме к Ушакову говорит, между прочим, что он получил донесения по Тайной канцелярии, а «когда Его Величество в присутствии своем в Сенате изволит быть, то по оным доношениям Его Величеству я доложу».

Кроме того, очевидно, часть докладов и экстрактов Петр слушал просто где придется. В мае 1721 года Бутурлин пишет Толстому, бывшему при Петре, что посылает ему экстракты по Тайной канцелярии для доклада императору — «его царского величества доложить» и «какой будет указ и о прочем, что чинить прошу покорно вашего превосходительства ко мне отписать». В том же году, отвечая Ушакову, Толстой пишет из Риги о некоторых делах, что «по оным я его царскому величеству не доносил, а когда донесу и какая резолюция будет, о том не оставлю вас без известия».

В письме Толстому Бутурлин пишет 29 мая 1721 года, что он прилагает при письме «экстракт» по делам Тайной канцелярии, и прибавляет, чтобы «о чем надлежит» Толстой доложил Петру «и какой будет указ и о прочем что чинить» пусть Толстой ему напишет. В одном из писем Толстого того же года написано, что докладывал он царю и тот указал: «…в Тайную Канцелярию писать о архимандрите Гедеоне, чтоб о нем объявить… в Синоде… и когда с него то (сан) сымут, указал Его Величество накрепко его пытать».

Я позволю себе привести отрывок из переписки П. Толстого с А. Ушаковым в 1722 году, полно и ясно характеризующий, как происходили эти доклады дел министров Петру.

«Милостивый государь мой Петр Андреевич, — писал Ушаков Толстому в начале мая 1722 года, — понеже его императорское величество при отсутствии своем в поход изволил быть в непрестанных делах, и того ради не имел я времени, чтобы по пунктам о Корольке и о прочих Тайной Канцелярии делах донести Его Величеству, и для того оные пункты посылаю до Вашего Превосходительства при сем и доношу: изволь, государь мой, по ним донести Его Императорскому Величеству; и какой Его Величества указ состоится, о том изволь, государь мой, уведомить меня». К письму Ушаков прилагал «экстракт о делах Тайной Канцелярии», изложенный в восьми пунктах; привожу его почти целиком: «1. Старцу Левину по окончании розысков какую казнь учинить, и где: в Москве ль или на Пензе? 2. Он же Левин показал на родственников своих 4-х человек, что при них в доме злые слова он говорил; да вышеписанные ж слова говорил он в церкви всенародно при капитане да при комиссаре. 3. Он же Левин те слова говорил в двух монастырях на трапезах при игумене с братьей, да в третьем монастыре одному игумену, да на исповеди отцам своим духовным трем попам, да старцу (у которого он был под началом); и оных два попа и старец молвили ему Левину: “и мы де так признаваем”, а третий поп молвил: “полно де, ты не грешишь ли?”, однако ж причаститься ему не возбранил; и из означенных один поп в том себя и признал, а другие, ежели признают, и им за то что учинить? 4. По его же Левина расспросу касается нечто до рязанского архиерея; но токмо ныне без расспросу старца Прозоровского нельзя того явственно признать; и ежели по расспросу оного покажется до него архиерея важность, и его допрашивать ли, и где: в Синоде ль, или в Тайной Канцелярии, и как его содержать? 5. Светлейшего князя столяр Королек с расспросу и с двух розысков показал важные слова дому его княжева на клюшника, да на гребца, которые померли; а потом на исповеди отцу духовному он объявил, что те слова (токмо не все) слышал он его ж княжева дому от служительницы вдовы Варвары Кубасовой, о чем и на очной с нею ставке тоже сказал… и ежели тот Королек с третьего розыску станет говорит на нее вдову, и ее в застенок к очной ставке брать ли, и ею розыскивать ли? 6. По важному делу бабы Акулины следствование остановилось за тем, что она больна; и ежели в тех словах, на кого что показала, она умрет, а те в оном себя не признают, и ими розыскивать ли? 7. Ежели в Тайную Канцелярию будут подавать доношения о здоровье Императорского Величества, о бунте, о измене, и по таковым доношениям следовать ли или оные отсылать в Преображенский Приказ? 8. По делам Бахметева показуется, что некоторый интерес из окладных сборов утрачен, и оный по следованию в Тайную Канцелярию взыскивать, или те дела для исследования отослать в камор-коллегию?»

В ответ на это Толстой пишет Ушакову: «Государь мой Андрей Иванович! Присланные от вас пункты Его Императорское Величество изволил подписать, которые при сем прилагаю, и ваша милость изволит чинить по оной резолюции; о бабушке изволил говорить: буде Королек с третьей пытки с ней не заговорит, то де можно и оную попытать, и того ради на оный пункт изволил подписать, чтоб розыскивать. Об Акулине для того не изволил ничего подписать, что можете и вы окончать, чего будет надлежать; чтоб дело сие отдать в Преображенский приказ, я докладывал, на что изволил сказать, чтоб вы при себе окончили только самую важность; по делу Лебедкину и, буде коснется до Резанского, чтоб и то также при вас окончать; и Королькова дело вам же надлежит окончать; а Левина и других, кого он оговорил, когда уже важности не будет, отослать в Преображенский приказ. Однако же о том ныне письма ко князю Ивану Федоровичу послать не изволил, и без письма, чаю, он не примет; и ваша милость изволь трудиться, как можно скорейше оные дела оканчивать; буде же увидишь, что будут продолжаться, то изволь ко мне писать, чтоб вам и Петербургских дел не упустить. Покорный слуга Петр Толстой, из Коломны мая 16 дня 1722 года».

При письме этом Толстой прилагал и самый «экстракт» с написанными на нем своеручными резолюциями Петра; против первого пункта Петр написал: «на Пензе», против второго — «следовать и смотреть, дабы напрасно кому не пострадать, понеже сей плут глупый временем мешается»; против третьего — «то же что и Левину»; против четвертого — «когда важное касаться будет, тогда Сенату придти в Синод и там допрашивать и следовать, чему подлежит»; против пятого пункта стоит резолюция: «розыскивать»; шестой, седьмой и восьмой пункты остались без резолюции.

Из всего вышеизложенного видно, что Петр и здесь, как и при присутствии своем в Тайной канцелярии, слушал подносимые экстракты по делам и ставил свои резолюции; в разговоре точнее выяснялся смысл и значение некоторых кратких резолюций; тут же давались указания по вопросам, возникавшим у министров при ведении некоторых дел; все это в совокупности производит впечатление близкого вмешательства и руководства царя делами Тайной канцелярии даже при его отъездах из Санкт-Петербурга. Кроме того, иногда Петр давал указания и общего характера; например: «Его Величество изволил рассуждать, что с раскольниками, которые в своей противности зело замерзли, надобно поступать вельми осторожно, гражданским судом». Бывало, что по прошествии некоторого времени Петр изменял свои резолюции и тогда об этом сообщал «министрам»; например, в одном письме к Ушакову Петр делает следующий постскриптум: «…ежели вологоцкому попу экзекуция не учинена, то обожди ею, пока увидимся со мною». Экзекуция эта — смертная казнь — была постановлена по резолюции самого Петра. Также Петр изменил свою резолюцию о фискале Санине, сначала решив его казнить, а потом велел даже колесовать.

Нередко Петр передавал эти указы через третьих лиц; чаще всего это делалось через кабинет-секретаря Макарова; который обычно писал кому-либо из канцелярских министров, в большинстве случаев — при передаче дел в Тайную канцелярию. «Благородный господин бригадир и майор от гвардии! — писал Макаров Ушакову в феврале 1720 года. — Царское величество указал отослать к Вам раскольщика дьякона Александра и с его доношением, которое он подал Его Царскому Величеству; а что оный расколыдик в допросе сказал, тому записка при сем також прилагается; и оного колодника изволите приказать посадить в город; а что с ним надобно делать, о том я Вам донесу сам. Слуга Ваш моего государя А. Макаров». Такие письма далеко не редкость в делах Тайной канцелярии; вот еще пример: в 1722 году 21 апреля Макаров адресует Ушакову письмо, при котором препровождает человека, сказавшего за собой «государево слово», по указу Петра, в Тайную канцелярию, и в конце этого письма пишет: «…хотя то дело Его Императорское Величество изволит считать за неважное, однако… надобно сыскать и допросить в том, в каком случае он такие слова говорит». Но бывало, что Макаров устно в Тайной канцелярии объявлял указы Петра, которые тогда за подписями министров записывались в канцелярскую указную книгу. Иногда передавали указы Петра о принятии дела в Тайную канцелярию и другие лица (например, Румянцев).

Время от времени Петр давал указы собственноручными записками, наскоро набросанными. «Дьякона пытать, — писал Петр в феврале 1720 года в Тайную канцелярию, — к кому он сюда приехал и приставал и кого здесь знает своего мнения потаенных; а по важных пытках послать с добрым офицером и солдаты от гвардии в Нижний и там казнить за его воровство, что мимо выбранного старца воровски учинил. Другого, Иону, пытать до обращения или до смерти, ежели чего к розыску не явится». Мы видим, что тут не простая резолюция, а в кратких чертах намечен весь ход розыска со включением условно и приговора.

Подводя итог всему вышеизложенному, нельзя не прийти к заключению о существовании тесной связи, которая, видимо, никогда не прекращалась, между императором и Тайной канцелярией. Если Петр был в Петербурге, то он раз в неделю в подробном докладе обстоятельно выслушивал в Тайной канцелярии доклады о ее делах, сам иногда просматривал следственный материал, даже принимал в следствии личное участие. Если его не бывало в Санкт-Петербурге, то он все-таки слушал присылаемые ему экстракты по делам в докладе кого-либо из министров и также подробно входил в дела. Насколько вообще Петр входил в дело, видно уже из того, что Тайная канцелярия иногда подготавливала только материал, а уже «что чинить» решал сам Петр, как бы в таких случаях вступавший в роль настоящего ее начальника, а не только играя роль высшей санкционирующей власти. Конечно, подобного рода роль Петра проявлялась только в особо важных делах, однако и в производстве более мелких дел Петр иногда принимал участие.

Словом, Тайная канцелярия работала не только под непосредственным контролем царя, но и при непосредственном его участии; другой вопрос, насколько все это гарантировало правильность и законность ее действия, насколько даже и при таком способе Петр мог ручаться за отсутствие злоупотреблений.

При таком тесном общении Петра с Тайной канцелярией и явном стремлении того времени каждое слово царя приравнивать юридически к именному указу понятно, что способы закрепления всех даваемых Петром инструкций были различными. Конечно, если указ Петр писал собственноручно, хотя бы на клочке бумаги в виде нескольких отрывочных фраз, или на экстракте, в виде повелительных отдельных выражений, или в виде письма к одному из министров — то вопрос закрепления разрешался сравнительно просто: сохранялся подлинник, или в указную книгу вносили точную копию за рукой министра. Сложнее дело обстояло с изустными указаниями.

Если мы внимательно рассмотрим указные книги Тайной канцелярии — книги, на обложке и корешке которых значится: «Именные указы», то, во-первых, натолкнемся на указы, заранее по известной форме заготовленные, которые только подписывались собственноручно Петром. Сила и значение таких указов, конечно, совершенно несомненны; такой вид является наиболее как бы правильным типом указа; но в одной из указных книг вслед за целым рядом таких указов идет приписка: «Отселе вниз указы вошли за руками Тайной Канцелярии министров». Из этого видно, что указы Петра еще могли записываться и закрепляться как бы в их правильности руками министров Тайной канцелярии. Кроме того, в этой же книге встречаются указы, кем-либо «объявляемые» от имени императора, причем объявляющий министр канцелярии обычно и подписывал указ с такой, например, прибавкой: «Сей Его Царского Величества указ в Тайной Канцелярии объявил я, Иван Бутурлин».

Таким образом, указы императора или записывались им самим своеручно, вне всякой формы и всяких условностей, в большинстве случаев без подписи; или их по известной форме записывали министры и скрепляли своими подписями; или написанный по той же форме указ скреплялся личной подписью Петра; или кто-либо «объявлял» указ, и он записывался в указную книгу за соответственной подписью.

Указы, скрепленные самим Петром или министрами, а также указы, кем-либо «объявляемые», обычно записывались по такой форме: «1718г. марта в 15 день великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич всея России… указал по именному своему великого Государя указу»… далее идет самый предмет указа. Существовала еще форма: «По указу Его Императорского Величества (или: “По указу Великого Государя”) тайный советник и от лейб-гвардии капитан Петр Андреевич Толстой, генерал-порутчик Иван Иванович Бутурлин, от лейб-гвардии Преображенского полку маэор Андрей Иванович Ушаков, от гвардии бомбандир капитан-порутчик Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев, слушав… приговорили…»

В книгах Тайной канцелярии с заглавием «именные указы» мы встречаем, видимо, с совершенно одинаковым юридическим значением все вышеизложенные формы указов: они почитались совершенно одинаково выражением воли императора. С другой стороны, уже из характера отношений Петра и Тайной канцелярии следует, что записывать, регистрировать все те мелкие мнения и замечания, которые делал Петр по поводу разных сторон ему докладываемых дел, было крайне затруднительно хотя бы в силу очень большого их количества, некоторой иногда их условности и неопределенности; но и упускать все это было невозможно, всем этим надо было руководствоваться, и поэтому, просматривая переписку министров, мы видим, как тщательно и подробно они передавали друг другу разные мнения и замечания императора, чтобы все «чинить по сему».

Однако если отношения Петра и Тайной канцелярии были так тесны, существовали ли все-таки какие-либо нормы того, когда и для чего требовался указ императора и что возможно было Тайной канцелярии решать без доклада, своей властью? Ответ прост: эта норма лишь подразумевается, она выходит как частное из общего представления Петра о своей власти как неограниченно самодержавной; следовательно, личная воля монарха являлась в данном случае единственной нормой. Рассуждая далее в том же направлении, нельзя не прийти к выводу, что личная воля должна была определять всегда и непрестанно весь ход деятельности Тайной канцелярии. Но в таком случае монарх должен был быть осведомлен обо всем конкретном содержании этой деятельности, дабы решать, в чем должна проявляться его воля, а в чем нет — и в каких размерах и на каких стадиях дел это должно происходить. Фактически это едва ли было исполнимо: всего, что происходило в Тайной канцелярии, Петр, конечно, знать не мог и не знал, а потому он был вынужден доверять выбранным им министрам, что они сумеют в достаточной степени разобраться и понять, в чем — совсем или отчасти — возможно разобраться без непосредственного его вмешательства. Таким образом воля монарха делегировалась воле министров.

Совершенно ясно, что многое, и не всегда маловажное, по делам канцелярии не доносилось Петру; у нас есть сведения, что императору докладывали часто о том, о чем донести министры считали необходимым, а отнюдь не обо всем. В одном письме Бутурлин пишет в 1721 году Толстому, что он прилагает при этом письме экстракт по делам Тайной канцелярии «для известия Вашему Превосходительству… о чем надлежит… и Его Царскому Величеству доложить». Толстой в письме Бутурлину (1721 год) пишет о говорении уже осужденным преступником Курзанцевым вновь за собой «слова и дела»: «…мнится мне, что трудить докладом Царского Величества не для чего». Так иногда рассуждали министры; но в других случаях решали наоборот; доклад царю представлялся им совершенно необходимым; дело, например, полковника Скорнякова-Писарева «не решено за неимением времени к докладу Его Императорского Величества; а без доклада оного дела решить не возможно». В другом письме Ушакову Толстой пишет, что о деле Санина «чаю, надлежит доложить» императору, «понеже изволил Его Величество мне повелеть, чтоб Санина казнить умедлить для того, что Его Величество изволил иметь тогда намерение сам его Санина видеть». Докладывать же о Курзанцеве Толстой считал излишним, «понеже он, отбывая смертные казни, может и часто такие бездельные доноше-ния подавать, продолжая жизнь свою».

Иначе было при тех делах, где мог быть заподозрен сравнительно больший интерес Петра; тогда министры доносят обо всем царю подробными письмами через Макарова, прося на все указов. Так, когда Петр прислал в Тайную канцелярию дело о сержанте Кудрявцеве, у которого сбежало с дороги пять ссылавшихся «расколыциков», то Ушаков в письмах Макарову доносил и просил указа по этому делу: «…а какое им решение учинить, о том, доложа Его Царского Величества, изволь меня уведомить». В мае 1721 года Макаров по указу Петра присылает к Ушакову в Тайную канцелярию раскольников для расследования. Ушаков, посылая Макарову известие об определении, вынесенном этим раскольникам, просит в письме «доложить Его Царскому Величеству: ежели их содержать по разным казармам, то оные не в работе будут, и напрасно станут хлеб есть; а не лучше ли, чтоб им на работу ходить, а к ночи в разные б казармы сажать». Вот какие мелочи иногда доводили до решения царя; а по гораздо более существенным делам — о жизни людей — решали, что докладом царя трудить не для чего.

Очевидно, что при решении доводить или не доводить ход дела до сведения Петра, во-первых, принимался в расчет интерес, проявляемый Петром именно к данному делу, во-вторых, «важность» дела, что часто определялось самими следователями. Понятно, что в первом случае надо было докладывать царю, раз он сам спрашивает и интересуется; а во втором случае, если дело было «важное», то имелась возможность гнева царя на то, что ему о таком деле не доложили. Из одного письма Ушакова определенно видно, что докладывать о решениях по неважным делам (и не влекущим за собой больших, по понятиям того времени, наказаний) министры считали совершенно ненужным. «В канцелярии здесь, — пишет Толстому Ушаков, — вновь важных дел нет, а имеются посредственные, по которым… кнутом плутов посекаем, да на волю отпускаем». С другой стороны, раз дело важное (вроде дела Скорнякова-Писарева), то без доклада его решать считается невозможным, и даже следствием его прекратить, как пишет Толстой, «не безопасно нам будет».

Весьма часто, однако, Петр сам давал канцелярии указом безграничную свободу при рассмотрении того или иного дела. На докладе Толстого Петр пишет резолюцию, которой уполномочивает «о князе Мещерском и о прочих с ним розыскивать и чинить по рассмотрению». В других случаях это «рассмотрение» часто заменялось «уложением» — резолюции Петра о решении дела «по уложению» встречаются довольно часто. «По именному Его Императорского Величества указу велено то дело решить по Уложению», — записывает в свой реестр подканцелярист Тайной канцелярии Семен Шурлов. Иногда же Петр указывал — дела отправлять для решения в Сенат, причем как бы давалась заранее санкция сенатскому решению. «Послать для решения в Сенат и, что приговорят, по тому чинить», — кладет резолюцию Петр по одному делу в экстракте, представленному ему Тайной канцелярией. Дело подьячего Курзанцева император тоже, «будучи в Канцелярии Тайных розыскных дел», указал «отослать в Сенат… и по тому делу указ учинить, чему надлежит».

Таким образом, хотя личная воля монарха стремилась во всех делах решать все сама, фактически это свелось к вынужденному делегированию царем части своей власти — совершенно произвольно, в зависимости от того или иного случая. Однако всегда это делегирование совершалось «по указу Его Императорского Величества».

С самых первых шагов деятельности Тайной канцелярии на протяжении всего царствования Петра каждое решение-приговор Тайной канцелярии облекалось в известную форму за подписями министров; всегда эти решения-приговоры начинаются фразой: «По указу Его Царского Императорского Величества». Именные царские указы, из которых приходилось выводить решения Тайной канцелярии, были общего характера, но конкретные выводы, сделанные министрами, оказывались равносильны этим указам; ведь они являлись — хотя бы и формально — неизбежным их следствием, которое указами как будто уже предусматривалось, а министрами только оттуда извлекалось — и более ничего. Мы это видели на определениях-приговорах по делам о ложном «слове и деле»: плутов своей властью просто посекали кнутом и отпускали на волю без всяких докладов царю. А между тем большинство этих решений выглядят так: «По указу Его Императорского Величества Канцелярия Тайных Розыскных Дел, сего дела слушав, определила…»

С другой стороны, были приговоры, утверждавшиеся Петром или, точнее, санкционировавшиеся им. Толстой пишет Ушакову: «Указал Его Царское Величество к вам писать о раскольниках, которые по определению вашему посланы в Ревель…» (май 1721 года). Иногда же приговоры являлись следствием прямых, по данному делу данных, конкретных указов императора. Несколько дел были решены Петром, вероятно, по экстрактам, и указ этот «объявил в Тайной Канцелярии» А.И. Ушаков, где по обычаю его занесли в указную книгу. В конце каждого из упомянутых в этом указе дел имеется все-таки «определение» Тайной канцелярии, помеченное несколькими днями позже указа; по обычной форме оно начинается словами: «По указу Его Императорского Величества» — и здесь такое выражение имеет реальное значение.

Таким образом, если, с одной стороны, в определениях Канцелярии тайных розыскных дел начальная фраза их — «по указу» и т.д. — действительно всегда обозначала подлинное существование такого указа, то, с другой стороны, не всегда в этом указе говорилось об определении наказания конкретному преступнику; иногда он касался только наказания, налагаемого за определенные преступления. Из этого ясно, что пределы, в которых Петр передавал свою власть министрам, были иногда чрезвычайно широки и неопределенны.

Замену конкретных указов общими можно наблюдать в течение всего существования петровской Тайной канцелярии; и в конце концов, как результат этого процесса, мы видим, что в 1721 году Тайная канцелярия доносит, что, кроме дел суздальского и кикинского, «другие дела, касающиеся до его государской чести, вершены по Уложению… и по военному Артикулу». Конечно, в это время случались и прямые указы по конкретным делам, но общая тенденция в направлении деятельности Тайной канцелярии, пожалуй, уже была определена.

В момент образования Тайной канцелярии в Петербурге, во все время, пока расследовалось царевичево дело и дела, к нему примыкающие, суздальское и кикинское, фактическим ее начальником был Петр. В этот период о роли его указов говорить не приходится: он целиком распоряжался делами Тайной канцелярии, а министры были исполнителями его прямых велений. Однако и по прошествии этого особенного периода все-таки Петр раз в неделю ездил в Тайную канцелярию, где министры делали ему подробные доклады, а иногда Петр сам знакомился с следственными данными и допрашивал колодников. Когда ему приходилось уезжать в путешествия и, вероятно, когда он был очень занят, он требовал представлять экстракты по делам, и кто-либо из бывших при нем министров докладывал ему. Во время этих докладов Петр стремился войти, если находил нужным, поглубже в дело и давал указания, как вести следствие; иногда, впрочем, он повелевал министрам «чинить по рассмотрению».

Между тем появлялись резолюции, чтобы дела решать по уложению, и это постепенно стало входить в общую практику. Отражение этого мы, вероятно, имеем в малозначительном, в сущности, факте: в 1718, 1719 и 1720 годах Толстой, Ушаков, Бутурлин и Скорняков-Писарев звались исключительно министрами; в начале же 20-х годов это название исчезает, и Толстой со товарищи уже определенно и часто именуются судьями Тайной канцелярии. И в самом деле, в первое время они были только управлявшими Тайной канцелярией — властью административной, которой соответствовало значение слова «министры», но к 1725 году им была постепенно вверена власть судебная, сначала почти целиком бывшая в руках самого Петра. Одновременно и вся Тайная канцелярия изменяла свой характер: выросши из личной канцелярии при доверенном человеке царя, она понемногу начала принимать характер судебного учреждения, которое специализировалось на делах, связанных с государственными преступлениями.