Часть вторая

Когда мы учили в школе историю Средних веков, ее начало нам преподавали примерно так… Орды диких варваров-германцев с гиканьем и свистом ворвались в пределы Римской империи, сметая все на своем пути, грабя, убивая и глумясь над цивилизованными людьми. Они жгли деревни и города, уничтожали памятники культуры и искусства по причине своей необразованности и глупости. Когда варвары дошли до Рима, античной культуре пришел конец: Рим пал, а вместе с ним — Римская империя. Солнце древнего мира закатилось, наступили Темные века, начало мрачнейшей в истории человечества эпохи Средневековья. Колизей зарастает травой, которую меланхолично щиплют козы, обломки мраморных статуй валяются в непролазной грязи то тут, то там… В общем, ужас.

Такая упрощенная и несколько предвзятая картина, с одной стороны, очень хорошо остается в памяти школьника, особенно если учитель талантлив и в самых ярких красках живописует нашествие варварских орд. С другой стороны, любое упрощение создает ложное представление о предмете. Поэтому прежде чем вернуться к кельтам, придется сделать несколько уточнений и сломать еще несколько стереотипов, несмотря на все мое уважение к школьным учителям истории.

Итак, когда мы говорим о падении Римской империи, то не всегда помним, что к интересующему нас моменту, то есть к V веку (датой падения Рима считается 4 сентября 476 года, когда вождь германцев Одоакр заставил отречься от престола последнего римского императора Ромула Августа, которого современники презрительно называли не иначе как Августул — «Августишка»), Римских империй было две. Одна из них — Западная, которая, собственно, и пала под натиском германцев, и другая — Восточная, со столицей в Константинополе. И то, что нам преподают в школе, — это точка зрения потомков жителей Западной Римской империи. Окажись вы в сентябре 476 года на территории Восточной Римской империи, например в Антиохии или Эдессе, ваши рассказы о том, что Римская империя пала, были бы в лучшем случае восприняты местными обывателями как шутка. «Вай, дорогой, вот же она, Римская империя, — скажут вам местные римские граждане, смуглые и носатые, — и она вполне хорошо себя чувствует. В Константинополе спокойно (или почти спокойно) себе правит император, наука и искусство процветают, церкви и монастыри никто не разрушает, ученые мужи ведут сложные богословские споры — что и где пало, скажи, пожалуйста? Ах, на Западе? Ну это другое дело, нам-то что до того…»

Некоторая путаница возникает от того, что Восточную Римскую империю в нашей научной литературе принято называть Византией вслед за западноевропейскими историками. Назвали эту империю так по населенному пункту Византии, где обосновался император Константин I Великий в начале IV века. Но сами жители так называемой Византии об этом не подозревали и называли себя римлянами или, на греческий лад, ромеями, а свое государство — римским, ромейским. Таким образом, Римская империя как таковая никуда не делась и продолжала существовать еще примерно тысячу лет.

Непосредственно к теме этой книги предыдущие два абзаца прямого отношения не имеют, но для полноты картины это уточнение не помешает: читателю так будет понятнее, почему привычный нам рассказ о Темных веках (то есть о периоде с VI по VIII век) при всей своей достоверности выглядит несколько неполным и однобоким. Итак, на востоке Римская империя продолжает жить и развиваться, а что творится на западных окраинах Европы?

Не так уж и плохо там живется, между прочим. Конечно, о восточном комфорте и благополучии жители кельтских окраин и не мечтают (хотя бы потому что не догадываются о наличии многих благ более развитой цивилизации). Но по сравнению с разоренными Галлией и Италией та же Ирландия казалась в те времена просто раем земным: туда германские орды не добрались и ничего не разрушили.

Менее благополучно обстояли дела у бриттов, которым пришлось сражаться с германскими племенами, англами и саксами. Бриттов оттеснили с востока и юга острова Британия. Об этом рассказывают не только исторические источники, но и трагическая валлийская поэма «Гододдин», автором которой считается бард Анейрин. Гододдин — это название одного из бриттских королевств, расположенных на севере острова. Главным городом Гододдина был город Дун Эдин, современный Эдинбург, ставший позже столицей Шотландии. Самой Шотландии (да и шотландцев) тогда еще не существовало: на острове до вторжения германцев жили бритты и пикты — народ, о котором известно не очень много. Некоторые исследователи полагают, что пикты были докельтским населением Британии и Ирландии, но не о них сейчас речь.

Около 600 года бритты потерпели сокрушительное поражение близ города Катрейт (сейчас это город Катерик в Йоркшире). Если верить поэме, из трехсот воинов лишь один остался в живых. Историки полагают, что на самом-то деле в этой битве участвовало не 300 бриттских воинов, а гораздо больше. Что ж, тем печальнее были для бриттов эти события.

Анейрин как бард, по всей видимости, не принимал участия в боевых действиях. В обязанности барда входило сочинение хвалебных песен в адрес короля или другого высокопоставленного покровителя либо печальных элегий в случае трагических событий, что и сделал Анейрин, благодаря которому мы можем сопереживать павшим героям и всему народу, утратившему независимость.

Итак, часть Британии была захвачена таксами и англами, которые и дали название покоренной территории: позже ее назовут Англией. За бриттами остались лишь земли на окраинах острова. Бритты удержались на севере современной Англии и на юге тогда еще не существовавшей Шотландии. Это королевство бритты называли Hen Ogledd — Старый Север. Там язык местного населения, который мы называем кумбрийским, просуществовал века до двенадцатого, после чего исчез, и никаких литературных произведений на нем не сохранилось.

Наиболее обширной территорией, на которой бритты оставались полноправными хозяевами, был (да по сути дела и остается) Уэльс, где до сих пор говорят, пишут, слушают радио и смотрят телевизор на валлийском языке — потомке бриттского. Южнее оставалась еще одна кельтская страна — Корнуолл, где долгое время сохранялся (и сейчас активно возрождается) корнский язык, тоже восходящий к бриттскому. Часть бриттов, как уже было сказано, переселилась по ту сторону Ла-Манша, в Галлию на полуостров Арморика. Переселение было долгим и растянулось как минимум на два века — с пятого по седьмой. Бритты привезли в эту отдаленную и дикую провинцию — эдакий галльский медвежий угол — и свой язык, и новую религию.

Христианство к тому времени было распространено в Галлии почти повсеместно. Исключение составляли совсем уж дикие края. Вот в такую не очень густо заселенную галло-римскими нехристями отсталую область и прибыли переселенцы. Со временем они обжились, освоились. По дошедшим до нас сведениям, заселение западной части полуострова обошлось без особенных конфликтов с немногочисленным местным населением. В восточной части было посложнее найти пустующие земли, и бриттам приходилось применять силу, чтобы укрепиться там. С этих пор Арморика стала называться Малой Британией.

Вот так вкратце можно изложить историческую версию происхождения бретонцев и их языка — единственного островного кельтского языка на континенте, но есть еще версия легендарная, жутковатая. Средневековая бретонская летопись «Хроникон» из Сен-Бриё представляет эти события следующим образом. Будто бы среди бриттских переселенцев был знатный военачальник по имени Конан Мериадек. Вместе со своей дружиной он отвоевал часть земли у жителей Арморики и решил остаться там навсегда. Бриттские воины хотели жениться только на своих соотечественницах, и несколько тысяч девушек отправились на кораблях из Британии в Арморику. Однако их плавание кончилось трагически: поднялась буря, и корабли затонули. Снова собирать девушек и отправлять в опасное путешествие островные бритты не решились, и дружинникам Конана, равно как и ему самому, пришлось выбирать жен из местных красавиц. А для того, чтобы галльские женщины не передали детям свое наречие, каждой из них отрубили язык. С тех пор потомки Конана и говорят по-бретонски. По мнению историков, никакого отношения к подлинным событиям эта легенда не имеет, но времена действительно были жестокие — тогда вполне допускалось покалечить ближнего из каких-то высших стратегических соображений.

Несмотря на то что бриттам пришлось потесниться, в королевствах, располагавшихся на территории современных Уэльса, Корнуолла и Бретани, не наблюдалось какого-то резкого культурного упадка, и последующие века были для этих стран отнюдь не темными. Вспомним эпизод из жития святого Патрика: высадившись в Галлии, юноша оказывается в «пустыне» — дикой безлюдной стране, совершенно не похожей на привычные ему, по всей видимости, довольно плотно заселенные и хорошо обжитые местности.

Поскольку Галлия, Италия и другие, когда-то более богатые и развитые провинции Западной Римской империи утратили былой престиж, жители Великой Британии и Малой Британии стали хранителями и продолжателями традиций римской культуры и при этом гораздо более римлянами по духу, чем их современники, жившие чуть южнее. И святой Патрик, и ему подобные бриттские интеллигенты (каковых было, судя по дошедшим до нас сведениям, немало) считали себя, с одной стороны, бриттами и, собственно, так себя и называли. С другой стороны, каждый культурный бритт владел не только родным языком, но и в обязательном порядке — латинским. На бриттском языке разговаривали в повседневной жизни, общались с представителями власти, а на латинском языке писали книги. Уже упоминавшийся бритт святой Гильда оставил потомкам захватывающее произведение «О погибели Британии» (De Excidio Britanniae), на латинском языке, в лучших традициях римской литературы, с полагающимися для того времени отсылками к библейским историям, но не без бритте кого колорита. Для того чтобы читатель смог составить представление о бриттской литературе того времени (а заодно и о том, какой была тогда Британия), приведу отрывок из книги Гильды в переводе коллеги по МГУ Нины Чехонадской:

«Британия — остров почти на крайней границе [земного] круга — выровнена от юго-запада в направлении запада и северо-западо-запада божественными, как говорят, весами, которые взвешивают всю землю, занимая место ближе к северному полюсу. Она занимает в длину восемьсот миль, в ширину двести, не считая разнообразных мысов с протяженными косами, которые омываются изогнутыми изгибами океана. Она ограждена его весьма обширным и, скажу даже, непроходимым кругом отовсюду, за исключением пролива южного берега, которым плавают в Бельгийскую Галлию. Она орошается устьями двух благородных рек — Тамесиса и Сабрины, словно рукавами, через которые некогда суденышки привозили заморские предметы роскоши, а также другими, меньшими [реками]. Она украшена дважды десятью и дважды четырьмя городами, и многими укреплениями, и полезными сооружениями — стенами, зубчатыми башнями, вратами домов, коньки крыш которых грозными обрывами тянулись ввысь, скрепленные мощной скрепой».

Красота, да и только!

Однако вот во что превратилась эта прекрасная страна в результате войн с англосаксонскими захватчиками:

«Печальное зрелище! повсюду на улицах, среди камней поверженных башен, стен и святых алтарей лежали тела, покрытые запекшейся красной кровью, словно их раздавил некий чудовищный пресс, и не было для них иных гробниц, кроме развалин домов или внутренностей диких зверей и птиц небесных. Это говорю я с почтением к их святым душам, ибо многие из них поистине были святыми, и души их ангелы вознесли к небесам. И виноградник, некогда добрый, так дичает, что, по словам пророка, сборщики не могут увидеть там ни одной грозди, а жнецы — ни одного колоса.

Иные из оставшихся несчастных были загнаны в горы и безжалостно зарезаны. Другие, изможденные голодом, вышли и покорились врагу, готовые принять вечное рабство за кусок хлеба, если только их не убивали на месте, что уподоблялось наилучшей службе. Некоторые отправлялись за море, громко сетуя, как будто вместо команды гребцам они пели под раздутыми ветром парусами: «Ты отдал нас, как овец, на съедение и рассеял нас между народами». Другие остались на своей земле и, охваченные страхом, вверили свои жизни высоким холмам, укрепленным и неприступным, густым лесам и приморским скалам».

У ирландцев тоже не обошлось без переселений: некоторое количество жителей северной части острова из королевства Дал Риада перебралось за море, на север Британии, где была основана Дал Риада Шотландская. Переселенцев называли скоттами, и те, кто знает английский, легко догадаются, почему на этом языке Шотландия называется Scotland. Скотты вынуждены были соседствовать с исконными жителями северной части Британии — пиктами, и далеко не всегда мирно: в конце концов из ирландского поселения Дал Риада выросло королевство Шотландское, а пикты постепенно исчезли со страниц истории, и воспоминание о них осталось в известной читателю балладе о вересковом меде.

И в Ирландии, и в бриттских королевствах буквально кипела интеллектуальная жизнь: в монастырях создавались литературные произведения, причем не только религиозного содержания. Те самые ирландские саги, где герои дерутся у брода, делят кабана и выносят друг другу мозг в самом буквальном смысле, записали ирландские монахи, которые очень бережно относились к наследию предков. В те времена кельтская церковь жила по своему уставу и не подчинялась римской (позже конечно, римская церковь стала сильнее и смогла подчинить себе кельтскую и установить у бриттов и гойделов свои порядки). Ирландские монахи славились по всему тогдашнему христианскому миру: они не только проживали в монастырях, где создавали изумляющие до сих пор произведения искусства, такие как знаменитая Книга Келлз — Евангелие, украшенное тончайшими и сложнейшими узорами, которыми до сих пор вдохновляются художники.

Монахи ко всему прочему путешествовали по Европе с миссионерской деятельностью, при этом добирались не только до таких относительно ближних стран, как Галлия или Италии. Ирландские миссионеры побывали и на Руси и основали миссию в Киеве. Некоторые отправлялись в дальние паломничества, бывало, добирались до Иерусалима.

При этом паломники жадно впитывали все достижения тогдашней интеллектуальный мысли. В основном, конечно, их интересовало богословие, причем настолько, что некоторые историки полагают, что ирландское богословское учение того времени испытало на себе влияние даже сирийских отцов церкви. А по раннесредневековым европейским меркам Ирландия и Сирия (имеется в виду часть Восточной Римской империи, а не современное государство с таким же названием) — это вообще два противоположных конца изведанного мира. Но тогдашняя интеллигенция, похоже, не очень-то обращала внимание на расстояния и тяготы путешествий: общались и обменивались идеями вовсю. Такое впечатление, что для интеллектуалов того времени не существовало ни расстояний, ни дремучих лесов, ни разбойников на больших дорогах, ни других напастей. Хотя на самом деле всякое бывало — и болели, и умирали в дороге, и разбойникам попадались, и диким зверям на обед… Но, видимо, не так уж часто это происходило, и не таким уж страшным и опасным был мир, раз не особенно искушенным в воинском деле монахам удавалось столько путешествовать.

Тут приходится задуматься — такими ли уж непроглядно-темными были эти века, если рассматривать Средневековье сквозь призму того, что мы знаем о кельтах? Не преувеличиваем ли мы всю эту средневековую жуть, уже привыкнув к тому, что в любой момент по дороге на работу и с работы можем попасть в автокатастрофу, стать заложниками террористов, жертвами злоумышленников, устраивающих взрывы в метро, или простых уличных грабителей?

Но одно дело — дальние поездки по средневековому христианскому миру, а уж из одной кельтской страны в другую неугомонные клирики, видимо, перемещались так же часто, как мы с коллегами по научному цеху: то там конференция, то тут конгресс. Один простой пример: иногда латинские рукописи, составленные бриттскими монахами, содержат пометки между строк или на полях. Такие пометки-переводы называют глоссами. Если составителю или переписчику было что-то не очень понятно по-латински, он надписывал над неясным словом перевод на родной язык. Для нас глоссы очень ценны, так как могут дать представление, скажем, о том, каким был корнский язык восьмого или бретонский язык девятого столетия от Рождества Христова. Но поди это представление так запросто составь…

Мне и моим коллегам иногда бывает очень сложно определить родной язык переписчика — валлийский, бретонский или корнский: века до XII эти языки не настолько разошлись, чтобы по отдельным словам отличить один от другого. «Что ж тут трудного? — возможно, удивится читатель. — Достаточно только узнать, кто и где написал эту рукопись. Если ее нашли в каком-нибудь монастыре в Бретани, значит, она написана по-бретонски, если в Корнуолле — то по-корнски!» Эх, если бы все было так просто! Даже если монах, автор рукописи, подписал ее своим именем (у бриттов такое бывало), это нам мало что дает: имена у бриттов были схожие по обе стороны Ла-Манша. А местонахождение монастыря нам еще меньше того скажет: известно, что жители Уэльса, Корнуолла и Бретани ощущали себя единым народом, и часто в одном монастыре могли жить и трудиться выходцы из всех трех стран. И если уж миссионеры с паломниками добирались и до Руси, и до Ближнего Востока, то переплыть Ла-Манш и за серьезное путешествие-то не считалось.