Визиты прежних лет

Попытки одновременно выйти к берегу Балтийского моря и отыскать надежные караванные пути на Восток предпринимались московскими царями и до Петра. Задолго до его восшествия на престол на Русь прибывали послы от восточных владык, и, в свою очередь, из России на Восток уходили гонцы и посланники. Но этот обмен велся более «наугад»: ни в далеких странах о России толком ничего не слыхали, ни в нашем отечестве про жизнь в тех странах не ведали. Считается, что первым из известных нам русских путешественников, которому удалось самому побывать в Индии и вернуться оттуда, был тверской купец, знаменитейший Афанасий Никитин. Но хотя имя его, как говорится, «у всех на слуху», все же нелишне будет вкратце напомнить о том, что послан он был в 1468 году тверским великим князем Михаилом Борисовичем по Волге с товарами через владения великого князя Московского Иоанна Васильевича (тогда Тверь и Москва были еще разными государствами, конкурировавшими между собой). Никитина пропустили до Нижнего Новгорода, где он присоединился к свите ордынского посла Ширвана Асамбека, возвращавшегося из Москвы. Однако даже заступничество посла и принадлежность к его свите не защитили тверичанина и его людей: под Астраханью товары были пограблены тамошними кочевниками. Но Афанасий, имевший целью не столько торговлю, сколько разведку маршрута, продолжил свой путь, добравшись до Дербента, а оттуда в Баку. Из Баку он проник в Персию, и прошел до Ормузда, откуда морем добрался до Индостана, где побывал в Бедере, столице шаха Хорасанского. В обратный путь он отправился другим маршрутом, побывал на африканском берегу в Сомали, оттуда на корабле дошел до Персии, из которой проник в Турцию, и уже там, в Трапезунде сел на судно, шедшее в крымскую Кафу (ныне Феодосия). Домой, в Тверь, Никитин так и не попал, в 1474 году он умер в одном из монастырей Смоленска, в котором попросил пристанища, когда почувствовал, что силы его оставляют. В его вещах были найдены тетради с записками — знаменитое «Хождение за три моря», — которые были переправлены в Москву, к дьяку Василию Мамыреву, ведавшему посольскими и секретными делами у тогдашнего великого князя Московского.

При великом князе Василии Ивановиче, в сентябре 1533 года, в Москву прибыл караван индийского купца Гусейна Хози. Хозяин каравана привез для русского царя грамоту от своего владыки Бабур-Паши, в которой русскому государю предлагалось «быть в дружбе и братстве». По расспросу послов выяснилось, что Бабур-Паша происходил из известного рода — он был шестым поколением от потомка Тамерлана, Миран-Шаха. Грамота Бабура была принята, и Гусейну Хози было разрешено расторговаться в русской столице. При отпуске домой купцу вручили ответное послание о полном согласии поддерживать отношения и впредь, «чтобы наши люди друг к другу хождение с товарами свободное имели». Про братство царь велел не писать, «поскольку не уверен был в том, что государь ли тот Бабур-Паша, или просто чей-то управитель». О случайности и несовершенстве тогдашних связей между Россией и восточными странами ярче всего говорит тот факт, что эту переписку русский царь вел уже с покойником. Когда караван Гусейна Хози достиг русских пределов, Бабур-Паша уж три года, как был мертв, но караванщики об этом, конечно, не знали.

Из России в сторону Индии несколько раз отсылали своих гонцов, чаще используя для этого иноземцев, высказывавших желание «послужить русскому престолу, а заодно и управить свои дела». Дела эти были смесью торга, разведки новых земель и прямого шпионажа, который, впрочем, учитывая гигантские расстояния между странами и медлительность в решении дел, можно назвать «стратегической разведкой на далекое будущее».

В 1557 году хивинский и бухарский ханы прислали ко двору царя Ивана Васильевича Грозного посольство, состоявшее из знатных придворных ханов, привезших богатые дары. Послы просили права торговать узбекским купцам в русских городах. («Узбеками» часть жителей хивинского ханства назвалась в 1312 году, в знак особенной преданности ордынскому хану Узбеку; называвшие себя так составляли «высший класс общества» в ханствах.) Отношение к посланцам было весьма настороженное, ибо на Руси отлично помнили, что в самые жестокие времена владычества Орды именно хивинские купцы брали «на откуп» сбор дани с русских. Тогда завоеванной монголами Хивой правил брат Батыя Шабан, и хивинцы, внеся в ордынскую казну сумму дани и получив доступ в русские земли, драли по три шкуры — как говорит летопись: «брали неумеренные росты», то есть проценты на внесенную ими сумму откупа. Тех, кто платить за себя не мог, угоняли в неволю. Все это вызвало серию восстаний в Ростове Великом, Владимире и Суздале, где хивинских сборщиков перебили, а потом последовали жестокие репрессии со стороны монголов. Лишь в 1273 году хан Мангутимур освободил русских от насилия хивинских купцов. Известно было также, что узбеки и иные хивинцы не раз входили в состав орд, совершавших набеги на русские земли, и что немало их было в войсках Мамая на Куликовом поле. Не было секретом для русских и то, что в Хиве процветает работорговля, в том числе и русскими пленниками. Все это отталкивало от союза с ханствами и в то же время притягивало к нему — ведь пленных надо было выкупать, то есть входить в регулярные сношения с хивинцами, а как это удобнее всего было сделать, если не при посредстве купцов, прибывавших оттуда для торга?!

Торговля мало-помалу шла: русские ходили с товаром в Хиву, а оттуда привозили товары в русские земли. Товары эти, доставляемые на рынки Хивы из Индии и Китая, через Россию шли дальше в Европу по утроенной цене, принося и купцам их возившим, и казне, бравшей пошлины на ввоз и вывоз, немалую прибыль.

Чтобы понять, что из себя представляют ханства, «для разведывания тамошних бытностей» в 1558 году был послан англичанин Энтони Дженкинс, которому были вручены представительские грамоты посла царя Ивана Грозного. Иван Васильевич благоволил англичанам, а мистер Дженкинс не раз исполнял дипломатические поручения своей королевы при русском дворе, и потому Грозный видел в нем опытного и ловкого дипломата. Да и сам Дженкинс был не прочь предпринять этот дальний и опасный вояж, служа русскому царю и соблюдая интерес британской короны в деле поиска надежных путей в Китай и Индию.

Из Москвы англичанин выехал 23 апреля 1558 года. По Москве-реке он вошел в Оку, доплыл до Нижнего Новгорода и там присоединился к каравану назначенного к месту службы астраханского воеводы, который отправлялся в провинцию, образовавшуюся за год до того на месте прежнего Астраханского ханства, завоеванного и присоединенного к землям русского царя. Всего с военными, купеческими и везшими припасы судами собралась огромная флотилия в 500 кораблей; в Астрахань этот конвой прибыл 14 июля. Там его очень ждали. К стенам города пришла орда ногайцев, чьи князья высказали пожелание войти в русское подданство. Такой ценой они платили за помощь — иначе они бы просто вымерли в своих кочевьях, поскольку в степи свирепствовал голод. Дженкинс не стал задерживаться в Астрахани и почти сразу же отправился дальше вместе со своими спутниками — двумя англичанами, несколькими татарами и персами. Корабли экспедиции вышли в Каспий и к 17 июля прибыли к устью Яика. Далее путь лежал к полуострову Мангышлак, где на караван судов налетела буря, разбив их и выбросив на берег. Несмотря на эту неудачу, англичанин решил идти далее. Наняв у туркменских племен тысячу верблюдов, он погрузил на них свои товары и вышел в направлении города Селизюр, где пополнил припасы и получил от хана Азмингена охранную грамоту.

16 октября караван Дженкинса вошел в Ургенч. Здесь произошла длительная остановка, покуда султан Али, правивший городом, не выдал разрешения следовать далее. Лишь 26 ноября поход посольского каравана продолжился, и вскоре Дженкинс достиг города Кет. Местный султан благосклонно принял дары и выслушал русского посланника, после чего распорядился выделить для сопровождения каравана небольшой отряд воинов, который и охранял его до самого вступления в Бухару, куда путники прибыли 23 декабря 1558 года.

Город этот произвел на Дженкинса большое впечатление: очень красивые каменные здания, дворцы, мечети. Но особенно поразили его общественные бани, которые он назвал «лучшими в мире». Город пересекали арыки, но, как заметил он, вода в них очень скверная — тот, кто рискнет ее выпить, обязательно заболеет, от этой воды в теле человека поселятся черви-паразиты. Судя по запискам Дженкинса, русские купцы здесь бывали регулярно, хотя никаких официальных взаимоотношений между государствами установлено не было. Русские привозили в Бухару выделанные кожи, овчины, уздечки, седла, деревянную посуду. В Россию вывозили ткани, краски и здесь же закупали китайские товары.

Бухарский хан принял Дженкинса милостиво. Он много расспрашивал его о европейских государствах, о том, как там живут люди. Отдельно расспрашивал о Московии. Рассматривая подарки, хан увидел несколько мушкетов и попросил англичанина показать, как ими пользуются. По его просьбе Дженкинс несколько раз выстрелил в воздух во дворе ханской резиденции. Реакция на этот салют у самого хана и его свиты была чисто детской: сначала все перепугались, а потом восторгу их не было предела, из чего Дженкинс сделал вывод, что они никогда не видели огнестрельного оружия.

Прогостив в Бухаре всю зиму, 8 марта 1559 года Дженкинс выступил в обратный путь с небольшим караваном в шестьдесят верблюдов. Шли налегке, особенно нигде не задерживались и к концу месяца достигли Ургенча. Здесь к каравану примкнули двое русских, посланных в страны Востока с дипломатическими поручениями, и двадцать пять русских рабов, выкупленных из неволи. Прибыв на берег Каспия, Дженкинс встретил русских купцов, пришедших на стругах из Астрахани для торга с туркменами. Он купил у них один струг, на котором 13 мая отправился в Астрахань. Плавание это едва не закончилось трагедией для всех его участников — возле устья Яика судно попало в шторм и затонуло, а сам Дженкинс еле спасся. Остатки экспедиции достигли Астрахани 24 мая. Немного передохнув, Дженкинс, которого как особо важного царского слугу сопровождала сотня воинов, отправился в Москву.

Прибыв ко двору Ивана Грозного, он был допущен до государя и во всех подробностях рассказал ему обо всем виденном и узнанном. По его рассказам выходило, что большинство народов ему повстречавшихся, жизнь вели полудикую, кочевую. «Не употребляют они хлеба и денег совсем не знают, — докладывал Дженкинс, — торговлю ведут меновую, а более того, все, что им нужно, добывают грабежом и разбоем — это у них почитается за удальство». Совсем по-иному он отзывался о Бухаре, тамошнем правлении и жителях. Рассказал о существующих ремеслах, производимых плодах, о наличии в ходу денег: золотых, серебряных и медных — и высказывался в том смысле, что установление регулярных отношений с этим ханством было бы весьма выгодно.

После похода Дженкинса еще несколько раз прибывали послы от восточных владык — они даже значатся в числе гостей на пиру, данном московским государем по случаю завоевания русскими Сибири. Но царь Иван, видимо сделавший какие-то свои выводы из донесений купцов и послов, завязывать отношения с ними не спешил, предпочитая разговаривать «с позиции силы». Так, в 1569 году бухарский и хивинские ханы в своих грамотах, присланных турецкому султану, жаловались: «Русский государь истребляет мусульманскую веру и пресек сношения с Меккой». При этом они доносили султану, что Астрахань — это главная морская пристань народов, живущих вокруг Каспия, и арабских купцов, ведущих торг с Европой. Этот порт доставлял в казну русского царя ежегодно около тысячи золотых монет, собранных в виде таможенных пошлин.

При царе Борисе Федоровиче Годунове торговым сношениям с купцами, приходившими в Астрахань из Индии, стали покровительствовать особо, видя в приобретении восточных товаров, а в особенности «товаров для врачебных потребностей», большую важность. Эти «коренья и полезные зелья» привозили небольшими партиями армянские купцы, взявшие в свои руки торговлю с восточными странами, их же чаще всего использовали и в качестве дипломатов, для передачи грамот восточным владыкам.

В последующие царствования ситуация менялась мало: ходили купеческие караваны, прибывали нечастые послы. На караванных путях свирепствовали степняки, взимавшие дань. Ходили в набеги туркмены, каракалпаки и киргиз-кайсаки (нынешние казахи), охотившиеся за русскими рабами. Яицкие казаки не оставались в долгу и отвечали им тем же, совершая налеты на стойбища степняков, угоняя скот и уводя пленников — для обмена на своих и продажи перекупщикам. В самом начале XVII века, точнее, около 1600 года, узнав от хивинских купцов, что летом в бывшем тогда главном городе Хивинского ханства Ургенче не бывает войск, казаки решили совершить набег, рассчитывая на богатую добычу и большой полон. Казачье войско, насчитывавшее около тысячи человек, прошло степью, через плато Усть-Урт, и напало на Ургенч. Сопротивления в городе им почти не оказали, и казаки, захватив богатую добычу, гоня большой полон молодых женщин, скоро двинулись в обратный путь.

Прознав об атаке на свою столицу, хан Аран Магомет, кочевавший вдоль реки Амударьи, собрал значительное войско и еще в своих владениях настиг казаков, отягощенных добычей. Окружив их в степи, хан отрезал им путь к источникам воды; он несколько раз атаковал занявших оборону казаков, понимавших, что от того, как они будут биться, зависит, сколько они проживут. Казаки дошли до крайности: пили собственную мочу и кровь, а потом решили пробиваться силой, нежели сдохнуть от жажды. Выбрав момент, они атаковали узбеков с отчаянием обреченных и после жестокой рубки прорвали кольцо, но уйти удалось едва ли сотне. Беглецы укрылись возле одного из устьев Аму, рассчитывая отсидеться, питаясь рыбой. Но через тринадцать дней их убежище было обнаружено рыскавшими по степи разведчиками хана, к месту бивуака пришли основные силы хивинцев, и казаков истребили всех до одного.

Спустя двадцать лет после этого набега, в 1622 году, в Москву, к царю Михаилу Федоровичу, прибыли послы от хивинского правителя Авгала с известием, что «в Хиве творится великая смута»: двоюродные братья хана, царевичи Абиш и Ильбор, вместе с изменниками при дворе составили заговор, желая свергнуть хана Авгала. Хан просил русского владыку о присылке с его послами войска, дабы дать укорот своим братьям, а за это согласен был войти в русское подданство. Но расстояние было слишком велико, и, пока суть, да дело, в Хиве все уже решилось, и вслед за посольством, посланным Авгалом, прибыло другое, отменившее все прежние заявления представителей низложенного правителя. Потом связи с Хивой прервались на несколько десятилетий, и что там творилось в эти годы, одному Богу известно.

Ближе всего к осуществлению планов по прокладке торгового пути «из варяг в Индию и Китай» русские приблизились в царствование отца Петра Великого, государя царя и великого князя Алексея Михайловича. Приняв под свою власть Украину, русский царь, прозванный «Тишайшим», удачно воевал в Прибалтике, и русские войска под его водительством вплотную подошли к торговым путям Европы.

В то же самое время, еще в 1646 году, при отправлении в Персию русского посла князя Козловского по распоряжению царя с посольством пошли и гонцы к «шаху индийскому» Великому Моголу Джигалу — казанский купец Никита Сыроежкин и астраханец Василий Тушканов. При них были грамоты с титулами русского государя, писанные на александрийском листе, края которого были покрыты искусными узорами, и к этой «парадной грамоте» был приложен перевод на нескольких восточных языках. Гонцам был также дан «тайный наказ»: «Надлежит вам, через русских полонянников разузнать и описать со всякой подробностью все, до Индии касающееся. Какова там вера? Много ль больших городов? Каково строение домов и дворца Могола? Есть ли подвластные Джигалу владельцы, платят ли они ему дань, и если платят, то сколько? Имеется ли у Могола собственное войско? Каково оружие у этого войска? Есть ли свой флот, и если есть, сколь велик? Есть ли крепости? Состоит ли под его владением вся Западная Индия, или часть принадлежит испанцам? К каким портам Индостана прибывают со своими товарами европейцы? С какими государствами Могол в ссоре, а с какими воюет? Разведать также надлежит о золоте, тканях, драгоценных камнях, пряных зельях и овощах, что бывают в тех краях. Каковы на них там цены? Что привозят в Индию европейцы? На какие товары европейцев самые высокие цены? Как берут пошлины с привозимых товаров? Если берут деньгами, то сколько? Каким путем проехать в Индию удобнее: из Астрахани через Персию, или на Ургенч и далее через Бухару? Или, может быть, через владения иных князей азиятских имеется путь? Сколько числится верст по ближайшей дороге, или сколько дней идти: морским и сухопутным путем? Посуху лучше как идти каравану с верблюдами или лошадьми?»

Было велено «содержать себя в достоинстве», при исполнении дипломатических ритуалов. Царевых грамот, помимо самого Могола никому не подавать. Ни в самом дворце, ни перед ним никому не кланяться, и даже перед порогом тронной залы поклона не совершать и ног у Могола не целовать, разрешено было только во время аудиенции поклониться «рядовым поклоном».

Из казны Сыроежкину и Тушканову были отпущены товары на сумму в 5 тысяч рублей, а будучи в Индии, они сами должны были выбрать из своих товаров то, что там почиталось за лучшее и редкость, особенно ценилось, и эти товары надлежало поднести Моголу в качестве подарка.

Послы вместе с товарами благополучно добрались с русским посольским караваном, шедшим к персидскому шаху, до персидской провинции Исфагань, где дальнейшее их продвижение приостановилось, поскольку между персидским шахом и Великим Моголом началась война из-за Хорасанской области. Русский посол, князь Козловский, был у шаха Аббаса Второго в загородном дворце, где вручил ему свои верительные грамоты и представился лично. Там же был и посол Могола Исархан. Между двумя послами возникло соперничество — кого посадят более почетно. Козловского шах посадил по правую от себя руку, индийца по левую, что было менее престижно. Но этим дипломатический успех и ограничился — пропустить русских посланников с товарами к своему сопернику шах Аббас отказался, и они были принуждены вернуться с посольством Козловского в Москву. Для нас рассказ об этих давних событиях ценен тем, что в документах, составленных для посланцев, особенно в «тайном наказе», наиболее полно, ярко и откровенно высказано, что, собственно, русских правителей интересовало в Азии, к чему стремились, чего они добивались.

Несмотря на неудачу посольства, посланного через Персию, при дворе Алексея Михайловича не оставляли мысли об установлении контактов с правителями государств Индостана, а потому царь оказывал особенное покровительство прибывавшим из тех стран купцам. Воеводам в Астрахани было настрого приказано: оберегать индийских купчин от всевозможных неприятностей; предоставлять им наиболее выгодные, в сравнение с купцами других стран, условия для торга и проживания. Пользуясь разрешением и покровительством русского государя, индийские купцы вполне успешно вели свои дела в русских землях, торгуя не только в Астрахани, но и в Москве, и в других крупных городах. Например, в январе 1650 года два индийских купца, Солокна и Лягуит, прибыли в Ярославль, где с большой прибылью вели торг коврами, кушаками, арабскими и индийскими тканями, кумачом красным и белым, бязью, мехами, шелком, шубами, юфтью, тафтой, кисеею, платками и прочим товаром. Такая бойкая торговля породила конкуренцию, и в мае 1651 года московские торговые люди подали царю челобитную, прося дозволения ездить со своими товарами в Индию. Собственно, этого им никто не запрещал, и как мы помним, русские купцы самостоятельно хаживали на Восток довольно далеко, но в этот раз они просили выдавать им «пропускные грамоты для шаха персидского», через владения которого они намеривались идти. Алексей Михайлович, рассмотрев просьбу торговых людей, распорядился купца Василия Шорина, снаряжавшего караван в Индию, и двух его помощников, Родиона и Ивана Никитиных, именовать «государевыми гонцами» и послать с ними грамоты к шаху Аббасу Второму и к Великому Моголу Джигалу. В грамоте, адресованной Великому Моголу, говорилось о происхождении «обладателей российских» от римского кесаря Августа, а также предлагалось быть двум государствам в дружбе, самим государям обмениваться регулярными посольствами и присылать караваны купцов. Кроме того, Шорину и Никитиным был дан и «тайный наказ», ничем не отличавшийся оттого, что получили пятью годами ранее купцы Сыроежкин и Тушканов.

Но и в этот раз посольство было малоуспешным, сразу по нескольким причинам. Во-первых: Великий Могол Джигал к тому времени уже умер и четыре сына его, борясь за престол, затеяли между собой войну, так что, в общем, неясно было — к кому именно посылать русских гонцов; во-вторых, во взаимоотношениях между Персией и Россией наметилось охлаждение, вызванное тем, что подданный шаха, хан Шемахи, возмутил против русских ногайские роды и те совершили набег на пограничные территории, атаковав порубежные городки и остроги. В ответ на такие действия русское правительство распорядилось взять под арест всех персидских купцов, бывших в то время по своим делам в Астрахани, пока персидская сторона не возместит убытки, понесенные русскими от действий ногайцев. На какое-то время тактические нужды политики возобладали над стратегическими интересами, и прокладку маршрута в Индию через персидскую территорию пришлось на некоторое время отложить.

Отложить, но не отказаться вовсе! О серьезности намерений в этой области говорят события, случившиеся, когда в 1663 году в Москву прибыл караван армянских купцов с «индийскими товарами». По обычаю тех лет владельцы каравана Никита Перов, Савва Григорьев и Григорий Савельев, будучи представлены царю Алексею Михайловичу, преподнесли ему драгоценные подарки, состоявшие из золотых изделий с каменьями, тонких материй, сосудов с благовониями и ароматными притираниями и прочих «восточных штучек». Дары эти было велено оценить сначала русским золотых дел мастерам, которые посчитали, что они стоят 15 623 рубля 28 копеек. Затем позвали иностранных ювелиров, которые оценили те же подарки в 14 958 рублей 42 копейки. Купцы, приглашенные из московского Серебряного ряда, давали за дареные товары 11 228 рублей 62 копейки. Такая скрупулезность в оценке была не случайной: Государь объявил, что ему неугодны «индийские вещи, поднесенные армянскими купцами». Большую часть подарков вернули дарителям, а за остальные было велено отдать из Казенного приказа соболями, сукнами и иными товарами, какие армянам покажутся удобнее.

Для армянских караванщиков это было совершенно неожиданно! Обычно, получив дары от купцов, русский царь жаловал дарителей своею милостью и, велев оценить товары, в ответ одаривал «с прибавкою», порою вдвое покрывавшей сумму поднесенного гостями. Этим неприятности армянских купцов в Москве не закончились. С ними было заключено соглашение на поставку в Аптекарский приказ корений и иных припасов для приготовления лекарств, доставляемых из Персии и Индии. Купцы пытались договориться о том, чтобы им «для покрытия понесенных при обмене дарами убытков» разрешено было бы ввозить эти товары в Россию беспошлинно, но в этом им было отказано. Объяснение этим демаршам русского царя и его слуг очень просто: русское правительство усмотрело в действиях армянских купцов попытку «полного присвоения себе всей торговли с Индией» и таким образом давало понять о своем недовольстве этой монополией.

Примерно в то же время к русскому двору прибыли послы тогдашнего хивинского хана: хан просил русского царя принять его в почетное подданство при условии сохранения его ханской власти. Восточный правитель опасался, что не сможет удержать власть самостоятельно, поскольку в Хиве творились неурядицы и часты были бунты черни, попытки многочисленных претендентов самим усесться на престол, да и соседи хана алчно поглядывали на его государство. Считая, что момент весьма удобен для воплощения давних планов, русские совместно с голландскими купцами из Ост-Индской компании и их мастерами-кораблестроителями стали даже строить конвойный флот, заложив в 1667 году на верфи возле села Дединово, что на Оке, корабль «Орел», предназначавшийся для сопровождения купеческих караванов по рекам до Каспия. Русское правительство настолько приблизилось к воплощению давней мечты об устроении торгового пути через свою территорию, что правитель герцогства Курляндского, вполне процветавшего тогда независимого государства, владевшего заокеанскими колониями (в Вест-Индии ему принадлежал остров Тобаго, а в Африке страна Гамбия), счел выгодным просить принять его герцогство в подданство русскому царю. Специально для этого из Курляндии в Москву прибыло посольство с богатыми дарами и прошением принять прибалтийский народ в подданство. Курляндский герцог Якоб соглашался пойти под власть русской короны на том условии, чтобы именно через принадлежавшие ему порты на Балтике шли товары, доставляемые через русскую территорию из Индии и Китая. В распоряжении герцога имелся собственный торговый и военный флот, который по числу кораблей тогда был больше флота Франции, а также собственные верфи, на которых эти корабли строились. Самостоятельный правитель герцог Якоб Кеттлер шел в подданные к московскому царю не с пустыми руками, не как нахлебник — он давал выход к морю и средства доставки товаров на рынки Европы, это было очень выгодно — исчезала проблема выхода к Балтийскому морю, и флота строить не надо было. План был фантастически хорош! Слишком даже, и как часто бывает в подобных случаях, в жизнь его воплотить не удалось: помешал бунт Разина. В 1669 году его разбойники сожгли корабль «Орел» и несколько стругов, зимовавших в Астрахани. А потом в Хиве свергли-таки хана, присылавшего послов в Москву.

В том же 1669 году, когда разинцы спалили «Орел», в Хиву, Бухару и Балх был направлен посланник Борис Пазухин, которому велено было «точно разведать от знающих людей» дорогу от Астрахани до Индии и про то, «какие люди по той дороге живут? Не бывает ли при проезде по тем местностям грабительства и иной какой мешкоты? И сколько, от какого города до следующего, на том пути ходу?».

Из своего похода Пазухин вернулся в 1673 году, обстоятельно описав все, что ему удалось разузнать, утверждая, что от Астрахани проще всего дойти до владений индийского правителя Уранзепа, столица которого — город Джалибат. Пазухин предлагал такой маршрут: от Астрахани морем до Карагинского пристанища. Оттуда три недели караванного ходу до Хивы, от которой столько же до Балха. От этого города до Индийских гор еще неделя ходу. Здесь у подножья гор последний балахинский город Хелшок. От него до первого индийского города Парвана месяц ходу в объезд гор, а прямо через горы — шесть дней пути. Далее он подробно описал, как и было велено, от какого до какого города сколько дней идти, помечая особо переправы и места водопоев. По этому докладу выходило, что от пограничного Парвана до столицы Уранзепа Джелибата было более месяца караванного ходу.

Правитель этих земель был потомком Тимура Аксака и Чегатая. В этой стране официально исповедовали ислам, хотя многие простолюдины и купечество были индуистами. Заключал свое описание Пазухин следующим пассажем: «Всего от Астрахани до индийского города Джалабата 4 месяца и 2 недели пути верблюжьим ходом. Есть путь и через персидскую шахову землю, только он будет того далее, тяжелее и убыточнее».

Ознакомившись с этим отчетом, Алексей Михайлович распорядился призвать в Посольский приказ живших в Москве индийских купцов Ченая Макарандава и Багарея Лелеева, дать им прочесть отчет Пазухина и спросить: правду ли он написал?

Индийцы, ознакомившись с содержанием отчета русского землепроходца, сказали, что описанный им маршрут очень труден, а в степях на этих дорогах промышляет много разбойников. Дорогу до Хивы они нашли верной, а далее рекомендовали идти на Ургенч, от которого в Балх, поскольку это проще и надежнее — ханы Ургенча и Балха были родными братьями, и оба подчинялись бухарскому хану. Далее, по мнению индийцев, следовало идти на Кабул, от которого через горы до владений Уранзепа был месяц ходу.

Спустя год после возвращения Пазухина, в 1675 году, в Индию был отправлен царский посланник астраханец Исуп Касимов, выступивший из Астрахани 28 февраля, имея при себе грамоты от русского царя к индийскому шаху Эврендбу. Он вез с собою подарки, которые специально отбирали по рекомендации Матама Ваколы, старшины индийцев, живших постоянно в Москве. Он посоветовал отвезти в дар соболей, сукна — зеленые и красные, «рыбью кость» — клыки моржей, зеркала разных размеров, бархат турецкий. Еще Вакола настоятельно рекомендовал отправить охотничьих соколов, кречетов и непременно меделянских собак, коими славилась псарня русского царя: «Индийский государь любит тешиться с охотничьими собаками, борзыми и меделянскими. Меделян за великую диковинку покупают для него в Персии, куда их привозят из Москвы и продают там по дорогой цене. Меделянскими собаками в Индии травят львов». Однако животных в дальнюю и трудную дорогу не взяли, боясь не довезти.

До индийских владений Исуп Касимов добрался в 1676 году. Он прибыл в Кабул; тамошний правитель известил шаха о прибытии русского посланника, а самому посланнику сказал, что сотни лет между Россией и Индией не было обмена посольствами, поскольку никакой надобности в этом нету. В присылке же нынешнего посольства он видит лишь желание разведать о богатстве шаха. «К тому же, — сообщалось послу в заключение, — вера у русских христианская, а ему, шаху, как правителю мусульманскому в дружбе с христианским государем быть не надлежит».

Принимавший Касимова кабульский правитель рассказал, что к ним уже приходил в 1658 году русский посланник, некто Семен, который обратился с просьбой к шаху, прося принять его в службу. Ему дали под начало пятьсот воинов и положили хорошее жалованье. Управитель Кабула предложил Касимову те же условия, уверяя, что тот не пожалеет о своем поступке: подарки, которые он вез шаху, стоили немалых денег и, отдав их в казну шаха лично от себя, Исуп Касимов получил бы взамен целое состояние и зажил бы во владениях шаха в свое полное удовольствие. Но русский посланник отверг это предложение и пояснил правителю провинции, что «русский посланник» Семен был ловкий жидовин, беглый холоп шемахинца Садыка. «Так не считаете ли вы и меня подобным обманщиком, приглашая на службу?» — осведомился Исуп. Этим вопросом он очень обидел кабульского султана, который приказал забрать все привезенные им товары и запереть в каменных кладовых кабульской таможни. Там они пролежали долгое время в сырости, отчего меха испортились, и, когда кладовые распечатали, таможенный голова оценил все товары необычайно дешево; впрочем, он тут же сам скупил их. При этом посланнику еще и попеняли: зачем-де такую дрянь привез? После этого Касимову выдали на дорогу 2 тысячи рублей серебром и выслали из Кабула.

В Москву он прибыл в январе 1678 года, приведя с собою сорок русских пленников, выкупленных им в Кабуле и в иных городах по дороге домой.

После смерти царя Алексея Михайловича планы о движении русских на Восток были отложены на неопределенное время. Тем не менее индийские купцы продолжали прибывать довольно регулярно. Некоторые из них поселились в Москве постоянно и даже приняли христианство, у них были свои «старшие» которые входили с прошениями к русским правителям. Известен такой факт: во времена правления царевны Софьи Алексеевны, 15 августа 1684 года, когда она шла в окружении свиты на богомолье в Новодевичий монастырь, старшина индийских купцов Луда Гарав подал ей челобитную на астраханского воеводу, «наносившего напрасные обиды» его землякам. Эту челобитную для рассмотрения отправили в Сибирский приказ, боярину Репнину.

Спустя четыре года, в 1688 году, уже московское купечество подало челобитную, в которой жаловалось государям Ивану и Петру Алексеевичам на индийских купцов, живших и ведших торг в Москве. По этой челобитной были приняты решительные меры, и индийцев выслали из столицы, запретив торг везде, кроме Астрахани.

Получив в 1689 году всю полноту власти в России, Петр Первый, вопреки распространенному мнению, фактически лишь продолжил те реформы, что на протяжении своего царствования проводил его отец, царь Алексей Михайлович.

Проекты «великого торгового пути на Восток» в правление Петра Первого наряду с планами «прорыва на Запад» рассматривались как важнейшие. К тому времени решительных удач здесь достигнуто не было: в отличие от продвижения на Запад, успешно начатого при Алексее Михайловиче, на восточном направлении все оставалось по-прежнему. Но трудные задачи только раззадоривали молодого царя. В седьмой день мая 1695 года из Москвы, от Приказа Большой казны, через Астрахань в Персию и далее до Индостана были отправлены купцы Гостиной сотни Семен Мартынов Маленький, Сергей Аникеев и астраханский посадский человек Иван Севрин. С ними шел соглядатай-«целовальник» — присягнувший на верность целованием креста «человек добрый и правдивый». Купцам дали переводчика и для охраны пятерых стрельцов. Семен Маленький со товарищи вез с собою грамоты к правителям Хивы, Бухары, Балха, персидскому шаху, в которых русское правительство ходатайствовало о разрешении прохода купцам, найма ими людей, тягла и подвод, а также и судов.

Купчина Маленький и его спутники беспрепятственно дошли до Индии, безубыточно торговали там, закупили необходимые товары и спустя шесть лет после начала своего странствия, 22 января 1701 года, из города Сурата выступили в обратный путь. В порту Бенден-Арас они наняли два судна, индийское и суратское, на которые погрузили товары. Когда они вышли в море, караван судов был атакован пиратами; индийскому кораблю удалось уйти, а суратское судно, на котором шли двое стрельцов, приставленных к охране товаров, было захвачено. Пропавшие товары оценены были в 18 591 рубль: на пропавшем корабле купцы везли краски, имбирь на патоке, чай, бобы какао, закупленные Семеном. Добравшись до Шемахи, оба, и Маленький, и Аникеев, умерли и сами о путешествии рассказать уже ничего не могли. В Москву, в Приказ Большой казны, были доставлены записи о количестве товаров и расходах, но ни о маршруте, каким шли купцы, ни об их жизни в Индии не осталось ни строки. Скорее всего, тетради с этими записями русским просто не отдали. О том, что Семен Маленький и его спутники вообще побывали в Индии, свидетельствовали лишь присланные с их вещами грамоты от индийского шаха: в первой он объявлял о приеме привезенных ему подарков, во второй дозволял русским купцам торговлю на его территории, закупку и беспошлинный вывоз любых товаров.

Пока длилось путешествие посланных из Москвы купцов, в 1696 году была предпринята попытка проникнуть в Хивинское и Бухарское ханства из Сибири. По указу царя из Тобольска выступил небольшой отряд, возглавленный боярскими детьми Федором Скибиным и Василием Кобяковым. С ними шли казаки Александр Алемасов, Матюшка Трошин, Потапко Михайлов, Фомка Моисеев, Ларька Серебряков, толмач (переводчик) Богдашка Неустроев, пристав («государево око») Федька Ленев, а также Алешка Щепоткин, Якушка Уфимец. В отряд, кроме того, вошли новокрещенные калмыки Кишка Алексеев, Ивашка Григорьев, Бухаретдин Тюлюк-бай. Да еще тобольские татары Юлюк Шаменаев, Таушко Мерчен, Аник Чичерев.

Бухара в казацких записках представлена так: «На стенах 12 башен. Владеет Бухарой Самангуль-хан. Под ним состоят многие города и уезды. Людей у него тысяч с четыреста, и слывут они “кокутаны”. Люди все рукоделистые, торговые, не воинственны. У них много ручного огневого оружия. Зелье и свинец к нему делают сами. Имеются и пушки, числом с пятьдесят. Воздух и воды у них нездоровые — часто бывают болезни. От Бухарии путь лежит к Хиве. До хивинских селений дней 15 ходу будет. Между городов степь песчаная. Много колодцев с водой на этом пути, но вода в них нездоровая.

Хива — меньше Бухары. Строения такого же. В подданстве ее много городов. Люди не воинственны, рукодельны. Оружие и зелье делают сами. Бояр своих называют “алтыками”, служилых людей “узбеками”, крестьян “раятами”».

Все подробности своих странствий по прибытии в Тобольск участники похода записали «набело», а на большом куске китайской бязи нарисовали карту. Карта и записки были сданы в Сибирский приказ возглавлявшему его боярину князю Ивану Борисовичу Репнину.

В 1700 году от хивинского хана Шаниаза, находившегося тогда зависимости от хана бухарского, к Петру пришло посольство, которое в очередной раз в истории взаимоотношений между Хивой и Москвой попросило о принятии хивинцев в почетное подданство, и 30 июня 1700 года государь письменно изъявил на это согласие. Следующее посольство прибыло в 1703 году от хана Аран-Магомета, оно подтвердило просьбу прежнего правителя и получило в мае того же года царскую грамоту, данную «юргенскому хану Аран-Магомету, о милостивом содержании его в подданстве».