Дано: «Иисус воззвал к Господу в тот день, в который предал Господь Аморрея в руки Израилю, когда побил их в Гаваоне… и сказал перед Израильтянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим. Не это ли написано в книге Праведного: „стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день“? И не было такого дня ни прежде ни после того, в который Господь так слушал бы гласа человеческого. Ибо Господь сражался за Израиля» (Иисус Навин 10:12–14.).

Требуется: дать естественнонаучное объяснение этому библейскому рассказу об остановке Солнца и показать, что такое объяснение совместимо с известными законами природы…

Речь у нас пойдет о грандиозной попытке заново перечитать Библию. Попытке, которая привела к гипотезе переворачивающей все наши привычные представления, ибо эта гипотеза утверждает, что уже на памяти людей происходили космического масштаба катаклизмы. В их результате человечество переживало катастрофы, которые приводили его на край гибели; при этом менялись календари и даты, хронология и названия. Поэтому вся принятая датировка исторических событий основана на ошибочных представлениях: многие знаменитые битвы древности в действительности никогда не происходили, прославленные правители не всходили на трон, великие империи были призраками, знаменитые люди, которых мы считали современниками, жили в разные века, а другие, разделенные столетиями, на самом деле были современниками. Ошибались древние историки, и правы были древние священные книги: моря действительно расступались перед людьми и Солнце действительно стояло над долиной Аиалона — только не по велению Моисея и Иисуса Навина, а в соответствии с законами физики и других естественных наук.

Вокруг этой грандиозной по замаху теории до сих пор кипят споры и страсти. Одни превозносят ее автора как гениального энциклопедиста наших времен, в одиночку предпринявшего титанический труд пересмотра всей прежней научной картины мира; другие считают его всего лишь одним из многих в длинной череде знаменитых «псевдоученых» — создателей вечного двигателя, теории «полой Земли» и «космического льда». Споры не затихают и сегодня, через много лет после его смерти, а написанные им книги продолжают выходить миллионами экземпляров, количество их переизданий на всех языках мира исчисляется сотнями тиражей, а имя их автора остается на устах сотен тысяч людей, увлеченных созданной им грандиозной и поражающей воображение эпопеей «миров в столкновениях, веков в хаосе»….

Нет, не напрягайте память — вы вряд ли знаете этого человека. Вы, скорее всего, никогда не слышали его имени. Вы, всего вероятней, не читали ни одной из его книг. О нем ничего не писали в России и почти ничего — в Израиле. Я сознательно выделяю именно Россию и Израиль, потому что он принадлежал прежде всего именно этим странам — первой по рождению, второй — по выбору. Его старшие братья остались в России, племянница погибла при обороне Моеквы, отец и мать похоронены в Израиле, а дочь и сейчас живет там. Его разговорными языками до самой смерти оставались русский и иврит. И при всем том он меньше всего известен именно тем, кто читает на этих языках. Он из тех пророков, которых нет в своем отечестве. Поэтому простая справедливость требует прежде всего воскресить в этом отечестве хотя бы его имя.

Познакомьтесь — Иммануил Великовский. Родился в 1895 году в Витебске, в богатой еврейской купеческой семье. В начале века отец его переехал в Москву, где скоро выбился в купцы первой гильдии и стал одним из ведущих русских сионистов. Великовский унаследовал от отца деловые способности и сионистские увлечения. Прерванное революцией и гражданской войной медицинское образование завершил в 1921 году, когда семья уже находилась в Палестине. В том же году, оставив в России старших братьев, «выбравших революцию», выехал в Европу, в Берлин, где в течение двух последующих лет занимался изданием международного научного журнала «Скрипта», предназначенного помочь созданию Еврейского университета в Иерусалиме; сумел привлечь к участию в журнале Эйнштейна, Бора, Адамара, Леви-Чивиту, Ландау, Френкеля. С 1923 года вместе с женой Элишевой — в Палестине: практикующий врач-психоаналитик в Иерусалиме, Хайфе, Тель-Авиве; автор нескольких теоретических работ по психоанализу, опубликованных в европейских научных журналах. С 1939 по 1979 год живет в США, сначала — обозреватель ближневосточных проблем в американской печати, а с 1950 года — автор ряда книг, в которых изложена разработанная им и упомянутая выше теория. Приобрел всемирную известность после подтверждения ряда высказанных в этих книгах предсказаний новейшими астрономическими исследованиями, но подвергся сначала замалчиванию, а затем уничтожающей критике со стороны американской и международной научной общественности. Умер в 1979 году в Принстоне. «Блестящий ученый» (свидетельство президента Венского психоаналитического общества доктора Федерна); «человек энциклопедической эрудиции» (отзыв многолетнего знакомого и соседа по Принстону Альберта Эйнштейна); «поразительный по увлекательности литературный талант» (мнение принципиального недруга, крупнейшего американского писателя-фантаста Айзека Азимова); «удивительно приятная личность» (высказывание многолетнего и заклятого врага, крупнейшего американского астронома профессора Харлоу Шепли); «невежественный дилетант» (заключение известного американского астронома и популяризатора Карла Сагана); «сознательный шарлатан» (из письма крупнейшего современного геолога Гарольда Юри). Основные труды: «Столкновение миров» (1950); «Земля в конвульсиях» (1955); «Века в хаосе» (1952); «Человечество в амнезии» (1982); «Рамзес Второй и его время» (1978); «Эдип и Эхнатон» (1960); «Люди моря» (1977).

Биография Великовского — из тех, которые ничего не объясняют. Каким образом преуспевающий врач-психоаналитик пришел к занятиям космогонией и древней историей? Что толкнуло профессионального ученого увлечься Библией и поверить каждому ее слову? Как, наконец, он пришел к своей «безумной» идее? Ибо основная идея Великовского, независимо от ее научной состоятельности, несомненно, относится к разряду тех, которые Нильс Бор некогда окрестил «безумными» — в высшем смысле этого слова. Не случайно тот же Азимов честно признавал, что Великовский «ближе всех других „еретиков“ подошел к тому, чтобы поколебать основы всей нашей науки…».

Слово «еретик» настораживает. В воображении возникает устойчивое клише: фанатичный упрямец с безумным блеском в глазах. Вы ищете его в толпе — и находите: вот он, желчный, нервный, нетерпеливый, худой, разговаривает возле лестницы с каким-то очаровательным пожилым джентльменом, очень похожим на мистера Пиквика. Познакомьтесь: доктор Великовский. Нет-нет, вы перепутали: не тот худой и желчный безумец, а именно этот милый седовласый джентльмен и есть доктор Великовский из Тель-Авива. Если существует зримая противоположность стереотипу «фанатика», то это он.

Личное обаяние Великовского признавали даже враги. Его познания в истории, филологии, физике, астрономии нашли отражение в многочисленных книгах и статьях. Его яркий литературный талант засвидетельствован — еще прежде этих книг — публицистическими статьями в защиту Израиля, регулярно публиковавшимися в конце сороковых годов в газете «Нью-Йорк пост». Блеск и полемическое остроумие его речи подтверждены необычайной популярностью его университетских лекций в студенческих кругах. Широта интересов, простиравшихся от западной музыки и русской поэзии до судеб еврейства и человечества, выдавала в нем подлинного европейского интеллектуала. В целом он принадлежал к числу тех счастливо гармоничных и глубоких людей, которых так и хочется назвать «незаурядными». Как человек он принадлежал к числу тех, кого называют «необыкновенно приятными». У него был всего один изъян: он нерушимо верил в правоту своей безумной идеи.

Эйнштейн назвал становление новой научной теории «драмой идей». Первый акт этой драмы обычно происходит в безмолвной глубине сознания, где новая идея возникает, зреет и приобретает свою будущую форму. Мы не знаем, как это происходит. И лишь задним числом мы можем высказать некоторые объясняющие предположения. Детство, Витебск: воспитание в еврейской семье с ее рассказами о Палестине и чтением Библии; юность, Москва: сионистская среда, мечты о возвращении в Сион, к библейским истокам; зрелость, Палестина: Библия, ставшая осязаемой явью и ощутимой исторической реальностью. Таков фон, на котором вполне может сложиться повышенно серьезное отношение к библейскому слову и запечатленному в нем прошлому своего народа. Наложим на этот фон профессиональные навыки ученого. Эти навыки вкупе с рационализмом убежденного последователя Фрейда несовместимы с нерассуждающей религиозной верой; поэтому серьезное отношение к библейскому слову требует — для цельности мировоззрения — найти ему естественнонаучное объяснение. Ярчайший пример такой рационалистической попытки, продиктованной внутренней мировоззренческой потребностью, дал сам Фрейд — в своей последней книге «Моисей и монотеизм». Великовский прочел эту книгу еще в отрывках, публиковавшихся в 30-е годы в главном психоаналитическом журнале «Имаго», который приходил также и в Палестину. Именно эта книга сыграла в его жизни судьбоносную роль. Усмотрев в ней невольное саморазоблачение Фрейда, он воспылал желанием написать собственную книгу: «Фрейд и его герои». Она должна была стать психоаналитическим исследованием личности самого создателя психоанализа. В Палестине не оказалось нужных материалов для осуществления замысла, и, будучи человеком состоятельным, Великовский решил отправиться на поиски материала за границу; так он оказался в Америке. Самое интересное во всем этом — что книгу о Фрейде Великовский так и не написал. Предпринятое для нее детальное знакомство с эпохой Моисея привело его к проблеме исхода евреев из Египта; размышления над проблемой исхода поставили перед ним «загадку лишних столетий»; в поисках ответа на нее он сформулировал гипотезу библейских катастроф; пытаясь найти их естественнонаучное объяснение, он пришел к своей идее космических столкновений. Не правда ли, как гладко и просто делаются великие открытия?

На самом деле мы можем только догадываться о том, как они делаются. В каждом подлинном открытии есть что-то от «выхода в четвертое измерение»; наши последующие догадки — не более чем попытка рассказать о четырехмерном озарении трехмерными словами. Тем не менее нужно попытаться.

Говорят, что первым толчком послужило давнее, совершенное с женой еще в 1929 году, путешествие по берегам Мертвого моря. Сейчас проезд вдоль этих берегов в комфортабельном, кондиционированном автобусе израильской пассажирской компании «Эгед» занимает от силы два часа. В 1929 году это означало тяжелый многодневный поход по дикой, пустынной местности. Вдобавок стоял 1929 год — времена арабских антиеврейских волнений в Палестине. В каком-то смысле путешествие было задумано Великовским как символическое: продемонстрировать, что никакие арабские волнения не помешают ему путешествовать где угодно в своей еврейской земле.

Судя по воспоминаниям, сохранившимся на долгие годы, увиденное потрясло Великовского. Оно воспламенило его пытливость ученого и пылкое воображение литератора. Угрюмые, словно вздыбленные ударом гигантского кулака, горы Иудеи и Моава; следы чудовищных геологических катаклизмов, изуродовавшие лицо пустыни; остатки застывшей лавы и асфальта под ногами; свинцовые тяжелые воды загадочного моря, вдавленного на сотни метров в глубь земли… Литератор, наверно, пробормотал: какой невероятный, фантастический пейзаж… Ученый, вероятно, откликнулся: как после космической катастрофы. Потом оба, судя по всему, задумались над одним и тем же: когда она произошла? И почему?

Геология относит образование Мертвого моря к незапамятным временам раскалывания и подвижки континентов. Но Библия — та, что не могла не вспомниться в этих местах, рядом с развалинами древнего Содома, — знакомая Великовскому наизусть Библия ничего не упоминала об этом море в самых древнейших своих частях! Ни в рассказе о приходе Авраама в Ханаан, ни в рассказе о наших праотцах Исааке и Иакове, ни даже — самое удивительное — в самом рассказе о гибели Содома и Гоморры…

Можно думать, что драма идей в сознании Великовского началась именно с этого противоречия. Оно стало первым звеном в той логической цепочке, вдоль которой несколько лет спустя двинулась его мысль. Второе звено было того же рода. Он наткнулся на него в ходе работы над книгой о Фрейде. Это была проблема исхода.

Фрейд относил исход к временам фараона Эхнатона, того фараона, который заменил прежнее египетское многобожие культом единого бога Солнца. Фрейд считал Моисея египтянином, приближенным Эхнатона, который заимствовал у фараона-еретика идею монотеизма и принес ее «усыновленному» племени евреев. Судя по тому, что писал впоследствии Великовский в книге «Эдип и Эхнатон», он не разделял эту гипотезу. Он видел во всей конструкции Фрейда всего лишь сублимацию его скрытого «еврейского комплекса». Опровержение фрейдовской датировки исхода могло бы это мнение подтвердить. Ну-ка, посмотрим, как датируется исход в научной литературе?

С того мгновения, как мы задаем этот вопрос, мы тотчас попадаем в ловушку, потому что наука вообще не датирует исход. Она его не признает. Ей не известны никакие археологические свидетельства пребывания древних евреев в Египте и их ухода оттуда. Египетские источники хранят по этому поводу полное молчание. Исход зафиксирован только в еврейской Библии, а здесь он отнесен ко временам «фараона, который не знал Иосифа». Поскольку Иосифа не знает ни одна хроника египетских фараонов, этим фараоном мог быть какой угодно. Исход мог происходить — если происходил вообще — во времена любой из тридцати (!) египетских фараонских династий…

Эта ситуация порождает то, что можно назвать «проблемой исхода». Это серьезная проблема, поскольку на карту поставлена достоверность Библии как исторического документа в одном из ее самых важных пунктов. В сущности, с этого пункта начинается отсчет еврейской истории. Без его датировки повисает в воздухе вся ее хронология.

Впрочем, многие историки, признавая, что у них нет доказательств реальности исхода, все же согласны во мнении, что исход — событие подлинное. Однако дальше их согласие не идет. В отношении датировки этого предполагаемого события царит разнобой размером в несколько столетий! Одна из существующих теорий отождествляет евреев-кочевников, пришедших в Египет во времена Иосифа, с кочевниками-гиксосами (по-египетски «аму»), вторгшимися в Египет в конце так называемого «Среднего царства», а исход евреев отождествляет с изгнанием тех же гиксосов, которое произошло в 1580 году до н. э. (датировка здесь — по египетским источникам). Гиксосы правили Египтом 400–500 лет; но и евреи, напоминает эта теория, находились в Египте, согласно Библии, «много поколений». Эту теорию первым предложил египетский жрец Мането, живший в III веке до н. э. и составивший (на греческом языке) перечень всех египетских династий, на который опирается принятая ныне хронология древнеегипетской истории. Запомним это имя. Мането был также одним из первых в истории антисемитов: он утверждал, что гиксосы, изгнанные из Египта, удалились в Сирию и построили там город Иерусалим. Евреи, потомки гиксосов, беспощадных правителей Египта, — естественные и заклятые исторические враги египтян. Любопытно, что эту версию поддерживал также Иосиф Флавий.

Теория эта трудно согласуется с тем фактом, что евреи в Египте были угнетенными рабами, а гиксосы — всесильными повелителями. Впрочем, при Иосифе евреи могли считаться и привилегированными. Но все же — повелителями Египта?

Есть и вторая трудность. После изгнания гиксосов в Египте началось так называемое Новое царство (XVIII–XX династии). Фараоны тех времен — знаменитый Тутмос Первый, царица Хатшепсут, великий завоеватель Тутмос Третий, строитель Луксора и Карнака Аменхотеп Третий и его преемник Эхнатон — были сильными властителями; вряд ли в таких обстоятельствах ушедшие из Египта евреи могли беспрепятственно вторгнуться в Ханаан, который находился в сфере египетских интересов.

Вторая теория относит исход как раз ко временам Нового царства, примерно на 100 лет позже изгнания гиксосов. При раскопках Тель-эль-Амарны в дельте Нила были найдены глиняные таблички, запечатлевшие переписку Аменхотепа Третьего и Эхнатона с их ханаанскими вассалами; одно из посланий, отправленных из «Урсалима», тревожно извещает фараона (какого именно из этих двух — неясно) о вторжении (с востока) неких «Хабиру». Если отсчитать от даты послания (примерно 1400 год до н. э.) традиционные сорок-пятьдесят лет «странствий в пустыне», получим для исхода приблизительно 1450 год до н. э. Недостатком «аменхотеповской» датировки исхода является то же самое: во времена сильного фараона ни уйти из Египта, ни вторгнуться в Ханаан у евреев не было реальной возможности.

Фрейд не случайно выбрал для исхода период смуты после правления Эхнатона: власть тогда была слабой, в стране царила анархия — самое подходящее время для бегства рабов и их последующего вторжения в Ханаан. Но по такой датировке время исхода сдвигается еще ближе к нам — на 1358 год до н. э.

Некоторые историки, однако, сдвигают исход еще решительнее — ко временам фараона Мернепты, на стеле которого впервые упоминаются Палестина и Израиль («…Я, Мернепта, сделал Палестину вдовой… и разрушил семя Израиля»). И хотя по смыслу надписи очевидно, что к тому времени евреи уже находились в Ханаане, дата водружения стелы — 1220 год до н. э. — почему-то принимается за дату исхода.

Наконец, последняя из теорий, как и предыдущая, тоже исходит из надписи — только не Мернепты, а великого Рамзеса Третьего, который в 1186 году до н. э. завоевал Ханаан. Поскольку в этой надписи (в отличие от стелы Мернепты) Израиль не упоминается, сторонники этой теории считают, что к этому времени основная масса евреев еще не достигла Ханаана. Исход, таким образом, отодвигается ко временам Рамзеса Третьего. Бедный исход!

Я сознаю, что изрядно утомил вас этим неожиданным и затянувшимся экскурсом в древнюю историю. Вы, наверно, уже забыли, что разговор наш, вообще говоря, не об исходе, а о теории Великовского. Меня извиняет лишь то, что эта история имеет самое прямое отношение к Великовскому. Сейчас это станет совершенно очевидно. Позвольте только свести все эти мнения историков в четкую и легко обозримую таблицу. Итак, для исхода предлагаются следующие даты: 1580 год; 1450 год; 1358 год; 1220 год; 1186 год до н. э. Или еще проще: время между 1600 и 1100 годом, когда Ханаан был египетским владением и когда евреи соответственно никак не могли вторгнуться в Ханаан и завоевать его.

Мы сейчас стоим за плечом Великовского в Нью-Йоркской публичной библиотеке и заглядываем в разложенные перед ним тома, которые завалили весь стол. Тот, у кого слух потоньше, наверняка слышит, как он яростно бормочет себе под нос: «Что это все означает?»

«Это» относится не просто к разнобою в датировках исхода. Если бы мы еще и заглянули в те тома, которые лежат перед Великовским, то увидели бы, что за этим разнобоем скрывается куда более существенная трудность. Она-то и порождает сам разнобой. Дело в том, что пресловутые «столетия между 1600 и 1100 годом» — это как раз те века, когда в египетских хрониках ничего не упоминается о евреях, а в еврейских — о египетском присутствии в Ханаане. Возникает странное ощущение, что два этих народа, будучи ближайшими соседями в пространстве, в смысле времени существовали как бы в разных эпохах — иначе почему они так «в упор не видели друг друга»?

Поскольку мысль Великовского упорно вращается вокруг исхода, неудивительно, что рано или поздно он приходит к вопросу об этих исчезнувших из хроник столетиях. И видимо, в процессе размышлений над ним, находит и свой ответ на загадку. Ответ этот целиком в духе Великовского: Библия, считает он, несомненно, права и исход действительно происходил. Тому свидетельством — живость и убедительность описания событий, сопровождавших исход. Всех этих «египетских казней», «расступившегося моря», «огненного столпа», Синайского откровения в реве грома и блеске молний. Все это — не что иное, как описание некой гигантской катастрофы, причем описание реалистическое, какое может дать только непосредственный очевидец. Но эта катастрофа не была просто локальным землетрясением или обычным извержением вулкана в пустыне. То был катаклизм, сравнимый с тем, что сопровождал образование Мертвого моря. Такую катастрофу не могли не заметить и не запомнить египтяне, да и не только они. Она должна была найти отражение в хрониках, летописях и легендах многих народов. Если историки этого отражения не нашли, значит — не там искали. Не в той эпохе. Не в тех временах. Значит, поиск нужно продолжать.

Вы, конечно, уже догадываетесь, что Великовский нашел то, что искал. Но прежде, чем рассказать об этой находке, которая легла в основу всех его дальнейших построений, я бы хотел обратить ваше внимание на одно, оставшееся, боюсь, незамеченным, обстоятельство.

Говоря о «катастрофе, сопровождавшей исход», Великовский не случайно ссылается именно на катаклизм, породивший Мертвое море. Геологическая наука относит образование Мертвого моря к доисторическим временам, но Библия об этом море еще не упоминает; стало быть, если права Библия, «катастрофа, породившая Мертвое море» должна была происходить во времена более поздние, исторические. С другой стороны, наука не признает и катастрофу, сопровождавшую исход евреев из Египта, но о ней рассказывает Библия; стало быть, если права Библия, эта катастрофа тоже имела место — и тоже в исторические времена. Великовский принимает сторону Библии — и науки. Он примиряет их в парадоксальной гипотезе: Библия — в обоих случаях — свидетельствует о том, что на Земле в исторические времена происходили гигантские катастрофы почти космического масштаба; и именно эти катастрофы являются естественнонаучным объяснением ряда библейских рассказов, которые прежде рассматривались как «фантастические», «ненаучные» или придуманные для вящего прославления еврейской «избранности» Богом.

Итак, мысль Великовского выловила из всей совокупности фактов два звена: Мертвое море и исход — и провела через них прямую, продолжая которую он не мог не наткнуться на третью точку: рассказ об остановке Солнца, тот знаменитый отрывок из книги Иегошуа бин-Нуна (Иисуса Навина), который я процитировал в самом начале. Если Библия права, то и это катастрофическое явление тоже имело место, причем, если верить Библии, всего через пятьдесят лет после исхода (время сорокалетних странствий евреев в пустыне плюс время вторжения войск Иегошуа бин-Нуна в Ханаан). И поскольку трудно предположить, что на такой короткий исторический промежуток пришлись сразу две разные, но одинаково чудовищные катастрофы, то куда вероятнее предположить, что это была одна и та же катастрофа, точнее — два ее последовательных этапа: на первом произошел исход, второй сопровождался остановкой Солнца.

Теперь уже у нас по спине начинают ползать мурашки. Нам предлагают поверить, что Земля остановилась в своем вековечном вращении, а потом раскрутилась снова! Катастрофу, сопровождавшую исход, еще можно было как-то себе представить. Были же — почти на нашей памяти — лиссабонское землетрясение, извержение Кракатау и еще пара-другая такого же гигантского масштаба стихийных катаклизмов. Более того, скажу в скобках: некоторые ученые еще до Великовского высказывали предположение, что события, описанные в Книге Исхода, могли быть следствием одного из подобных катаклизмов. И даже называли его: то было извержение «примерно 1500 года», разрушившее средиземноморский остров Санторин (и давшее начало легендам о гибели Атлантиды). Однако этим ученым не было нужды объяснять еще и остановку Солнца — они в нее не верили. А Великовский верил. И связывал ее с «катастрофой исхода» в одну и ту же растянувшуюся катастрофу. Но ведь видимое движение Солнца чисто земными силами не остановить. Для этого нужно, чтобы Земля прекратила свое вращение. А для того, чтобы Земля перестала вращатсья вокруг собственной оси, требуются внешние силы, то есть факторы космического порядка! А там, где действуют такие факторы, неминуема катастрофа таких масштабов, которая должна была сотрясти всю планету, поставить на грань исчезновения все человечество и запечатлеться в памяти буквально всех народов. Где ее следы? Неужели они запечатлены только в Библии. Почему? Дело слишком важное, чтобы полагаться на одно-единственное свидетельство, даже если это свидетельство Книги Книг.

Сделаю небольшое отступление. Создатели экстравагантных псевдонаучных теорий, как правило, не утруждают себя поиском доказательств. Гитлеровского любимца профессора Хербигера, создателя «теории космического льда», согласно которой Солнечная система находится в центре гигантской ледяной сферы, а планеты образованы оторвавшимися от ее внутренней поверхности глыбами льда, нисколько не тревожило, что его фантазии находятся в полном противоречии со всеми известными астрономическими фактами — тем более что эти факты все равно были установлены «еврейской наукой». Поклонников учения о «полой Земле», внутри которой якобы живут укрывшиеся там от людского взгляда расы гигантов, ничуть не беспокоит отсутствие геологических подтверждений этой увлекательной сказки. Великовский, однако, шел иным путем. Он считал, что обязан представить фактические доказательства своей гипотезы «библейских катастроф». Более того — он хотел их представить.

Собственно говоря, те факты, которые он предстваил как доказательство, существовали всегда. Просто никто никогда не рассматривал их под таким углом зрения, как Великовский, а потому не усматривал в этих разрозненных данных того общего смысла, который усмотрел он. Речь идет о многочисленных легендах и мифах, упоминающих о неких катастрофических перерывах в истории Земли. Так, в преданиях древних этрусков содержатся легенды о «семи прошедших веках Земли». Аналогичные легенды были в ходу у древних греков. Гесиод писал о «четырех периодах» и «четырех поколениях людей», уничтоженных разгневанными богами. Сходные рассказы существуют у народов Бенгальского залива и Тибета. Священная индийская книга «Бхагавата Пурана» повествует о «четырех периодах существования», каждый из которых кончался катаклизмами, почти полностью уничтожавшими человечество. Такие же сведения содержатся в священной книге древних персов «Авеста» и в древней энциклопедии китайцев. Смутные предания о глобальных катастрофах, приведших к почти полному исчезновению живого на Земле, найдены у ацтеков, инков и майя. В хрониках Мексиканского царства говорится о том, что человек и жизнь уже существовали до того, как сформировались «нынешние небо и земля». На островах Тихого океана, на Гавайях и в Полинезии, а также в Исландии считают, что Земля пережила «девять времен» и каждый раз над ней было «иное небо». Еврейская религиозная концепция, сформировавшаяся уже после исхода, утверждает, что, прежде чем создать существующий мир, Бог семь раз создавал и разрушал небо и землю, пока не сотворил нечто удовлетворявшее Его.

Не известно, к каким временам относятся эти упоминания; не известно, относятся они к одним и тем же событиям или к разным; не известно, наконец, относятся ли они к каким-либо реально происходившим событиям. Однако настойчивость этих древних упоминаний о катастрофах и катаклизмах поразительна. В них, несомненно, есть какое-то общее зерно. Вопрос лишь в том, считать этим «общим зерном» воспоминания коллективной памяти человечества о каких-то реально происходивших в природе катаклизмах или видеть в нем просто общую особенность всякого примитивного мифологического сознания. Наука выбирает второе толкование. Великовский выбрал первое. Не обращая внимания на разницу в датах этих катаклизмов, в их числе и описаний, он принял, что события, описанные всеми этими легендами, не только происходили, но происходили в одно и то же время, то есть что это была одна и та же катастрофа — и конечно же, именно та, что описана в библейском рассказе об исходе евреев и «остановке Солнца».

Действительно, если объединить все эти рассказы в один рассказ об одной и той же катастрофе, да еще произвольно взять из разных рассказов детали, то можно «собрать» некий единый рассказ, похожий на библейский расказ об исходе. Вот, к примеру, в Книге Иисуса Навина, двумя фразами раньше описания остановившегося Солнца, говорится о чудовищном камнепаде, обрушившемся на ханаанеян. Но о таком же «граде камней» упоминают буддистские тексты и мексиканские источники! Правда, никакие другие описания катастроф из многих известных науке мифов о «камнепаде» не упоминают, но ведь можно и не упоминать об этих разночтениях. Так Великовский выбирает из своих источников неоходимые ему факты. Скажем, кровавый цвет, в который окрасился мир перед исходом, согласно Библии, похож на тот красный цвет, который упоминают некоторые легенды древних греков и вавилонян и финская «Калевала». Во многих древних источниках повествуется, что в момент «обрушения неба» горные вершины начали одновременно извергать лаву и камни, — это похоже на библейское описание горы Синай. «Расступившемуся морю» библейского рассказа соответствуют предания китайцев, индейцев Перу, лапландцев и древних жителей Юкатана, повествующие о временах, когда моря были «разорваны» и их воды, поднявшиеся на огромную высоту, обрушились на сушу. В некоторых мифологических источниках рассказывается, что во времена «великой катастрофы» свет был едва виден «во мраке», а светильники задувались ураганным ветром. А мексиканские «Анналы Куаухтитлап» утверждают, что ночь продолжалась значительно дольше, чем положено. Египетский папирус «Агастази IV» говорит: «Зима наступила вместо лета, месяцы повернулись вспять, и часы нарушились». Из китайской летописи известно, что император Ягоу вынужден был провести реформу календаря, потому что прежние месяцы, сезоны и даже продолжительность дня перестали соответствовать новым.

Выстроив древние источники вдоль такой «ариадниной нити», Великовский создал единый и довольно связный рассказ, рисующий (в самых общих, лишенных всякой конкретности чертах) одну и ту же картину: ураганные ветры; чудовищные камнепады; побагровевший мир; вулканические извержения; вздыбившиеся воды морей; длительная «остановка Солнца» («мрак и тьма», продолжавшиеся необычно долгое время); изменение видимого расположения звезд на небосклоне («иное небо») и привычного облика земной поверхности («иная земля») — короче, все то, что могла произвести обрушившаяся на Землю космическая катастрофа, сопровождавшаяся временной остановкой вращения планеты вокруг своей оси.

Более того — некоторые из его источников рассказывали даже о таких причудливо-невероятных деталях «катастрофы», которые были очень похожи, например, на библейский рассказ о «манне небесной», которой якобы на протяжении сорока лет питались скитавшиеся по пустыне евреи. Древние исландские легенды рассказывают, что во времена, когда «горела земля», одна человеческая пара уцелела, питаясь «утренней росой»; маорийцы Новой Зеландии утверждают, что «во времена ураганных ветров», когда «волны достигали небес», из сплошного тумана выпадал иней, которым питались уцелевшие люди; в буддистских источниках сообщается, что, когда «кончается цикл вселенной» и «нет различия между днем и ночью», пищей людям служит «небесная амброзия»; египетская «Книга мертвых» пишет о «священных облаках и великом инее, который рождает земля» во время контакта с небесами; греки описывали амброзию почти в тех же выражениях, что евреи — манну небесную, и аналогичные описания можно найти в преданиях финнов. Единственное, в чем Библия тут оригинальна, так это в своем упоминании о строгом рационировании спасительной пищи: только в Библии говорится, что манна не выпадала по субботам (зато в пятницу, разумеется, появлялась в удвоенном количестве).

На фоне этих многочисленных, подобранных Великовским «подтверждений» библейский рассказ о чудесных событиях, сопровождавших исход, и о не менее чудесной «остановке Солнца» уже не кажется таким уж противоречащим здравому смыслу. Здравый смысл большинства людей, как правило, вполне удовлетворяется, как только кажущиеся невероятными «чудеса» получают «научное» объяснение. В данном случае все чудеса вроде бы замечательно и сполна объясняются одной-единственной, простой и доступной уму — и притом вполне естественнонаучной — причиной: космическая катастрофа. Слово «космическая» в наши времена действует почти завораживающе: космос (как и наука) «может все»; в космосе живут пришельцы, почему-то оставившие на Земле свои рисунки и постройки; там летают «тарелки», зачем-то наблюдающие за земной жизнью; там происходят катастрофические столкновения звезд, одно из которых, говорят, привело к рождению нашей Солнечной системы; там чудеса, там леший бродит…

Тем не менее после первой минуты полного детского доверия здравый смысл все же берет свое и начинает допытываться: что это за катастрофа? как она привела к остановке Земли? почему при такой остановке что-то все-таки уцелело? каким образом Земля начала вращаться снова? что именно вызвало такие, а не иные явления — ту же «манну небесную», питавшую евреев, или «огненный столп», который вел их в пустыне? Из зала кричат: давай подробности! И Великовский понимает необходимость «объяснить» все эти детали, иными словами — построить связную, убедительную и в то же время не противоречащую научным представлениям теорию своей «космической катастрофы». И объяснить с ее помощью также все другие загадки библейского исхода, и прежде всего — едва ли не центральную его загадку: когда пресловутая катастрофа произошла?

Именно в этот момент, просматривая в поисках ответа всевозможные источники, Великовский наткнулся на папирус Ипувера.

Ссылку на этот папирус он обнаружил в подстрочном примечании одной из египтологических книг. Там говорилось, что некий египетский мудрец в каком-то своем сочинении оплакивал превращение вод Нила «в кровь». А это, если вы помните, одна из тех «казней египетских», которые Библия связывает с исходом. Если так, решил Великовский, то папирус должен представлять собой подлинную сенсацию: первое в египетских (да и вообще в любых) источниках независимое от Библии упоминание об исходе!

Выяснилось, что мудреца звали Ипувер. Папирус с его сочинением с 1828 года находился в Лейденском музее, неоднократно обсуждался историками и признан ими то ли туманным пророчеством какого-то древнеегипетского пессимиста, то ли отрывочной хроникой каких-то действительных происшествий. Великовский принял вторую из этих гипотез. И понятно почему: внимательное чтение папируса не могло не вызвать — разумеется, у него, напряженно ищущего подтверждений библейского рассказа, у других не вызвало — аналогий с Книгой Исхода.

Самым трудным оказалось опознание в тексте папируса чего-либо похожего на десятую — загадочную и почти невероятно избирательную (с точки зрения гипотезы космической катастрофы) «египетскую казнь» — «избиение первенцев египетских». В конце концов Великовский изящно преодолел эту трудность ссылкой на библейский стих: «Израиль есть сын Мой, первенец Мой». Обычное выражение: «избранный» (Богом) здесь заменено словами «сын, первенец» (Бога). Но в таком случае, решил Великовский, можно сделать и обратное — заменить, где нужно, «первенцев» на «избранных». А «избранных» можно заменить на «знать», И тогда слова из папируса Ипувера: «Дворец опрокинут в одно мгновение» можно истолковать как указание, что опрокинуты дома знати («дворцы»), а с ними, надо думать, погибла и сама египетская знать, а поскольку знать — это «первенцы», то слова папируса сразу становятся описанием «избиения первенцев».

Так шаг за шагом Великовский «доказывает», что в отличие от всех прочих туманных мифологических описаний каких-то туманных мифологических катастроф, неизвестно когда и где произошедших, папирус Ипувера «совпадает» с библейским рассказом об исходе во всех деталях (а не просто в общих чертах). Тем самым этот папирус, по Великовскому, становится связующим звеном между описанной в нем «катастрофой» — и самим исходом: вслед за Библией он «неопровержимо доказывает», что исход происходил в обстоятельствах какого-то поистине космического катаклизма, постигшего в те дни планету. И одновременно своими конкретными описаниями деталей этого катаклизма он «неопровержимо подтверждает» также и все детали исхода, описанные в Библии. В нем содержится даже намек на то, что в эти самые времена приключилась неслыханная беда с египетским фараоном: он погиб в «небывалых доселе обстоятельствах». Но разве гибель фараона в расступившемся перед евреями море, описанная в Библии, не заслуживает именно такого названия: «небывалые обстоятельства»?

Но мало того что папирус Ипувера был, в глазах Великовского, первым, «с египетской стороны», свидетельством реальности исхода. Не менее важным было то, что, как и большинство египетских текстов, этот папирус был датирован! И поскольку он говорил (по Великовскому) об исходе, то давал вохзможность установить дату исхода! Сколько копий было сломано историками вокруг этой загадки, мы уже знаем.

Увы — дата эта вызывала серьезные затруднения. Дело в том, что те историки, которые считали папирус Ипувера хроникой подлинных событий, давно обратили внимание на такие его строки: «Пустыня вторглась в страну… Провинции опустошены… Чужое племя пришло в Египет… Азиаты узнали о бедственном положении… Страшись… более миллиона людей… враги… входят в храмы… плачь…» Это явное и недвусмысленное описание чужеземного нашествия, притом — очевидно из Азии. А поскольку по некоторым иным признакам папирус был отнесен историками к временам так называемого Древнего царства в Египте, разрушенного вторгшимися в страну упоминавшимся выше народом гиксосов, историки справедливо предположили, что в этих строках папируса Ипувера речь идет именно о нашествии гиксосов из Азии. Но нашествие гиксосов датируется наукой 2100–2000 годами до н. э. И если папирус Ипувера действительно говорит об исходе евреев и нашествии гиксосов как об одном и том же событии, значит, исход происходил во времена вторжения, а не изгнания гиксосов. Иными словами, на 600–700 лет раньше, чем предполагали самые смелые историки!

Но этого мало. Такая древняя датировка немедленно влечет за собой серьезнейшие, в сущности — непреодолимые, трудности. Между египетской историей, как она описана, например, у Мането (я ведь предупреждал, что нужно запомнить это имя!), и еврейской, как она описана в Библии, возникает разрыв. В самом деле, если прибавить к новой (вычисленной по времени вторжения гиксосов в Египет) дате исхода — 2100–2000 годы до н. э. — еще сорок лет еврейских скитаний в пустыне да десять лет на завоевание Ханаана и плюс еще четыре столетия Эпохи судей, то следующая известная из Библии веха — почти пятидесятилетнее царствование Соломона — придется примерно на 1650–1600 или 1550–1500 годы до н. э. А ведь царствование Соломона все историки относят примерно к 967–928 годам до н. э., то есть в лучшем случае на 600, а в худшем — на все 700 лет позже.

Таким образом, если считать папирус Ипувера описанием времен исхода, то Соломон оказывается современником египетской «фараонши» Хатшепсут, которая правила где-то в 1520-х годах до н. э., а вовсе не современником ее отдаленных потомков, как это до сих пор считалось всеми учеными. Но тогда и великий Моисей, возглавивший исход, никак не сможет быть — вопреки Фрейду — современником Эхнатона, ибо тот правил незадолго до упомянутой Хатшепсут, а она, если следовать хронологии папируса, правила одновременно с Соломоном. Моисей же, по Библии, предшествовал Соломону на добрых полтысячи лет. Выходит, Моисей, по новой хронологии, должен был быть человеком куда более древней эпохи — эрохи вторжения гиксосов.

Одно из двух: либо напутал или (для удлинения истории Египта) соврал Мането в своей хронологии фараонов, либо что-то не так в библейской хронологии. Впрочем, есть еще третий вариант: Великовский неправильно соотнес папирус с библейским рассказом об исходе.

Хотелось бы взглянуть на человека, который осмелился бы высказать такую вероятность в присутствии Великовского!

Но если не отказываться от «библейского» прочтения папируса, то как все-таки быть с хронологией? Какая из них неверна: египетская или библейская? Зная Великовского, нетрудно предугадать его решение. Обдумав ситуацию, Великовский пришел к выводу, что неверна, конечно, принятая до сих пор хронология Египта, основанная на рассказе Мането. Иначе говоря, он принял, что Соломон действительно жил в те времена, в которые его помещает Библия, то есть примерно в 967–928 годах до н. э., и решил двигаться назад от этой опорной точки, меняя попутно всю египетскую хронологию, чтобы привести ее в соответствие с Библией — и папирусом Ипувера.

Согласно папирусу, исход происходил во времена вторжения гиксосов; согласно библейской традиции, исход происходил за 450–500 лет до царствования Соломона. Таким образом, если принять, что Великовский правильно прочел папирус Ипувера, то исход происходил примерно в 1500 году до н. э. Тут ничего не изменилось по сравнению с наиболее распространенной гипотезой ортодоксальных историков. Зато самые радикальные изменения происходят при таком прочтении в египетской истории. Ибо вторжение гиксосов, как мы уже говорили, до сих пор считалось произошедшим в 2100 году до н. э., а у Великовского получается, что оно происходило на тысячу лет позже.

Тут, однако, таится тяжелейшее противоречие. Ведь если продолжать менять хронологию Египта, то в конечном счете придется те египетские события, которые до сих пор считались произошедшими за 500–600 лет до н. э., отнести почти к самому началу нашей эры, то есть чуть не ко временам Иисуса Христа! В частности, согласно списку Мането за 600 лет до н. э. в Египте еще правили фараоны «поздних египетских династий», от Двадцать пятой, примерно, до Тридцатой, а если, вслед за Великовским, передвинуть их на 500–600 лет вперед, то эти фараоны окажутся современниками Иисуса. Возникает поистине гамлетовская ситуация: быть или не быть? По Великовскому, для этих династий просто нет места в истории! И потому он заявляет, что все, что писал Мането о последних веках египетской истории, было попросту высосанной из пальца выдумкой. Добивая Мането, он наносит и еще один, последний удар, заявляя, что ученым недаром всегда казалось подозрительным, что Мането сообщает так мало конкретных данных именно о последних фараонах, деяния которых, казалось бы, должны быть более известны, чем деяния древних, а то, что он все-таки сообщает о них, сплошь и рядом повторяет его же, Мането, рассказы о фараонах более древних династий! Дело в том, торжественно объявляет Великовский, что Мането попросту стремился приукрасить историю Египта, приумножая череду его фараонов; там же, где ему не хватало выдумки, чтобы описать этих выдуманных фараонов, он бестрепетной рукой переписывал описания походов и побед из биографий великих фараонов древности.

В этом месте, однако, Великовский и сам оказывается в затруднении. Ведь на хронологии Египта держится хронология чуть не всей ближневосточной и средиземноморской истории. Значит, выбор стоит так: либо отказаться от гипотезы космической катастрофы и тем самым признать фантастичность рассказа Библии, либо настаивать на полной достоверности библейского слова и для доказательства этого изменить всю древнюю хронологию. Третьего не дано. В такой ситуации выбор Великовского очевиден. Но теперь перед ним уже не одна, а сразу две задачи: во-первых, согласовать свою «новую хронологию» со всеми известными фактами египетской, ближневосточной и средиземноморской истории, а во-вторых, доказать научную реальность упомянутой катастрофы («остановки Солнца»), с которой все началось.

Нельзя не признать, что задача, взваленная Великовским на себя, — поистине титанических масштабов. Ведь обосновать «гипотезу катастрофы» означает, по существу, создать новую теорию астрономической эволюции Земли, а то и всей Солнечной системы, ни больше ни меньше. А обосновать «гипотезу выдуманных столетий» в египетской истории означает, по существу, пересмотреть всю историю Древнего мира. Ибо нужно доказать, что Тутмос Первый, к примеру, был современником Давида, а не давно умершим к Давидовым временам человеком; и царица Хатшепсут могла знать царя Соломона, а не давным-давно покоиться в земле ко времени его восшествия на трон. Но ведь ни Тутмос Первый, ни Хатшепсут почему-то не упоминаются в той самой Библии, которая является для Великовского единственным достоверным историческим источником; вместо них в хрониках Давида и Соломона упоминаются совсем иные египетские имена! Где выход из этого противоречия?!

Если бы Великовский в этото момент остановился, осознав грандиозность своих задач, это было бы по-человечески понятно. Возможно, в этом случае его гипотезы все равно вошли бы в историю науки — ну, хотя бы на правах интересного курьеза. Хотя и увлекательного, но, увы, — фантастического. Но он не остановился. Он отважился на невероятную по дерзости затею. Он действительно решил — в одиночку! — построить и новую космологию, и новую древнюю историю. Показать, что такие альтернативные теории можно построить и что они будут непротиворечивы. В них все будет связано, все будет логично вытекать одно из другого, а если какие-то прежние представления и придется отбросить, то разве не таким же путем идет всегда человеческое познание? Именно эта фанатичная вера в свою правоту, подвигшая Великовского на его дерзостную затею, — вот что обеспечило ему место если не в истории науки, то в памяти множества людей, которых увлекла грандиозность его фантастических построений и кажущаяся неколебимость его доказательств. Именно этот замах вызывает наше уважение и наш интерес к этому человеку.

Сделав свой судьбоносный выбор, Великовский энергично берется за систематическое изложение созданной им теории. На этом этапе драма идей обретает осязаемые формы: она превращается в драматическое столкновение людей. К началу 1950 года у Великовского уже появились первые друзья, которым он время от времени приоткрывал ход своих мыслей, и первые сторонники, в том числе среди журналистов. В некоторых известных американских журналах стали появляться публикации, таинственно намекавшие на предстоящее «явление миру» ошеломительной теории, совершенно по-новому объясняющей прошлое Земли и человечества. И тогда зашевелились и будущие заклятые, на всю жизнь, враги — астрономы Гарвардского университета во главе с профессором Шепли. Слухи о предстоящей публикации книги Великовского вызвали у Шепли резкое недовольство, и он потребовал от издательства «Макмиллан» отказаться от «скандальной публикации», сопровождая это требование прозрачной угрозой ославить издательство в научном мире.

Впоследствии многие ученые готовы были признать, что в своей многолетней борьбе против «теории космических катастроф» они зачастую пользовались неблаговидными и вненаучными методами. Их нельзя извинить, но можно понять. То были годы маккартистского похода — против американской науки и американской культуры. Если угодно, этот поход можно сравнить с почти одновременной «космополитической кампанией» в СССР: то же мрачное безумие, та же маниакальная подозрительность, та же атмосфера надвигающегося погрома. Стоит ли удивляться яростной реакции ученых на книгу, которая ставила под сомнение все прежние научные истины и предлагала изменить их в угоду… Библии!

Тем не менее в апреле 1950 года, преодолев, наконец (не без потерь), организованное сопротивление научных кругов, первая книга Великовского, озаглавленная «Столкновение миров», вышла в свет, заранее окруженная аурой неминуемой сенсации. Никакие слухи, однако, не могли даже и в малой мере подготовить читателя к той грандиозной ломке прежних представлений, которую предлагал и на которой дерзко настаивал доселе никому не известный автор.

Сведем в обозримую схему исходные установки, с которыми он двинулся в эту беспримерную атаку на здравый смысл и официальную науку. Библия, говорит Великовский (а Библия для него, напомним, непререкаемый источник исторической истины), Библия свидетельствует, что исход сопровождался природными явлениями катастрофического характера. Неведомый автор папируса Ипувера, несомненно, был свидетелем тех же явлений с египетской стороны. Изыскания в мифах и хрониках различных народов мира убеждают, что эти катастрофические явления наблюдались и в других местах земного шара. Речь идет, стало быть, о катастрофе, потрясшей всю планету. Данные папируса Ипувера, совмещающие исход с вторжением в Египет гиксосов, позволяют датировать эту грандиозную катастрофу серединой второго тысячелетия до нашей эры.

Сведения, приведенные Великовским, и, конечно же, их количество впечатляют. Но попробуй читатель проверить указанные автором источники, он немедленно убедится, что часть их попросту сказки, а часть вообще не существует, многие цитаты вырваны из контекста и означают нечто совершенно иное, а кое-какие «факты» связаны с обычными в древности неточностями в календаре. Впрочем, сам Великовский посчитал доказаным, что пресловутая «остановка Солнца» (иными словами, резкое изменение характера вращения Земли) действительно имела место, и притом почти в те же самые времена, что и «катастрофа исхода». Была то одна и та же катастрофа, растянувшаяся на десятки лет, или два этапа одной катастрофы, почему-то разделенные полувековым промежутком, или, наконец, две разные катастрофы — вопрос, ответить на который можно, только найдя приемлемое — с научной точки зрения — объяснение всех этих явлений.

И автор предлагает читателям такое объяснение. По существу, оно содержится уже в самом заглавии его книги. «Столкновение миров», по Великовскому, — не художественный образ, а самое что ни на есть реальное событие, произошедшее в том не очень далеком прошлом Земли, о котором говорят свидетельства его многочисленных «очевидцев». «В то самое время, — пишет Великовский, — когда моря вздымались чудовищными приливными валами, в небесах над ними развертывались события, которые потрясенному очевидцу на Земле должны были казаться титанической битвой. И поскольку эта битва была одновременно видна почти по всей Земле и запечатлелась в памяти ее очевидцев, ее течение можно восстановить весьма детально».

Этими словами Великовский начинает изложение своей гипотезы, призванной реконструировать ход и детали «титанической битвы». Парадоксальный подход к Библии: причина описанных в ней событий ищется не в действиях Бога, а в законах природы, согласующихся с современной наукой. Вряд ли подобный подход может удовлетворить истинно верующего человека. Верующий человек не нуждается в научных доказательствах правоты Боговдохновенной книги. С другой стороны, такой подход не может удовлетворить и серьезного ученого. Ибо с первых же страниц «Столкновения миров» становится ясно, что, претендуя на научность своей гипотезы, Великовский тем не менее отказывается от основного метода всякой научной теории — строго математического доказательства. Он вообще нигде не прибегает к математическому аппарату. Он излагает свою теорию космических столкновений чисто качественно, описательно, без привычных в небесной механике расчетов траекторий, импульсов и моментов, без каких бы то ни было расчетов вообще; что называется — абсолютно «на пальцах». На кого же рассчитано такое изложение? Прежде всего, на массовую аудиторию — на ту достаточно образованную и достаточно многочисленную аудиторию, которая не относится ни к категории глубоко и спокойно верующих, ни к разряду профессиональных ученых. На «людей здравого смысла». Им это адресовано, и им об этом судить. Судите же.

Что может остановить и изменить вращение целой планеты? — спрашивает Великовский. Единственной мыслимой причиной такого явления, отвечает он, может быть только воздействие на эту планету какого-то иного небесного объекта сравнимой массы. Приближаясь к ней со стороны, противоположной ее вращению, такой объект, согласно законам небесной механики, в принципе может — благодаря гравитационному и приливному воздействию — постепенно замедлить это вращение и даже приостановить его совсем; если это происходит достаточно «постепенно», такая остановка будет и достаточно «мягкой» (хотя, как мы увидим, ее последствия и в этом случае не перестанут быть катастрофическими). Удаляясь по соответствующей орбите, этот небесный объект в принципе способен заново «раскрутить» планету — и тогда Солнце снова двинется по ее небосводу, но, конечно, не совсем так, как прежде.

Именно это, говорит Великовский в «Столкновении миров», и произошло с Землей в середине второго тысячелетия до нашей эры. Именно это космических масштабов столкновение представлялось потрясенным очевидцам в разных местах земного шара титанической «битвой в небесах».

Небесная механика не исключает возможности столкновения Земли с другими космическими телами — метеоритами, кометами и даже астероидами. Хотя вероятность такого столкновения, как показывают точные расчеты, чудовищно мала, тем не менее следы падения по крайней мере нескольких гигантских астероидов и метеоритов до сих пор сохранились на поверхности нашей планеты — в виде огромных кратеров на Юкатанском полуострове, в Аризонской пустыне, в Австралии, возможно — на Подкаменной Тунгуске в Сибири. Многие ученые полагают, что Тихий океан возник тоже в результате столкновения — только еще более древнего и с еще более громадным астероидом. Практически общепризнано, что Луна образовалась в результате куда более катастрофического (хотя и более древнего) столкновения. Уже в наши времена были опасения, что Земля может столкнуться с астероидом Икар, и подобные опасения привели к созданию сейчас специальной всемирной службы слежения за всеми «опасными» астероидами. Короче, сама по себе идея «столкновения миров» вполне приемлема для современной науки. Великовский ее только конкретизирует: катастрофа была, по его мнению, вызвана столкновением не с астероидом, а с гигантской кометой. Ведь объяснение некоторых особенностей библейского рассказа требует, по Великовскому, наличия газового «хвоста» — а такие хвосты бывают только у комет.

Слово «столкновение» в данном случае следует понимать, конечно, фигурально: комета, по Великовскому, не столкнулась с Землей «лоб в лоб», а лишь прошла в непосредственной — но катастрофически тесной — близости от нее. Столкновением это было только в астрономическом смысле. Тем не менее и такое «прохождение вблизи» должно было повлечь за собой чудовищные по характеру и размаху последствия. Когда Земля вошла в хвост кометы, содержавшаяся в нем «пыль» могла осесть на поверхность морей, озер и рек, и если она включала красные частицы окислов железа, то должна была окрасить мир в страшный «кровавый» цвет. Великовский принимает эту возможность за факт и тут же напоминает, что этот пугающий феномен зафиксирован не только в библейском рассказе об исходе и папирусе Ипувера, но и во многих других древнейших источниках.

Затем, по мере сближения с ядром кометы, Земля должна была войти в те области кометного хвоста, где пыль уже перемешана с камнями значительной величины, окружающими ядро; это, говорит автор, должно было неизбежно привести к бомбардировке земной поверхности нарастающим по интенсивности каменным дождем — и действительно, привлеченные Великовским источники сообщают и о чудовищном «граде небесных камней». Но одновременно плотная часть кометного хвоста должна была все сильнее поглощать солнечный свет: поэтому над Землей наверняка сгущался мрак, освещаемый разве что чудовищными электрическими разрядами. Со стороны такие космические «молнии» вполне могли выглядеть как гигантские «огненные столпы», вроде того, что так ярко описан в Библии. Вот вам и «научное» объяснение еще одного библейского феномена, который неверующие объявляют невозможным.

«Столкновение» должно было, однако, сопровождаться и другими, не менее устрашающими явлениями. Резкое изменение температуры не могло не вызвать ураганных ветров; гравитационное притяжение приближающегося к Земле космического тела должно было породить огромные приливные волны; то же притяжение не могло не поднять к поверхности жидкую огненную магму, которая потоками лавы рвалась через вспучившиеся горные вершины, превращая их в вулканы; смещения в земной коре не могли не вызвать череду сильнейших землетрясений. И опять-таки — все эти явления, которые должны были сопровождать столкновение миров, действительно были зафиксированы очевидцами катастрофы: мы находим их описание как в библейском рассказе об исходе, так и в многочисленных преданиях и легендах иных народов Земли.

Более того — даже такая странная деталь, как выпадение «манны небесной», из загадки превращается в очередное подтверждение его гипотезы: углеводородные соединения, обнаруживаемые в хвостах комет (а также способные образоваться в атмосфере в специфических условиях «столкновения»), должны были выпадать на поверхность Земли в виде странных, пригодных в пищу осадков. Ведь вся наша пища, в конце концов, состоит из углеводородов, не так ли? Попадая в воду, такие осадки придавали ей характерный молочный цвет; не в этом ли объяснение слов о реках, «текущих молоком и медом»?

Разорванные притяжением кометы воды мелких морей могли обнажить вековечное дно, а затем сомкнуться над ним снова: именно этим Великовский объясняет известнейший эпизод с переходом евреями «Тростникового моря» и гибелью в нем фараона; совпадение маловероятное, почти чудесное, верно — но ведь не абсолютно невозможное, не так ли? Все же остальное в библейском рассказе: «казни египетские» с их окрашенным в кровавый цвет миром, землетрясениями и прочими деталями; «огненный столп», словно путеводный знак, указующий дорогу в пустыню; грохочущая извержением вершина горы Синай, где Моисей сподобился Откровения; благодатная «манна», которая спасала евреев все время их странствий, — все это уже объяснено, и все эти объяснения, как мы видели, вполне непринужденно вписываются в картину столкновения Земли с кометой, как ее описывает Великовский, и даже с необходимостью следуют из нее. Но это лишь начало.

Сорок лет скитались евреи по пустыне; еще двенадцать лет прошло до сражения в Аиалонской долине, когда Солнце остановилось по приказу Иегошуа бин-Нуна. Между «чудесами исхода» и «чудом остановки Солнца» пролегло 52 года. Но какое потрясающее и знаменательное совпадение: аборигены Мексики, как это следует из их легенд, тоже ожидали катастроф через каждые пятьдесят два года! Более того — они ожидали, как это свидетельствуют их обряды, вполне определенных катастроф: наступления вечной ночи и окончательной гибели человеческой расы. Когда же это не происходило, огромный благодарственный костер возвещал собравшимся толпам, что наступил «новый цикл милосердия». Но что самое поразительное — этот цикл одновременно был в их календаре новым циклом планеты Венера!

Упоминание о Венере немедленно вызывает в памяти еще одну знаменательную деталь — еврейский обычай пятидесятого «юбилейного» года. Число 50 «слишком близко», по словам Великовского, к загадочному 52-летнему «циклу катастроф» и потому «наводит на размышления». И действительно, у евреев (как, между прочим, у тех же мексиканских майя) с этим числом (точнее — с этим 50-м годом) был связан ритуал «очистительной жертвы»: в пустыню отправлялся жертвенный барашек для ублаготворения злобных разрушительных сил; а силы эти были известны под общим названием Азазель. Но это название — всего лишь синоним «падшей звезды», иначе именуемой Люцифером. Миф о «падшей звезде» существовал и у египтян — они называли ее Сет-Тифон. Арабы приносили аналогичные жертвы в честь звезды аль-Узза. Анализируя древние мексиканские, римские, греческие, китайские, бурятские, эскимосские и другие источники, Великовский всюду обнаруживает мифы о зловещей, «павшей на Землю» звезде, и всюду они, по его утверждению, отсылают к одному и тому же небесному телу — к планете Венера (к сожалению, он не указывает, каким именно образом буряты или эскимосы фиксировали, что в их сказаниях речь идет именно о Венере). Вплоть до какого-то момента древнейшие астрономические мифы, утверждает Великовский, знали всего четыре планеты: Меркурий, Марс, Юпитер и Сатурн; Венера появилась в них позже, и это появление у всех народов связано с «падением звезды», иными словами — с какой-то космической катастрофой. Напрашивается очевидный вывод: Венера и была той загадочной «кометой», которая «столкнулась» с Землей в середине второго тысячелетия до нашей эры. Венера — поздняя гостья в Солнечной системе. Это комета, ставшая планетой. Как это могло произойти?

Обратимся снова к древним источникам. Все они говорят о каких-то двух катастрофах, разделенных 52-летним промежутком (здесь Великовский — видимо, для большей убедительности — приписывает бурятам, эскимосам, грекам, китайцам и всем прочим названным им народам то, что раньше говорил только о древних евреях и «мексиканских аборигенах», то бишь майя). Иными словами, столкновение кометы Венера с Землей не было единоразовым. И вот почему. Вторгшись в Солнечную систему, чудовищная хвостатая гостья не просто пролетела сквозь нее в непосредственной близости от Земли. Не только она своим притяжением вызывала на Земле гигантские катаклизмы, но и земное притяжение, в свою очередь, повлияло на комету. Оно искривило ее орбиту и тем самым превратило эту орбиту в периодическую. Вместо того чтобы умчаться в межзвездную пустоту, комета Венера, обращаясь по новой, уже периодической орбите, спустя 52 года снова стала приближаться к Земле — и вот тогда-то она так замедлила ее вращение, что вызвала «остановку Солнца», смещение сторон света и изменение сезонов. Видимо, говорит Великовский, одним из частных последствий этого второго «столкновения» было потрясшее весь Ближний Восток землетрясение, в результате которого рухнули стены Иерихона; по мнению Великовского, это куда более научное объяснение «иерихонского чуда», чем рассуждения о каком-то «резонансе» каменной кладки стен со звуками еврейских труб. (Любопытно, что поэт Анри Волохонский однажды предложил еще и третье, не менее убедительно объяснение: согласно ему, иерихонские стены были, возможно, построены на костях умерших людей, и, когда эти кости услышали зов труб, они решили, что настал день Страшного суда, когда, по словам пророка Иезекииля, кости должны облечься плотью, и потому поспешили восстать, опрокинув крепостные стены.)

Разумеется, и в этом втором столкновении Земля, в свою очередь, снова оказала воздействие на Венеру. Конечным результатом всех этих воздействий был переход Венеры на замкнутую околосолнечную орбиту, подобную орбитам «настоящих» планет. Но до этого Венера в течение долгих столетий оставалась не вполне предсказуемой небесной странницей и потому продолжала наводить на человечество мистический страх. Поэтому новая, неожиданная пертурбация, превратившая ее в «обычную» планету, должна была быть воспринята, как «низвержение» злобного и угрожающего вестника небес. И Великове кий находит подтверждение тому в знаменитых — и загадочных — словах пророка Исаии: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: „взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой…“» (Исаия 14:12–13). По Великовскому, пафос Исаии — несомненно, пафос очевидца, испытывающего чувство избавления от многовекового страха; стало быть, Исаия был современником или близким потомком современников низвержения заносчивого «сына зари», его «падения с престола»: «денница», утренняя звезда, «упала с неба» (иными словами, сдвинулась ближе к горизонту) и перестала пугать народы (то есть утвердилась на постоянной, предсказуемой орбите).

Но «эпоха столкновений» на этом еще не закончилась. Времена Исаии (и Гомера) были временами рождения Древней Греции и Рима — VIII–VII века до н. э. Но почему-то римский философ Сенека называл их астрономическим водоразделом между старой и новой эпохами, ибо до этого, говорил он, «центр небосвода находился в созвездии Большой Медведицы». А в индийских источниках утверждается, что был момент, когда географическое положение всех мест на Земле изменилось на 500–900 миль. А Птолемей и независимо от него арабские ученые указывали местоположение древнего Вавилона на два градуса севернее, чем дают современные раскопки. А древние обелиски в Южной Америке и Египте, некогда ориентированные по сторонам света, сегодня смотрят в другие стороны. И наконец, астрономический год состоит сегодня уже не из 360 дней, как до VIII века до н. э., а из 365,25 дня.

Не слишком ли много свидетельств, чтобы ими пренебрегать? Ведь все они, если вдуматьтся, говорят об одном и том же — что в VIII–VII веках до н. э. Земля испытала еще одно космическое столкновение, резко сместившее ее ось, а с нею — полюса и стороны света. А в Библии рассказывается о произошедшем как раз в это время еще одном «чуде» — о загадочном поспешном отступлении армии царя Синаххериба от стен осажденного и готового пасть Иерусалима. Это невероятное спасение обреченного города произошло в ночь на 23 марта 687 года до н. э. Так чем же объяснить его, если не еще одним «космическим столкновением»? Именно оно сместило ось вращения Земли и подтолкнуло Венеру на ее окончательную, нынешнюю орбиту. И кто же был виновником этого космического катаклизма на сей раз? Снова Венера? Нет, говорит Великовский, на сей раз — Марс!

Почему именно Марс? Великовский объясняет свое неожиданное утверждение следующим любопытным образом. В талмудических источниках, говорит он, Венера и Марс ассоциируются с двумя архангелами, которые дважды спасли народ Израиля: один — во времена исхода, другой — во времена Синаххериба. Стало быть, желаемое доказано: «столкновение исхода» было с Венерой, а «столкновение Синаххериба» — с Марсом. Сближение Земли и Марса должно было вызвать чудовищный электрический разряд между ними, и именно этот разряд, эта космическая молния, говорит Великовский, как раз и уничтожила массы ассирийцев, осаждавших еврейскую столицу; уцелевшие же в панике отступили от стен города. Но не только Библия и Талмуд, по Великовскому, подтверждают факт прохождения Марса вблизи от Земли. Факт этот подтверждается еще и «странной осведомленностью древних источников» (Гомера и Вергилия) о наличии у Марса двух спутников (ныне не видимых с Земли невооруженным глазом). Это древние могли увидеть только при очень близком прохождении Марса около Земли.

Таким образом, «период космических катастроф», в течение которого Солнечная система судорожными толчками перестраивалась, чтобы включить в себя новую планету — соседку Земли и Марса — и превратить ее в нынешнюю «прирученную» Венеру, растянулся с XV по VII века до н. э. В течение всего этого времени три планеты сближались и расходились в пространстве, то и дело «соударяясь» друг с другом в катастрофических столкновениях, которые меняли их космические траектории (равно как и весь их внешний облик). Недаром кто-то из врагов Великовского язвительно заметил, что его «теория» напоминает, скорее, «космический пинг-понг», в котором планеты прыгают, как пластмассовые шарики, сталкиваясь друг с другом и отскакивая по все новым и новым траекториям. Вдобавок всякий раз это происходит именно в тот момент и именно таким образом, когда (и как) необходимо автору для согласования со всеми без исключения библейскими «чудесами».

Это язвительное обвинение можно, однако, обратить в не менее язвительное оправдание теории. Что, если, напротив, — это библейские «чудеса» на самом деле описывают реально происходившие космические катастрофы? Великовский был уверен, что дело обстоит именно так. Сомневался он в другом: можно ли доверять папирусу Ипувера в той его части, которая говорит о вторжении в Египет — именно в дни катастрофы — каких-то неведомых азиатов?

Откуда у него вдруг эти сомнения? Если Ипувер прав и в тот момент, когда (если верить Великовскому) евреи уходили из Египта на восток, на Синай, оттуда, с востока, в Египет двигались какие-то азиатские орды, то на узком Синайском перешейке два этих человеческих потока неминуемо должны были столкнуться. Уходящие из Египта евреи должны были встретиться с идущими в Египет гиксосами. Ибо «азиаты» Ипувера — это, конечно, гиксосы; другие «азиаты» никогда в Египет не вторгались. Но Библия ни словом не упоминает о встрече евреев с какими-то гиксосами! Она даже имени такого не знает. А коль скоро так, то, возможно, папирус Ипувера в этой своей части недостоверен. Но если он недостоверен в одной части, то можно ли доверять ему во всем остальном? Однако, отбросив Ипувера, Великовский лишился бы независимого от Библии доказательства «столкновения миров». Выход один: нужно доказать достоверность папируса Ипувера и во второй его части. А для этого нужно «найти» в Библии упоминание о чем-то вроде встречи евреев с гиксосами.

Вот ловушка, в которую автор загнал сам себя. А вот автор, который бесстрашно бросается на поиски выхода из ловушки. И что ему не броситься? Он только что перевернул всю историю Солнечной системы — ему достанет отваги перевернуть, если того потребует истина (или Библия — что, впрочем, для него одно и то же), и всю историю человечества. Обратимся к Библии, снова зовет нас Великовский.

Встречались ли евреи вообще с кем-нибудь во время исхода? А как же! Если заглянуть в Книгу Исхода, то сразу обнаружится соответствующий текст: «И пришли Амаликитяне, и воевали с Израильтянами в Рефидиме…» (Исход 17:8). Рефидим, как знают нынешние молодые израильтяне, прошедшие через этот (теперь уже бывший) военный лагерь, находится в Синае. Именно там амаликитяне преградили древним евреям путь в Землю Обетованную. Посланные Моисеем в Ханаан разведчики принесли оглушительную весть: «Амалик живет на южной части земли» (Числа, 13:29). Евреи попытались прорваться силой — последовала вторая битва и второе поражение: «И сошли Амаликитяне и Хананеи… и разбили их, и гнали их до Хормы» (Числа, 14:45). Судьба евреев была решена — им пришлось уйти в пустыню. Только через сорок лет они сумели вступить в Ханаан.

Ну, теперь все встало на место, и вторая часть папируса Ипувера сейчас же окажется достоверной, если — если только мы докажем, что амаликитяне и гиксосы — одно и то же. Великовский делает это в два счета. Перечень своих доказательств он начинает с соображения фонетического: слово «аму» (второе название гиксосов) звучит почти так же, как начало слова «амаликитяне». Он и сам понимает, что это не очень убедительно, и спешит представить следующеее доказательство — «географическое». Гиксосы пришли с востока («азиаты») и амаликитяне, согласно некоторым арабским источникам, тоже пришли с востока. Как утвеждает Великовский, все те же «некоторые» арабские историки Средневековья якобы сообщают множество данных об этом племени. Амаликитяне, оказывается, жили в районе нынешней Мекки; они были жестоки и беспощадны (в чем очень походили на гиксосов, как их описывают египетские хроники); их (как и евреев) толкнула на великое переселение какая-то загадочная катастрофа (в арабских описаниях которой наметанный глаз Великовского быстро вылавливает многие черты сходства с описанием «катастрофы исхода» — нашествие насекомых, сильные ветры, подземные толчки, отравленные источники, вулканические извержения, странная тьма в природе); в результате этого переселения они захватили не только Южный Ханаан, но также Египет — и долго правили там. Арабский историк Абульфельда недвусмысленно утверждает: «Многие египетские фараоны были амаликитянского происхождения…»

Сходство истории гиксосов (по египетским источникам) и истории амаликитян (по арабским) поразительно — говорит Великовский. Но оно этим не исчерпывается. Чтобы убедиться в этом, следует более основательно углубиться в историю тех далеких и забытых времен. Из еврейской истории известно, что борьба евреев за вступление в Ханаан и овладение им продолжалась 450 лет (время исхода и Эпоха судей). Египетские источники говорят, что столько же продолжалось господство гиксосов в Египте. Это — о гиксосах. Теперь — об Амалике.

Еврейские источники, повествующие о борьбе Деборы и Барака с ханаанейскими царями, содержат загадочную фразу: «Корень их в Амалике…» Фразу эту, говорит Великовский, легко понять, если предположить, что ханаанейские цари были вассалами могущественных амаликитян-гиксосов, в помощи которых и коренилась их сила. Получают объяснение и загадочные слова из четвертого пророчества Валаама: «Первый из народов Амалик…» (Числа, 24:20). Если бы амаликитяне были обычным кочевым народом, их не стоило именовать «первыми», но если это были владыки гиксосской империи, то все становится на свои места. Нам понятно теперь, почему евреям понадобилось столько веков, чтобы овладеть Ханааном, — его царей поддерживали всесильные гиксосы, и победа пришла к евреям только при царе Сауле.

О Сауле мы поговорим сейчас же, но предварительно дослушаем Великове кого, у которого припасен еще один, последний козырь в доказательство тождества амаликитян с гиксосами — козырь «филологический». Мы помним, что египетский хроникер Мането переводил слово «гиксосы» как «цари-пастухи» (то есть повелители скотоводов-кочевников); они овладели Египтом во времена исхода, после «десяти казней египетских», и сами были, следовательно, «казнью одиннадцатой». Так вот, в Псалме 77-м, после описания «десяти казней» говорится, что Господь наслал на Египет еще одно наказание: «послал на них пламень гнева Своего… посольство злых ангелов…» (Псалмы, 77:49).

Великовский, смело (хотя и совершенно неграмотно) оперируя особенностями иврита, превращает «мишлахат малахей-роим» («посольство злых ангелов»), в котором фигурирует ивритский звук «айн», в «мишлахат мелхейроим», что означает «посольство царей-пастухов»!..

Впечатляющий филологический фокус. Не знающих иврит противников Великовского он просто валит с ног. Знающие, но сторонники и без того знают, что Великовский абсолютно прав.

А теперь вернемся к Саулу. Пророк Самуил, нехотя помазав его на царство, первым делом приказал Саулу отправляться в поход: «Так говорит Господь Саваоф: вспомнил Я, что сделал Амалик Израилю… Теперь иди и порази Амалика…» Саул собрал «двести тысяч пехотинцев и десять тысяч из колена Иудина», «дошел… до города Амаликова… и поразил Саул Амалика от Хавилы до окрестностей Сура, что пред Египтом… и Агага, царя Амаликова, захватил живого…» (Первая книга Царств, 15:2–8).

Если амаликитяне были кочевым народом, откуда у них города? Но если то были гиксосы… И еще любопытно, что хроника подвигов полководца Амоса постоянно упоминает о существенной помощи, оказанной Амосу каким-то союзником, который в хронике называется «тот». Может, Саул и был таинственным «тем», который помог Амосу сокрушить великую гиксосскую империю? По времени и по всем перечисленным фактам эти две героические биографии («того» и Саула) очень уж красноречиво совпадают…

Чем дальше Великовский продвигается в реконструкции своей «альтернативной истории», тем убедительней кажется воссоздаваемая им картина. Стоит принять, что исход произошел во времена гиксосов, как исчезают многочисленные недоумения: почему египетские источники четыре с половиной века подряд ничего не упоминают о евреях, а еврейские — о египтянах? А потому и молчат, что неслыханные катастрофы потрясали в эти века Средиземноморский бассейн; на фоне этих катастроф шли великие переселения народов; рушилась одна могущественная империя, египетская, и на ее обломках возникала другая, гиксосская (амаликитянская); на Ближнем Востоке наступали «темные века» владычества Амалика; свыше четырехсот лет евреи в одиночку противостояли гиксосско-ханаанейской коалиции, преграждая ей путь к дальнейшей экспансии (если угодно, «защищая тогдашнюю цивилизацию» от этой фундаментальной угрозы); и лишь четыре с половиной столетия спустя, во времена Саула и Амоса, накопив силы, два народа совместно сокрушили ненавистное владычество «царей-пастухов» и на развалинах их империи создали два независимых государства: Новое царство в Египте и Иудейское царство в Ханаане… И обо всем этом написано, насмешливо добавляет Великовский, надо просто знать, как прочесть… Надо уметь читать, господа!

Прежде чем опустить занавес над этим «гиксосским расследованием», Великовский завершает его пикантным «резюме». Еврейская традиция утверждает, что остатки амаликитян бежали в Ханаан, где объединились с филистимлянами, новыми врагами евреев; после же поражения филистимлян горстка недобитых амаликитян была вытеснена в Двуречье. Нельзя не увидеть в этой традиции отголоски сохранившейся на многие века взаимной ненависти амаликитян и евреев. Но точно такую же ненависть, укоренившуюся за полтысячи лет гиксосской оккупации, питали народы Ближнего Востока, прежде всего — египтяне, к безжалостным угнетателям-гиксосам. Но вот об их дальнейшей судьбе египетская традиция — в лице уже известного нам Мането — повествует иначе.

Мането первым выдвинул утверждение, будто разгромленные египтянами гиксосы бежали в Сирию, а затем в Иудею, где, в конце концов, столетия спустя построили город Иерусалим! Иными словами, Мането отождествил изгнание гиксосов с еврейским исходом, самих гиксосов — с евреями и тем самым перенес на ни в чем не повинный еврейский народ ненависть ближневосточных соседей. Именно так, говорит Великовский, впервые в истории возник антисемитизм. Понятно, что «альтернативная история» Великовского полностью снимает с евреев этот «Манетов навет». Мы не гиксосы, говорит она, гиксосы — это ненавистные амаликитяне, нашедшие заслуженный ими бесславный конец.

«Гиксосское расследование» — только первый образчик такой реконструкции «подлинного» хода истории, произведенной Великовским в последующих — исторических — томах своей эпопеи. В этих книгах он последовательно двигался от эпохи гиксосов до места пресловутой «сшивки», до эпохи Александра Македонского, и на всем этом пути пытался продемонстрировать историкам, что его «альтернативная история» не только не входит в противоречия с источниками, но, напротив, прекрасно с ними согласуется — несмотря на то что по общепринятым представлениям этого никак не могло быть. Для этого он по-новому перечитывал все относящиеся к нему документы, и интерпретировал факты, и всякий раз пытался показать (наподобие того, как он это сделал с гиксосами и амаликитянами), что эти факты и документы а) имеют совсем иной смысл, чем считалось раньше, и б) будучи «правильно» прочитаны, подтверждают «новую хронологию». Его усилия напоминали головоломный слалом: по всему склону истории расставлены «ворота» и нужно выбрать такой зигзаг, чтобы пройти сквозь каждые — и без потерь. Задача грандиозная, если вспомнить, что десятки поколений историков (начиная с самых древних) столетиями трудились, создавая существующую, общепринятую историю, которую Великовский теперь — в одиночку! — начал пересматривать: дату за датой, событие за событием, эпоху за эпохой.

На карту была поставлена уникальная датировка исхода, а стало быть — и связанная с ней, придуманная в ее объяснение грандиозная концепция «столкновения миров». Теперь Великовский попросту был обречен двигаться вперед — иначе конец всему его делу…

Как тут отделить честный поиск от суровой необходимости дойти до цели? Непредвзятое исследование — от подсознательного стремления найти доказательство своей правоты? И кто скажет, какую роль играла тут глубочайшая убежденность в правоте Библии? Совершенно бесстрастных исследователей не бывает. Но если мерить человека масштабом того, на что он замахнулся, то Великовский в любом случае продемонстрировал подлинно научное мужество, равно как и подлинно титанические волю и силу духа, ибо — почти невероятно, но факт — он довел свою грандиозную программу почти до конца. Иное дело — с каким успехом и с какой убедительностью…

Осуществление этой программы он начал в «Веках в хаосе». Удалив из египетской истории «лишние» столетия, Великовский «поднял» ее ближе к нашим временам так, что послегиксосская эпоха совпала с правлением Давида, а современницей Соломона стала знаменитая царица Хатшепсут. Знаменита она в древнеегипетской истории прежде всего тем, что совершила так называемое «путешествие в страну Пунт». То было весьма дальнее по тем временам морское плавание, на многих кораблях, из которого были доставлены многие богатства: экзотические деревья и животные, золото и серебро, драгоценности и утварь. Царица так гордилась своим путешествием, что приказала высечь соответствующие рисунки на стене сооруженного ею храма в Дейр-эль-Вахари. Судя по рисункам, а также высеченным под ними надписям, страна Пунт находилась то ли в Азии, то ли в Африке. Историки препираются на этот счет до сих пор: одни помещают Пунт в Эфиопии, другие в Сомали, третьи в нынешнем Йемене, но в любом случае к востоку от Египта, чтобы туда можно было проплыть через Красное море (поскольку оно недвусмысленно упоминается в рельефах храма Хатшепсут).

Вот и первая задача для «альтернативного историка». Нужно доказать, что путешествие Хатшепсут состоялось во времена Соломона. Эти «ворота» исторического «слалома» еще достаточно широки — толкования ограничиваются всего лишь двумя фактами: существовала в древности на Ближнем Востоке некая женщина-царица, которая совершила незаурядное путешествие в страну «к востоку от Египта», за Красным морем.

Простота задачи способна, пожалуй, лишь насмешить Великовского. Не только он, любой образованный человек знает, что Библия содержит такой рассказ — именно о путешествии и именно женщины (факт сам по себе настолько необычный для древности, что, видимо, запомнившийся) — царицы Савской к Соломону!

Поистине, блестящий удар! Остаются, как всегда, мелочи: как согласовать эту гипотезу со всем наличным материалом? Прежде всего, где находится Пунт? Какой-то египетский чиновник оставил запись, что побывал «в Библосе и Пунте одиннадцать раз», Библос — древняя столица Финикии, и его развалины по сей день сохранились к востоку от Бейрута. Естественно считать, что Пунт был неподалеку. Тем более что Пунт — это искаженный Понт, а Понт, согласно одному из мифов, — «отец Посейдона и Библоса». В его честь вторая, после Библоса, столица финикиян могла называться Пунт. Дружба Соломона с царем Финикии Хирамом известна: Хирам доставил экзотические кедровые деревья для строительства Храма; вместе с Хирамом флот Соломона ходил в богатейшую страну Офир — для этого Соломон даже построил собственный порт на Красном море Эцион-Габер. (Через этот порт, кстати, и могла прибыть царица Хатшепсут.) Впоследствии, когда финикийцы были вытеснены с восточного средиземноморского побережья и, переселившись в район нынешнего Туниса, создали там Карфаген, римляне называли свои войны с Карфагеном «пуническими». Все указывает на то, что Понт был другим названием Финикии и шире — восточного побережья Средиземного моря. А значит — и Палестины. Пункт первый доказан.

Пункт второй: Хатшепсут — царица Савская. Ну, прежде всего, женщина на престоле — много ли их вообще было? К тому же обе — путешественницы. Вероятность двух случайных совпадений еще меньше, чем вероятность одного. Куда естественней считать, что это одно и то же лицо. Правда, на рельефах Хатшепсут нет ни одного упоминания о правителях земли Пунт, но это умолчание можно объяснить: гордыня египетских фараонов не позволяла им упоминать имена чужеземных царей, даже таких великих и могущественных, как Соломон. Зато многие детали рельефа поразительно красноречивы: скажем, прибыв в Пунт и высадившись на сушу, Хатшепсут по мере своего продвижения внутрь страны встречает удивительные, обсаженные деревьями «террасы» — типично палестинский пейзаж; рельефы особенно восхваляют привезенные из путешествия экзотические деревья, — но Хирам подарил такие Соломону, а тот мог подарить их царице; изображения привезенных из Пунта изделий неплохо согласуются с описаниями утвари иерусалимского Храма в Библии; сам храм царицы Хатшепсут удивлял современников странностью архитектуры и ритуала — это можно истолковать как свидетельство, что он был построен по образцу Соломонова; царица Савская прибыла к Соломону «с юга», со стороны моря, как и Хатшепсут; местонахождение ее царства относят к Йемену или Эфиопии, но у Иосифа Флавия в его рассказе о царице Савской есть прямое (никем до сих пор не учтенное) высказывание: «Женщина, которая была в те времена царицей Египта и Эфиопии, примечательная своей мудростью и многим иным, прослышала о мудрости Соломона и воспылала желанием увидеть его страну…» Если это не Хатшепсут, то кто же это?!

Как и в случае с гиксосами, свою очередную реконструкцию Великовский кончает гипотезами, возбуждающими воображение. Царица Хатшепсут, говорит он, как правило, изображала себя в мужском облике — дабы не смущать своими неподобающими фараону женскими статями умы верноподданных египтян; не в этом ли разгадка знаменитой легенды о «ногах царицы Савской» — в одном варианте легенды она их скрывала, потому что они были кривые («козлиные»), в другом — потому что они были волосатые, «как у мужчины». Другая легенда утверждает, что гостья родила от гостеприимного хозяина сына (сластолюбие Соломона широко известно); эта легенда была в особом почете у эфиопов, которые утверждали, что родословная их негусов восходит к этому незаконнорожденному потомку двух мудрейших родителей; может быть, все может быть, меланхолически замечает Великовский, но куда интереснее, что эфиопская мифология именует царицу Савскую Македа, а царское имя Хатшепсут пишется на ее рельефах как Макера!

Если вы и после этого сомневаетесь в их тождестве, вы, наверно, непоправимо лишены воображения…

Остановимся на этом. Не будем следовать за всеми взлетами и падениями славы Великовского. Перипетии его судьбы пришлись бы впору герою авантюрного повествования. Редко кому выпадало на долю столько ослепительных надежд и столько же глубочайших разочарований. Что поддерживало его в этой титанической борьбе? Только яростная вера в свою правоту и неукротимый темперамент бойца. Любопытно, что на его счету были и сочувственные отклики некоторых ученых. Но мало кто из них стал сторонником его теории. Больше того: то, что Великовский последовательно «подгонял» все свои космогонические и исторические построения под утверждения Библии и мифов, было постоянным источником раздражения — наука требует иных доказательств правоты. Что бы ни говорили о расчетах, которые опрокидывают его предположения, он тотчас находил новые соображения, чтобы подкрепить свою постройку.

Эта война с постоянно ускользающей тенью, эта необходимость опровергать все новые и новые и каждый раз ничем, кроме «а почему бы не предположить…», не подтверждаемые «соображения» заставили научную общественность в конце концов собрать специальную конференцию для всестороннего анализа гипотезы Великовского. Это показалось тем более необходимым, что в 1960-е годы появились некие новые астрономические сведения, которые Великовский трактовал как доказательства своей правоты. Выяснилось, например, что облака Венеры содержат соединения углерода. Не означает ли это, что Венера и в самом деле бывшая комета? Разве не Великовский истолковал выпадение «манны небесной» как выпадение углеродных соединений из кометного хвоста при его столкновении с Землей? Советский зонд, посаженный на поверхность Венеры, обнаружил там чрезвычайно высокую температуру. Но ведь Великовский как раз предсказывал, что в результате своего сближения с Землей, а затем с Солнцем бывшая комета должна была весьма разогреться и остаться таковой на протяжении долгих веков! И так далее. Когда американские газеты напечатали отчет о результатах миссии «Маринера», облетевшего Венеру, они снабдили этот отчет сенсационными заголовками: «„Маринер“ подтверждает предсказания Великовского!» Привлеченные новой волной сенсации, зарубежные издательства одно за другим начали переводить книги непризнанного «ниспровергателя основ» на свои языки. И вот тогда и была созвана упомянутая выше конференция, на которой автор «Столкновения миров» получил приглашение выступить там с докладом. Предполагалось, что этот доклад и выступления его научных оппонентов будут опубликованы в сборнике, который позволит широкой публике самой рассудить, кто прав. Однако в последнюю минуту Великовский запретил печатать свой доклад.

Сборник тем не менее вышел в свет, но уже под названием «Ученые против Великовского». Эта книга с ее точными научными расчетами убедительно доказывала невозможность остановки, а потом повторного «раскручивания» Земли. Эти расчеты, по существу, перечеркивали все «космические» построения Великовского. Но откуда тогда его «предсказания»? Ученые объясняли: все эти «предсказания» в большинстве своем вообще не следуют из теории Великовского, а являются его интуитивными догадками. Там, где они следуют из теории, они не совпадают с новыми научными открытиями. А там, где совпадают, они не вытекают из теории. Иными словами, заключали ученые, «там, где теория Великовского верна, она не оригинальна; там, где она оригинальна, она не верна». Что же касается его «альтернативной истории», то тут приговор был еще решительней, поскольку все филологические и прочие «аналогии» Великовского не выдержали строгого сравнения с фактами.

Это был суровый вердикт. И — для науки — окончательный. После публикации сборника «Ученые против Великовского» его «дело» было для науки закрыто и к нему больше не возвращались. Двери на научный Олимп перед Великовским захлопнулись навсегда. Хотя, разумеется, для его многочисленных поклонников ничего не закончилось и не могло закончиться никогда. Слишком необычную картину мироздания он предложил, чтобы увлекающиеся всем загадочным умы не поддались соблазну вечного сомнения: «А может, Великовский все-таки прав?»

Сам Великовский тоже не думал складывать оружия. Отдадим ему должное: он сражался до конца — до самой смерти. И даже после нее. Его последней — уже посмертной — книгой были выпущенные его вдовой Элишевой «Звездочеты и гробокопатели» — история борьбы за «теорию планетарных столкновений». Поэтому воздадим должное этому создателю современного «библейского мифа». Он искал не славу и не деньги. Если он ошибался, то ошибался честно, без подлогов. Если он невольно обманул многих, то ведь первым обманулся он сам. Если ему верили, то сам он верил больше всех. Если его идеи и не верны, то все-таки он был их мучеником и жертвой. Он умер восьмидесяти четырех лет от роду в Принстоне, США, так и не вкусив радости научного признания, которого жаждал больше всего в этой жизни.