Разрушитель. Яков I

В 1591 году 25-летнему Якову VI, королю шотландцев, доложили о раскрытии очередного заговора против него. Заговоры давно уже не удивляли монарха, как и имя заговорщика — Фрэнсис Стюарт, граф Босуэлл. Его дядя был когда-то любовником, а затем и мужем несчастной матушки короля, Марии Стюарт. Был он и убийцей отца короля — графа Дарнли. Теперь племянник добирался и до его, Якова, горла. И чего им надо, этим шотландцам? Сами погрязли в нищете и суевериях и еще все время пытаются извести своих законных государей. И ладно еще привычными способами — мечом, ядом, даже взрывом пороха, как беднягу Дарнли. Но на сей раз дело было совершенно неслыханным. С белым, как стена, лицом король выслушивал признания обвиняемых; по приказанию Босуэлла они сделали из воска фигурку короля и истыкали ее иглами, чтобы вызвать болезни и скорую смерть. Чтобы дело шло успешнее, читали колдовские заклинания, чертили пентаграммы. Более того — вызвали самого дьявола, и тот лично побуждал их покончить с Яковом, которого называл (почему-то по-французски) «своим врагом, главным на целом свете». Дьявол! Вот кто стоит за всеми заговорами и за всем злом в мире. И король будет бороться с дьяволом из последних сил — огнем, мечом и мудрым словом.

Вся жизнь Якова I прошла в борьбе с двумя этими угрозами — заговорами и дьяволом. Их он видел всюду и считал неотделимыми друг от друга. Не будучи ни сильным, ни храбрым, он разил врагов при помощи чернил. Не понимая и боясь людей, находил утешение в книгах. Он мечтал быть библиотекарем, а стал королем целых двух государств. Легко разбираясь в богословских хитросплетениях, он безнадежно путался в простейших житейских делах. Был хитер и простодушен, лицемерен и сентиментален. Плакал над мертвой ласточкой — и сотнями сжигал на кострах ведьм. Современники прозвали его «мудрейшим дурнем христианского мира».

Яков (точнее, Джеймс) Стюарт родился 19 июня 1566 года. Брак его родителей был недолгим и неудачным; к моменту рождения сына Мария и Генри ненавидели друг друга. Они оба были молоды, самолюбивы, влюбчивы, но граф Дарнли был еще и мужчиной и не упускал случая напомнить об этом жене. Сначала были просто ссоры, а потом граф со своими слугами на глазах у жены зарезал ее секретаря Давида Риччо, посчитав их отношения чрезмерно близкими. Однако ветреная Мария быстро нашла нового фаворита — графа Босуэлла. То ли с ее согласия, то ли по своей инициативе этот решительный человек заложил две бочки пороха под дом, где Дарнли выздоравливал после оспы. Маленький Яков остался без отца, а скоро лишился и матери. Не выждав и трех месяцев после смерти мужа, Мария вышла замуж за Босуэлла. Это переполнило чашу терпения шотландских лордов и протестантских проповедников, которых и прежде возмущала пышность нарядов королевы-католички. 24 июля 1567 года совет знати вынудил Марию отречься и бежать через границу в Англию, где ее ждали девятнадцать лет тюрьмы и плаха в замке Фотерингей.

Годовалый король-сирота был поручен заботам графа и графини Мар. Но реальная власть в королевстве оказалась в руках коварного и властного графа Меррея, сводного брата Марии. Не менее могущественным был рыжий Дуглас, граф Мортон; это он на коронации Якова выразил надежду, что король будет «соблюдать законы и установления, принятые издавна, и выкорчевывать все ереси, враждебные истинной вере». Под истинной верой подразумевался кальвинизм, утвердившийся в Шотландии в середине XVI века. Между этими двумя силами — феодальной знатью и фанатиками-протестантами — Яков балансировал всю жизнь. Через три года регент Мер-рей был убит; потом такая же судьба постигла его преемника Леннокса. Умер (как многие думали — от яда) и граф Мар, и воспитание Якова перешло к его брату Эрскину. В августе 1571 года короля зачем-то принесли в парламент и усадили за стол. Ему было скучно, и он глядел по сторонам, пока не обнаружил дыру в скатерти. «В вашем парламенте дырка!» — громко объявил король, сконфузив сидящих рядом лордов.

Но дырявыми были не только парламентская скатерть, но и карманы шотландцев, и государственная казна. Единая власть в стране фактически отсутствовала; каждый лорд или клановый вождь полновластно хозяйничали в своей округе. Вдобавок они вели между собой постоянные войны за власть, за лучшие пастбища, а то и просто из-за вековой вражды. Новая причина для войн возникла после Реформации, когда одни феодалы остались католиками, другие сделались умеренными протестантами, а третьи — пресвитерианами, которые выступали против епископов и монахов и под шумок завладели большей частью церковных земель. Воспитатель короля Бьюкенен с полным правом называл лордов «чинителями разбоя и возмутителями мятежа, погрязшими в ненасытной похоти и неумолимой гордыне, неверными в клятве, не знающими жалости к низшим и уважения к высшим, в мире желающими бедствий, на войне жаждущими крови».

Джордж Бьюкенен, яростный враг Марии и всех католиков, стал первым учителем короля. Он не особенно стеснялся в методах воспитания и часто пускал в ход розгу. Добрая графиня Мар как-то упрекнула его в том, что он лупит помазанника Божия. «Я бью не его, а его зад, — отозвался не стеснявшийся в выражениях Бьюкенен. — Можете целовать его, если хотите». Уроки легли на благодатную почву — уже в десять лет прилежный и памятливый Яков мог «с ходу перевести главу из Библии с латыни на французский, а с французского на английский». Бьюкенен прививал ученику и собственные политические взгляды: король должен быть слугой «народа», то есть благонравных граждан, посещавших протестантские «кирки». В протестантизме слабая королевская власть могла найти союзника в борьбе с жестокими и продажными лордами, которые полностью контролировали государственный аппарат. Взамен король обязан помогать протестантам бороться с теми, кто все еще подвержен «пагубному лжеучению» католичества. Пока же лорды с их родичами и слугами и протестантские проповедники с их паствой составляли две непримиримые партии, грозившие в любой момент разорвать страну надвое. Только авторитет власти и твердое управление могли соединить эти две Шотландии. Сменявшие друг друга регенты пытались править решительно, но кончалось это всегда одинаково — их смертью. В марте 1578 года, после очередной кровавой смуты, 12-летний король был объявлен полновластным правителем, но на деле власть осталась в руках регента Мортона.

Противоречивой была не только внутренняя, но и внешняя политика Шотландии. Длительный союз с Францией был прерван, когда регенты Меррей и Мортон взялись открыто проводить проанглийскую политику. Но французская партия не дремала — ее глава Эсме Стюарт на деньги Гизов подкупил лордов и добился ареста и казни Мортона по давнему обвинению в убийстве Дарнли. После этого Эсме сделался герцогом Ленноксом и фактическим правителем, а его родич и союзник Джеймс Стюарт получил титул графа Арранского. Эсме для виду принял протестантство, но все знали о его католических симпатиях. В 1582 году он добился от короля назначения своего ставленника Монтгомери епископом Глазго; протестанты, не желавшие никаких епископов, подняли бунт и привлекли на свою сторону нескольких лордов. В августе король был схвачен графом Гоури в одном из замков; с ним обращались уважительно, но вынудили подписать указ об отстранении обоих Стюартов от власти. Эсме спас свою жизнь лишь поспешным бегством в Париж.

Якову тогда шел семнадцатый год. С детства привыкший к придворным интригам, он вырос осторожным, упрямым и подозрительным. По мере сил он старался продолжать политику Меррея и Мортона: с одной стороны, держать в повиновении лордов и протестантских проповедников, ссоря их между собой, а с другой — поддерживать тесные отношения с Англией, лелея мечту о наследовании трона после бездетной Елизаветы. Король не обращал внимания на то, что королева-девственница держала в заточении его мать, и видел в этом лишь удобный повод для политического торга. С детства его убедили, что Мария — заблудшая женщина, убийца его отца. Впрочем, был ли Дарнли его отцом? Когда Генриху IV Бурбону рассказали об уникальной учености шотландского монарха, этот остряк заметил: «О, его поистине можно назвать новым Соломоном. Он ведь тоже сын Давида». Генрих намекал на происхождение Якова от любовника Марии, итальянского музыканта Давида Риччо. Однако внешне король был типичным Стюартом — узкое лицо, длинный, с горбинкой нос, большие, чуть навыкате глаза. Он был высок, отличался хилым телосложением и часто болел, хоть и проявлял недюжинную выносливость — часами стоял на молитве и целыми днями охотился. Охота наряду с учеными штудиями была главным развлечением молодого короля; и кони, и гончие были подарены ему Елизаветой.

Яков был необычайно терпелив для монарха. Пока его враги истребляли друг друга, он прятался в Холирудском дворце и ждал своего часа. Терпение помогло ему одолеть и грубую силу лордов, и пылкое красноречие протестантов. Впрочем, последним было трудно его упрекнуть — в юности личная жизнь короля была безупречной. Он не плодил незаконных детей, как все прочие Стюарты, и вообще боялся женщин. Боялся он и многого другого: бледнел при виде обнаженного клинка, прятался под кровать во время грозы. До сих пор непонятно, чем объяснялись многие его поступки — страхом или холодным политическим расчетом. По одной из этих причин он отрекся от Мортона, а потом и от герцога Леннокса, когда мятежные лорды заперли его в замке Фолкленд. Жизни короля пока ничто не угрожало, но проповедники во главе с Эндрю Мелвиллом уже начали атаку на него, обвиняя в католических симпатиях. «Уликой» стали шесть великолепных жеребцов, которых Якову прислал вождь французской Католической лиги герцог Гиз. Королю пришлось еще раз торжественно поклясться в верности протестантизму (однако жеребцов он так и не вернул). В июне 1583 года он сумел бежать из Фолкленда к лордам, враждебным группировке Гоури. Однако те в свою очередь сделали Якова своим заложником и вынудили его восстановить связи с Францией. Гоури и его соратники бежали в Англию, а проповедника Мелвилла заключили в замок Блэкнесс.

К власти снова вернулся граф Арран. По его совету Яков написал папе, прося его помощи против Елизаветы. При этом король не допускал и намека на перемену религии и был, как всегда, осторожен. Арран всячески побуждал его заниматься охотой и другими развлечениями вместо политики и принимал за него все решения. Граф сделался первым из тех фаворитов, роковая зависимость от которых всю жизнь портила репутацию Якова и заставляла его принимать непопулярные решения. Каприз очередного любимца часто значил для короля больше, чем вся его тщательно продуманная политика. Аррану он не помешал заманить графа Гоури в Шотландию и казнить его.

Превосходный портрет Якова оставил Фонтене, французский посланник при его дворе: «Он поразительно умен, но при этом полон горделивых амбиций и имеет чрезвычайно высокое мнение о себе. Помня преступления, среди которых он вырос, он послушен могущественным лордам и редко осмеливается противоречить им; он особенно боится выглядеть смелым и решительным… Он не любит танцев, музыки, вольных разговоров, пышных нарядов и всех придворных забав… Он говорит, ест, одевается и ведет себя как настоящий мужлан, независимо от присутствия дам. Он ни минуты не сидит на месте, а непрестанно ходит по комнате взад и вперед; ходит он неуклюже, вразвалку, говорит громко и отрывочно. Охоту он предпочитает всем другим занятиям и способен шесть часов провести на коне… Тело у него хилое, но не нежное; его можно назвать молодым стариком… Он полон самомнения и часто недооценивает других государей. Подданных он злит неуважительными и жестокими поступками. Он ленив, беззаботен и чересчур предан удовольствиям, прежде всего охоте, предоставляя дела Аррану, Монтрозу и своему секретарю… Он сам сказал мне, что, несмотря на это, не упускает из виду все происходящее и позволяет себе уделять столько времени охоте лишь потому, что может за час сделать больше, чем другие за день».

Тем временем на короля надвигались новые испытания. У него не хватало сил, чтобы удержать у власти Аррана, против которого объединились и лорды, и проповедники. Логика событий подталкивала Якова к союзу с противниками как Аррана, так и его матери. В то время вся Европа разделилась на два лагеря, которые на Британских островах представляли Елизавета и Мария. Последняя пыталась сделать сына орудием своих планов, воздействуя на него вначале через Леннокса, потом через Аррана. Но осторожный и эгоистичный Яков думал только о сохранении власти и о заветном английском троне. Мать, которую он не помнил, казалась ему лишь досадной помехой. Он завязал тайные переговоры с Елизаветой и в апреле 1585 года заключил с ней соглашение через английского посла Эдварда Уоттона. За пять тысяч фунтов в год Яков обязался вступить в союз с Елизаветой против всех ее врагов.

Однако вместе с деньгами король получил и новые заботы. Вскоре шотландские лорды совершили набег на Англию; Уоттон тут же обвинил в этом Аррана и потребовал его отставки. Якову пришлось сделать окончательный выбор между Англией и Францией, между протестантизмом и католической партией. С обычной предусмотрительностью он выбрал первое. В июле была создана уже официальная «протестантская лига» Англии и Шотландии. Арран был уволен; король сохранил привязанность к нему и пытался удержать при дворе, но свергнутый фаворит помнил печальный конец своих предшественников и предпочел бежать во Францию. Взамен из Англии вернулись мятежные лорды из партии Гоури — 4 ноября в Стирлинге они поклялись в верности королю вместе с восемью тысячами своих приверженцев.

2 июля 1586 года в Бервике был подписан новый договор двух королевств. Пособие Якову сокращалось до четырех тысяч фунтов, зато Елизавета в чрезвычайно туманных выражениях обещала воздержаться от любых шагов, «могущих ущемить наследственные права Его величества, кроме как в случае неблагодарных поступков с его стороны». Это соглашение вело к окончательному разрыву короля с матерью и ее католическими союзниками. В мае Мария из тюрьмы лишила сына наследства и завещала свои владения Филиппу Испанскому. Однако это не имело никаких последствий и лишь ускорило развязку затянувшейся драмы. После раскрытия католического заговора Бабингтона завещание Марии попало в руки Елизаветы, которая тут же передала его Якову. Притворившись обиженным, тот заявил, что «из соображений чести не может не заботиться о сохранении жизни матери», однако не собирается вмешиваться в дела правосудия. «Правосудие» оказалось оперативным: в октябре Марии был вынесен смертный приговор.

Яков направил в Англию своих доверенных лиц Грея и Мелвилла, наказав им попытаться спасти королеву, но в то же время вести себя чрезвычайно осторожно и ни в коем случае не угрожать. Елизавета отлично понимала, что никаких действий со стороны короля не последует, и даже отказалась принять шотландских послов. 8 февраля следующего года Мария была казнена. Неблагородное поведение Якова вызвало возмущение многих, однако мало кто в Шотландии жалел королеву. Протестанты открыто радовались ее смерти и даже не позволяли молиться за упокой ее души. Лишь по личному приказу короля епископ Сент-Эндрюса смог войти в свою церковь. Правда, король попытался сохранить лицо, сделав козлом отпущения ни в чем не виноватого Грея. Его обвинили в том, что он чуть ли не ускорил вынесение смертного приговора, и приговорили к смерти; правда, король заменил приговор изгнанием.

В июне Яков торжественно отпраздновал свой 21-й день рождения. Эту дату он решил использовать для прекращения бесконечных ссор между лордами и уговорил злейших врагов пройти по улицам Эдинбурга рука об руку. Тогда же было принято решение о возвращении короне всех земель, захваченных феодалами за время малолетства короля. Все это не могло не вызвать недовольства привыкших к безвластию лордов. Часть из них встала под знамена католиков, воодушевленных военными приготовлениями Испании. Летом 1588 года, когда к британским берегам приближалась испанская «Непобедимая армада», лорды Хантли и Максвелл восстали и потребовали от короля смены курса. Однако Яков проявил необычную решительность; он с войском выступил против Максвелла и вынудил того сдаться. В это время армада была разгромлена, едва успев доплыть до английских берегов, что пресекло дальнейшие заговоры шотландской знати.

Яков в мечтах уже видел себя королем Англии и решил обеспечить наследование трона. Еще в 1585 году начались переговоры о его браке с Анной, средней дочерью короля Дании. При помощи Елизаветы в 1589 году брак был одобрен договором, и невесту уже отправили морем в Шотландию, но шторм отнес корабль в Осло. Нетерпеливый Яков отплыл туда, и 23 ноября наконец состоялась скромная свадьба. Анна была первой женщиной в жизни робкого и нелюдимого короля; он ждал свадьбы с нетерпением и некоторым испугом и писал невесте романтические письма, обращаясь к ней «мой ангел». На самом деле Анна была обычной принцессой — в меру образованной, любившей танцы, наряды и сплетни. Ей мало подходили мрачный и бедный шотландский двор и супруг-книгочей, уделявший ей куда меньше внимания, чем охоте и богословским штудиям. К тому же он обращался с ней так же грубо, как и со всеми, и проявлял излишнюю склонность к выпивке. Это проявилось еще в Дании, где молодые пробыли целую зиму. Один из спутников Якова писал домой: «Наш король с толком провел время и пил до самой весны». В супружестве Анна родила шестерых детей, из которых до совершеннолетия дожили лишь двое — будущий король Карл I и его сестра Элизабет. Королева утешалась путешествиями и заботой о бедных; молва настойчиво приписывала ей супружескую неверность, но, скорее всего, ее увлечения не выходили за пределы легкого флирта с красивыми юношами, которыми Яков окружал себя.

Женитьба короля неожиданно снова пробудила в нем страх перед дьяволом и спровоцировала первое из многих судилищ над ведьмами, которыми было отмечено его царствование. В 1590 году в Норз-Бервике были арестованы несколько женщин, которых обвинили в том, что они посредством колдовства пытались утопить королевский корабль по пути в Норвегию. Ведьмы якобы вызывали бури, плавая по морю в решете или бросая в воду предварительно окрещенного кота, к лапам которого привязывали конечности мертвецов. Король был потрясен, когда одна из обвиняемых, Агнесса Симпсон, пересказала ему слова, которыми он обменялся с женой в первую брачную ночь в Осло. Он и прежде верил в колдовство, а эта история окончательно убедила его в том, что все вокруг кишит слугами Сатаны. Были арестованы еще множество предполагаемых колдунов и ведьм, в том числе дочь лорда Юфимия Маклин и злосчастный граф Босуэлл. Последнему, правда, удалось бежать, но остальные были сожжены.

Король пришел в такую ярость, что обозвал присяжных, посмевших оправдать одну из жертв, «сборищем дураков». Сразу по окончании суда он засел за научный труд по демонологии, который вышел в 1594 году и еще больше усилил гонения на ведьм. В 1604 году шотландский парламент принял «Акт против колдовства», установивший процедуру судов над ведьмами. После этого гонения достигли небывалого размаха, что усугублялось общей дикостью страны и глубоко укоренившимися суевериями. В Шотландии использовались особенно жестокие пытки: раздробление ног, стягивание головы веревками, вырывание ногтей, надевание власяницы, вымоченной в уксусе. За каждую пытку жертву заставляли платить, что также было чисто шотландской особенностью. Судьи сочетали физические истязания с психическими. Так, в 1596 году «печально известную ведьму» Элисон Бальфур 48 часов держали в железных тисках в Эдинбургском замке, заставляя смотреть, как ее 81-летнего мужа раздавливали железными балками весом в полтонны, сына одевали в «испанские сапоги», а семилетней внучке ломали пальцы. Как только прекратили пытки, Элисон и ее домочадцы отреклись от своих признаний, однако их все равно отправили на костер.

В то время как в Англии за всю историю ведовских процессов было сожжено не больше тысячи обвиняемых, в Шотландии только в правление Якова на костер взошли многие сотни ведьм. Несомненно, виной тому позиция короля, который лично присутствовал на пытках и судах и настаивал на самых суровых приговорах. Прав историк XIX века Линтон: «Всем кровавым преступлениям, совершенным шотландскими судами, он дал первоначальный импульс, и каждый стон несчастных истязуемых, влекомых своей ужасной судьбой, и каждая слезинка выживших… покрывают память о нем позором и осуждением, нестираемым на все времена». Правда, с течением времени Яков под влиянием таких советников, как Фрэнсис Бэкон и выдающийся врач Уильям Гарвей, пересмотрел свою позицию в отношении ведьм. У короля хватило ума, чтобы прямо связать ужасающие самооговоры обвиняемых с применяемыми против них пытками. В последние годы жизни он, похоже, вообще перестал верить в ведьм и колдунов, что сразу же сказалось на приговорах судов: за девять лет было сожжено всего пять ведьм.

А пока король укреплял свои позиции, продолжая балансировать между лордами и вождями протестантов. Союз с Англией временно укрепил его связи с протестантизмом; в августе 1590 года на всеобщей ассамблее в Эдинбурге он заявил о «вечной приверженности» Шотландии делу протестантской веры, а в 1592 году одобрил решение парламента о замене епископов выборными пресвитерами. Так появилась пресвитерианская церковь, до сих пор господствующая в Шотландии. Правда, Яков был ближе к англиканству и желал сохранения епископов, что выразил в свойственной ему афористичной форме: «Нет епископов — нет короля». При этом он был не прочь обогатить казну церковными владениями — вернее, тем, что осталось от них после многих лет религиозных раздоров. Отношения с протестантами были урегулированы, но лорды продолжали представлять постоянную угрозу для короля. В июле 1593 года неугомонный Босуэлл неожиданно напал со своими людьми на Холируд и захватил короля, который прятался в шкафу. Какое-то время Яков послушно выполнял приказы мятежника, однако вскоре тот был изгнан коалицией лордов. В следующем году он опять подступил к Эдинбургу, но был отогнан выстрелами из пушек и бежал в Англию, где его окончательно упрятали за решетку.

Своей армии у короля не было, и в борьбе с врагами ему приходилось просить помощи у лордов, которые тут же пытались использовать это в своих целях. Так, для борьбы с Босуэллом Яков дал особые полномочия недавнему бунтовщику графу Хантли. Однако тот вместо Босуэлла разгромил и убил своего личного врага, графа Морея. Мгновенно распространились слухи, что убийство организовал сам король, поскольку Морей был якобы любовником королевы Анны. К тому же граф Хантли был вождем католической партии, и столичные протестанты тут же обвинили Якова в сговоре с католиками. Проповедникам было мало оправданий: они требовали, чтобы король пошел войной на Хантли и других католических лордов. Однако их силы были слишком велики; к тому же Яков, никому не признаваясь в этом, надеялся использовать их в борьбе с самим зарвавшимся духовенством.

Скрытный и двуличный король пытался для укрепления своих зыбких прав на английский престол наладить мирные отношения с Римом и с Испанией, против чего резко выступали протестанты. В 1592 году стало известно о так называемых «испанских бланках» — чистых листках бумаги с подписями Хантли и других католических лордов, которые якобы собирались вписать туда обращения к королю Испании с призывом вторгнуться в Шотландию и занять трон. Под шумок и самого короля обвинили в переписке с испанским королем и папой. На этот раз ему пришлось отправиться в поход против Хантли, который в 1595 году вместе со своими сторонниками бежал в Англию. Король отказался от предложенной протестантами конфискации их владений, хотя состояние казны было плачевным. В начале следующего года он созвал комитет из восьми человек (так называемых «октавианцев») для ревизии королевских доходов, но проповедники не дали ему работать, поскольку некоторые его члены были католиками. В августе собрался парламент, который попросил Якова простить изгнанных лордов; в ответ Эндрю Мелвилл пригрозил всем собравшимся проклятием. Вскоре пресвитериане собрали собственную ассамблею в Файфе, которую король объявил незаконной. Мелвилл явился к нему и в самых грозных выражениях заявил о праве проповедников поправлять «неправедные» действия короля. «Помни, что ты лишь нерадивый вассал Господа», — обратился он к озадаченному Якову.

Тем временем граф Хантли нелегально вернулся в Шотландию и попросил короля простить его, заявляя о готовности принять протестантскую веру. Однако пресвитериане продолжали свои нападки. Наконец Яков не выдержал: 16 декабря из Эдинбурга были высланы четыре самых ярых проповедника и 74 их сторонника из числа горожан. На другой день в столице вспыхнул стихийный бунт, который удалось легко подавить. 18-го король уехал в Линлитгоу, заявив на прощанье, что выведет из Эдинбурга двор и королевский суд, которые не могут действовать в условиях давления. Это охладило пыл протестантов и сплотило здравомыслящих горожан. Магистрат решил арестовать наиболее активных возмутителей спокойствия, и им пришлось бежать в Англию. В январе 1597 года Яков вернулся в столицу полным хозяином положения. До конца года он вернул владения всем изгнанным лордам в обмен на принятие ими протестантской веры.

В феврале Яков созвал духовенство на ассамблею в далеком северном Перте. Это был хитрый ход — бедные шотландские священнослужители не могли позволить себе дальние путешествия, и на ассамблею собрались в основном те из них, кто жил на севере и был послушен Хантли и прочим лордам. По их приказу члены ассамблеи быстро приняли решения, угодные королю, и осудили мятежные действия своих южных коллег. Они также запретили проповедникам осуждать в церквях короля или других официальных лиц без королевской санкции. Вдобавок они присвоили королю право вносить на будущих ассамблеях предложения, касающиеся управления церковью. В целом Пертская ассамблея установила конституционные отношения между властью и церковью и тем самым в корне подорвала доктрину «двух царств», которую развивали Мелвилл и его радикальные сторонники. Они в ответ объявили ассамблею незаконной, в чем были поддержаны частью пресвитериан.

Тогда король созвал в мае новую ассамблею в Данди, где предложил выбрать из числа проповедников нескольких человек, уполномоченных давать королю советы в церковных делах. Вслед за их избранием Яков рекомендовал парламенту предоставить этим уполномоченным места, которые раньше занимали епископы. Однако парламент по-прежнему контролировался знатью, и король получил издевательский ответ: «Они могут занять места в любой момент, как только Ваше Величество соблаговолит предоставить им должность, звание, титул и достоинство епископов, аббатов или иных прелатов». Королю снова пришлось выбирать между старой знатью и новой церковью, которая, к счастью, оказалась в целом более гибкой и склонной к соглашению, чем ее крайние представители. Какое-то время он отдавал явное предпочтение церковникам. 7 марта 1598 года в Данди опять собралась ассамблея, на которую хитростью не пустили Марвелла и других крайних. Представители церкви согласились, что пятьдесят один человек из их числа должен заседать в парламенте, и поручили их выборы узкому кругу проповедников и ученых докторов — так называемому «конвенту», голосование в котором было закрытым.

Однако осенью король, как это часто бывало, изменил свое намерение и выступил за то, чтобы церковники-члены парламента назначались им лично. В тот период у него все чаще прорывалось раздражение против проповедников, бесцеремонно дающих советы монарху. Это заметно и в книге «Базиликон Дорон» (Дар венценосцу), написанной им в качестве руководства для старшего сына и наследника Генри, который родился в 1594 году и умер в возрасте 17 лет. На страницах книги часто встречаются упреки в адрес духовных лиц, которые вмешиваются в дела государства. Для избавления от этого зла он советует сыну «приближать и выдвигать благочестивых, ученых и скромных проповедников… и поручать им епископства и бенефиции», то есть фактически восстановить должности епископов. После этого он советовал возродить в парламенте представительство всех трех сословий, в то время узурпированное лордами. В другой своей книге — «Истинный закон свободных монархий», вышедшей без указания автора в сентябре 1598 года, Яков более подробно излагает свою теорию управления. Королям самим Богом назначено повелевать, а их подданным — повиноваться. Король выше закона, но обязан повиноваться ему, чтобы не подавать дурной пример подданным. Хотя подданные не должны восставать против дурного короля, Бог сам находит способы покарать его, в том числе и посредством восстаний.

В ноябре 1599 года король созвал в Холируд проповедников, чтобы убедить их согласиться на избрание представителей в парламент, которые должны были занимать свои места пожизненно и снова принять епископский титул. Однако церковники не согласились и приняли на ассамблее в Монтрозе альтернативные предложения. Представители церкви должны были заседать в парламенте один год и голосовать строго в соответствии с требованиями ассамблеи. Согласие так и не было достигнуто, а вскоре король оказался вовлечен в очередное столкновение с церковью. Толчком к этому стал очередной заговор, устроенный сыновьями казненного графа Гоури. Один из них, Александр Рутвен, 5 августа 1600 года заманил короля в дом своего брата в Перте и запер его там. Возможно, братья намеревались на лодке переправить Якова в уединенный замок Фаст и там убить или заставить принять выгодные им решения. Однако король в процессе борьбы сумел дотянуться до окна и позвать на помощь придворных. Завязалась драка, в которой оба сына Гоури были убиты юным Джеймсом Рамсеем. Вернувшись в Эдинбург, Яков велел ежегодно служить молебны в память о своем «чудесном избавлении». Однако пять проповедников публично усомнились в правдивости рассказанной королем истории; после тщетных попыток примирения самый упрямый из них, Роберт Брюс, был отправлен в изгнание.

Семья Гоури пользовалась репутацией ярых сторонников пресвитерианской веры, и случившееся стало новым поводом для нападок воинственных проповедников на короля. Тогда Яков в прямом противоречии с решениями ассамблеи в Монтрозе назначил в ноябре трех епископов, которые тут же заняли места в парламенте, но были отвергнуты большинством церковников. Одновременно продолжились репрессии против семьи Гоури: две сестры покойных были изгнаны из свиты королевы, а двое братьев бежали в Англию. Но Якова больше всего занимало не это, а судьба английской короны. Елизавете было уже 67 лет, она страдала от многочисленных недугов, но упорно отказывалась умирать. Однако соперников у шотландского короля практически не было, и ему оставалось только сидеть и ждать. Параллельно он старался заручиться поддержкой всех сколько-нибудь влиятельных партий в Англии, в том числе католиков. В 1599 году, когда шотландец Уильям Чизхолм был избран кардиналом, король даже подписал письмо к папе, которое начиналось обращением «Святой отец». Правда, сам он впоследствии уверял, что эту подпись у него чуть ли не на коленях вымолил секретарь Эльфинстон. Он завел переписку и с влиятельными сановниками английского двора, в том числе и с могущественным Робертом Сесилом, обещая им все возможные награды в случае своего восшествия на трон.

Наконец 24 марта 1603 года Елизавета скончалась, и в тот же день Яков был провозглашен королем Англии, хотя он предпочитал называть себя королем Великобритании — так впервые появилось это слово, официально признанное только в 1707 году. Спустя три дня в спальню короля ввалился усталый и грязный Роберт Кэри, который за шестнадцать лет до того сообщил ему о казни Марии. Теперь он привез радостные вести. Уже 5 апреля новый монарх покинул Эдинбург и отправился в долгий путь на юг. В Бервике состоялось, может быть, самое важное событие его царствования — переход границы, на которой столетиями кипели кровопролитные войны. Теперь границы не стало, хотя этого еще не осознали собравшиеся англичане и шотландцы, кидавшие друг на друга полные враждебности взгляды. По пути Яков отказался от кареты, чтобы во всей красе предстать перед любящими подданными. Однако вскоре он пожалел о своем решении — вокруг него собирались сотни людей, и все желали потрогать монарха не очень чистыми руками. Он удивлялся тому, как много народу в Англии, и начал осознавать, что ненавидит толпу.

В новых владениях его ждало еще много открытий. Из своей нищей страны английский королевский двор казался ему гораздо богаче, чем на самом деле, поэтому на первых порах он с неслыханной щедростью раздавал деньги, титулы и земли. В Ньюарке он велел без суда повесить воришку — ему представлялось, что королевская власть, столь ограниченная в Шотландии, в Англии должна быть безграничной. На самом деле положение в двух странах было в корне различным. В Шотландии с ее вечными феодальными раздорами многие еще мечтали об абсолютной монархии французского типа. В Англии этот этап был давно пройден, и общественное мнение все больше склонялось к ограничению королевской власти. Непонимание этих отличий стало роковым для династии Стюартов, пытавшейся осуществить на английской почве свои шотландские мечты.

Да и великая Глориана оставила своему наследнику больше проблем, чем богатства. Ее войны разорили казну, а твердая политика умножила число недовольных. Знаменитый флот порядком обветшал и с трудом защищал от пиратов даже берега самой Англии. Страна богатела, но королевская власть беднела — этот парадокс омрачил последние годы Елизаветы и стал настоящим проклятьем для ее преемника. Он не понимал, как подданные могут требовать от короля финансового отчета; по его мнению, монарх и его страна составляли единое целое, и все у них было общим — точнее, королевским.

Первым испытанием способностей Якова в качестве короля Англии стал подбор советников. При дворе Елизаветы существовало множество партий — Говарды, Кэри, Дадли, Сидни, Саквиллы, — и она старалась привлекать к власти всех понемногу. Яков оставил только тех, чье мнение совпадало с его мнением. Он выступал за мир с Испанией и сместил тех, кто выступал за продолжение войны, а знаменитый путешественник, авантюрист и поэт сэр Уолтер Рэли был даже заточен в тюрьму. В то же время опытный царедворец Сесил сохранил свою должность, мгновенно сделавшись миротворцем. Король повелел прекратить враждебные действия против Испании, хотя мирный договор был заключен только в 1604 году. Многие английские каперы, недовольные таким решением, ушли в пираты; с этого начался золотой век морского разбоя.

Другим шагом Якова стало ослабление репрессивных мер против католиков, введенных Елизаветой (так называемые «законы о нонконформистах»). Король не отменил эти законы, но высказался за их смягчение — в частности, за отмену специального налога с католиков. Однако эти меры открыто саботировались министрами, особенно Сесилом. А скоро и сам Яков был разозлен открытым сопротивлением католиков. Все началось с заговора католического священника Уотсона, решившего свергнуть короля и восстановить «истинную веру». О заговоре, как ни странно, Якову сообщили иезуиты, которые хотели тем самым побудить короля улучшить положение католиков. Первоначально их надежды оправдались; 17 июля король встретился с депутацией католиков и торжественно пообещал им отменить дискриминационный налог. В ответ папский нунций обещал, что папа Климент VIII примет все меры, вплоть до отлучения от церкви, чтобы удержать католиков Англии в повиновении королю. Но тут в процесс примирения вмешались личные обстоятельства. Королева Анна была тайной католичкой, и в январе 1604 года некий Стэнден привез ей реликвии и какие-то письма из Рима. Вскоре Яков узнал, что на самом деле папа вовсе не собирается отлучать католиков за их выступления против «еретика». Ему также донесли, что после отмены налога число католиков и их священников в стране сильно возросло. Все это воскресило в нем привычную боязнь заговоров, и он начал действовать. Хотя налог пока не был восстановлен, указ 22 февраля предписал выслать из Англии всех католических священников.

Не меньшим, чем католики, преследованиям подвергались при Елизавете и пуритане — радикальные сторонники протестантства. Эту публику Яков хорошо знал по Шотландии и не питал к ней никакого сочувствия. Он с раздражением говорил: «Пресвитеры согласуются с монархией не больше, чем Бог с дьяволом. Этак любые Джек и Том могут собраться и начать указывать мне и моему совету, что нам делать да как поступать». По пути в Лондон представители пуритан поднесли ему так называемую «Петицию тысячи», прося позволить им устраивать церкви в соответствии с нормами их вероучения. Первоначально король склонялся к их требованиям, которые к тому же поддерживал его советник Бэкон, но на совещании в Хэмптон-Корте пуритане проявили такую агрессивность, что Яков прогнал их, сказав: «Раз они так себя ведут, пусть подчиняются правилам, иначе я выгоню их из страны». Он по-прежнему глубоко интересовался церковными делами, и прежде всего — новым переводом Библии, предпринятым группой ученых по инициативе короля и при его живом участии. «Библия короля Якова» стала одним из важнейших итогов его царствования; сам он придавал ей такое важное значение, что даже советовался с парламентом в отношении отдельных трудных мест.

Однако Библия стала единственным вопросом, по которому король и парламент смогли договориться. В целом абсолютистские замашки Якова были глубоко чужды большинству членов парламента. Борьба Генриха VIII и Елизаветы с феодалами и церковью усилила роль мелкого дворянства — джентри, которое понемногу вступало в союз с торговой буржуазией и юристами из лондонского Сити. Объединившись в стенах парламента, эти силы могли блокировать чуть ли не все решения короля. Его, как и Елизавету, особенно раздражали покушения депутатов на те вопросы, которые ранее считались исключительно монаршей прерогативой, — международные отношения, браки королевских родственников и церковную политику.

Собравшийся 19 марта парламент отклонил все предложения короля; он удовлетворил все требования пуритан и отверг окончательный союз с Шотландией, на котором настаивал король. На открытии король произнес напыщенную и как обычно путаную речь, сказав: «Я муж, а весь остров — моя жена. Я голова, а это — мое тело; я пастух, а это — мое стадо. Никто ведь не будет столь неразумен, чтобы думать, что я, христианский король, буду мужем двух жен одновременно». Однако парламентарии предпочли оставить Шотландию отдельным государством, чтобы она не сделалась бастионом консерватизма, оплотом английских противников реформ (заметим в скобках, что это все равно произошло). 7 июля король лично явился в парламент, чтобы повлиять на него, но в итоге вступил в перебранку с депутатами и в конце концов закрыл заседание. После этого меры против пуритан были ужесточены — все проповедники, отказавшиеся подчиниться официальной церкви, высылались в другие графства.

В отношении католиков какое-то время репрессии не применялись; даже указ о высылке священников король велел придержать. Только что был заключен мир с Испанией, и Яков надеялся добиться окончательного примирения двух враждующих стран и религий. Хотя в «Базиликоне» он и осуждал браки между приверженцами разных конфессий, но считал, что на государей это не распространяется и вел переговоры о женитьбе принца Генри на дочери Филиппа III Испанского. Более того — король говорил с посланцем герцога Лотарингского о возможном объединении католической и англиканской церкви на условиях, выгодных для обоих. Однако католики продолжали устраивать заговоры против него, а число священников и их паствы росло, как на дрожжах. В конце концов Яков был вынужден все же ввести в действие указ о высылке, а заодно и обложить налогом самых богатых католиков — королевская казна почти опустела. В ответ папа отверг его идею объединения церквей и потребовал личного обращения Якова, «в каковом случае ему простятся все грехи». 10 февраля 1605 года разгневанный король восстановил налог на католиков в прежнем размере.

Еще до этой суровой меры в горячих головах нескольких католиков созрел план взорвать короля, его сыновей и всех депутатов на открытии очередной сессии парламента 5 ноября. Решительнее всех высказывался один из заговорщиков, бывалый солдат Гай Фокс, заявивший: «Опасная болезнь требует сильнодействующих лекарств». Ему и доверили заложить 36 бочонков с порохом в подвал парламентского здания. Что случилось дальше, так толком и не выяснено. По утвердившейся версии, один из заговорщиков Трешэм питал дружеские чувства к члену парламента лорду Монтеглу и послал ему письмо с предупреждением. Лорд известил членов королевского совета, а те 3 ноября 1605 года отправились в подвал Вестминстера, где и поймали Гая Фокса при закладке пресловутых бочек. Заговор был организован так топорно, что многие историки считают его провокацией английских спецслужб. Действительно, момент был выбран удачно — следовало отвлечь короля от католических симпатий, используя его боязнь всяческих заговоров. Собравшийся несмотря на происки заговорщиков парламент сделал 5 ноября днем национального праздника, а соломенное чучело, которое сжигали в начале зимы со времен друидов, получило отныне имя «Гай». Что касается самих заговорщиков, то их всех обезглавили 1 февраля 1606 года. Волна репрессий прокатилась по всей стране; в Вустершире был казнен даже случайно схваченный иезуитский резидент Гарнем.

Чуть позже парламент одобрил новый, еще более тяжелый налог на католиков. На той же сессии непонятно откуда взялся слух об убийстве короля; когда обнаружилось, что он жив, депутаты на радостях выделили ему крупную сумму денег. Семилетний период после Порохового заговора был лучшим временем для Якова, когда напуганные король и парламент старались действовать в согласии и идти друг другу навстречу. В 1606 году парламентарии без обычных возражений выдали королю еще одну субсидию, но она была растрачена так же быстро и бездарно. Деньги шли на придворные развлечения и раздутый чиновничий аппарат, а чаще просто разворовывались королевскими любимцами. Открыто воровали почти все, в том числе казначей лорд Дорсет; в 1608 году он умер прямо на заседании совета, рассказывая веселый анекдот.

В народе популярность Якова все больше снижалась. Он не проявлял ни храбрости, ни щедрости, ни великодушия — качеств, которых всегда ожидают от королей, — а ученость и миролюбие были не теми качествами, которые могли впечатлить простых англичан. Вдобавок он привез с собой множество нищих шотландцев с их грубостью, жадностью и склонностью к пьянству. Обычно скупой Яков пытался купить расположение подданных подарками. Он быстро полюбил пышные развлечения, балы и фейерверки, которых был лишен в детстве. Ему нравились пышные наряды и драгоценности, и придворные старались не отставать от своего монарха. Огромные деньги тратились на маскарады и театральные представления, декорации для которых делались лучшими архитекторами, включая знаменитого Иниго Джонса. Роскошь становилась все более вульгарной, а веселье перерастало в пьяные оргии. В 1606 году, когда при дворе принимали шурина Якова, датского короля Кристиана, фрейлины, игравшие в спектакле, были так пьяны, что падали со сцены. Король и сам любил выпить, хотя по уверению его личного врача ум у него был таким ясным, что не поддавался воздействию алкоголя. Он по-прежнему с неохотой занимался государственными делами, предпочитая охотиться или беседовать с учеными мужами о тонкостях богословия. Яков куда меньше предыдущих монархов появлялся на публике, а после Порохового заговора и вовсе предпочитал не выходить из дворца.

Перебравшись в Англию, король продолжал бороться с независимостью шотландской церкви. Назначенные им епископы так и не смогли занять свои кафедры, но теперь он намеревался восстановить епископскую систему во всей полноте. Для этого необходимо было лишить духовенство его организующих центров, и король своим указом упразднил ассамблеи. Против этого 2 июля 1605 года выступили девятнадцать проповедников, объявивших себя в Абердине законной ассамблеей. Власти запретили их собрание, и в следующем году шесть проповедников были приговорены к вечному изгнанию. Эти меры на время усмирили оппозицию, и в 1606 году Яков лично собрал в Линлитгоу лидеров церкви. Он предложил им избрать в каждой области постоянного «модератора», то есть главу церковной организации. Фактически это было восстановлением епископства, хотя никаких формальных реформ наученный горьким опытом король проводить не стал. Во всяком случае, до конца его царствования крупных волнений среди шотландского духовенства больше не было. Успокоились и лорды: с одной стороны, они уже не могли физически воздействовать на уехавшего в Англию монарха, с другой же — Яков покупал их верность щедрыми раздачами титулов и английских поместий.

Он не раз пытался создать политический союз двух своих королевств. Эта идея постоянно блокировалась английским парламентом, но несколько мер король смог воплотить в жизнь. Они касались свободной торговли между двумя странами и натурализации англичан в Шотландии и шотландцев в Англии. В 1608 году парламент принял решение, по которому шотландцы, родившиеся после союза 1603 года, приобретали права граждан Англии. Но и до этого решения молодые и предприимчивые шотландские дворяне делали быструю карьеру при английском дворе. Так было с фаворитом Якова Робертом Карром, который в 1609 году получил поместье Шерборн, отобранное у Уолтера Рэли.

Для поддержания авторитета и осуществления своих политических планов Якову требовались деньги, но королевская казна, обескровленная войнами Елизаветы и плохим управлением, находилась в плачевном состоянии. На четвертой сессии парламента в 1610 году Сесил, который стал теперь графом Солсбери и государственным казначеем, предложил пополнить ее путем так называемого «великого контракта». По нему король отказывался от своих «феодальных» поступлений (главным образом доходов с оставшихся без владельцев вотчин) в обмен на выплату ему 200 тысяч фунтов в год. Однако парламент обусловил свое согласие на эту сделку уступчивостью короля в ином деле. В 1606 году казначейство постановило, что король вправе взимать таможенные пошлины без согласия парламента, и вскоре эти пошлины уже давали королю 70 тысяч фунтов в год. Парламент не желал мириться с таким ущемлением своей власти и потребовал от Якова отказа от взимания пошлин. Тот согласился, но парламент не принял «великий контракт», а отложил его рассмотрение на полгода. На этот раз Яков не устраивал скандала, а просто распустил парламент 9 февраля 1611 года.

Неуступчивость парламентариев обострила в короле чувство собственной слабости и боязнь заговоров. В 1610 году он неоправданно жестоко обошелся со своей кузиной Арабеллой Стюарт, единственный проступок которой заключался в том, что она вышла замуж за Уильяма Сеймура. Почему-то вообразив, что эта пара собирается претендовать на трон, Яков особым указом лишил их детей прав наследства, а потом и вовсе заточил Арабеллу в Тауэр, где она сошла с ума и вскоре скончалась. Король и на международной арене проявлял слабость, которая резко контрастировала с агрессивной политикой Елизаветы. Одновременно он повсеместно пытался выступать в роли миротворца. Именно по его настоянию был заключен Антверпенский мир между Испанией и нидерландскими провинциями; перед этим Яков заключил с Нидерландами оборонительный союз, помешавший новым попыткам испанцев продолжить войну. В 1609 году в Германии обострилась борьба за раздел графств Юлих и Клеве, которая имела религиозную причину и грозила перерасти в большую европейскую войну. В конце концов Яков послал четыре тысячи английских солдат, которые со времен Елизаветы сражались в Нидерландах, чтобы занять Юлих и не допустить его перехода в руки католиков. После этого он попытался организовать переговоры враждующих сторон, но запутался в аргументах и бросил свои усилия.

Попытки Якова найти своим детям богатых невест и женихов диктовались не только политическими причинами, но и банальной нуждой в деньгах. Особенно упорно он пытался женить Генри, в 1610 году провозглашенного принцем Уэльским, на одной из испанских инфант. В 1611 году в Мадрид отправился посланник Джон Дигби, который донес, что старшая дочь Филиппа III Анна уже обвенчана с королем Франции Людовиком XIII, а взамен испанцы предлагают младшую, шестилетнюю Марию. Яков оставил свой план и стал сватать сыну дочь тосканского герцога — богатую наследницу и к тому же католичку, что было важно для поддержания равновесия. С той же целью Яков выдал дочь Елизавету за Фридриха Пфальцского — лидера немецких кальвинистов. Их дочь, электоресса София, стала позже матерью Георга I, первого английского короля Ганноверской династии. Своих детей Яков не очень любил, за исключением дочери Мэри, которую он с чувством называл «кудрявым ангелом». Она умерла от горячки в двухлетнем возрасте, без конца повторяя: «Я иду! Я иду!» Король проплакал целый день, потом успокоился, но с тех пор всегда молился «двум девственным Мариям».

В 1612 году относительное благополучие короля завершилось несколькими невосполнимыми утратами. 24 мая умер Роберт Сесил, который решал за короля важнейшие дела управления. Яков заявил, что теперь сам будет государственным секретарем, но вскоре вручил этот пост новому фавориту Карру, сделав его виконтом Рочестером. Тот не отличался способностями покойного, да и вообще какими-либо способностями, не считая приятной внешности и бьющей в глаза преданности королю. 6 ноября 1612 года умер от тифа принц Генри, на которого возлагали столько надежд. Принц унаследовал красоту своей бабки Марии Стюарт, был умен, благороден и щедр. Он открыто навещал в тюрьме Уолтера Рэли и обещал, что освободит его, когда вырастет. Незадолго до смерти он избил теннисной ракеткой фаворита Карра. Современники на все лады превозносили принца, который был «более привержен военному делу, чем гольфу, теннису и другим мальчишеским забавам» и «всегда предпочитал общество ученых и верующих людей компании шутов и паразитов, бездельников и атеистов». Под последними подразумевались фавориты короля, которые, как на грех, не отличались ни умом, ни высокими нравственными качествами. Это сказывалось и на авторитете самого Якова, которого шепотом обвиняли в постыдном пороке Эдуарда II. Но если он и был гомосексуалистом, то, так сказать, латентным; в мужчинах, как и в женщинах, он искал понимания и любви, которых ему не хватало всю жизнь.

Очень скоро Роберт Карр оказался в центре грандиозного скандала. Он захотел жениться на Фрэнсис Говард, краса-вице-жене графа Эссекса. Король лично способствовал разводу Фрэнсис и ее новому браку с Карром, который получил еще и титул графа Сомерсета. Семья Говард не скрывала своих католических симпатий, и фаворита стали подозревать в том, что он готовит сговор Якова с испанцами. Враждебная партия при дворе сумела обвинить Карра и его жену в том, что они посредством колдовства убили мешавшего их планам дворянина Томаса Овербери и еще нескольких человек. Два года процесс фаворита и его сообщников развлекал лондонскую публику и был неисчерпаемым источником сплетен. В конце концов их приговорили к повешению; король сумел добиться помилования для Карра, но обвинения в колдовстве оказалось достаточно для того, чтобы он навсегда отказался от бывшего любимца. Новым и последним фаворитом короля стал Джордж Вилльерс, получивший титул герцога Бэкингема. Правда, враждебные ему партии пытались подсунуть королю своих кандидатов — так, Саквиллы назойливо предлагали ему некоего Уильяма Монсона, которого для пущей привлекательности даже купали в молоке. Однако король сохранил верность своему любимому «Стини», и дело кончилось опалой Саквиллов.

В отличие от Карра, Бэкингем был неглуп, но зато жаден и неразборчив в средствах. На всех высоких постах, куда его назначали, он запускал руку в государственную казну, и только вмешательство короля спасало его от суда. Об их чрезвычайно нежных отношениях говорят многочисленные письма, где они соревновались в выражениях любви друг к другу. Бэкингем подписывал письма так: «Ваш смиренный раб и пес Стини». Король вторил: «Дорогой, да благословит Бог тебя и меня! Вечно твой Дж. Р.». Он даже сделал Стини воспитателем принца Карла, ставшего после смерти Генри наследником престола. Более неудачный выбор трудно было сделать; Бэкингем добивался любви принца тем, что всячески баловал его и прививал ему любовь к развлечениям и роскоши. Одновременно Карл перенял от отца неприязнь к парламенту и стремление к абсолютной власти. Именно это сочетание свойств позволило ему, став королем Карлом I, превратить при помощи своих фаворитов вполне решаемый спор в грозную революцию.

С помощью Бэкингема принц вытягивал у обычно скупого отца деньги и драгоценности. Вместе они отправились и в путешествие по Европе на поиски невесты Чарльзу. Принцу сразу полюбилась французская принцесса Генриетта-Мария, дочь Генриха IV. Однако он не прочь был жениться на инфанте, той самой Марии, которую хотели выдать за Генри. Друзья вели вольготный образ жизни, и денег часто не хватало. Бэкингем, который посылал Якову из Мадрида разные диковины, беззастенчиво требовал: «Если вы не будете давать малышу достаточно денег, я больше ничего вам не пришлю». «Малышом» они с королем называли принца, которому шел уже двадцать первый год. Яков, в свою очередь, писал сыну: «Ношу под камзолом, у сердца портрет Стини в голубой рубашке». В старческом слабоумии король воображал, что обрел наконец настоящих любящих сыновей — принца и Бэкингема. Скоро фавориту подыскали богатую невесту — Кэтрин Мэннерс, единственную наследницу графа Ратленда. Она тут же стала «малышкой Кэт», и даже мать Бэкингема, леди Комптон, заняла свое место в этой пародии на семью.

Но все это было гораздо позже, а пока Яков все еще боролся с неуступчивыми протестантами. В 1610 году ассамблея в Глазго согласилась на введение епископата, и осенью того же года в Шотландию прибыли три епископа, посвященных их английскими коллегами. Однако большая часть населения оставалась в оппозиции к ним; к тому же благодаря объединению в Шотландию проникли английские пуритане. В Англии их продолжали преследовать, что заставило многих из них эмигрировать в Америку — в 1607 году там была основана первая английская колония Виргиния. Новый парламент, собравшийся в 1614 году, предложил прекратить гонения на пуритан, а заодно отказал королю в новых субсидиях — в частности, не стал утверждать «великий контракт». Из-за всего этого он был распущен, не успев принять ни одного закона, за что и получил прозвище «протухшего».

Еще до этого Яков тайно говорил с испанским послом Сармьенто, спрашивая, может ли король Испании обеспечить ему поддержку в случае восстания общин. Он впервые прибегал в Англии к своей испытанной шотландской тактике — опираться в борьбе с внутренними врагами на помощь других государств, играя на их противоречиях. Его отношения с испанцами после мира 1604 года оставались довольно теплыми, и теперь Сармьенто обещал королю помощь. Яков даже пожаловался ему на «неблагодарность» парламента, все просьбы которого он старался удовлетворять. Он явно забыл о том, что четверо депутатов бывшего парламента были посажены в Тауэр за пуританские симпатии. Парламент 1614 года резко воспротивился и другой затее Якова: сбору денег для протестантов Юлиха и Клеве. Было собрано 66 тысяч фунтов, которые благополучно осели в королевской казне. Отношения между королем и его подданными быстро ухудшались: одна сторона проявляла все большую жесткость, а другая — все большую неуступчивость. Яков вел себя в духе просвещенного деспота Макиавелли в стране с давними традициями самоуправления, с укоренившейся привычкой советовать королям и даже спорить с ними.

Результатом разногласий стало несколько громких уголовных дел. В 1614 году проповедник Оливер Пэшем был заточен в Тауэр за написанную, хотя и не прочитанную проповедь, в которой он резко осуждал правление Якова. Против его ареста выступил давний оппонент короля, главный судья Кок, защищавший верховенство закона над волей монарха. По совету лорда-канцлера Бэкона король решил выяснить мнение судей касательно этого дела по отдельности, чтобы избежать общественного давления на них. Этот метод он с успехом использовал и в дальнейшем. Кок был рассержен и начал открыто противодействовать всем решениям короля; 30 июня 1616 года он был отправлен в отставку. Накануне Яков изложил в Звездной палате свои взгляды на отношения короля и суда. «Абсолютные прерогативы короны, — сказал он, — не являются темой для обсуждения юристов… Для подданных предосудительно и крайне неприлично обсуждать, что король может делать, а что не может; следует смириться с волей короля, выраженной в его законах».

Внешняя политика Якова становилась все менее популярной. Его вновь подозревали в сговоре с Испанией; это проявилось в ходе суда над Робертом Карром, во время которого король сильно нервничал. Многие решили, что он боится разоблачений Карра, который мог знать много подробностей о тайных переговорах короля. Подозрения укрепились, когда Яков велел своему посланнику Дигби возобновить переговоры о женитьбе принца на инфанте Марии. Одновременно он освободил из тюрьмы Уолтера Рэли, который обещал отыскать где-то в Америке богатейшие золотые россыпи. Отважного авантюриста отправили с экспедицией на Ориноко, строго-настрого запретив причинять какой-либо вред подданным Испании. Эту инструкцию Рэли не выполнил, да и золота не нашел; в результате по возвращении его ждали Тауэр и эшафот. Этого требовал король Испании, обещая взамен Якову руку своей дочери для принца и приданое на 600 тысяч фунтов. Однако после казни Рэли испанцы выдвинули новое требование — отменить все законы против католиков. Яков не мог сделать этого, но так нуждался в деньгах, что согласился.

Среди всех государственных забот король не забывал притеснять шотландских пуритан. Он требовал, чтобы на Пасху все шотландцы принимали причастие, чтобы выявить не только пуритан, не признававших этого обряда, но и ведьм с колдунами — по утверждению «Демонологии», те не могли проглотить освященную просфору… В 1616 году он лично явился на ассамблею в Абердине, чтобы потребовать от духовенства принятия составленных им пяти статей. В соответствии с ними все жители королевства обязаны были регулярно принимать причастие, крестить детей и праздновать дни Рождества, Распятия и Воскресения Спасителя, а также приносить новорожденных для благословения епископам. Правда, ему так и не удалось добиться утверждения этих статей, как не удалось и вернуть в Холирудскую церковь статуи святых, удаленные оттуда пуританами. Король отыгрывался на шотландских лордах, которых вынуждал принимать причастие на коленях, угрожая в противном случае опалой. Популярным стало лишь одно его мероприятие: увеличение зарплаты приходским священникам. Правда, он тут же потребовал за это принятия своих пяти статей и добился этого на ассамблее в Перте в 1618 году.

В 1618 году Яков под влиянием фаворита Бэкингема сменил круг своих приближенных. Все Говарды были удалены со своих постов. Ослабло влияние канцлера Бэкона, который имел несчастье возражать фавориту. Позже, в марте 1621 года, Бэкон был обвинен в коррупции и отдан под суд. После защитительной речи короля парламент почти единогласно приговорил бывшего канцлера к крупному штрафу и тюремному заключению. Так случалось не раз: чтобы досадить Якову, а впоследствии и Карлу, депутаты выносили суровые приговоры их любимцам. Единственным министром, который устраивал и короля, и парламент, стал новый казначей Лайонел Крэнфилд, который с помощью разумных мер сумел привести в порядок финансы и без новых поборов пополнить королевскую казну.

2 марта 1619 года умерла королева Анна. Из-за расхождений в вере они с королем последние несколько лет встречались только на официальных церемониях. Королева проводила время в поездках по стране, раздавая милостыню и невольно способствуя росту популярности своего скупого супруга. Тем не менее король был так потрясен смертью жены, что тоже заболел во время поездки в Ньюмаркет и сам едва не умер. Только к 1 июня он поднялся на ноги и вернулся в Лондон, где в соборе Святого Павла собралась толпа, благодарившая Бога за его выздоровление. Король расчувствовался — все же народ любит его! Да и положение в стране казалось благоприятным. Разумная строгость заставила утихнуть и католиков, и неистовых пуритан в обоих королевствах. Денег в казне прибавилось, и Яков даже начал строить в Уайтхолле громадный дворец-храм по проекту Иниго Джонса. К тому же началась Тридцатилетняя война, и воюющие державы наперебой искали поддержки Лондона. Мечта Якова сбылась: он сам остался над схваткой и мог теперь выступать в роли миротворца. Его зять Фридрих Пфальцский стал на время чешским королем и метил в императоры; Испания и Франция предлагали ему невест для сына и щедрые подарки. Хорошее настроение короля проявилось в написанной в 1619 году книжке «Размышления о Господней молитве». Там наряду с обычными для Якова нудными рассуждениями встречаются шутки, издевки над пуританами и даже случаи из охотничьей жизни.

В это время англичане начали требовать от короля вступления в войну на стороне протестантов. Это нарушало принцип равновесия, но Яков был вынужден разрешить набирать английских добровольцев на войну и собирать деньги для помощи Фридриху Пфальцскому. Но тут в Лондоне опять появился Сармьенто, теперь уже граф Гондомар. Обаятельный испанский гранд оказывал на короля такое сильное влияние, что тот немедленно пошел на попятную, отказал зятю в помощи и опять заговорил о женитьбе Чарльза на инфанте. Считавший себя мудрым и твердым, Яков на деле мгновенно поддавался влиянию не только местных, но и иностранных фаворитов. Опутав короля лестью и обещаниями, Гондомар убедил его, что военные приготовления испанцев в Нидерландах не направлены против Пфальца и тем паче против Англии. Более того — рассерженный постоянными конфликтами английских и голландских моряков король согласился на совместные с испанцами действия против Голландии, что не только нарушало договор о союзе, но и в корне противоречило всей прежней политике. При этом он позволил английским волонтерам во главе с Хорэсом Вером отправиться в Пфальц — равновесие превыше всего.

В сентябре 1620 года испанская армия Спинолы все же вторглась в Пфальц. Король в ярости публично объявил о скорой войне с Испанией и попросил парламент, открывающийся в январе, выделить для этого деньги. Однако еще до этого в Лондоне узнали, что Фридрих Пфальцский разбит в битве при Белой горе и изгнан из Чехии. Яков стал срочно искать благовидный предлог для отступления. 30 января 1621 года он выступил в парламенте с длинной путаной речью о том, что нужно стремиться к миру, но держать меч наготове. Для этого он снова попросил денег. Речь прозвучала так неискренне, что депутаты выделили лишь две небольшие субсидии и стали ждать развития событий. Протестанты в Европе то побеждали, то терпели поражения, и вопрос о вступлении Англии в войну сам собой отпал. Вместо этого парламент занялся фаворитами короля, которые погрязли в коррупции и незаконных сделках. Все началось с рассмотрения торговых и промышленных монополий; выяснилось, что многие из них без официальных указов были отданы таинственным комитетам во главе с самими фаворитами или их многочисленными родственниками. Вместо того чтобы успокоить палату общин, Яков 10 марта выступил с грозной речью, обвинив депутатов в неуважении к королевской персоне. Лишь по настоянию испугавшегося Бэкингема король смягчился и объявил о готовности пересмотреть привилегии, которые парламент посчитает незаконными. Ему пришлось отдать на растерзание Бэкона; тучи сгущались и над Бэкингемом, но тут Яков, пользуясь своим правом, перенес парламентскую сессию на зиму.

За это время король разослал по всем странам Европы миротворческие миссии, но война приобретала все больший размах. Испанцы и имперские войска теснили протестантов на всех фронтах, и многоопытный посланник Дигби заявил Якову, что Англия должна вступить в войну, иначе она лишится всякого влияния в Европе. В ноябре снова собрался парламент, который потребовал от короля немедленного разрыва с Испанией и объявления ей войны. Все мирные усилия Якова терпели крах; приходилось забыть об инфанте и ее богатом приданом. 3 декабря парламент принял петицию, где говорилось: король должен возглавить войну против католической партии, искоренить католичество в самой Англии и женить принца на протестантке. Зная Якова, можно было предсказать, что такие советы вызовут его негодование. Гондомар подбивал его наказать авторов петиции и даже распустить парламент, но король ограничился посланием, в котором указал депутатам на недопустимость нарушения его прерогатив.

11 декабря посланцы парламента явились к королю в Ньюмаркет, чтобы объяснить свою позицию, но диалог не получился. Яков упрямо заявлял, что парламент не должен вмешиваться в политические и тем более международные дела или тем более требовать от короля отчета по ним; он вправе рассматривать только те вопросы, которые сам король ему предложит. 18-го депутаты внесли в журнал заседаний протест против действий короля, который Яков вырвал собственной рукой. 6 января 1622 года третий парламент его царствования был распущен. Гондомар мог торжествовать победу и писал в Мадрид, что ссора короля с парламентом — «лучшее событие для интересов Испании и католической веры с тех самых пор, когда Лютер начал проповедовать ересь». Некоторые члены бывшего парламента оказались в Тауэре, а других отправили в Ирландию, что было равносильно ссылке.

К этому времени в парламенте и за его стенами сложилось ядро оппозиции, в которое вошли депутаты Пим, Фелипс, Сэндис и опальный судья Кок. Они блокировали любые предложения короля, обвиняя его в измене протестантскому делу в Германии, и открыто посещали тайные богослужения пуритан. В борьбе против королевского самовластия их поддерживала значительная часть буржуазии, что уже тогда заложило основы будущей революции. Палата общин давно проявляла оппозиционные настроения, но теперь к ней присоединилась и палата лордов, члены которой были недовольны наглым поведением фаворитов. Лорд Оксфорд, которому Бэкингем угрожал своей немилостью, заявил во всеуслышание, что для него гораздо почетнее ненависть королевского любимца, чем его любовь.

Без субсидий парламента Яков вновь стал испытывать острую нужду в деньгах. Достаточно сказать, что тело королевы Анны пролежало непогребенным три месяца, пока власть изыскивала средства для подобающих похорон. Король пытался собрать пожертвования с населения, но англичане помнили о судьбе предыдущих «протестантских денег». Без английской помощи армия Фридриха скоро потерпела поражение, и Пфальц оказался в руках имперского генерала Тилли. Король по-прежнему тянул с войной, полагаясь на обещания Гондомара. Но Испания и сама очутилась в трудном положении. Новый король Филипп IV не хотел воевать с Англией, но не мог и вступить с ней в союз против католических стран. Он прибегнул к испытанной тактике Якова — всячески тянул время, одновременно пригласив принца Карла в Мадрид. Тем временем английские добровольцы вели в Пфальце военные действия против католиков, и общественное мнение все настойчивее призывало помочь им. Однако король был захвачен перспективой союза с Испанией, ради которого он соглашался ослабить гонения на английских католиков и даже признать папу главным епископом, если только он «прекратит претендовать на божественность и приказывать королям».

Тем временем принц с Бэкингемом прибыли в Мадрид, где 20 июля 1623 года был подписан договор о браке Карла и инфанты Марии. В его официальной части Яков соглашался открыть в Лондоне католический храм для инфанты, доступный для всех желающих, а в тайных статьях речь шла об отмене некоторых налогов и штрафов для католиков. Однако вскоре Карлу и Бэкингему пришлось покинуть Мадрид из-за чересчур вольного поведения при чопорном испанском дворе. Они вернулись в Лондон в ярости и начали убеждать короля прекратить переговоры и немедленно объявить войну. Наконец 28 декабря Яков созвал парламент, который вскоре объявил о разрыве всех соглашений с Испанией. Политика короля вновь потерпела крах, и с этого момента он фактически устранился от власти, передав ее сыну и его фаворитам. Он даже оставил Лондон и перебрался в имение Тибальдс-Парк в Хертфордшире, где пребывал в постоянной меланхолии. Чтобы развлечь его, Бэкингем, его жена и мать устраивали шуточные представления с переодеваниями. Однажды они нарядили свинью папой, а ее поросят священниками, за что получили от короля упрек в издевательстве над «ложной, но все-таки верой».

Прибывшие в Лондон испанские послы в раздражении заявили королю, что он — всего лишь игрушка в руках Бэкингема. В гневе король согласился на войну; жертвой опалы стал казначей Крэнфилд, который понимал, что война окончательно опустошит королевскую казну. Однако и теперь между различными партиями не было согласия: Бэкингем выступал за решительную войну на всех фронтах, а парламент — за ограниченные операции против испанцев на море. Сам король хотел только освободить Пфальц, но его уже никто не слушал. Было решено ускорить заключение брака между Карлом и принцессой Генриеттой — впервые за несколько веков Англия и Франция вступали в союз против общего врага. Договор о браке был заключен 10 ноября 1624 года; правда, парламент санкционировал его лишь после того, как король поклялся не допускать никаких послаблений католикам. В январе английская армия высадилась в Нидерландах и направилась на помощь протестантам; однако отсутствие денег и разногласия с французами скоро остановили успешно начатую операцию.

5 марта короля свалил приступ лихорадки, к которой скоро прибавилась дизентерия. В ужасных страданиях он медленно угасал в Тибальдс-Парке, теряя остатки разума; Бэкингем и его мать казались ему отравителями, и он отказывался принимать из их рук лекарства. Последние часы он провел в забытьи и не смог произнести предсмертной речи — впрочем, он уже наговорил больше любого другого монарха. Он скончался 27 марта, и 5 мая был погребен в Вестминстере. О Якове никто не жалел — он слишком высоко ценил себя, слишком мало прислушивался к чужому мнению и слишком доверял своим любимцам, чтобы быть хорошим королем. По словам Франсуа Гизо, он «как будто поделился своими недостатками с подданными, ничуть не сделавшись от этого добродетельнее». Его самомнение превращало даже самые несомненные достоинства в недостатки: миролюбие — в трусость, ум — в пустословие, религиозность — в лицемерие. В Шотландии он преуспел, поскольку его борьба за объединение и примирение отвечала потребностям страны; в Англии, где эта борьба уже была далеким прошлым, он не добился ни понимания, ни сочувствия. Представители разных сословий не любили его и как шотландца, и как «тирана», пытавшегося править самовластно. Будучи уверенным в своей божественной миссии и в нерушимости прав короля, Яков был слишком слаб, чтобы утвердить свою власть, и слишком упрям, чтобы ей поступиться. Именно он положил начало роковому непониманию монарха и парламента, которое при его сыне Карле I закончилось революцией.

В момент вступления на престол Карлу было 24 года. Он вырос переменчивым, безвольным, нетерпеливым, хотя не был жесток, отличался религиозностью и нежно любил свою семью — короче, очень напоминал последнего российского императора. Сближает их и благородное поведение в конце жизни — словно унижения и казнь вернули им волю и мужество, которых им так не хватало при жизни. С самого начала правления Карл по совету Бэкингема вступил в открытую конфронтацию с парламентом. Продолжались гонения на пуритан, которые во все большем количестве уезжали в Америку. Денег в казне становилось все меньше, чему способствовали затяжные и неудачные войны с Испанией и Францией. В неудачах власти многие винили Бэкингема, что стоило ему жизни — 23 августа 1628 года фаворит был заколот офицером Фелтоном. Однако Стини быстро сменил новый фаворит, граф Страффорд, который взял на себя управление вместе с архиепископом Лодом, непримиримым врагом пуритан.

Парламент был распущен в 1629 году после подачи «Петиции о праве», которая требовала ограничить королевский произвол. В его отсутствие король пытался поправить свои дела путем введения новых налогов; тех, кто отказывался их платить, бросали в тюрьму. Антипуританская политика Лода привела в 1637 году к восстанию в Шотландии, где был создан «Ковенант» — союз для защиты пресвитерианской веры. Для выделения средств на войну с шотландцами король был вынужден созвать в 1640 году новый парламент, что стало началом революции. Лишенный военной силы и денег, король на какое-то время оказался в руках парламента и был вынужден согласиться на отмену новых налогов, отказ от своего права распускать парламент, арест и казнь Страффорда и Лода. В январе 1642 года король бежал на север к своим сторонникам-дворянам и с ними начал гражданскую войну против парламента. После первых поражений парламентскую армию возглавил бывший пивовар Оливер Кромвель, одержавший в июне 1645 года решительную победу при Нэсби.

В 1643 году пуритане уничтожили официальную англиканскую церковь; владения епископов и всех сторонников короля были конфикованы. Король Карл в феврале 1647 года был выдан парламенту своими сторонниками-шотландцами. В ходе борьбы за власть между Кромвелем и умеренными лидерами парламента он вновь сумел бежать; но новая гражданская война была недолгой — в августе 1648 года «железнобокие» Кромвеля разбили роялистов при Престоне. Карл снова оказался в плену и 30 января 1649 года по приговору Верховного трибунала был казнен в Уайтхолле как «тиран и изменник отечества». Сторонники монархии тут же объявили королем 18-летнего сына покойного Карла, но фактически Англия оказалась в руках Кромвеля. 19 мая он объявил страну республикой, с беспощадной жестокостью подавил восстания ирландцев, шотландцев и более радикальных пуритан и в 1653 году провозгласил себя пожизненным протектором государства. Многим тогда казалось, что английская монархия безвозвратно ушла в прошлое.