Хотя конфискация не была прямым делом инквизиции, она сама собой вытекала из ее приговора. Король Рожер, занимавший престол Сицилии в течение первой половины XII века, первый предписал конфискацию имущества всех, кто отпал от католической веры и исповедовал православие, магометанство или иудейство. Церковь ввела эту норму во все законодательства Европы как наказание за ересь. Большой Турский собор в 1163 году предписал всем светским правителям заключать еретиков в тюрьму, а имущество их конфисковать. Папа Иннокентий III в начале XIII века объявил в эдикте: «Мы повелеваем, чтобы имущества еретиков подвергались конфискации; чтобы эта мера применялась светскими князьями под страхом наложения на них духовных наказаний. Имущества еретиков, отрекающихся от ереси, не будут возвращены им, если только не будет благоугодно кому-нибудь сжалиться над ними… Должны быть отсечены от Христа и лишены имущества те, кто уклоняется от веры и оскорбляет Сына Божьего».

Формально конфискация имущества зависела от светской власти, и соответственно она могла пощадить имущество виновного. Это создало почву для значительных злоупотреблений. Князья пополняли свои доходы при помощи конфискаций, а чиновники получали взятки от тех, кто хотел сохранить хотя бы часть своего добра.

Отношение инквизиции к конфискованному имуществу в разные эпохи и в разных странах было различно. Во Франции право на собственность еретика, если его вина была установлена, переходило светской власти; инквизитор там только устанавливал степень виновности подсудимого. Приговоры французской инквизиции вообще не говорят о конфискации, за исключением приговоров, вынесенных по делам отсутствующих и умерших, где иногда о конфискации упоминается. В то же время, как только подозреваемый в ереси вызывался на суд или задерживался, накладывался арест на его имущество и сообщалось об этом его должникам. Когда выносился приговор, инквизитор извещал о нем власти, а среди его обязанностей была и такая, как наблюдение за тем, чтобы конфискация была произведена.

В Италии Иннокентий IV в 1252 году предписал властям Ломбардии, Тревизо и Романьи отбирать имущество у еретиков и их пособников, но право конфискации признавалось за светской властью, которой и доставалось конфискованное добро. Вскоре, однако, в некоторых городах итальянские инквизиторы получили контроль над процессом конфискации, а уже с XIV века все конфискованное шло на нужды инквизиции.

В Германии Вормсский сейм в 1321 году постановил, что земли и прочие владения осужденного еретика поступают его наследникам, а ленные поместья отходят сюзерену. Если еретик был рабом, его имущество целиком поступало во владение его господина, но из общей суммы удерживали расходы на казнь и судебное вознаграждение судьи. В 1323 году Майнцский собор решил, что имущество обвиняемых в ереси должно оставаться в неприкосновенности до окончания суда, и грозил отлучением от церкви всякому, кто до этого времени на это имущество посягнет. Когда император Карл IV сделал в 1369 году попытку ввести инквизицию в Германии, он приказал третью часть конфискованного имущества отдавать инквизиторам.

Впрочем, даже в тех странах, где инквизитор формально не имел никакой доли в конфискации, он почти всегда имел доступ к дележу имущества обвиняемого, причем число тех, на кого распространялась угроза конфискации, постоянно увеличивалось. Собор в Безье в 1233 году настаивал, чтобы она применялась и против воссоединенных с церковью — тех, кто был осужден на ношение крестов. Соборы в Безье в 1246 году и Альби в 1254 году требовали применения конфискации во всех случаях, когда человек осуждался на тюремное заключение. Тюрьма и конфискация с этого времени были нераздельны. Иногда умершие приговаривались к тюремному заключению с единственной целью — лишить их наследников права наследования. В конце концов юристы условились признавать тюремное заключение как условие, достаточное для конфискации имущества.

Король Франции Людовик Святой своими указами 1229 и 1259 годов предписал конфисковать имущество не только тех, кто был присужден к тюрьме, но и тех, кто не явился по вызову инквизиции или укрывал в своем доме еретика. Королевские чиновники должны были узнать от инквизитора еще до окончания суда, заслуживает ли обвиняемый тюрьмы, и, в случае утвердительного ответа, наложить арест на его имущество. Наследники восстанавливались во владении имуществом только в тех случаях, когда еретик успевал покаяться раньше, чем его вызвали в инквизицию, или если он, покаявшись, вступал в монашеский орден. Конфискация применялась повсеместно и с неумолимой жестокостью — почти автоматически. В то же время возврат имущества воссоединенному с церковью еретику был редким актом милосердия и требовал особо мотивированного постановления.

Первое время конфискации подлежало все имущество семьи еретика. Но в 1237 году Григорий IX признал, что приданое жен, сохранивших при муже-еретике преданность католичеству, должно было в определенных случаях оставаться неприкосновенным, а в 1247 году Иннокентий IV повелел все приданое возвращать женам. Во Франции это правило стало действовать в 1258 году. Однако жена не могла требовать назад приданое, если во время выхода замуж знала о ереси мужа, а по мнению некоторых юристов, даже и в том случае, если она узнавала о ереси мужа уже после замужества, но продолжала жить с ним и не доносила об этом в сорокадневный срок властям. Дети еретика лишались права на наследство в безусловном порядке, и поэтому его жена сохраняла приданое только при жизни, а после ее смерти оно поступало не детям, а фискальным органам.

Распределение добычи между властями и инквизицией не подчинялось раз и навсегда определенному правилу. До организации инквизиции, когда были сожжены в Страсбурге вальденсы, их имущество было поровну распределено между церковью и светскими властями. Луций III пытался утроить дело так, чтобы церковь получила исключительное право на доходы от конфискации. Иннокентий IV в своей булле «Для искоренения» 1252 года одну треть предоставлял местным властям, одну треть — служителям инквизиции, а остальное — епископу и инквизитору, с тем чтобы они употребляли эти деньги исключительно на розыск еретиков. Эти предписания были подтверждены Александром IV и Климентом IV. Александр IV в 1260 году приказал инквизиторам Рима и Сполето продавать конфискованное у еретиков имущество и вырученные средства передавать ему самому, и в 1261 году занявший вслед за ним папский престол Урбан IV получил триста двадцать ливров, вырученных от конфискаций в Сполето.

Со временем в Италии установился обычай распределять выручку от конфискаций между общиной, инквизицией и папской канцелярией. Но равными долями эти средства никогда не распределялись, хотя так и было предписано папами; инквизиторы захватывали себе все лакомые куски, тратили доходы от конфискаций на себя лично или раздавали их своим родственникам. В архивах Флоренции сохранилось несколько документов XIV века, подтверждающих это. По-видимому, в 1343 году Климент VI получил доказательства того, что инквизиторы Флоренции и Лукки обманывали папскую канцелярию относительно причитающейся на ее долю третьей части штрафов и конфискаций; вследствие этого он приказал вернуть украденные деньги и возбудить преследование против виновных. Чем кончилось дело, мы не знаем, но, похоже, папа ничего не добился. На место одного из проворовавшихся инквизиторов был назначен уважаемый францисканец Пьетро ди Аквила, который, как считалось, должен был навести во Флоренции порядок, но через два года и он был обвинен в растрате. Вероятно, сама должность инквизитора развращала людей и понуждала их усваивать приемы казнокрадства.

В Неаполе с первого дня установления инквизиции король Карл Анжуйский присвоил себе исключительное право на конфискации. В 1290 году Карл II приказал, чтобы штрафы и конфискации распределялись на три части: одна в пользу королевского фиска, другая — на пропаганду веры и третья — на инквизицию. Исключение сделали для феодальных владений, которые должны были отходить короне или непосредственному сюзерену наказанного еретика. В Венеции в 1289 году соглашение между синьорией и папой Николаем IV, которым республика признавала введение инквизиции, оговаривало, что все доходы святого трибунала будут находиться в распоряжении государства. В Пьемонте конфискации делились между государством и инквизицией. Но уже в первой четверти XIV столетия церкви в Италии удалось присвоить себе все доходы от конфискаций, которые сначала равномерно делились между инквизицией и папской канцелярией. Только в 1438 году Евгений IV предоставил итальянским епископам свою часть. Там, где епископы были одновременно светскими владыками, конфискации распределялись между инквизицией и ними.

В Испании было принято за правило, что если еретик был лицом духовного звания или светским вассалом церкви, то церковь получала его конфискованное имущество: в противном случае оно поступало светскому сеньору.

Светская власть делала все, чтобы завладеть имуществом еретиков. В 1246 году евреев Каркассона как иноверцев приравняли к еретикам и заключили в тюрьму. В июле Людовик написал своему сенешалю, что хочет извлечь из этих евреев как можно больше денег, поэтому содержать их следует в крайней строгости; король просил сообщить ему, какую сумму можно выжать с этих несчастных. В августе Людовик пишет, что полученная с евреев сумма слишком мала, и поручает сенешалю приложить усилия, чтобы выбить из них еще денег.

В начале XIII века в Лангедоке инквизиция поначалу пыталась присвоить себе доходы от конфискаций, чтобы употребить их на постройку и содержание тюрем. Но распространение королевской юрисдикции во Франции в течение второй половины XIII века сделало короля почти исключительным обладателем конфискованных имений. В 1229 году, после долгих споров, право короля на конфискованное имущество было признано неоспоримым.

Дело преследования еретиков было не менее прибыльно и для карманов епископов. В 1247 году епископ Бертран в Альби получил от Иннокентия IV особые инквизиторские полномочия, а уже в следующем году он продавал осужденным и раскаявшимся еретикам право смягчение наказаний. В 1460 году во время преследования колдунов Арраса их движимое имущество стало собственностью местного епископа, а недвижимость досталась светским властям.

Массовые конфискации не только навлекали жестокие и незаслуженные бедствия на тысячи беззащитных женщин и детей — они вызывали паралич общественной и хозяйственной жизни. Нельзя было поручиться ни за одну сделку. Ни один заимодавец, ни один покупатель не мог быть уверен в правоверии того лица, с которым имел дело; мало того, почти неограниченное право возбуждать процессы против умерших через много лет лишало людей уверенности в завтрашнем дне, мешало спокойно пользоваться благоприобретенным или унаследованным имением.

Некоторые юристы полагали, что возбуждение дел против покойников следует ограничить пятью годами со дня их смерти; другие, однако, доказывали, что на этот счет не может быть срока давности, и практика инквизиции показывает, что последнее мнение пользовалось большим уважением. Часто давность устанавливалась в сорок лет, но, чтобы этот ограничитель начал действовать, собственник имения должен был доказать, что он никогда не подозревал прежнего владельца в ереси и что тот умер, пользуясь репутацией ничем не замаранного католика. В противном случае давность срока во внимание не принималась, и владение объявлялось спорным.

Мы уже видели, что дела против покойников были пародией суда: зашита там была невозможна и конфискация неизбежна. Дело Герардо Флорентийского показывает, насколько легко разорялись семьи вследствие подобных обвинений. Герардо был человек богатый и могущественный, принадлежал к одному из лучших и древнейших родов. Тайный еретик, он на смертном одре между 1246 и 1250 годом подверг себя обряду еретикации. Казалось, об этом уже забыли, когда в 1313 году инквизитор Флоренции брат Гримальдо возбудил преследование против его памяти и выиграл тяжбу. Последовало осуждение, которое распространилось на его детей и внуков; все они были лишены имущества и подверглись ограничению прав как потомки еретика.

В Неаполе королевский указ об аресте шестидесяти девяти еретиков в 1269 году приказывал сразу отобрать их имущество в пользу короля. Чиновники заранее были так убеждены, что суд завершится осуждением обвиняемых, что, не дожидаясь окончания дела, произвели конфискацию. И такое случалось часто.

Это злоупотребление восходит к первым дням инквизиции. В 1237 году Григорий IX запретил поступать таким образом. В 1246 году собор в Безье осудил наказания без суда, разрешив, однако, конфискацию до осуждения в том случае, если заведомо ясно, что подсудимый еретик. В 1259 году Людовик Святой смягчил это суровое условие, запретив досудебную конфискацию и предписав чиновникам во всех случаях, когда обвиняемый не был осужден на тюремное заключение, допускать его или его наследников ходатайствовать о снятии ареста; но если имелось подозрение в ереси, то имущество могло быть возвращено только при условии предоставления залога. В случае, если в течение пяти лет подозрение в ереси подтверждалось, имущество (или залог) переходило государству. Все эти установления довольно часто не принимались во внимание, и досудебные конфискации производились по-прежнему. Чиновники действовали по простому подозрению, поскольку инквизиция прочно внедрила в их умы идею о виновности всякого обвиняемого.

Светские правители, получавшие выгоду от конфискаций, сознавали все издержки такого подхода, однако всеми силами поддерживали инквизицию, столь необходимую для пополнения их казны. Их религиозное рвение было тесно связано с желанием заполучить как можно больше денег.

Конечно, было бы несправедливо говорить, что жажда к грабежу была главным двигателем инквизиции, но нельзя отрицать, что низкие страсти играли в ее деятельности видную роль. Алчность и фанатизм подали друг другу руку и в течение целых столетий способствовали жестоким массовым гонениям.