Хотя ни Англия, ни Испания, ни Империя не были замешаны в организации «восстания босоногих», тем не менее Мадрид и Вена не прочь были воспользоваться внутренними трудностями, переживаемыми Францией, и попытаться изменить военную ситуацию в свою пользу. Силы их были на исходе. Оливарес признавался в начале 1640 года: «Мы переживаем большие трудности, а император в еще более худшем положении, чем мы…» Ришелье, в свою очередь, хорошо знал уязвимые места обоих противников и намерен был использовать это в интересах Франции. В Германии он пытается отдалить Бранденбург, Саксонию и другие протестантские княжества от императора, вернув их в ряды антигабсбургской коалиции. В Испании он надеется использовать нарастание сепаратистских тенденций в Каталонии и Португалии.

Ришелье чувствовал, что военная и политическая расстановка сил благоприятствует Франции. Начиная с 1638 года Габсбурги постепенно утрачивали стратегическую инициативу. Поражения при Рейнфельдене и Брейзахе, а также разгром испанского флота у английских берегов существенно подорвали силы Империи и Испании.

Карл I под влиянием внутренних событий (обостряющийся конфликт с Шотландией) все более склонялся к сближению с Людовиком XIII, чему всячески пыталась содействовать королева Генриетта.

Союз Франции с Соединенными провинциями прочен как никогда. Сторонники примирения с Филиппом IV из рядов крупной голландской буржуазии были окончательно оттеснены от власти «партией войны» во главе с крайне популярным среди простых голландцев принцем Оранским. В начале 1640 года франко-голландский союз был возобновлен, что свидетельствовало об обоюдной решимости довести войну до победного конца.

Швеция после длительной депрессии, вызванной тяжелым поражением при Нердлингене в 1634 году, готова была возобновить активные военные действия в Германии.

Таковы были основные факторы внешнего порядка, позволявшие Ришелье с оптимизмом смотреть в будущее.

К началу 1640 года Ришелье удалось укрепить позиции правительства и стабилизировать положение внутри страны. Заметного успеха он добился в деле обновления кадрового состава армии за счет введения новой системы ее комплектования. Отныне все города Франции обязаны были в соответствии с полученной ими «разнарядкой» регулярно поставлять определенное число новобранцев. С тем чтобы сделать военное ремесло более привлекательным, министр-кардинал распорядился выплачивать каждому новобранцу помимо обычного жалованья своеобразную прибавку в размере 4 экю, то есть 12 ливров — сумма для простого солдата немалая. Кроме того, Ришелье сократил срок службы (найма), что, конечно же, облегчало задачу формирования армии. Старослужащим, которые соглашались продлить контракт, предоставлялись всевозможные льготы. Надо сказать, что в условиях массовой нищеты материальная обеспеченность солдатской жизни, даже при всем очевидном смертельном риске, многим казалась привлекательной.

За годы войны выросла плеяда молодых способных военачальников. Среди этих «выдвиженцев» — Шомберг-младший, д'Аркур, Гебриан, Гассион, Ламейре, Тюренн и др. Все свидетельствовало о том, что Франция могла уверенно смотреть в будущее и продолжать борьбу.

Намечая военные планы на 1640 год, Ришелье подчеркивал в одном из писем: «Турин и Аррас — первоочередные цели текущей кампании». Столица Пьемонта должна быть возвращена под власть Кристины Савойской, а административный центр провинции Артуа — королю Франции.

Осада Арраса, занятого войсками кардинала-инфанта, продолжалась более полугода. Наконец 10 августа 1640 г. сопротивление испанцев было сломлено, и город оказался в руках маршала Шатильона, после чего 32-тысячная французская армия приступила к освобождению пограничной с испанскими Нидерландами провинции Артуа.

Взятие Турина было тщательно подготовлено Ришелье. Французский министр сумел внушить и сумасбродной Кристине, и ее врагам Томасу и Морицу. что именно он, а никто другой, может быть единственным арбитром в определении судьбы Савойи.

Свои доводы и увещевания, обращенные к Кристине и двум ее шуринам, весной 1640 года Ришелье подкрепил демонстрацией военной силы. Французская армия, размещенная в соседней с Савойей провинции Дофине и частично в Пьемонте, начала боевые действия против испанцев и отрядов Томаса Савойского. Уже в апреле французы овладели крепостью Казале, памятной им еще со времен Мантуанского похода, и развернули наступление на Турин. «Не могу передать Вам той признательности, которую я испытываю к графу д'Аркуру (французскому главнокомандующему в Северной Италии. — П. Ч.) и ко всем, кто служит в Итальянской армии», — писал Ришелье своему новому помощнику Джулио Мазарини в связи с наступлением в Пьемонте. В другом письме, датированном 26 июля, кардинал вновь отмечает «храбрость графа д'Аркура, прославившую его в Италии и во всем христианском мире».

Протеже Ришелье сумел оправдать доверие кардинала. 20 сентября он принудил Томаса Савойского, руководившего обороной Турина, к капитуляции. Для участия в принятии капитуляции из Парижа срочно прибыл другой протеже первого министра — чрезвычайный посол Его Величества Людовика XIII Мазарини.

Испанцы были изгнаны из Пьемонта. Франция фактически установила в Савойе режим протектората.

Положение Испании как воюющей державы резко ухудшилось в связи с национально-освободительными восстаниями в Каталонии и Португалии.

Испания в это время по-прежнему больше напоминала своеобразную федерацию провинций и областей, нежели единое государство. «Испания, — писал

К. Маркс, — подобно Турции, оставалась скоплением дурно управляемых республик с номинальным сувереном во главе». Каждая из составляющих Испанское королевство провинций настойчиво отстаивала свои древние законы и традиции. В этом смысле внутренняя разобщенность, против которой с энергией, достойной кардинала Ришелье, тщетно боролся герцог Оливарес, была несопоставима с положением Франции, к тому времени уже достаточно консолидированной.

Наиболее широкой автономией среди других испанских провинций, управлявшихся вице-королями, пользовались Каталония и Португалия. В Каталонии, например, в полную силу действовала своя конституция, кодифицированная в 1588 году. Одна из отличительных особенностей каталонской автономии состояла в том, что каждый новый король Испании, восходящий на трон, обязан был лично прибыть в Барселону и подтвердить свое уважение к древним свободам Каталонии. Только после этого каталонцы удостаивали нового монарха почетного титула графа Барселонского и признавали своим королем. Назначаемый в Каталонию вице-король должен был предварительно получить одобрение органов провинциального самоуправления.

Другая особенность каталонской автономии заключалась в том, что провинция сама определяла число рекрутов, направляемых в королевскую армию, время их набора и сроки службы, а это значительно осложняло составление в Мадриде мобилизационных планов.

Автономия Каталонии не была пустым звуком, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что провинция в течение пяти лет отказывалась признать Филиппа IV королем Испании после смерти его отца. Обструкция продолжалась до тех пор, пока Филипп IV не обуздал гордыню и не явился в соответствии с древней традицией на поклон в Барселону.

Герцог Оливарес, одержимый, как и Ришелье, идеей единой Испании, исподволь вел наступление на права Каталонии и других провинций. Он неосмотрительно замахнулся на саму конституцию Каталонии, что имело серьезные последствия для центрального правительства. Кризис в отношениях Каталонии с Мадридом в условиях испано-французской войны быстро прогрессировал, что было связано с требованиями центрального правительства о предоставлении все большего числа рекрутов и более щедром финансовом участии в военных усилиях короля Испании. Значение Каталонии в военных планах Мадрида было тем более велико, что она непосредственно граничила с Францией и ее территория стала оперативной базой для королевской армии, нацеленной на Лангедок. Каталония выражает готовность участвовать в войне с Францией только в том случае, если французская армия нарушит ее границы. Не этим ли объяснялась удивительная пассивность французской стороны на данном направлении? Ришелье хорошо был осведомлен о настроениях в Каталонии и всеми средствами пытался использовать их в интересах Франции. Французские наступательные операции в Восточных Пиренеях никогда не выходили за пределы Руссильона.

В течение трех лет (1635–1637 гг.) Оливарес тщетно добивался подключения Каталонии к участию в воине, за это время ему удавалось получить оттуда лишь несколько десятков преступников, согласившихся сменить тюремные камеры на походную жизнь.

13 июля 1637 г. Оливарес приказал вице-королю Каталонии провести широкую мобилизацию. Эта мера вызвала бурную ответную реакцию со стороны каталонцев, объявивших бойкот. В результате мобилизация была сорвана.

Во время осады Фонтараби французской армией все испанские провинции прислали на помощь осажденному гарнизону свои ополчения — все, за исключением Каталонии.

В последующие годы отношения между Каталонией и Мадридом зашли в тупик. Взрыв мог произойти в любой момент и по любому поводу. И он произошел.

7 июня 1640 г. в результате незначительного инцидента (случайный выстрел из окна дворца вице-короля в Барселоне в мирную толпу, собравшуюся на центральной площади города) столица Каталонии, а затем и вся провинция были охвачены восстанием. Сразу же после инцидента возбужденная толпа ворвалась во дворец и растерзала вице-короля. Началась подлинная охота на испанских солдат. Испанские командующие вывели войска в соседний Руссильон.

Характерно, что каталонцы восстали не против королевской власти как таковой. Они требовали лишь уважения древних свобод провинции. Их лозунги: «Да здравствует король! Смерть предателям! Долой плохое правительство! Да здравствует мать Святая церковь!». Депутаты, отправленные в Мадрид, заверяли короля, что Каталония в состоянии сама защитить себя в случае французского вторжения и поэтому не нуждается в присутствии его армии. Филипп IV отказался вступить в какие-либо переговоры с бунтовщиками, пригрозив потопить восстание в крови. Это был непростительный просчет испанского монарха и его первого министра Оливареса.

В ответ на угрозы короля Каталония официально лишила Филиппа IV традиционного титула графа Барселонского и, таким образом, перестала признавать его своим сувереном. Одновременно она обратилась за помощью к королю Франции. «Я думаю, — писал Людовик XIII Ришелье, — что мы можем извлечь из этого дела большие преимущества для нас…»

В начале августа в Барселону для переговоров с военным руководителем восставших доном Раймоном де Гиймерой прибыл эмиссар Ришелье дю Плесси-Безансон, обсуждавший возможности заключения союзного договора между Францией и Каталонией, независимость которой была признана Парижем с непостижимой для тех времен быстротой. Такой договор был подписан в Барселоне 16 декабря 1640 г.

А уже 7 января 1641 г. послы Каталонии прибыли в Париж с ратификационными грамотами, которые вручили Людовику XIII, получив от кардинала Ришелье аналогичный французский документ.

Каталонцы пошли еще дальше в своих отношениях с Францией. В феврале 1641 года они предложили Людовику XIII принять титул графа Барселонскою, что означало распространение французского суверенитета на Каталонию. Предложение было настолько смелым и неожиданным, что повергло Королевский совет и кардинала Ришелье в серьезные и мучительные размышления. Наконец 19 сентября 1641 г. Людовик XIII сообщил о своем согласии принять предложенный титул. Ришелье прекрасно понимал, что лишь крайние обстоятельства вынудили каталонцев пойти на такой шаг, поэтому сумел убедить короля не относиться серьезно к оказанной ему чести, использовав в то же время тесное сближение с Каталонией для более эффективной борьбы с Испанией. Франция, по существу, ограничилась оказанием Каталонии военной помощи в изгнании испанцев из Руссильона, что полностью соответствовало ее собственным планам. В остальном она предпочла не вмешиваться во внутренние дела Каталонии.

Завоевание Руссильона стало одной из центральных задач кампании 1642 года.

Восстание в Каталонии ускорило давно назревавший взрыв в Португалии, подпавшей в зависимость от Испании в 1531 году в результате заключения брака между Филиппом II Испанским и Маргаритой Португальской, единственной дочерью короля Жоана III.

Как Филипп II, так и Филипп III старались по возможности не ущемлять древних традиций некогда могущественной Португалии, но с воцарением Филиппа IV и особенно в результате насильственной централизаторской политики Оливареса положение стало быстро меняться. Особенное недовольство в Португалии вызвало введение Оливаресом в 1635 году 5-процентного налога на все виды имуществ в провинции, что ударило по интересам португальской знати и торговой буржуазии. Тогда же в связи с началом испано-французской войны в Португалии была объявлена дополнительная мобилизация в испанскую армию. С тех пор подобные мобилизации стали проводиться ежегодно. Все это безусловно способствовало нарастанию антииспанских настроений в Португалии.

Назревание кризиса в отношениях между Португалией и Испанией довольно рано было замечено в Париже. Ришелье поручает своим агентам активизировать деятельность в Португалии. Современный французский историк Мишель Кармона не исключает того, что именно стараниями этой агентуры был найден будущий вождь восстания в Португалии герцог Жоан Браганцкий, член царствовавшего некогда в Лиссабоне Королевского дома. Во всяком случае, переписка Ришелье с архиепископом Бордоским Сурди, относящаяся к 1638–1639 годам, свидетельствует об ожидании каких-то событий в Португалии, к которым нужно быть готовыми и «в случае необходимости прийти на помощь португальцам».

Восстание началось 1 декабря 1640 г. в Лиссабоне, где Жоан Браганцкий с помощью своих многочисленных сторонников отстранил от власти вице-королеву Маргариту Савойскую, назначенную Филиппом IV, и провозгласил себя королем Португалии под именем Жоана IV. Его действия нашли широкую поддержку во всех слоях португальского общества.

Получив первое сообщение о событиях в Лиссабоне, Оливарес не знал, как доложить о случившемся Филиппу IV. Может быть, он сознавал, что восстание не в последнюю очередь было ускорено его прямолинейной политикой в отношении Португалии.

Король в это время прогуливался по аллее парка. Все при дворе знали, что в эти минуты Филиппа IV нельзя беспокоить. Но дело было слишком серьезным, чтобы откладывать. Оливарес осмелился нарушить одиночество размышлявшего о чем-то короля и подошел к нему со словами:

— Я принес Вашему Величеству важные новости. Только что Ваше Величество приобрел крупное герцогство и стал обладателем значительных богатств.

— Как это?

— Ваше Величество, герцог Браганцкий сошел с ума. Он провозгласил себя королем Португалии

— ???

— Вы должны немедленно конфисковать всю его собственность.

— Так пусть изыщут возможности для этого, — завершил беседу озабоченный Филипп IV.

Оливарес подготовил королевский эдикт о наложении секвестра на имущество взбунтовавшегося герцога в принадлежащей ему провинции Браганца. Разумеется, Мадрид не признал новоявленного короля Португалии, но зато поспешил направить туда войска.

Со своей стороны, Жоан IV принял необходимые меры по отражению нападения. Отряды повстанцев срочно были организованы в армию, сумевшую не допустить испанские войска на территорию Португалии. В ряде мест — в Андалусии и Галисии — португальцам удалось даже оттеснить испанцев в глубь испанской территории.

Франция, Англия, Голландия, Дания и Швеция немедленно признали Жоана IV законным сувереном Португалии, который одновременно подписал мирные договоры с Людовиком XIII и Соединенными провинциями, обязавшись не вступать в какие-либо соглашения с Филиппом IV в течение 10 лет.

Внутренний кризис, в котором оказалась Испания, существенно ослабил габсбургскую коалицию.

У Фердинанда III дела обстояли немногим лучше, чем у его кузена Филиппа IV. С большим трудом ему удалось весной 1640 года вытеснить шведскую армию Баннера из Чехии, но Баннер не отступил в Померанию, на что надеялся император, а, соединившись с армией Гебриана, двинулся через Тюрингию и Фогтланд к Дунаю, оказавшись зимой 1641 года под стенами Регенсбурга, где в это время заседал имперский сейм. Лишь неожиданная оттепель и начавшийся ледоход помешали шведам переправиться через Дунай и овладеть городом. В отместку за свою неудачу Баннер выпустил по Регенсбургу свыше 500 ядер, причинивших значительные разрушения.

Затем Баннер направился в глубь Баварии и в Моравию, что было неосторожно с его стороны, так как императору удалось создать численное превосходство над силами шведов. Столкнувшись с имперской армией в районе Ингольштадта, Баннер вынужден был отступить через Западную Чехию в Саксонию, призвав на помощь армию Гебриана. Помощь подоспела вовремя, так как в районе Цвиккау Баннер едва не был разбит имперцами. Вмешательство Гебриана позволило избежать неминуемого поражения. Из Цвиккау шведско-веймарская армия двинулась в направлении Гальберштадта. Там 20 мая 1641 г. скоропостижно скончался генерал Баннер. «Его умертвил яд излишеств и волнений, — пишет Фридрих Шиллер. — Хотя и с переменным счастьем, он доблестно поддерживал честь шведского оружия в Германии и вереницей побед показал себя достойным учеником своего великого наставника в военном деле. Его всегда занимали обширные планы, которые он умел хранить в тайне и выполнять быстро; он был рассудителен в опасностях, в превратностях судьбы проявлял себя более достойно, нежели в счастье, и страшнее всего был тогда, когда его считали на краю гибели. Но добродетели героя соединились в нем со всеми теми изъянами и пороками, какие порождает или по меньшей мере питает военное ремесло. Равно властный как в обращении, так и перед фронтом армий, грубый, как его профессия, и гордый, как истый завоеватель, он своим высокомерием угнетал германских государей столь же тяжко, как опустошением их земель. За невзгоды походной жизни он вознаграждал себя пиршествами и любовными утехами, предаваясь излишествам, следствием которых явилась преждевременная смерть».

До прибытия из Стокгольма нового шведского главнокомандующего, которым станет другой питомец Густава Адольфа граф Бернгард Торстенсен, французский маршал Гебриан возглавит и шведские войска. Вот что пишет о Торстенсене Шиллер: «Разбитый подагрой и прикованный к носилкам, он побеждал всех своих противников быстротою. Тело его было обременено тягчайшими из оков, но его планы обладали крыльями. При нем перемещается театр войны и устанавливаются новые принципы, предписанные необходимостью и оправданные успехом. Земли, из-за которых до сих пор сражались, обнищали окончательно, а Австрийский дом, чьи отдаленные владения остались нетронутыми, не чувствует бедствий войны, под гнетом которых истекает кровью вся Германия. Торстенсен первый доставляет ему этот горестный опыт, насыщает шведов [.всем, чем изобилует Австрия, и швыряет факел пожара к самому трону императора». Огнем и мечом прошелся Торстенсен по Силезии и Моравии, разорив множество не знавших войны городов. Вытесненный оттуда с великим трудом армиями Пикколомини и эрцгерцога Леопольда, Торстенсен отступил в Саксонию, а оттуда в Тюрингию, разбив под Лейпцигом австрийцев.

Гебриан после приезда Торстенсена ушел со своей армией в Вестфалию, оттуда в начале 1642 года совершил молниеносный рейд в Саксонию на помощь Торстенсену и, наконец, захватив на обратном пути Кёльн, вернулся в Эльзас.

Все более частые неудачи императора побудили примирившихся было с ним протестантских государей Германии задуматься над правильностью сделанного ими выбора. Занявший бранденбургский престол после смерти родителя в декабре 1640 года 29-летний курфюрст Фридрих Вильгельм начал с того, что отстранил от дел и уволил первого министра своего покойного отца Адама Шварценберга (католика), проводившего проавстрийскую политику, и взял курс на сближение со Швецией. В июле 1641 года он окончательно порвал с Габсбургами, заключив союз со Швецией. Поведение молодого курфюрста Бранденбургского произвело большое впечатление в Саксонии и других протестантских княжествах. Появляются первые, пока еще робкие надежды на возрождение Евангелической унии.

Политическое чутье не подвело Ришелье. Он уловил новые веяния и постарался облегчить процесс воссоздания антигабсбургского блока в Германии. Он решил сделать жест доброй воли, который, как полагал, будет оценен в Германии, осудившей в свое время попытку поглощения Францией Лотарингии.

Из переписки Ришелье видно, что уже с конца 1639 года он стал задумываться над тем, чтобы найти приемлемый для всех заинтересованных сторон modus vivendi в Лотарингии. События показали, что время для полного включения Лотарингии в состав Франции еще не настало. Кардинал приходит к выводу о целесообразности восстановления Карла IV на лотарингском прсс голе при условии признания им вассальной зависимости от короля Франции.

Бывший герцог Лотарингский все последние годы скитался по Германии, поступив на имперскую службу. Некоторое время он надеялся вернуться в Лотарингию с имперской армией. Однако уже к 1640 году разуверился в шансах императора на победу и начал осторожно выяснять возможности примирения с Людовиком XIII. Ришелье поручил своему любимцу государственному секретарю Шавиньи, о котором поговаривали, что он побочный сын самого кардинала, а не покойного Бутилье, вступить в секретные переговоры с Карлом. Эти переговоры проходили в конце февраля — начале марта 1641 года, и обе стороны достигли договоренности.

10 марта Людовик XIII соблаговолил дать аудиенцию низложенному им герцогу, заверив его в своем полном расположении. «Мой кузен, — заявил он при встрече, — прошлое навсегда забыто…»

А 29 марта того же года Людовик XIII и Карл IV скрепили своими подписями Парижский мирный договор, восстанавливающий герцога Лотарингского на престоле, но уже как формального вассала Франции. В обмен на вывод французской армии из Лотарингии Карл IV передавал Людовику XIII город Клермон-ан-Аргон и три крепости: Стене, Жамец и Дён. Кроме того, обязывался не вступать ни в какие антифранцузские коалиции и оказывать королю Франции помощь в войне с Испанией. По понятным соображениям Ришелье не счел целесообразным втягивать герцога Лотарингского в войну в Германии, считая, что его благожелательного нейтралитета, укрепленного военным «присутствием» Франции в четырех городах Лотарингии, вполне достаточно, во всяком случае на первое время.

Но Карл IV не был бы самим собой, если бы не слукавил и на этот раз. Буквально за несколько дней до подписания Парижского договора он составил и заверил у нотариуса документ, свидетельствовавший, что его союз с Францией не может иметь правовую силу, так как заключен под принуждением. Карлу очень скоро — всего через несколько месяцев — придется поплатиться за свое двурушничество. Полученные уроки явно не шли ему впрок. На этот раз он окончательно и безнадежно потеряет с таким трудом возвращенный престол, ввязавшись в очередной заговор, направленный против Ришелье.

Организатором нового заговора стал граф Суассон, безвыездно проживавший с 1637 года в принадлежавшем ему Седане, у самой границы с испанскими Нидерландами.

С давних пор лелеял он мысль об устранении Ришелье. Весной 1640 года Суассону удалось завязать нити новой интриги, в которую он втянул герцогов Гиза и Буильона. Одновременно он установил тайные связи с испанцами, австрийцами и герцогом Лотарингским, с помощью которых к весне следующего, 1641 года ему удалось сформировать более чем 6-тысячную армию, выступившую в начале лета в поход на Париж. По мере продвижения армии вдоль реки Мёз к ней присоединялись все недовольные политикой первого министра. Определяя цели похода, герцог Буильонский признавался в своих воспоминаниях: «Мы хотели войти во Францию для того, чтобы возбудить там движение, способное свергнуть кардинала. Мы должны были искать нашу безопасность в выгодном мире (с Габсбургами. — П. Ч.) и в установлении нового министерства».

Узнав о выступлении мятежников, Ришелье направил им навстречу снятую с фронта армию маршала Шатильона. Но произошло непредвиденное: Суассон довольно легко разгромил 9 июля 1641 г. при Ла-Марфе численно превосходящие его силы Шатильона. Воодушевленные победой мятежники были полны решимости идти на Париж, чтобы освободить короля от пагубного для страны влияния министра-кардинала.

Вот тут-то и произошел его величество случай. Опьяненный победой Суассон, если верить мемуарам Буильона, гарцевал на коне с пистолетом в руке на поле выигранной битвы. Остановившись, он попросил воды и стал пить из кувшина, не выпуская пистолета. Внезапно раздался выстрел, и граф замертво упал с простреленной головой. Скорее всего, это действительно был несчастный случай, но молва немедленно приписала смерть Суассона «дьяволу в пурпурной мантии», подославшему к Суассону убийцу. Поистине кардиналу приписывали и то, что превышало даже его возможности. Так или иначе, но кардинал мог благодарить судьбу за неожиданный (?) подарок. В письме к д'Аво Ришелье заметил в связи с этим событием: «Если месье де Шатильон проиграл битву вследствие своего просчета, то Франция много выиграла от потери графа (Суассона. — П. Ч.)».

После гибели своего военачальника армия мятежников быстро стала распадаться. Возглавивший ее Буильон с жалкими остатками отступил к Седану и Мезьеру.

Мятежом Суассона поспешил воспользоваться неугомонный герцог Лотарингский, объявивший о прекращении вассальной зависимости от Людовика XIII. Соответственно он денонсировал Парижский мирный договор с Францией. Правда, скоро Карлу IV пришлось пожалеть о своей поспешности.

15 августа 1641 г. Людовик XIII объявил войну Лотарингии и в течение всего двух недель полностью оккупировал ее. Трудно сказать, на что рассчитывал Карл IV — на помощь ли австрийцев или на успех выступления Суассона? — но в конечном счете он окончательно проиграл.

Поняв, что дело плохо, герцог Буильонский, укрывшийся за мощными стенами Седана, решил искать пути примирения с Людовиком XIII, лично возглавившим поход на Мезьер и Седан. Другой руководитель мятежников герцог Гиз предпочел бежать за пределы Франции. В сентябре 1641 года он будет приговорен (заочно) к смертной казни за государственную измену.

Буильон же не стал дожидаться, когда королевская армия возьмет Седан, а поспешил на свой страх и риск в ставку короля, являя собой саму покорность и раскаяние. Он не устает рассыпать бесчисленные комплименты тому, кого собирался отстранить от власти, а может быть, и лишить жизни. Называет кардинала не иначе как «самым великим министром, каких только знал мир».

Герцогу удалось-таки получить прощение Людовика XIII, он был даже допущен к королевскому столу обедать в компании короля и первого министра.

Покончив с мятежом и восстановив контроль над Лотарингией, Ришелье направил армию маршала Ламейре к границам испанских Нидерландов. Осенью на этом участке фронта началось французское наступление, завершившееся взятием нескольких городов — Эр-сюр-ла-Ли, Ланса, Ла-Бассе, Бапома — на территории Фландрии. В разгар этого наступления 9 ноября 1641 г. умирает кардинал-инфант — один из самых опасных противников Франции, лучший полководец испанской армии.

Ришелье имел все основания быть довольным результатами кампании 1640–1641 годов. Франция явно приближалась к победе. Его собственное положение после перенесенных волнений еще более укрепилось. В 1641 году Ришелье породнился с королевской семьей. Кардиналу удалось выдать свою племянницу Клер Клеманс де Мейе-Брезе — дочь маршала Брезе и сестры кардинала Николь дю Плесси — замуж за герцога Энгиенского — будущего «Великого Конде», сына принца Конде и Шарлотты де Монморанси. Этот брак принес несчастье всему роду Конде, обрек его на вырождение.

Дело в том, что сестра Ришелье страдала тяжелым психическим расстройством: ей казалось, что она сделана из хрусталя. Николь боялась «разбиться», и потому стоило большого труда заставить ее присесть или уложить спать. Ее муж маршал де Брезе довольно скоро оставил жену, которая безвыездно прожила до конца своих дней в замке Милли в Анжу под бдительным присмотром. Их дочь с ранних лет воспитывалась отдельно от матери. Это было тщедушное существо карликового роста, с невыразительными чертами лица и унаследованными от матери отклонениями. Она-то и принесла несчастье семейству Конде. Старший сын от этого брака родился психически неполноценным, внук будет страдать эпилепсией и врожденным уродством, правнук — психическим заболеванием.

Но все это обнаружится позже, после смерти Ришелье. Тогда же, в 1641 году, Его Высокопреосвященство испытывал понятное чувство удовлетворения от заключенной сделки, которая обошлась кардиналу в 600 тысяч ливров — таково было приданое невесты.