Лекция VIII

Мы видели, что для Хорезма, по его географическому положению, торговля с кочевниками имела больше значения, чем для других культурных областей Средней Азии. То же географическое положение не могло не влиять на этнографический состав и язык населения Хорезма. По всей вероятности, это замечалось и в то время, когда соседями Хорезма были кочевники иранского происхождения; по крайней мере, была попытка доказать, что хорезмийцы принадлежат к тому же аланскому народу, который владел степями от низовьев Сырдарьи до низовьев Дона. После отюречения степи Хорезм больше других областей подвергался влиянию тюркского элемента. В первые века ислама в Хорезме говорили на иранском наречии, хотя и непонятном для прочих иранцев; на этом языке не только говорили, но и писали еще в XI веке, однако в персидских словарях «хорезмийскими» словами часто называются явно тюркские. В X веке отмечалось также сходство между хорезмийцами и тюрками по наружности. В XIII веке, в эпоху монгольского нашествия, о Хорезме уже говорили как о стране по языку совершенно тюркской. Процесс отюречения совершился, следовательно, между XI и XIII веком, когда Хорезм находился под властью сельджукских наместников тюркского происхождения, сохранявших, однако, старый иранский титул хорезмшах. В последние годы XI века здесь утвердилась наследственная династия хорезмшахов, представители которой почти все носили тюркские имена. Хорезм при них, в первый и последний раз за всю свою историческую жизнь, сделался ядром великой державы, в состав которой вошел целый ряд областей Средней Азии и Персии. Из наместников сельджукских султанов хорезмшахи постепенно сделались верховными владыками восточной части мусульманского мира и как «султаны ислама» требовали признания за ними всех прав, прежде принадлежавших сельджукским султанам; они не хотели даже примириться с фактом восстановления в первой половине XII века светской власти аббасидских халифов; последние хорезмшахи требовали, чтобы их власть, как прежде власть сельджукских султанов, признавалась в самом Багдаде.

Хорезм, конечно, находился под влиянием персидской культуры; среди ученых и поэтов, писавших по-персидски, были и хорезмийцы; при хорезмшахах персидский язык был языком государственного делопроизводства, но едва ли в Хорезме, как в Согде, местное иранское наречие как язык массы населения было вытеснено персидским языком. По всей вероятности, хорезмийский язык оставался языком населения и уступил место только тюркскому языку.

Процессу отюречения еще раньше должны были подвергнуться колонии, основанные на Сырдарье частью хорезмийцами, частью, вероятно, согдийцами. В XI веке здесь были города, населенные тюрками; у Махмуда Кашгарского упоминаются Сауран и Сугнак (в XII веке столица немусульманского кипчакского владения, теперь развалины Сунак-курган) как города огузов.

К юго-востоку от Саурана, между ним и Фарабом, или Отраром, у географов X века упоминается город Шавгар; судя по расстоянию, он по местоположению приблизительно соответствовал нынешнему городу Туркестану. Название «Шавгар» — иранское; был ли этот город в X веке населен иранцами или тюрками, не известно. По одному тексту (Ибн Хаукаля) к Шавгару относится известие о походе Саманида Насра ибн Ахмада (914–943) с войском в 300000 человек (цифра, конечно, преувеличена); если так, то Шавгар был местопребыванием сильного владетеля; но в рукописях источника Ибн Хаукаля, сочинения Истахри, мы находим в соответствующем месте разночтения; поэтому остается неясным, куда был направлен поход, тем более что других известий об этом событии нет. Кроме Шавгара, по Сырдарье был еще другой Шавгар в 4 фарсахах (около 25 километров) к юго-западу от Аулие-Ата. К обоим Шавгарам одинаково могут относиться слова Самани (XII век, со ссылкой на автора XI века) о «пограничной местности с тюрками» и слова Якута (XIII век, со ссылкой на автора XII века Имрани) об одном «из тюркских городов».

Ни Самани, ни Якут не знают на месте Туркестана города Ясы, или Еси, хотя это название существовало уже в XII веке, когда прославился происходивший из того города или, по крайней мере, живший и умерший в нем святой Ахмад Есеви (или Ясеви); год его смерти — 562 / 1166–1167. По некоторым известиям, Ахмад происходил из Сайрама, под которым следует понимать город на небольшом расстоянии к востоку от нынешнего Чимкента, известный также под названиями Исфиджаб и Белый город (аль-Мадинат аль-байда); этот Сайрам упоминается уже у Махмуда Кашгарского.

Ахмад, получивший от тюрок прозвание «отец Ясеви» (Ата Ясеви), имел, по-видимому, большое влияние на распространение среди них ислама и мусульманского мистицизма. Его стихотворения в мистическом духе на тюркском языке получили широкую популярность, и до сих под им подражают среднеазиатские народные поэты. К сожалению, эти стихи, именно вследствие своей популярности, не дошли до нас в своем первоначальном виде; многочисленные переписчики изменяли язык подлинника в духе своего времени, делали вставки. Таким же образом биография Ахмада Ясеви известна нам почти исключительно по позднейшим легендарным рассказам. По этим легендам, у Ахмада Ясеви был тюркский предшественник Арслан-баба, или Баб-Арслан (известно, что в Туркестане слово баб, по-арабски «ворота», употреблялось для обозначения распространителей ислама); сын Арслана, Мансур-Ата, был первым халифом, или преемником, Ахмада. Сам Ахмад был третьим халифом приехавшего из Хамадана в Туркестан персидского мистика ЮсуфаХамадани, умершего в 1140 году в Мерве, где он много лет стоял во главе школы мистиков. Юсуф Хамадани, по словам его биографа, совершенно не знал по-тюркски, что не помешало ему сделать своим учеником основателя тюркского мистицизма. Вторым халифом Юсуфа, то есть непосредственным предшественником Ахмада, был шейх Абу Мухаммед Хасан бин Хусейн аль-Андаки, умерший в 1157 году. Об аль-Андаки дает некоторые сведения его современник и знакомый Самани, тогда как об Ахмаде Самани ничего не было известно, и даже нисба Ясеви в словарь Самани, специально посвященный нисбам, преимущественно богословов, не вошла.

Культ Ахмада Ясеви, как тюркского святого по преимуществу прочно держался на Сырдарье, как показывает великолепное здание, построенное над его могилой в конце XIV века Тимуром. Среди учеников и преемников Ахмада был целый ряд мистиков, писавших по-тюркски и носивших тюркское прозвание ата — «отец», в том числе Хаким-Ата, или Сулейман Бакыргани, деятельность которого была связана с Хорезмом. Подобно Ахмаду, Хаким-Ата оставил сборник мистических наставлений на тюркском языке, но не в стихах, как Ахмад, а в прозе. Изречения Хаким-Ата, подобно изречениям Ахмада, были написаны простым языком и предназначены для широких масс.

Жизнь Хорезма в эти века, когда он подвергался процессу отюречения, представляет большой интерес в связи с вопросом, насколько постепенно установившееся в Туркестане преобладание тюркского элемента влекло за собой упадок культуры. Из европейских ориенталистов о роли тюрок как элемента, враждебного культуре, определеннее всего высказался знаменитый немецкий ориенталист Нёльдеке. По мнению Нёльдеке, завоевание тюрками государства Саманидов было «одной из самых печальных катастроф в истории этих стран». Позже Нёльдеке добавил, что считает вторжение тюрок в образованный мусульманский мир «всемирно-историческим несчастием первой степени». Но в Хорезме мы имеем пример высококультурной страны, где не только установилась власть тюрок, но даже получил преобладание тюркский язык; между тем трудно было бы привести какие-нибудь факты, которые бы свидетельствовали о более низком культурном уровне Хорезма XIII века сравнительно с Хорезмом X и XI веков. Сведения о Хорезме, сообщенные Якутом, бывшим там непосредственно перед монгольским нашествием, свидетельствуют о значительном развитии городской жизни и даже о расширении культурной площади, особенно в юго-западной части Хорезма. Из других известий мы знаем, что хорезмийские купцы совершали в Средней Азии еще более отдаленные путешествия, чем прежде, и приобретали влияние в еще более отдаленных странах; в 1218 году к хорезмшаху Мухаммеду приезжал хорезмиец Махмуд в качестве посла от Чингисхана. Очень вероятно, что этот Махмуд — одно и то же лицо с «послом Махмудом» Махмудом Ялавачем, который в монгольскую эпоху был наместником Пекина, тогда как его сын Масуд-бек управлял культурными областями Средней Азии. Титул бек и чисто тюркские имена двух из сыновей Масуда заставляют полагать, что сам он и его отец Махмуд были по языку тюрками.

О высоте умственной культуры свидетельствует широкое распространение в Хорезме, еще в XI веке, рационалистической богословской школы мутазилитов, процветавшей и в XIII веке. Богословские споры велись в Хорезме с большим тактом, без проявления грубого фанатизма; если кто-нибудь пытался в слишком резких словах отстаивать свое мнение, его тотчас останавливали.

Насколько прочно утвердилась в Хорезме мутазилитская школа, видно из того, что она пережила монгольское нашествие, хотя именно Хорезм, вследствие оказанного им в 1221 году упорного сопротивления, подвергся со стороны монголов особенно страшному опустошению. Сельскохозяйственная культура, по-видимому, не могла быть восстановлена в полной степени, и культурная площадь еще в XIV веке была менее значительна, чем в домонгольскую эпоху, но столица Хорезма Ургенч уже через несколько лет после 1221 года была восстановлена приблизительно на том же месте и описывается путешественниками монгольской эпохи, мусульманскими и европейскими, как один из главных городов на торговом пути из Передней Азии и Европы на Дальний Восток. Арабский путешественник Ибн Баттута, бывший там в 1333 году, называет Ургенч «одним из самых больших, значительных и красивых тюркских городов».

Хорезм и культурно связанные с ним города по нижнему течению Сырдарьи были местом оживленной литературной и научной деятельности как до монгольского нашествия, так и после него. Большое число имен авторов, писавших в Хорезме и соседних с ним местностях, и названий их сочинений приводится в истории арабской литературы Брокельмана; насколько мне известно, константинопольские библиотеки дают возможность значительно пополнить эти сведения. Преобладают, конечно, памятники богословской литературы, но и эти памятники представляют интерес не только для богословов; в одном из них, как мне сообщили, приводятся фразы на хорезмийском языке. Среди происходивших из Хорезма или действовавших там в XII веке мы видим таких ученых мирового значения, как Замахшари и Шахрастани. Разумеется, от таких ученых в то время трудно было ожидать проявления местного или национального (тюркского) патриотизма, но любопытно, что для последнего хорезмшаха Джелал ад-дина (он покинул Хорезм в начале 1221 года, в ноябре того же года бежал в Индию, с 1223 года действовал в Западной Персии и в 1231 году погиб в войне с монголами) была составлена неким Мухаммедом ибн Кайсом, о котором мы никаких других известий не имеем, «большая книга» о тюркском языке, по-видимому по-арабски. После сочинения Махмуда Кашгарского это, насколько известно, первый труд о тюркском языке; к сожалению, книга Мухаммеда ибн Кайса не дошла до нас и существование ее известно только по двум ссылкам писавшего уже при монголах Джемаль ад-дина Ибн Муханны.

По-видимому, тюрки в Хорезме не только усвоили высокую для этого времени культуру, которую они там нашли, но воспользовались ею для дальнейшего развития тюркско-мусульманской литературы. Без тюркско-хорезмийской культуры домонгольского периода трудно было бы понять то значение, которое в монгольский период имели в истории тюркской литературы Хорезм и Золотая Орда. Произведение золотоордынского поэта хорезмийского происхождения, относящееся к 1353 году, написано на том литературном языке, который потом, в эпоху Тимуридов, был назван чагатайским; притом оно написано не в Хорезме, откуда происходил автор (его прозвание — Хорезми), а на берегах Сырдарьи. Поэт Хорезми имел предшественников; сохранилась рукопись поэтического сочинения, написанного не при Джани-беке, как произведения Хорезми, но для его старшего брата Тинибека, который назван царевичем (шахзаде), из чего видно, что автор писал еще при его отце Узбеке, то есть до 1340 года. Даже в Крыму, где в домонгольский период мусульман, насколько известно, не было совсем, была написана поэма о Юсуфе и Зулейхе, известная нам по старому переводу на южнотюркский литературный язык, возникший в монгольский период и впоследствии названный османским.

На нижнем течении Сырдарьи, в городе Барчкенде, известном также под названиями Барчын и Барчынлыг, во второй половине XIII века жил ученый факих Хусам ад-дин Хамиди аль-Асими Барчынлыги, писавший сочинения на трех языках, причем, по словам знавшего его лично историка Джемаля Карши, его сочинения на арабском языке были красноречивыми, на персидском — остроумными, на тюркском — правдивыми. Насколько известно, это первое в мусульманской литературе сопоставление языков арабского, персидского и тюркского как трех литературных языков мусульманского мира. Сам Джемаль Карши был родом из Алмалыка, где он родился около 1230 года, и впоследствии большею частью жил в Кашгаре; с Хусам ад-дином он познакомился в Барчкенде, куда ездил в 672 / 1273–1274 году. Рассказ Джемаля Карши показывает, что культура Золотой Орды оказывала влияние на культуру Туркестана еще в XIII веке. Факт этого влияния до последнего времени оставался совершенно неизвестным как самим среднеазиатским тюркам, так и европейским ученым. Бабур в начале XVI века полагал, что произведения классического чагатайского поэта Алишера Навои написаны на том же языке, на котором при нем говорили в Фергане, в городе Андижане. Радлов в 1888 году старался доказать, что Бабур ошибался и что чагатайский язык был искусственным литературным языком, не связанным с местной разговорной речью; по мнению Радлова, происхождение этого языка связано исключительно с культурными влияниями, идущими с востока на запад, начиная с литературного языка уйгуров (об орхонских надписях тогда не было сведений) и кончая составленной в 1310 году и написанной, как полагал Радлов, «еще чистым уйгурским языком» «Книгой о пророках». Распространение того же литературного языка в Золотой Орде, о чем свидетельствует язык относящихся к концу XIV века ярлыков Тохтамыша и Тимур-Кутлуга, Радлов относит, по-видимому, только к XIV веку; по его мнению, ярлыки были написаны человеком, «сведущим в литературном чагатайском языке». В его время еще нельзя было предполагать, что самый чагатайский язык образовался в связи с культурным влиянием Золотой Орды на Туркестан, а не наоборот.

Образование чагатайского литературного языка было бы невозможно без монгольского нашествия. Монгольские завоевания XIII века занимают, как известно, совершенно исключительное место в мировой истории. Несмотря на частые случаи нашествия кочевников на культурные страны, мы не знаем другого примера, чтобы один и тот же народ в короткое время завоевал культурные государства Дальнего Востока, Передней Азии и Восточной Европы. Естественно, что о монголах писали во всех странах, завоеванных монголами, так что в источниках мы находим о Монгольской империи много материала. Европейская наука также посвятила Монгольской империи больше внимания, чем едва ли не всем прочим государствам средневекового Востока; тем не менее далеко не все вопросы, связанные с образованием этой империи, могут считаться выясненными. Так, имеющий для нас самое большое значение вопрос о столкновении между государствами Чингисхана и хорезмшаха Мухаммеда рассматривался преимущественно в связи с воинственными планами победителя, Чингисхана; причем часто старались доказать, что эти планы были если не вызваны, то поддержаны влиянием аббасидского халифа Насира; до сих пор в научной литературе иногда высказывается мнение, что Чингисхана призвал против хорезмшаха халиф. Между тем сопоставление мусульманских известий об этой борьбе приводит к заключению, что война была если не вызвана, то ускорена воинственными планами не Чингисхана, а хорезмшаха.

В обязанности «султанов ислама», какими хотели быть последние хорезмшахи, входили не только защита веры и основанной на ней справедливости внутри мусульманского мира, но также, при благоприятных обстоятельствах, освобождение мусульман от владычества неверных. В царствование Мухаммеда этому способствовали упадок государства кара-китайских гурханов и восстания в некоторых из подчиненных им мусульманских областей. Ни о причине, ни о ходе этих восстаний подробными сведениями мы не располагаем. Одним из первых мусульманских владетелей, восставших против гурхана, был, по-видимому, султан Хотана; об этом несомненно тюркском и мусульманском владении говорится только по этому случаю; монет, которые бы были чеканены в Хотане в домонгольский период, мы также не имеем. Приблизительно в то же время на противоположной окраине государства гурхана, в Бухаре, против господства гурхана и в то же время против своих местных владетелей выступило само население. Незадолго перед этим Бухара сделалась совершенно независимой — от жившего в Самарканде тюркского хана вся власть перешла к «семье Бурхан», из которой происходили садры, главы местного мусульманского духовенства; садры были непосредственно подчинены кара-китаям и имели право сами отвозить дань в орду гурхана, то есть к ним применялась самая мягкая из форм вассальной зависимости, известных в истории кара-китаев и потом в истории Монгольской империи. И вот господство садров было уничтожено народным восстанием, вообще направленным против местной аристократии; во главе восставших был человек из ремесленного класса, которого обвиняют в жестоком преследовании вельмож, чем достаточно выясняется характер восстания. Замечательно, что садры, несмотря на религиозный авторитет, на котором основывалась их власть, обратились с просьбой о поддержке в орду языческих кара-китаев. Кара-китаи исполнили их просьбу, но вместо военной силы смогли поддержать их только грамотами, не оказавшими, вследствие общего упадка могущества государства гурхана, никакого действия.

Бухарскими событиями воспользовался хорезмшах Мухаммед для своего первого похода против кара-китаев осенью 1207 года. Можно было ожидать, что им будет поддержано народное движение, также направленное против владычества гурхана, но этого не случилось; предводитель движения, по-видимому не имевший возможности оказать сопротивление войску хорезмшаха, был уведен в плен в Хорезм. Тогда же хорезмшах вступил в переговоры с вассалом гурхана, самаркандским ханом. Два последних владетеля Самарканда из династии Караханидов, Ибрахим и его сын Осман, носили громкий титул султан ас-салатин («султан султанов»), причем на монетах Ибрахима к этому арабскому титулу присоединено тюркское прилагательное улуг — «великий».

Кроме этого и титула Ибрахима, тамгач-хан, на монетах обоих ханов нет других признаков тюркского происхождения династии; только из сочинения их персидского современника Ауфи нам известны полные тюркские титулы Ибрахима и Османа — Кылыч Тамгач-хан и Кылыч Арслан-хан хакан. Нет также сведений о том, насколько был значителен тюркский элемент среди войска и подданных обоих ханов. Любопытно, что озеро, куда впадают остатки Зеравшана, уже тогда носило название Кара-куль, из чего можно вывести заключение, что даже в Бухарской области, по крайней мере в местности, ближайшей к пустыне и к Хорезму, уже тогда был некоторый тюркский элемент.

Поход 1207 года не имел больших результатов; по-видимому, временно завоеванные хорезмшахом области снова должны были подчиниться гурхану. Только осенью 1210 года хорезмшаху Мухаммеду удалось недалеко от Таласа разбить войско кара-китаев. Победа не была вполне решительной и не привела к объединению вокруг хорезмшаха мусульманских подданных гурхана; хорезмшах даже не мог оказать поддержки восставшим против гурхана жителям Баласагуна. Тем не менее он воспользовался победой для придания нового блеска своей державе. Он стал называть себя султаном Санджаром, по имени последнего могущественного сельджукского султана; кроме того, он принял имя Искандера, то есть Александра Македонского, чем ясно показал, что стремится к завоеваниям в мировом масштабе, а не только в той степени, в какой это было необходимо для «султана ислама».

Участь государства кара-китаев, однако, была решена не столько действиями хорезмшаха, сколько прибытием монголов или, как их называли в то время, татар, причем сначала пришли, по выражению историка Ибн аль-Асира, «первые татары», вытесненные из Монголии Чингисханом, потом — войска самого Чингисхана.

Историк Рашид ад-дин связывает широкое распространение в домонгольский период народного названия татар с могуществом татар в собственном смысле слова, живших около озера Буир-Нор. Теперь мы знаем, что название татар было широко распространено гораздо раньше, начиная с эпохи орхонских надписей, то есть с VIII века; в X веке мы видим его в рукописи Туманского, в XI веке — у Махмуда Кашгарского. По всей вероятности, так с самого начала назывались народы, говорившие на монгольском языке. Из данных, приведенных у Рашид ад-дина и в других источниках, можно заключить, что граница между районами господства языков монгольского и тюркского проходила тогда приблизительно там же, где проходит теперь. По-монгольски говорили найманы, владевшие Западной Монголией от Орхона до Верхнего Иртыша, и даже их северные соседи ойраты у истоков Енисея, причем эти истоки назывались Секиз-мурэн, что указывает на смешение здесь монгольского языка с тюркским (секиз — тюркское числительное «восемь», мурэн — монгольское «река»). К северу от ойратов на Енисее, или Кеме, как река всегда называлась тюрками, жили говорившие по-тюркски канглы и кипчаки, может быть, карлуки, центром которых был возникший не ранее XII века город Каялык в северной части Джетысуйской области. Монгольские народности занимали с юга на север пространство от Китайской стены по крайней мере до Байкала и находились на различных степенях культурного развития; китайцы различают белых татар на юге, по соседству с Китаем, черных татар дальше к северу и диких татар, или, как их называли сами монголы, «лесные народы», на крайнем севере; в отличие от черных татар, эти народы были не кочевниками, а звероловами. В этом отношении сведения о монголах XIII века богаче и разнообразнее, чем более ранние сведения о тюрках. Ни в китайских, ни в других источниках не говорится, были ли рядом с тюрками-кочевниками тюрки-звероловы, вообще каковы были в то время отношения между степняками и лесными народами; исключение представляют только несколько слов у Гардизи о киргизах и их восточных соседях. Из сочинения Рашид ад-дина мы узнаем, что шаманизм был первоначально религией не кочевников, а звероловов и еще в то время самыми искусными шаманами считались шаманы, жившие в северных, лесных областях. По поводу обладавшего особой шаманской силой племени лесных урянхитов у Рашид ад-дина приводится рассказ, из которого видно, что зверолову жизнь кочевника представлялась таким же невыносимым рабством, как кочевнику — жизнь оседлого земледельца.

Междоусобия, которые предшествовали объединению Монголии под властью Чингисхана, происходили преимущественно среди кочевников. Основной чертой этих междоусобий, как теперь доказано, была борьба между степной аристократией, во главе которой стоял Чингисхан, и народными массами, объединившимися вокруг прежнего друга Чингисхана, потом разошедшегося с ним, Джамухи, принявшего, по примеру кара-китайского государя, титул гурхан. Джамухе удалось создавать для Чингисхана все новых врагов среди ханов и предводителей отдельных монгольских народностей, но борьба кончилась отчасти истреблением, отчасти бегством из Монголии всех приверженцев и союзников Джамухи.

Последняя битва с Чингисханом, в которой принимал участие Джамуха, относится к 1204 году; в 1205 году Джамуха, по монгольским известиям, был выдан Чингисхану и казнен. Любопытно, однако, что историк Джувейни говорит о каком-то богатыре Гурхане, находившемся на службе у Чингисхана, перешедшем на сторону мусульман и убитом при взятии монголами Бухары в 1220 году. Возможно, что Джамуха, вопреки монгольскому преданию, нашел убежище во владениях хорезмшаха.

Из монгольских врагов Чингисхана на запад удалились мергиты, жившие на Селенге, и найманы. Те и другие были разбиты Чингисханом в 1208 году; после 1209 года они разделились: мергиты направились более северным путем и пришли в страну кипчаков, найманы — в страну кара-китаев. Как мергиты, так и найманы подверглись перед этим влиянию христианской пропаганды; найманы, сверх того, как мы видели, усвоили от уйгуров письменность. О культурном влиянии тюрок на монголов говорят и многие другие факты, в том числе большое число собственных имен и титулов у народов монгольского происхождения. О мусульманской пропаганде, несмотря на присутствие в орде Чингисхана мусульманских купцов, притом еще до его выступления из Восточной Монголии, известий нет. Едва ли не единственное указание, что уже при Чингисхане были монголы-мусульмане, мы находим в имени одного из мергитских предводителей, брата жены Чингисхана — Джемаль-ходжа.

Во время борьбы с мергитами и найманами Чингисхану в 1207 году подчинился первый тюркский народ — киргизы на Енисее; впоследствии они восстали против него ив 1218 году были усмирены старшим сыном Чингисхана Джучи, перешедшим через Енисей по льду. В то время уже не было, как в VIII веке, киргизского хакана; народ разделялся на две части, имевшие каждая своего предводителя; ни тот, ни другой не назывался ханом. Впоследствии киргизы даже утратили воспоминание о том, что у них когда-либо были ханы. Радлов слышал у кара-киргизов предание, по которому киргизы обратились к «великому хану», то есть Чингисхану, с просьбой дать им в князья своего сына Джучи; Джучи, в то время маленький мальчик, попал в стадо куланов (диких ослов) и был уведен ими; Аксак («хромой») Кулан-Джучи-хан был первым и последним ханом киргизов. Несмотря на фантастичность рассказа, в нем сохранилось воспоминание о подчинении Чингисхану и его сыну Джучи. Даже рассказ о куланах, может быть, представляет отголосок предания о стихах, будто бы произнесенных Чингисханом на тюркском языке в 1227 году после получения известия о смерти Джучи: «Подобно кулану, лишившемуся (вследствие преследования охотниками) своего детеныша, я разлучен со своим детенышем; подобно разлетевшейся в разные стороны стае уток, я разлучен со своим героем-сыном».

В 1209 году, за год до победы хорезмшаха над кара-китаями, Чингисхану подчинился предводитель другого, более культурного тюркского народа — идикут уйгурский, до тех пор находившийся в вассальной зависимости от кара-китайского гурхана. Этот факт находился в связи с преследованием бежавших на запад врагов Чингисхана; мергиты и найманы хотели пройти через владения идикута, но встретили с его стороны сопротивление и были разбиты, что более всего способствовало отделению друг от друга этих двух народов, до тех пор действовавших сообща. В 1211 году, через год после победы над кара-китаями хорезмшаха, объявившего себя освободителем мусульман от ига неверных, подданным Чингисхана признал себя другой вассал гурхана, мусульманский владетель карлукский Арслан-хан.

Этот факт свидетельствует об упадке авторитета хорезмшаха даже среди мусульман Средней Азии. Вообще личные качества хорезмшаха как государя находились в полном противоречии с его громкими титулами и внешним блеском его державы; в покоренных странах он совершенно не был в состоянии сдерживать свое войско и защищать население от притеснений воинов. Этим объясняется такой характерный факт, как разрыв в 1212 году между хорезмшахом и самаркандским ханом, вновь перешедшим на сторону кара-китаев. В рассказе Джувейни о переговорах, предшествовавших этому разрыву, интересна подробность, что после женитьбы самаркандского хана на дочери хорезмшаха мать хорезмшаха, желая подольше удержать хана в Ургенче, ссылалась на тюркский обычай, по которому зять первый год после брака должен был прожить в доме тестя. Вернувшись в Самарканд, хан в полном согласии с жителями своей столицы поднял восстание против своих мусульманских освободителей, и хорезмшаху пришлось подавить это восстание потоками крови.

После этого границей владений хорезмшаха сделалась местность по Сырдарье (в том числе и правое побережье) на всем пространстве от Ферганы до Аральского моря; остальные мусульманские области, прежде подчинившиеся кара-китаям, за исключением подчинившегося Чингисхану карлукского владения, перешли под власть предводителя пришедших с востока найманов Кучлука, христианина, по некоторым известиям перешедшего в государстве кара-китаев к идолопоклонству, то есть, вероятно, к буддизму. По-видимому, Кучлук завладел государством гурхана в 1211 году, еще до восстания против хорезмшаха самаркандского хана. Хорезмшах вступил в борьбу с Кучлуком, но не имел успеха; по словам Ибн аль-Асира и Якута, он был вынужден отказаться в пользу Кучлука от некоторых уже занятых им областей, а именно от Исфиджаба (Сайрама), Ташкента и северной части Ферганы; покидая эти области, он будто бы опустошил их и увел с собою население. Может быть, таковы были намерения хорезмшаха, но едва ли ему удалось вполне осуществить их; то состояние, в котором находились эти области менее десяти лет спустя, в эпоху монгольского нашествия, не свидетельствует о полном опустошении.

Замечательно, что, несмотря на отдаленность Монголии от Туркестана, несмотря даже на то, что монголы с 1211 года были заняты войной с Китаем, авторитет Чингисхана был в мусульманской Средней Азии сильнее авторитета «султана ислама». В это время образовалось новое мусульманское княжество в городе Алмалыке (в Кульджинском крае), возникшем, по-видимому, незадолго перед тем. Основатель этого княжества был прежде разбойником и конокрадом, что не помешало ему сделаться родоначальником династии, существовавшей еще в начале XIV века. С самого начала он подчинился Чингисхану; впоследствии Кучлук захватил его на охоте и убил, но вдове убитого удалось отстоять от войска Кучлука Алмалык до прибытия помощи из Монголии. Против другого вассала Чингисхана, Арслан-хана карлукского, Кучлук, по-видимому, ничего не предпринимал. Все свои силы он направил против Кашгарии; после завоевания им этой области там, в первый и последний раз в истории Средней Азии, произошло гонение против ислама; был издан приказ мусульманам принять одежду кара-китаев, было запрещено мусульманское богослужение, казнен один из имамов в Хотане, в мусульманских домах были размещены найманские воины, которые, очевидно, должны были следить за строгим исполнением приказов правительства. И в этом случае мусульмане не получили никакой помощи от «султана ислама» и освободились от притеснителей только в 1218 году благодаря приходу монгольского войска.

Хорезмшах в это время продолжал войну с неверными, но направлял свои удары против менее сильных и организованных врагов — кипчаков в местности к северу от Сырдарьи. Здесь, около Иргиза, произошло более или менее случайное столкновение между хорезмийским войском и монголами под предводительством Джучи, преследовавшими остатки мергитов.

Несмотря на свои неудачи, хорезмшах продолжал мечтать о славе мирового завоевателя, надеялся со временем овладеть Китаем и потому был огорчен известием о взятии в 1215 году Чингисханом Пекина. Чтобы проверить это известие и вообще собрать известия об успехах Чингисхана, им был отправлен посол Беха ад-дин Рази, заставший Чингисхана еще в Китае. Рассказ об этом посольстве передается историком Джузджани со слов самого посла и не вызывает никаких сомнений; следовательно, не халифом Насиром, а самим хорезмшахом было отправлено посольство к монгольскому завоевателю.

Известно, как сложились дальнейшие события, как к Чингисхану, независимо от посольства, пришел из государства хорезмшаха торговый караван, как потом были отправлены из Монголии ответное посольство и ответный караван, как хорезмшах принял посольство и потом ночью отдельно посла-хорезмийца, Махмуда, и как купцы, все мусульмане, были перебиты в пограничном городе владений хорезмшаха Отраре. Особенно характерно требование хорезмшаха, чтобы Махмуд, как хорезмиец, признал себя естественным подданным султана и сообщил ему все нужные сведения о государстве Чингисхана. С точки зрения современного европейца, такое требование кажется вполне естественным, и, например, английское правительство не поколебалось бы предъявить его ко всякому англичанину, который бы случайно находился на службе в стране какого-нибудь дикого или полудикого народа; но средневековые мусульманские купцы не считали себя связанными с правительством тех областей, откуда они вышли, и не видели основания содействовать осуществлению воинственных планов мусульманских государей. Очень вероятно, что эти обстоятельства были одной из причин гибели в Отраре прибывших из Монголии мусульманских купцов. Во всяком случае, поход монголов на государство хорезмшаха после отрарского события был совершенно неизбежен, и ни в каком призывании монголов халифом Насиром или кем-нибудь другим не было надобности. При враждебных отношениях между халифом и хорезмшахом слухи о таких действиях халифа должны были возникнуть; мы знаем, что такое обвинение высказывал против халифа уже сын и преемник хорезмшаха Мухаммеда — Джелал ад-дин, но доказательств у него не было. Поход Чингисхана на мусульманские земли был прямым последствием отрарского события; столь же естественно, что мусульманские купцы оказывали полное содействие Чингисхану и позже, как мы увидим, извлекли больше всего выгоды из порядков, создавшихся после победы монгольских войск.