Глава 9
Непритязательность в отношениях
Общение создает социальный мир так же, как причинно-следственные связи создают мир физический.
Ром Харре, психолог
Когда Кэти была подростком, каждый раз, уходя из дома, она замечала, что мать провожает ее неодобрительным взглядом. Мать говорила, что ей необходима или другая одежда, или другое тело. Отец сетовал, что ее «слишком много», она «слишком вульгарная» или слишком что-то еще. После разборок с родителями, происходивших почти каждый вечер, Кэти ложилась спать в своей спальне с плеером iPod и наушниками. На следующее утро она поднималась и отправлялась в школу, где было ничем не лучше.
Мать Кэти была кореянкой, а отец – белым, и они предпочитали не обсуждать расовый вопрос. Они воспитывали дочь так, чтобы она «не видела цвета кожи», и благодарили судьбу за то, что живут в «пострасовом обществе». Однако общество, так же как и школа, не было пострасовым для Кэти. В средней школе она вела себя в полном соответствии с культурными стереотипами, хотя на самом деле была далеко не той тихой ученицей, которой ее все считали. В Южном университете стандартом красоты считались блондинки с милыми улыбками, поэтому Кэти почти никто не замечал.
Теперь Кэти преподавала в начальных классах, а ее планка в отношениях с противоположным полом снизилась до предела. Днем она была преданной своему делу учительницей, которая уже опубликовала один рассказ для юных читателей и работала над следующим, а по вечерам вела совсем другую жизнь. Кэти никогда сама не выбирала парней или партнеров для секса, а позволяла им выбирать себя. У нее была связь почти с каждым мужчиной, который проявлял к ней хоть какой-то интерес. Иногда у Кэти даже случались незащищенные половые контакты. Она часто отвечала на сообщения с предложениями встретиться ради секса, даже если они приходили в два часа ночи, и принимала даже самые слабые оправдания по поводу того, почему нельзя было предупредить раньше. По отношению к любому мужчине, который появлялся в ее жизни, Кэти занимала позицию «это может сработать».
Когда я выразила обеспокоенность по поводу отношений Кэти с мужчинами, она проигнорировала мои слова и сказала в ответ:
– Это только ради практики. Двадцать с чем-то лет – это генеральная репетиция.
– Но посмотри, в чем ты практикуешься, – возразила я. – Подумай, какую роль ты репетируешь.
– В этом нет ничего страшного, – заявила она, списывая со счетов себя саму.
Однако когда я спросила Кэти, что она будет чувствовать, если кто-то из ее учениц тоже пойдет по этому пути, она задумалась и призналась:
– Я не пожелала бы такого ни одной девочке из своего класса.
– Но почему же это устраивает тебя? – возмутилась я.
– Понимаете, некоторые из этих мужчин действительно ко мне небезразличны, – объяснила Кэти, как будто защищаясь. – Этого достаточно, чтобы стать моим парнем.
– Это очень грустно, – произнесла я.
– Все в порядке, – она пожала плечами и отвела глаза.
– Я тебе не верю, – возразила я. – Я не верю, что все в порядке или что ты думаешь, будто это так.
Подсказкой было то, что Кэти весьма неохотно шла на разговоры о мужчинах. Я бы так ничего и не узнала о ее последнем парне, если бы он не разбил ей сердце. Кэти приукрасила рассказ о своем первом свидании и только немного позже проговорилась, что это был не более чем случайный половой контакт в чьем-то кабинете. Если она просто получала удовольствие от постмодернистской сексуальной свободы, тогда откуда такая скрытность?
Когда я спросила Кэти о том, что говорит давняя подруга о ее взаимоотношениях с мужчинами, она пришла в замешательство и ответила после небольшой запинки:
– Ничего… Я имею в виду, что она ничего не знает.
– Она не знает, – повторила я.
– Да, – подтвердила Кэти и сама удивилась, осознав это. – Мне даже в голову не приходило рассказывать ей об этом.
Для меня это кое-что значило. Кэти не специально ничего не рассказывала своей подруге об отношениях с мужчинами; это просто не приходило ей в голову. По моему мнению, это свидетельствовало о том, что Кэти испытывала чувство стыда.
Я спросила девушку, с кем она обсуждала свою жизнь все эти годы.
– Я делюсь понемногу с разными людьми. Думаю, узнать всю историю – будет слишком много для одного человека, – сказала она. – Единственный собеседник, с которым я могу поговорить совершенно откровенно, – это музыка.
– Что ты имеешь в виду? – настаивала я.
Кэти объяснила, что в ее iPod загружено много злых, наполненных обидой песен. Она мало говорила о чувствах, поэтому слушала исполнителей, которые делали это за нее. «Иногда я еду на работу и думаю: “Никто бы не поверил, если бы узнал, какую музыку я сейчас слушаю. Никто даже представить себе не может, что происходит у меня в голове”», – призналась Кэти. Мне это напомнило одну рекламу iPod: человек спокойно идет по улице, а на заднем плане на стене в диком танце двигается тень. Так и Кэти жила в свои двадцать с лишним лет: внешне – счастливая учительница, а внутренний мир переполнен гневом и отчаянием.
Когда я рассказала Кэти о своих ассоциациях с рекламой iPod, она призналась, что именно такой видит свою жизнь: разделенной на части настолько, что она не может собрать воедино отдельные фрагменты самой себя. Кэти боялась, что однажды ее тень возьмет над ней верх и все разрушит, причем в самый неподходящий момент. Но ее беспокоило также и то, что она навсегда останется в ловушке притворного счастья, что никто и никогда не узнает ее по-настоящему и она не сможет найти выход из этой ситуации.
Один из самых ценных уроков, которые я извлекла для себя из практики психотерапевта, лучше всего сформулировал клинический психолог по имени Масуд Хан: труднее всего лечить последствия самолечения пациента. Жизнь редко бывает идеальной, а поскольку молодые люди, как правило, достаточно выносливы, они часто пытаются преодолевать трудности посредством каких-то готовых решений. Они могут быть устаревшими, далеко не идеальными, но это все же решения, отменить которые достаточно трудно.
Самолечение может только казаться безвредным или наносить человеку скрытый ущерб, – как в случае с Кэти, успокаивающей себя посредством музыки и мужчин. Самолечение может также причинить явный вред – как в случае нанесения ран, переедания или потребления наркотиков для того, чтобы притупить душевную боль. Как правило, в какой-то момент между двадцатью и тридцатью годами жизнь человека меняется, и прежние решения начинают казаться ему слишком обременительными и неуместными. То, что когда-то помогало, теперь становится препятствием. Нет ничего хорошего в том, чтобы ходить на работу со шрамами на руках, а тому, с кем вы живете, может надоесть всегда видеть вас под кайфом. Но вы чувствуете, что уже не в силах прекратить слушать ту же музыку или заводить случайные связи ради мимолетного внимания к себе. То, что используется для самолечения, может выйти из-под контроля.
– Кэти, существует поговорка, которая гласит: «Плот хорош для переправы через реку, но когда доберешься до другого берега, его лучше оставить».
– Что вы имеете в виду?
– Какое-то время музыка и секс помогали тебе чувствовать себя не такой одинокой, но теперь они лишь усугубляют твое одиночество. Каждая проблема была когда-то решением другой проблемы.
– Что же мне делать? – растерянно спросила Кэти.
– Я хочу, чтобы ты прекратила слушать iPod, а вместо этого начала разговаривать со мной.
– А что не так с моим iPod?
– Твой iPod шепчет тебе что-то прямо в ухо. В свое время он составил тебе компанию, но теперь он как будто из хорошего друга превратился в плохого и мешает тебе строить отношения, благодаря которым ты могла бы узнать что-то новое. Он превращает твою жизнь в мрачную, постоянно повторяющуюся рок-оперу.
– Но мой iPod – это и есть мой друг… может быть, самый близкий, – сказала Кэти сквозь слезы.
– Я знаю. Но проблема в том, что он не может тебе возразить. Он лишь подтверждает все то плохое, что ты думаешь о себе и окружающем мире. Ты сказала, что можешь откровенно разговаривать только с музыкой. Но на самом деле ты разговариваешь сама с собой.
– Но я не могу не слушать музыку. Это как саундтрек моей жизни. Это история моей жизни, – возразила Кэти.
– Так расскажи эту историю мне.
– Можно вам дать мои записи?
– Я бы с удовольствием послушала их. Но я не услышу эти песни так, как слышишь их ты. Попытайся сама рассказать мне свою историю.
На протяжении нескольких сеансов я услышала следующее:
У меня не было парня в средней школе. Не было и секса. Надо мной все смеялись из-за этого. Я росла в прекрасном южном городе, где подростки были очень классными и сумасбродными. Я же чувствовала себя такой неотесанной, что держалась от всех в стороне. Мои родители изводили меня наставлениями о том, что я должна приспособиться и примкнуть к большинству. Знаете, я очень энергична и активна: мой отец всегда говорил, что меня слишком много для любого человека. Он постоянно советовал мне умерить свой гонор. Мама говорила, что мне нужно одеваться более стильно или сбросить килограммов пять, – тогда я начну нравиться мальчикам. Но я была азиаткой, которая просто не могла никому понравиться, что бы ни делала.
Я ходила в маленькую частную школу, и дети там относились ко мне очень плохо. От них не было спасения. Они были жестоки; может, это прозвучит как преувеличение, но они просто издевались надо мной. Я умоляла родителей позволить мне ходить в другую школу, побольше, где бы я могла хотя бы затеряться в общей массе. Но они говорили, что это лучшая школа для подготовки к колледжу, и так далее, и тому подобное, и что если бы я одевалась или вела себя по-другому, меня бы все больше любили.
Не знаю почему, но когда меня поддразнивали по поводу того, что у меня еще не было половых контактов, это особенно расстраивало меня. Возможно, потому, что это было вмешательством в мое личное пространство.
Я чувствовала себя как Эстер Принн наоборот, как будто я хожу с большой буквой V на груди. Я чувствовала себя отвергнутой во всех отношениях.
Через три года после окончания колледжа я все еще оставалась девственницей. У меня возникло ощущение, что я не такая, как все, и что уже слишком поздно становиться одной из них. Все это мучило меня. Но в конце концов я сделала это. Однажды вечером мы с друзьями по работе развлекались, я здорово напилась и у меня случился секс с солистом группы на заднем сиденье лимузина. Может, это и выглядит ужасно, но для меня это оказалось вполне приемлемо.
Кэти была не единственной клиенткой, которая с головой погрузилась в глубины секса. Я продолжала слушать.
– У меня возникло такое чувство, будто я стала частью этого мира той ночью, – сказала она. – Вся моя жизнь прошла так, будто меня никто не замечал, за исключением разве что родителей или, может, детей в средней школе, но даже им не нравилось то, что они видели. И вдруг у меня появилось то, что было кому-то нужно.
– Секс.
– Да.
– Ты этого хотела?
– Я хотела, чтобы меня кто-то хотел.
– Ты хотела, чтобы тебя кто-то хотел, – повторила я.
– Я не горжусь этим, – признала Кэти. – В том, что я делаю, есть серьезный пробел. Я вступаю в связь с кем-то и знаю, что это плохо. Но так трудно сопротивляться той власти, которая мне дана.
– Власть…
– Я имею в виду возможность не чувствовать себя непривлекательной и закомплексованный. Возможность чувствовать себя особенной.
– А если мужчина тебя не хочет, ты не чувствуешь себя особенной?
– Если кто-то меня не хочет, я чувствую себя ужасно. Я теряю уверенность в себе. Если у меня нет парня, я как будто оказываюсь в пустыне. Каждый, кто меня хочет, для меня как оазис. Может, это последний мужчина, которому я нужна. У меня такое чувство, будто я должна выпить эту чашу до дна. Я должна взять от жизни все, что можно. Если я не нахожу для себя кого-то, у меня появляется ощущение, будто меня отвергают все.
Сказав все это, Кэти подытожила:
– Я думаю, мне нужно и дальше заводить случайные связи и посмотреть, что из этого получится.
– Я не уверена, что из этого что-то получится, – заметила я.
– Когда я слушаю собственные слова, у меня возникает такое чувство, что мне не следовало бы слушать всех тех людей в средней школе или всех тех, кого я до сих пор слушаю. Но даже сейчас я не могу остаться дома и работать над своими рассказами, этого просто не должно быть. Это значит, что я стану выжившей из ума одинокой женщиной, которая никогда не найдет себе пару. Меня не покидает ощущение, что все, с кем я знакома, начали все это гораздо раньше. Как и всегда, побеждает кто-то другой. В какой-то момент придется просто остановиться. Мне больше не семнадцать лет.
– Да, это так. Тебе двадцать семь.
– Двадцать семь. Когда я слышу это, мне трудно поверить, что мне уже столько лет. И трудно произнести это вслух. Я никогда никому об этом не рассказывала, никогда. Мне непросто осознавать, насколько я еще зависима от всего этого. Я стараюсь не думать об этом. Я пытаюсь держать это в подсознании. Когда это перестанет портить мне жизнь?
– Когда ты извлечешь все это из своего подсознания, – сказала я.
Существует стереотип, что для психологов важны только детские воспоминания. Детство – действительно важный период, но меня больше интересует, что происходило с моими пациентами в старших классах средней школы и в колледже. Средняя школа и возраст от двадцати до тридцати лет – единственный период, в течение которого происходит большинство событий, формирующих нашу личность. Многочисленные исследования говорят также о том, что именно к этому времени относятся и самые важные воспоминания.
Молодость – это время, когда многое происходит впервые, в частности мы впервые пытаемся создать историю своей жизни. Когда у нас развивается способность к абстрактному мышлению, а также интерес к нему, мы начинаем соединять воедино отдельные факты о том, кто мы есть и почему. По мере того как в подростковом возрасте и после двадцати расширяется наша сеть социальных контактов, мы рассказываем эти истории другим людям. Это позволяет нам испытать чувство связности при переезде из одного места в другое.
Истории, которые мы рассказываем о себе, становятся элементами нашей идентичности. Они раскрывают уникальную сущность нашей личности. Все они, взятые вместе, говорят кое-что о наших друзьях, семье и культуре, а также о том, почему мы предпочли именно такой образ жизни.
Я часто помогаю своим клиентам сформировать профессиональную идентичность посредством рассказов о себе, которые имели бы смысл и которые можно было бы брать с собой на собеседования при приеме на работу. Личные истории о любовных отношениях – это гораздо более сложный вопрос. Без описания нашего опыта взаимодействия с друзьями и возлюбленными или без беседы, требующей от нас осмысления происходящего, самые интимные воспоминания могут быть собраны воедино странным, иногда весьма неприятным способом. Хотя некоторые из них порой так и остаются невысказанными, они являются не менее значимыми или весомыми. Научные исследования (а также клинический опыт) говорят о том, что в большинстве случаев такие истории касаются весьма деликатных тем.
Власть, которую имеют над нами невысказанные личные истории, заключается в том, что (как в случае с Кэти) они могут неслышно вращаться по кругу у нас в голове, но никто о них не знает, порой даже мы сами. Чаще всего такие истории прячутся, как сказала Кэти, в пробелах между тем, что мы планируем сделать, и тем, что на самом деле делаем, или между тем, что происходит, и тем, как мы преподносим людям происходящее.
Тем не менее эти истории представляют собой фрагменты идентичности с самым большим потенциалом для перемен. Немного позже мы узнаем, как меняется личность человека в возрасте от двадцати до тридцати лет. Но эти изменения происходят не так быстро и не так драматично, как в историях, которые мы рассказываем о себе. Жизненные истории, в которых преобладает тема крушения надежд, оказывают подавляющее воздействие на личность. Истории о достигнутых успехах носят трансформирующий характер. Именно поэтому один из аспектов моей работы с такими клиентами, как Кэти, состоит в том, чтобы помочь им рассказать о себе правильную историю.
– Со временем наши истории необходимо редактировать и пересматривать, – сказала я Кэти. – Ты должна понимать это, как никто другой.
– Да, согласна.
– Расскажи, как ты редактируешь рассказы, которые пишешь для детей.
– Это самая важная часть моей работы. Когда пишешь рассказ, отражаешь в нем какие-то правильные мысли и порывы, но при этом ты ослеплен теми чувствами, которые испытываешь в данный момент. Просматривая этот же рассказ через какое-то время, ты можешь судить о нем более объективно. Бывает так, что история имела какой-то смысл для тебя в момент написания, но не несет никакой смысловой нагрузки для читателей. Просматривая ее еще раз, ты видишь, какие места самые провальные.
– Совершенно верно. История, которую ты рассказываешь себе сейчас, – это первый черновик, оставшийся еще с юности. Для меня в нем нет смысла.
– Действительно нет, – не то спросила, не то подтвердила Кэти.
– Тем не менее ты не относишься к числу отстающих. Нельзя сказать, что ты нежеланна. Когда ты прекратишь встречаться с тем, кто тебя недостоин?
– Знаете, а ведь некоторые из тех парней, с которыми я встречаюсь, очень привлекательны… – игриво ответила Кэти.
– Я говорю не о внешности. Я уверена, что среди этих мужчин есть очень привлекательные и добрые люди. Но ты никогда не требуешь, чтобы они относились к тебе серьезно. Я говорю о встречах с устаревшей, слабой, неточной версией твоего собственного «я».
– Но я такая и есть. Я по-прежнему остаюсь той неприкасаемой, какой меня все считали и считают. Как будто мне все еще семнадцать лет.
– Однако с тех пор произошло многое.
Как правило, у юношей и девушек двадцати с лишним лет, которые снижают планку в своих любовных отношениях (или в работе), есть невысказанные или как минимум неотредактированные истории. Они – следствие прежних бесед и событий, а значит, их можно изменить только посредством новых бесед и новых событий.
Мне как психотерапевту Кэти предстояло многое наверстать. Поскольку на протяжении долгих лет Кэти слушала только родителей, детей из школы и свой iPod, она почти не слышала, что я говорю – и даже что говорит она сама. Однажды она пришла на сеанс и сказала:
– Я набралась смелости, чтобы задать вам один вопрос. Это самый страшный, самый трудный вопрос, который я никогда никому не задавала.
Я сидела и ждала, как мне показалось, достаточно долго.
– Какой вы меня видите? – спросила наконец Кэти со слезами на глазах.
Этот простой вопрос вызвал у меня ком в горле. Я понимала, что он возник у Кэти из-за глубокого убеждения, будто ее никто не замечает и даже не смотрит на нее. Но я понимала также: этот вопрос означает, что теперь она готова к тому, чтобы кто-то помог ей переписать историю о себе.
Я сказала Кэти, что вижу в ней девушку, которую вынудили чувствовать себя так, будто ее «слишком много» и она «не такая, как надо». Я говорила ей о своем беспокойстве по поводу того, что если она и дальше будет встречаться с кем попало, то после тридцати рискует выйти замуж за первого встречного. Мы с Кэти много месяцев обсуждали то, кем она стала сейчас: молодой женщиной двадцати с лишним лет, которой удалось пережить годы неприятия со стороны ровесников и стать замечательной учительницей – любимицей учеников, начинающей писательницей, красивой и желанной молодой женщиной, американкой корейского происхождения, знающей не понаслышке, каково оно, когда тебя никто не замечает.
Еще больше времени мы с Кэти потратили на то, чтобы она смогла совершить переход от принципа «быть желанной» к принципу «желать». Раньше Кэти никогда не задумывалась о том, что она хочет видеть в партнере или что ей от него нужно. Она всегда игнорировала собственные приоритеты и никогда не думала о том, что может взять на себя ответственность за свою личную жизнь.
– Мне кажется, я поняла, что это уже не игра, – призналась Кэти. – Сейчас я нахожусь на том этапе жизни, когда мой следующий роман может оказаться последним. Пожалуй, нужно возвращаться к реальности.
– Да, нужно, – согласилась с ней я.
Кэти сбавила обороты в отношениях с мужчинами. На сеансах психотерапии мы постарались с ней разобраться, какие качества важны для нее и какие отношения дали бы ей ощущение комфорта. Кэти начала воспринимать свидания и секс как приятное, но серьезное занятие, благодаря которому она могла бы составить представление о будущем спутнике жизни. Кэти стала замечать, что мужчин тянет к ней, даже если она не обещает им секс заранее. «Я никогда не думала, что у меня могут быть такие отношения», – изумлялась она.
Кэти все еще встречается с мужчинами, поэтому я не знаю, что она предпочтет в итоге. Но она принимает более взвешенные решения, на которые больше не влияет мнение сверстников, родителей или музыка из любимого iPod. В голове Кэти звучат уже другие голоса: мой голос, голос ее лучшей подруги и ее собственный голос; именно с этими людьми она теперь общается. Именно эти люди теперь ее слушают.
История Кэти корректируется.
