На протяжении 20-х годов Литвинов, заместитель наркома иностранных дел, был в жесткой оппозиции к самому наркому НКИД Чичерину, считавшему краеугольным камнем советской внешней позиции договор с Германией, который был заключен в Рапалло. К тому же он приложил все усилия для того, чтобы в 1922 году провалить договор с фашистской Италией.

В конце 1925 года Совет Лиги Наций (сама Лига контролировалась Англией и Францией) принял решение создать подготовительную комиссию с тем, чтобы организовать широкую международную конференцию по вопросам всеобщего разоружения. При этом Совет пригласил принять участие в работе комиссии страны, которые не являлись членами Лиги, – США, Германию и СССР. Советское руководство приглашение приняло, но выступило против самого места проведения – Швейцарии. Дело в том, что с этой страной СССР разорвал все отношения еще в 1923 году, в связи с убийством дипломата В.В. Воровского. Чичерин указывал на то, что, упорно держась за Швейцарию, Совет Лиги на самом деле не желает присутствия там нашей страны. Ехать в Швейцарию, по его мнению, означало унизить себя перед Западом, напроситься в гости к негостеприимному хозяину. Однако его заместитель – Литвинов – настоял на участии в работе комиссии, что было серьезной моральной уступкой Западу.

В 1928 году министр иностранных дел Франции А. Бриан и госсекретарь США Ф. Келлог выступили с «миротворческой инициативой». Они призвали страны мира к отказу от агрессивных войн. Чичерин был против присоединения к пакту Бриана – Келлога, тогда как Литвинов выступил за. Вся загвоздка состояла в том, что СССР никто присоединяться к указанному пакту не приглашал. И снова Литвинов настоял на своем, лишний раз продемонстрировав Англии и Франции свою готовность добиваться их дружбы.

Но звездный его час наступил в 1934 году. Тогда, будучи уже сам наркомом НКИД (с 1930 года), «Папаша» станет осуществлять новый курс советского руководства, призванный создать систему «коллективной безопасности» в Европе. Предполагалось включить в нее СССР, Великобританию, Францию, Польшу, Чехословакию и Румынию.

Сталин осуществил поворот к демократическому Западу ввиду того, что с приходом к власти Гитлера возник еще и Запад фашистский, настроенный агрессивно в отношении России. Дух Рапалло исчез, зато возникла угроза крупномасштабного германского вторжения в нашу страну, о необходимости коего Гитлер писал в «Майн Кампф». Расчетливому вождю очень не хотелось оставаться один на один с немецкой армией. Еще меньше его радовала перспектива оказаться перед лицом единого антисоветского фронта. Поэтому Сталин и пошел на сближение с демократами, резонно считая, что лучше всего с данной задачей справится такой западник, как Литвинов. Знаком особого доверия стала значительная автономия НКИД от партийного руководства. Даже летом 1934 года, когда все правительственные ведомства оказались строго подчинены отделам ЦК и его секретарям, данный наркомат оказался вне этого подчинения.

Но при всем при том вождь, с присущей ему хитростью, не захотел класть, как говорится, «все яйца в одну корзину». Выступая за сближение с демократиями явно, Сталин втайне налаживал контакты с Германией – на случай если сближение с Англией и Францией потерпит неудачу. История доказала правоту Сталина, который вовсе не собирался связывать судьбу советской внешней политики исключительно с Антантой.

Другое дело – Литвинов. Для него западничество было не политическим маневром, а мировоззрением. Скорее всего, он надеялся на некоторую конвергенцию капитализма и коммунизма, важнейшим следствием которой должна была стать демократизация советского строя по западному образцу. Именно поэтому Литвинов столь активно поддержал сталинскую конституционную реформу 1936 года, призванную ввести в СССР парламентскую систему, внешне напоминающую западную.