Теперь посмотрим – чего же хотела группа «национал-большевиков», возглавляемая Сталиным. Она взяла курс на создание мощного Советского государства, которое возродило бы старые державные традиции на новом уровне. Национальный патриотизм Сталина проявился, прежде всего, как государственный патриотизм, соединенный с социализмом. Сам же марксизм, взятый в его целостности, Иосифа Виссарионовича явно не устраивал – своими целями. Государственнику Сталину никак не могли импонировать идеи отмирания государств и наций. Еще в 1929 году он заявил, что строительство социализма не только не ликвидирует национальные культуры, но, напротив, укрепляет их.

Сталин был категорическим противником марксистского положения об отмирании наций при коммунизме. В работе «Марксизм и вопросы языкознания» (1950 год) он утверждал, что нация и национальный язык являются элементами высшего значения и не могут быть включены в систему классового анализа, созданную марксизмом. Они стоят над классами и не подчиняются диалектическим изменениям, которые являются следствием борьбы классов. Более того, именно нация сохраняет общество, раздираемое классовой борьбой. Лишь благодаря нации «классовый бой, каким бы острым он ни был, не приводит к распаду общества». Однако нация – это не только важнейшее условие социального единства. Вслед за немецкими романтиками-националистами XIX века (такими, как А. Мюллер) Сталин провозглашает, что нация и язык связывают в одно целое поколения прошлого, настоящего и будущего. Поэтому нация и язык переживут классы и благополучно сохранятся в «бесклассовом обществе».

В своих трудах и публичных выступлениях Сталин неоднократно, пусть и в завуалированной форме, полемизировал с «классиками» – К. Марксом и Ф. Энгельсом. Особенно критически он относился к Энгельсу, который наиболее внятно и обоснованно утверждал неизбежность отмирания государства по мере строительства социализма. В работе «Вопросы ленинизма» Сталин утверждал, что данная формула Энгельса правильна, но не абсолютно. Она применима лишь для того периода, когда социализм победит в большинстве стран мира. А если учесть, что Сталин вовсе не хотел победы социализма на Западе, то признание им правоты Энгельса носит безусловно формальный характер.

Вождь использовал антирыночные «технологии» марксизма, так как они помогали строить «абсолютный порядок», никак не зависящий от хаоса товарно-денежных отношений. Социализм Сталина – это государственнический социализм, полемизирующий с капитализмом именно по вопросу управляемости общественными процессами. Коммунистом же Сталин не был, ибо коммунизм, как явствует уже из самого названия, предполагает создание коммуны – полностью самоуправляющегося общества. В работе «Экономические проблемы социализма» Сталин признавал возможность построения коммунизма даже во враждебном капиталистическом окружении. То есть, согласно его представлениям, «коммунизм» вполне сочетается с сильным государством, противостоящим серьезному геополитическому противнику. Само собой, такой «коммунизм» не имеет ничего общего с коммунизмом Маркса, Энгельса и Ленина.

Выступая с Отчетным докладом на XVIII съезде ВКП(б) в 1939 году, вождь партии большевиков открыто объявил, что высказывания Энгельса и Ленина по поводу отмирания государства не имеют практически никакого отношения к Советскому Союзу. Он заметил «отсутствие полной ясности среди наших товарищей в некоторых вопросах теории, имеющих серьезное практическое значение, наличие некоторой неразберихи в этих вопросах. Я имею в виду вопрос о государстве вообще, особенно о нашем социалистическом государстве». Сталин полемизировал с ортодоксальными марксистами, утверждающими, что отсутствие эксплуататорских и враждебных классов должно неминуемо сопровождаться и отмиранием государства. По его мнению, Маркс и Энгельс лишь заложили краеугольный камень теории о государстве, которую надо было двигать дальше. Кроме того, Сталиным «кощунственно» были замечены просчеты «классиков»: «…Энгельс совершенно отвлекается от того фактора, как международные условия, международная обстановка». Этот фактор, согласно Сталину, и был главным препятствием на пути отмирания государственной организации.

Бывший югославский руководитель М. Джилас вспоминает о том, как в беседе с ним Сталин отозвался о Марксе и Энгельсе: «Да, они, без сомнения, основоположники. Но у них есть недостатки. Не следует забывать, что на Маркса и Энгельса слишком сильно влияла немецкая классическая философия».

В 1951 году, во время дискуссии по вопросу издания учебника экономики, Сталин обрушил, пожалуй, наиболее резкую критику на сторонников марксистского подхода к государству: «В учебнике использована схема Энгельса о дикости и варварстве. Это абсолютно ничего не дает. Чепуха какая-то! Энгельс здесь не хотел расходиться с Морганом, который тогда приближался к материализму. Но это дело Энгельса. А мы тут при чем? Скажут, что мы плохие марксисты, если не по Энгельсу излагаем вопрос? Ничего подобного!»

Свой подход к теории государства Сталин пытался сообщить и другим советским идеологам и обществоведам. И надо сказать – довольно удачно. Историки А. Данилов и А. Пыжиков, авторы замечательной монографии «Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы», изучая послевоенную научную периодику, заметили: «На ее страницах значительно реже упоминалось о руководящей и направляющей роли коммунистической партии, а приоритеты были явно смещены в пользу государства как решающей силы, способной направлять все развитие советской державы».

Сталин вовсе не был одержим утопической мечтой создать еще небывалое общество. На первых своих порах русская революция ставила перед собой совершенно нереальные цели трансформации общества в коммуну, которая подменит собой государство (точнее, отменит его) и в которой окажутся стерты различия между нациями, классами, городом и селом. Понятно, что такая цель Сталина не устраивала. Он не стремился создать нечто принципиально новое, но хотел продолжить то, что происходило уже в дореволюционной России. Ведь там уже полным ходом шли такие процессы, как обобществление (посредством огосударствления) промышленности и кооперация крестьянства. Государственный сектор в России был силен, как ни в какой иной промышленной стране. И это при том, что российская буржуазия, в отличие от западной, не имела политической власти. Около половины крестьянства было задействовано в кооперативах. Некоторые сферы хозяйства целиком находились в руках крестьян-кооператоров. Например, экспорт масла. В царской России уже существовал сильный социалистический уклад. Ростки социализма пробивались вверх. Но, к сожалению, правящая элита оказалась не в состоянии дать им полный простор, осуществив реформаторскую революцию «сверху». В результате в стране произошла революция «снизу», которая смела совершенно чуждый России капитализм. И когда страна переболела нигилизмом, Сталин немедленно возобновил прежние процессы. Он объединил сильную государственную власть с плановой экономикой и производственной кооперацией крестьянства. Конечно, это прошло не так гладко, как могло пройти в царской России. Однако государственный социализм был построен.

Сталин не желал экспериментировать с обществом, он использовал уже готовые технологии, но только делал это на новом уровне и более жестко. Все это произошло потому, что вождь ставил на первый план не интересы общества, а цели государства, которое в конечном итоге решает общественные проблемы. Правда, оно это делает во вторую очередь, но такова неизбежная плата за безопасность страны, находящейся в сложнейших внешнеполитических условиях. А также – за жесткий правопорядок и твердую мораль.

Само общество – весьма подвижная среда, что обусловлено его по преимуществу экономической природой. Производственные силы всегда растут наиболее быстро, поэтому связанные с ними классы и группы весьма склонны к разным изменениям, трансформациям. Напротив, государство, понимаемое здесь как аппарат управления, подавления и обороны, более неподвижно, осторожно и консервативно. И это не случайно, ведь его функции по преимуществу защитные, сберегающие.

Любопытно, что в 20-е годы, когда страна еще не оправилась от троцкистского и ленинского нигилизма, было отменено преподавание истории нашей страны. Вместо этого преподавали историю социальных движений. Это в высшей степени показательно. Интерес науки был направлен на социальную пластику, предоставляющую возможность весьма динамичных изменений. Напротив, при Сталине больше интересовались государственной статикой, что и обусловило во многом реабилитацию истории России.

А любителей поэкспериментировать с обществом хватало с избытком. Не будем сейчас вспоминать о Троцком и троцкизме – это особая статья. Но экспериментаторством увлекались даже многие деятели, не замешанные в разных левых оппозициях и лояльные к Сталину. Например, ведущие партийные теоретики Пашуканис, Крыленко и Стучка выступали за отмену судебной системы. Идеолог партии В.Н. Шульгин требовал ликвидировать систему народного образования. Он считал, что обучение детей должно происходить только в процессе производственной деятельности. Еще один красный мечтатель Л. М. Сабсович рисовал такую картину социалистического будущего: города СССР превращаются в промышленные поселки, связанные между собой всего лишь транспортом. Его идеи оказались настолько привлекательными, что плановые задания первой пятилетки предусматривали создание 60 таких вот децентрализованных городов.

Об этом мало кто знает, но нас хотели еще «осчастливить» коллективизацией городов. В конце 1929 – начале 1930 года ВСНХ подготовил и провел конкурс проектов по созданию «социалистических городов». Планировалось, что они будут состоять из одних только домов-коммун, состоящих из однокомнатных квартир, общей столовой, клуба, яслей и детсада. Высокой «чести» стать такими городами ВСНХ хотел удостоить Нижний Новгород, Новокузнецк, Запорожье и некоторые другие города. При этом в стране развертывалось мощное коммунарское движение. Наиболее сильным оно было в Ленинграде, которым руководил душка-«либерал» Киров. Там функционировало 110 коммун, объединяющих десятки тысяч коммунаров.

Сталин покончил с этой социальной вивисекцией. По его инициативе ЦК принял постановление «О работе по перестройке быта». В нем решительно осуждались попытки навязать советским горожанам коммуну. Вождь дал красный свет и другим завиральным проектам, которые рождались в неостывших еще от Гражданской войны головушках разных пашуканисов и шульгиных. Сталину не были нужны великие эксперименты, ему была нужна великая Россия.