Глава 9
Домик Дамиллы оказался аж на третьем уровне. Поэтому добравшийся туда Арис хотел только одного: рухнуть прямо на площадке-балкончике перед входом, прислониться спиной к стенке и спать. Увы, хозяйка апартаментов заманила его сюда совсем с иными целями. Почти сразу же последовали команды:
– Раздеться! Мыться! Вон там… Опускаешь вот эту лиану, льётся вода.
Оказалось, что дальняя часть помоста огорожена не для какой-то кладовки, а именно для душевой. Своеобразной, кстати, во всех смыслах. Стенки и крыша – из толстого, вроде даже как прорезиненного брезента. Из него же – половое покрытие со стоком в углу. Арис сделал для себя заметку посмотреть, куда сливается вода:
«Быть такого не может, чтобы капало самотёком на крыши нижерасположенных жилищ».
Над головой располагался перегнутый шланг, сделанный из какой-то полой лианы. Оставив снаружи своё весьма и весьма испачканное в грязи пончо, Арис с заведомым содроганием стал медленно опускать конец растительного шланга. Он подспудно ожидал, что вода будет холодной или вообще ледяной. Тем приятней оказалась жидкость примерно температуры тела. Но больше всего впечатлило гостя мыло, найденное в густом полумраке не столько на ощупь, как по запаху. Два куска разного цвета, и вполне ароматного, лежали на верхней, угловой полочке. А на нижней полке виднелся большой кусище хозяйственного мыла.
«Да у них тут цивилизация! – поражался Шенгаут, быстро совершая омовение. – Неужели сами варят?.. Да нет, скорее всего, выменивают у островитян. По всем понятиям, у тех – чуть ли не развитая промышленность…»
Помылся, опять вернулся на площадку, ладонями стряхивая с тела капли и с сомнением поглядывая на непритязательное пончо. Здесь, наверху, было сравнительно светло от сияния Могридан, прореженные кроны пропускали голубоватый свет луны. Но не столько грязь виднелась на единственной одежде, сколько запашок от неё исходил совсем не куртуазный.
Сомнения разрешила вышедшая из домика Дамилла:
– Вытирайся! – протянула небольшое, но весьма приличное полотенце. И дальше помогала себя жестами, приоткрыв полог из ткани, служащий вместо двери: – Иди туда, ложись вон на ту лежанку. Жди меня. А я тоже помоюсь.
Но именно в этот момент стало резко темнеть. Вскинувший голову Арис заметил край очередного острова, наплывающий на диск Могридан. Естественно, что не удержался от вопросов:
– Сколько же их тут летает?.. И как вы их различаете между собой?.. Имеет он своё имя или название?
Вопросы были поняты, ответ дан. Причём цифры показывались на пальцах:
– Галазантра 31-А, – сказала она, после чего добавила некий нейтральный набор слов, скорей всего классифицируя названный остров по шкале полезности для обитателей леса. А напоследок, облизнувшись весьма многозначительно, подтолкнула своего гостя за порог хижины.
Вытираясь на ходу, Арис прошёл внутрь, с любопытством осматриваясь. Своей наготы он и не подумал стесняться, потому что, по некоторым подспудным ощущениям, всё ещё оставался женщиной «за пятьдесят». Чего, спрашивается, стесняться другой женщины?
Только вот оказалось, что в жилище не только он один. На второй лежанке, изначально невидимой снаружи, восседала в позе лотоса девушка лет шестнадцати. Большая часть тела скрывалась под полотняной рубашкой серого цвета. Рядом с девушкой восседал карапуз лет двух, с серьёзным видом крутя в руках некое подобие игрушки-головоломки из поблескивающих проволочек. Ещё один годовалый ребёнок спал поверх шкур, видимо его детское время бодрствования уже истекло.
С минуту Шенгаут пялился на девушку, а она на него. В свете сразу двух керосинок стало заметно, что девица жутко покраснела, а потом и вовсе прикрыла глаза от вполне понятного стеснения. Мужчина ведь! И совершенно голый! Пусть и не возбуждённое, но кое-какое (и вполне приличное!) достоинство свисает.
Осознав это, Арис не придумал ничего лучше, как метнуться к указанной лежанке и там зарыться среди мягких, невероятно тёплых шкур. И так ему хорошо стало, так уютно и расслабленно, что мысли потекли, словно густая медовая патока:
«Не знаю, где бы меня уложили в семействе Гюта, но здесь однозначно лучше. А вот дети… Как я мог про них забыть?.. А кто это их опекает? Скорей всего какая-то няня. Наверняка тут вдовам помогают… Хотя не удивлюсь, если девица – сестра Дамиллы. Или родственница. Слишком уж они на личико похожи… Только это – не столь важно… А вот что будет завтра?..»
Именно с этим вопросом Арис и… уснул. Намертво уснул, без задних ног, как говорится. И не мог видеть, как обнажённая Дамилла встала над лежанкой, уперев кулаки в бока, и прошипела с негодованием:
– Нет, ну каков нахал! А? – Но, постояв ещё с минуту, сама себе и возразила: – Хотя, пережить такое, как он, не каждому дано…
– И шрамы! – с придыханием отозвалась шестнадцатилетняя девица. – Ты видела, какие у него шрамы на голове, колене и на спине? Свежие, словно только заросли.
– Видела… Наверное, ему ещё на острове досталось. А ещё этот мелкий пройдоха Гют совсем на переноске улиток парня загонял. Хвастался, что они тройную норму сделали.
– Будешь его будить? – с предвкушением поинтересовалась девица. И тут же смутилась под ироничным взглядом Дамиллы:
– Не твоего ума дело! И вообще пора спать! – Погасила лампу со своей стороны и демонстративно отгородила свою лежанку занавеской из лёгкой ткани. И уже зарываясь в шкуры, поближе к расслабленному мужскому телу, пожелала еле слышно: – Спокойной ночи!
Зря Арис понадеялся, что ему дадут выспаться всю ночь. По примерным ощущениям побудка произошла часа через четыре. Да таким способом, что даже полный импотент забыл бы о сне: Дамилла сидела на нем верхом, сладострастно ёрзала и вдобавок соском груди водила по его губам. Полная темень в помещении не давала рассмотреть гибкое, упругое тело, но тактильный контакт уже давно настроил мужской организм на соответствующие подвиги.
Будь на его месте нормальный мужчина, он бы уже ни в чём себя не ограничивал. А здесь прежнее подсознание пустилось в неуместный анализ и разглагольствования:
«Грудь у неё – невероятно упругая. И это при двух детях-то?.. Или они тут своих детей грудью не кормят? – При этом волей-неволей приходилось облизывать и покусывать сосок, что сразу вызвало непроизвольный стон удовольствия у Дамиллы. – И на боках у неё – ни грамма лишнего жира. Хотя выглядит округлой и приятной, по сравнению с остальными. О!.. И мышцы чувствуются!.. Мм! А попа-то какая упругая! У меня в лучшие молодые годы такого не было… Ух, ты!.. Как у неё ловко получилось самой насадиться!.. Получается, что я уже не девственник?..»
Только Шенгаут об этом подумал, как его скрутило от удовольствия. Практически только и успел сделать несколько фрикций, как сработал инстинкт продолжения рода, выплескивая всё что надо и не надо.
Восседающая сверху женщина замерла, скорей в недоумении, чем в попытке получить собственное удовольствие. А проснувшееся сознание Дарьи Черновой приступило к самобичеванию:
«Позор! Сама таких страдающих недержанием малолеток терпеть не могла. Только влез и сразу слазит! Как же я могла забыть, что мужчине никак нельзя спешить?! М-да! Нехорошо получилось… И что теперь будет?..»
А ничего такого и не было. Скандал не разразился, недовольство скрыто, и Дамилла улеглась рядом. Но спать никоим образом она не собиралась, как и уснуть своему избраннику не позволила. Вместо этого начала касаниями объяснять, что такое быстро, медленно, остановиться, приподняться, глубже… и ещё десяток самых необходимых деепричастий.
Причём прошло полчаса, а возбуждение у мужчины так и не прошло перезагрузку. Уд так и находился в боевой готовности. Вдовушку это весьма и весьма порадовало, и она решила продолжить забаву. Только теперь всю инициативу отдала Арису, несколько раз повторив:
– Главное – не спеши. Лучше медленно, чем быстро.
Минут через пять Арис вошёл во вкус. Тем более что хорошо знал, как надо доставлять женщине удовольствие. Ещё через десять сообразил, как надо вовремя приостанавливаться, а так как умения ласкать в его натуре имелось предостаточно, через полчаса настолько разогрел хозяйку обители, что из неё стали вырываться стоны сладострастия. С каждой минутой они становились всё громче и громче, что в какой-то момент несколько смутило новичка:
– Все спят, – прошептал он, – а мы их разбудим…
– Не останавливайся! – требовала Дамилла в ответ. Остальные её слова понимались на уровне интуиции. Да и что ещё может шептать женщина, забывшая обо всём на свете и нырнувшая с головой в омут страсти и любовного сумасшествия?
«Может, здесь подобные крики в порядке вещей? – какой-то частью подсознания размышлял Арис. – Просто этим занимаются в первые два, три часа после отбоя. А я как раз то самое «крикливое» время благополучно проспал… О! А дети? И та девушка? Или они ушли?.. Вряд ли… И двухлетний малыш наверняка думает, что я его мать зверски мучаю…»
Оргазм у вдовушки получился бесподобный. Она забилась под Арисом, как рыба на льду, и ему пришлось прикладывать все усилия и сноровку, чтобы удержаться на напрягшемся теле и не слететь на пол. Сам при этом тоже не удержался от финального аккорда, и только минут через пять, когда судорожные объятия стали ослабевать, запоздало испугался:
«Кажется, я стану папой… И никто меня из этого посёлка не отпустит… М-да! Погорячился!..»
Зато новые ощущения и переживания, доступные только мужскому организму, оставили в сознании неизгладимое впечатление. По остроте они никак не уступали женским, о которых Дарья Чернова помнила великолепно, но резко отличались в структурном плане. Как именно и в чём, ещё следовало разбираться в будущем.
А вот что особенно удивило новоявленного Ариса Шенгаута, – так это невероятный упадок сил. Когда он был женщиной, после секса хотелось и ласк, и разговоров, тогда как сейчас было лень шевельнуть пальцем. Даже думать казалось излишним:
«Вот теперь я понимаю мужиков, когда они, сделав дело, сразу засыпают, – мысленно ухмыльнулась Чернова. – А тем искусникам, кого при таком откате хватает еще и на послеактовые ласки, – надо при жизни ставить памятники… А мы, бабы-дуры, этого никогда не понимаем…»
Похоже, что Дамилла к числу вышеупомянутых баб не принадлежала. Потому что не шевельнулась и словечка не произнесла, пока её партнёр не уснул.
А когда Арис проснулся с блаженной улыбкой на физиономии, рядом уже никого не было. Хотя за занавеской кто-то и двигался бесшумно. В помещении становилось светлей, слышались многочисленные птичьи трели, шумела струйка воды, где-то не так далеко перекрикивалось двое мужчин. Точнее говоря, переговаривались о чём-то смешном, потому что иногда посмеивались. Наверняка при таком общении о сути их разговора знал каждый в посёлке.
О чём они говорили и над кем посмеивались, стало понятно, после того как шум бегущей воды стих. Затем шлёпанье босых ног и какой-то вопрос, заданный вдовой. На него мужики что-то ответили и вновь хохотнули. И вот тогда получили короткую, но, видимо, очень содержательную отповедь, после которой заткнулись наглухо. Зато сразу из десятка мест вокруг, да и со второго уровня, послышались дружные смешки остальных соседей.
«Эта сударыня имеет вес и определённый авторитет среди соседей, – самодовольно рассуждал Шенгаут. – Поэтому лучше оставаться под её крылышком. Да и местный язык я после подобных ночных уроков выучу не в пример быстрей, чем таская корзины с улитками… Надо лишь глупо улыбаться да смотреть на неё влюблёнными глазами. Ну и, если она сейчас опять ко мне под шкуры залезет, то постараться…»
Наивный! Точнее говоря, это всё ещё Дарья Чернова рассуждала как обычная земная содержанка: «Пригрели? Поимели? Вот пусть и заботятся теперь да пылинки сдувают!»
Как бы не так! Дамилла отдёрнула занавеску, будучи одетой, довольно улыбающейся, но настроенной весьма категорично:
– Быстрей вставай! Иначе на работу опоздаешь! А Гют, хоть и мелкий пройдоха, но тот ещё пакостник! – и бросила на край лежанки отстиранное ею ещё с вечера пончо.
Вот тут сердечко у Шенгаута и засбоило. Он только сейчас вспомнил о своём пропуске в иной мир и о гарантии жития после смерти. А потому вскочил на коленки и стал лихорадочно ощупывать края непритязательной одежонки, разыскивая артефакт. И чем дольше ощупывал, тем больше покрывался холодным потом: яйца не было!
И только вскинув вопросительный взгляд на вдовушку, задышал облегчённо. Мраморное яйцо лежало на женской ладошке, а на одном с ним уровне находились красивые глаза, полные интереса.
– Это моё! – Арис протянул руку и получил желаемое без задержек, но вопросительная мимика усилилась. Пришлось объяснять в меру своих жалких знаний: – Семья. Подарок. Дар. Реликвия. Я – сын. Моя мама. Мама моей мамы. Мне завещала. Надо носить с собой.
Интерес рассосался, сменившись пониманием. Женский пальчик ткнул в пол, где лежали личные галоши новичка, выданные ему вчера обществом:
– Поторапливайся на работу! Быстрей, быстрей!
Пришло понимание, что здесь даже не покормят на прощание. Но, уже начав обуваться, Шенгаут всё-таки сделал попытку договориться о смене рода своей деятельности:
– Почему только с Гютом? Я ведь взрослый и сильный мужчина. Могу и тебе помогать на охоте. Или чем ты тут, в лесу, занимаешься?
Дамилла на это лишь звонко рассмеялась, потом отрицательно мотнула головой и в который раз, но уже строгим тоном повторила имя назначенного опекуна. Затем подхватила со стены лук, колчан со стрелами и выскочила из помещения. Полог остался откинут, так что удалось рассмотреть, как она ухватилась руками за тарзанку с провисшей верёвкой, привычно оттолкнулась от края платформы и ухнула вниз.
Арис замер, непроизвольно затаив дыхание и ожидая услышать треск, глухой удар падения или крики со стонами. Но всё прошло для местной жительницы штатно: верёвка натянулась, как струна, размотавшись из «стручка» до предела, да так и замерла в таком натяжении. Следовательно, проворная охотница уже внизу, на первом уровне.
Закончив крепить обувь на ногах, Шенгаут набросил на тело пончо, подпоясался и вновь крепко увязал в край ткани мраморное яйцо. И только собрался покинуть помещение, как отдёрнулась занавеска возле второй лежанки, и на свет с заспанным видом выбралась та самая девица лет шестнадцати. Вчерашней сорочки на ней не оказалось, и все прелести ничто не скрывало. Словно не замечая мужчину, она с прикрытыми глазами прошла к выходу, постояла с минуту в проёме двери, разглядывая лесное великолепие, встряхнула несколько примятой за ночь гривой волос и только потом отправилась к душевой комнатке.
Ночевавший в домике гость пребывал в раздвоенных чувствах. Часть сознания, принадлежавшего Дарье Андреевне Черновой, возмущалась:
«Эта малолетка себя так специально повела! Дождалась, пока старшая сестра ушла, и решила тут передо мной продефилировать, виляя попкой и торчащими сосками! Ну и воспитание!..»
Ну а большая часть сознания, уже определявшая себя как мужчина, распереживалась:
«У меня ведь брюк нет! Даже трусов не имею!.. И пока я буду спускаться по лестницам, меня треть посёлка снизу прекрасно рассмотрит. Естественно, что моё странное возбуждение будет замечено… А вот как расценено?.. Ещё подумают, что у меня появились планы на эту юную нимфу, а? – И сам себе чуть ли не вслух скомандовал: – Бегом вниз!»
И всё равно бегом не получилось. Теперь уже взгляд непроизвольно задержался на детях, всё ещё продолжавших спать. Точнее не на них, а на странных птицах, которые расселись рядом и как-то слишком строго, с напряжением поглядывали на мужчину.
Возле годовалого мальца словно в гнезде сидела серая уточка с ярко-рыжим чубчиком. Величиной с крупного голубя, она имела хвост, как у сороки. Но именно за этот хвост и держали птичку детские пальчики.
Двухгодовалый ребёнок, спящий на бочке, никого не держал. Зато две другие птички, не в пример первой более яркие и красочные, использовали старшее дитя как своеобразный насест. Одна стояла у него на бедре, а вторая – на плечике. Наверняка птички много не весили, но всё-таки… Инстинкт матери сразу проснулся у Черновой:
«И чего это они вообще творят?.. Неужели вышедшая нянька спросонья не увидела этого безобразия? Может, мне самой этих птичек прогнать?.. Ведь пернатые – это главные разносчики инфекции!..»
Гляделки с птицами закончились с возвращением обнажённой девицы. Она с индифферентным видом обошла замершего на месте парня, прогнувшись, как кошка, опустилась на четвереньки на лежанку, сделала несколько шажков по ней и прилегла, собираясь явно ещё чуток поспать. Только в такой позе прилегла, что мужское начало в Арисе окончательно вышибло всё неуместное материнское беспокойство Дарьи. Ему стало не до детей с птицами и не до отсутствия трусов на нём самом. Чувствуя, как у него загораются уши и шея, парень метнулся прочь из домика.
Неловко спускаясь по верёвочной лестнице, сам поразился своему желанию:
«Лучше бы я уж работал рядом с Гютом. Будет мне наукой! Отправляться следовало вниз вместе с Дамиллой… Ведь если мне припишут совращение малолеток, то могут и высшую меру наказания применить».
Может, здесь и не было таких строгостей, вчера ему предлагали четырнадцатилетних, но мало ли что? Всё-таки строй очень похож на матриархат, и влипать в неприятности, связанные с женщинами, нельзя категорически. И вполне естественно, что женское подсознание стало поучать нынешнюю, мужскую сущность:
«Лучше с мужчинами драться, чем вызвать неудовольствие женщин. Учитывай это!..» – И словно сглазила.
Не успел Шенгаут твёрдо встать на ноги на земле, как мимо него с деловым видом лосей, объевшихся поганок, пробежали два воина. Они ничего не сделали новичку, просто легонькое касание плечом на скорости. Но и этого хватило, чтобы он отлетел в сторону, кувыркнулся пару раз по выступающим корневищам и зарылся с головой в солидную кучу опавших листьев, хвои и мелких веточек.
Ну и по ходу удаляющегося топота лосей слышался издевательский смешок из двух глоток и какие-то комментарии. Хорошо хоть не обидные, потому что… непонятные. Хуже всего, что своих недоброжелателей Арис и рассмотреть толком не успел. Не то, чтобы он сразу собирался мстить или устраивать выяснения, но уж очень хотелось в будущем избежать подобных казусов. Это ведь первый раз просто толкнули, неважно, по какой причине: шутя, бравируя силой или ещё по каким соображениям. А ведь потом могут на ходу и ножом пырнуть. Вон, все без исключения с ножами ходят как минимум.
Рассуждая таким образом, Шенгаут отряхнулся как мог от мелкой хвои, да и подался на поляну. При свете дня без труда отыскал кострище семейства своего опекуна и даже успел слопать выданную ему миску каши с мясом.
А потом опять началась работа. Тяжкая, нудная, совершенно не способствующая дальнейшему обучению местного языка. Только и оставалось, как старательно повторять в присутствии Гюта уже выученные слова, получать одно-два новых да, скрипя зубами, таскать наполненные корзинки на поляну. Адский труд, бесперспективная карьера, туманное будущее. Увы, таков удел всех нелегальных иммигрантов. И тем более тех, кто вообще попал не просто в иную страну, а в иной, совершенно новый, незнакомый мир.
