Глава 12
Третья неделя отпуска планировалась как островок свободы – предполагалось, что дети будут посещать лагерь. Кейт рассчитывала, пользуясь тем, что дети будут пристроены, спуститься по реке на каяке и сходить на экскурсию, организаторы которой обещали наблюдение за птицами в естественных условиях. Но каждое утро, после того, как дети уезжали, а Крис садился за работу, больше всего на свете ей хотелось делать две вещи. Прежде всего, поплавать в океане, заново открыть для себя мягкую текучесть движения, приходившую, бывало, так легко и естественно. А потом, натянув поверх купальника хлопчатобумажное платье на бретельках, пойти в кафе и почитать.
В Нью-Йорке Элизабет нашла для себя кучу дел. Вступила в союз графиков-дизайнеров, записалась в клуб любителей бега. Город вновь очаровал ее.
«Мое субботнее утро: пробежка в парке, потом взять бейгл с лососем у диковатого парня в местной кулинарии и посидеть у фонтана, где устраивают свои дерби скейтбордисты. Они устанавливают бум-боксы, громадные колонки и стойки, и люди там собираются самые разные – дети, кроссдрессеры, чудаковатые старички. Сумасшедшее место, и мне безумно там нравится. Им нет дела до того, кто как выглядит, но все улыбаются, катаются и ведут себя совершенно естественно».
Элизабет со многими встречалась, зачастую со случайными людьми из спортзала или бара. Одно такое знакомство закончилось не очень хорошо, парень из спортзала, на первый взгляд вполне положительный, перешел к угрозам, и она дала себе зарок – не путаться больше с незнакомцами.
«Новые правила, система «Два пункта»: иметь дело только с теми, о ком есть два отзыва, за кого могут поручиться двое. Снова в седло, Угрюмка. Но отныне – только два пункта и никаких исключений».
Кейт положила дневник на стол и оглядела внутренний дворик кафе. Учась в кулинарной школе, она обзавелась широким кругом знакомых и коллег в Нью-Йорке. У нее не было опыта свиданий с совершенно незнакомыми людьми, за которых никто не мог поручиться. Исключением стал Крис. Но в нем с самого начала ощущалась серьезность, основательность, уверенность и надежность. Он был учтив, с ним она чувствовала себя комфортно – и в компании, и наедине. Бо́льшим риском было бы не дать ему номер телефона. Но Кейт подстраховывала сетка безопасности – подруги по комнате, всегда знавшие, где она и с кем. Элизабет жила одна. Встречаться с незнакомцем в Нью-Йорке – дело рискованное.
Приехав в Манхэттен, Кейт как будто открыла для себя секрет, заговор Западного побережья: оказывается, лучшее место на земле – не Калифорния, а Нью-Йорк. Люди здесь перемещались с той же, что и она, скоростью, у них было то же, что и у нее, чувство юмора. Здесь перед каждым открывались невероятные возможности, здесь каждый мог найти занятие по душе. Кейт не замечала ни шума, ни грязи. Она стала таким патриотом города, что родные и друзья в Пало-Альто только закатывали глаза, слушая ее. Тогда же Кейт вынесла для себя урок: люди, живущие за пределами Нью-Йорка, не питают теплых чувств к его обитателям, для которых именно «Большое Яблоко» – центр всего и вся. Разумеется, сами ньюйоркцы свой город так не называли. Позднее, уже записавшись в плей-группу, она узнала, что лишь немногие женщины приезжают сюда, если только это не какая-то их годовщина или они вывозят детишек в Радио-Сити. Рассказывать о городе с точки зрения инсайдера, расхваливать его рестораны так, словно их пригород – жалкая деревушка, – то же самое, как если бы приехавший на родину экспат расписывал неоспоримые преимущества Европы.
Кейт еще раз посмотрела дату перед последней дневниковой записью. 12 июня 1989-го. Сама она к тому времени уже год как закончила кулинарную школу и жила в Верхнем Вест-Сайде, но еще не познакомилась с Крисом. Как жаль, что они с Элизабет не встретились тогда. Кейт и сама удивилась, поймав себя на этой мысли. Ей и в голову не приходило, что она могла бы делить те давние дни – немного сумасшедшие, беззаботные и бездетные – с Элизабет.
До окончания лагеря оставалось чуть больше часа. Кейт вернулась в кафе за булочкой и еще одним кофе.
Элизабет записалась в класс живописи по художественной программе в Виллидже. Преподаватель пользовался среди юных художниц непререкаемым авторитетом благодаря доступу в лондонские галереи и высокому статусу на городской общественной сцене. Элизабет занималась у него три семестра с надеждой собрать материал для портфолио. Занятия проводились по вечерам, и вскоре она стала задерживаться, а потом и оставаться в студии на ночь.
Представить Элизабет с мужчинами до Дейва оказалось нелегко. Для Кейт близость всегда имела две стороны, чувственную и физическую: контакт в кухне, нарастающий жар желания, кипение страсти и, наконец, вечер, уйти с которого одной уже невозможно. Но для некоторых женщин сексуальный аспект был чем-то вторичным, вопросом исключительно биологическим. К ним, похоже, принадлежала и Элизабет.
8 февраля 1990 года
Сегодня утром, когда зазвонил будильник, Тед посмотрел на меня раздраженно. С ним такое бывает, хотя занятия начинаются в девять и времени в запасе у него в любом случае немного. Я приняла душ и, пока вытиралась, поймала его провокационный взгляд. Провокационный не в том смысле, что, мол, давай-ка сделаем это еще разок, но в смысле нарочито раздражающий. Я надела трусики – пусть будет, как будет. Либо он пройдется по поводу моей худосочной бледной задницы, либо зацепится за что-то.
«Не понимаю, как ты можешь держаться за эту работу», – сказал он.
Но это было еще не все. Дальше он сказал, что я продаюсь на рекламу водки и брошюры по гольфу и всего лишь «стучу по клавишам».
Я бы нашлась что ответить, но умные мысли приходят слишком поздно, а тогда сподобилась только на банальное: «По крайней мере, я сама плачу за квартиру, а ты, похоже, даже этого не в состоянии сделать».
Игра окончена. Ну и ладно. Было славно – все эти презентации на открытии выставок, обеды… Видит бог, он знал, чем меня взять. И занятия мне тоже нравились; в студии я забывала обо всем на свете. Но что толку? Кого я обманываю? Я никогда не откажусь от своей работы ради того, чтобы стать художником. Все дело в том, что мне она по душе. Ну вот, сказала. Готовить эскиз страницы, которая станет картинкой на упаковке, попадет в журнал или на баннер, подбирать нужный шрифт и цвет. В этом тоже есть артистизм и красота. Да и деньги лишними не бывают. Эта худосочная бледная задница держится за работу, но не за бойфренда.
В записях за весну и лето проступала женщина, вполне довольная жизнью. Элизабет стукнуло двадцать семь. Она общалась с членами клуба любителей бега, пробежала половину марафона и пережила короткий и неудачный роман со своим боссом – Фитчем.
«Не понимаю, откуда у меня это моральное обязательство быть верной ему, когда он совершенно определенно не чувствует себя обязанным? Может быть, преданность свойственна лебедям и любителям птичек, слишком близоруким, лишенным воображения и не способным углядеть альтернативы?»
«Альтернативы», «преданность» – эти два слова стояли перед ней, словно написанные красными чернилами.
То немногое, что Элизабет записывала потом на протяжении нескольких месяцев, касалось по большей части работы. Ей поручили вести направление, связанное с рекламой крепких напитков и спортивных событий. Она потратила едва ли не все сбережения на покупку большого монитора, чтобы брать работу на дом, и прихватывала заказы на стороне. Накопления понемножку росли, позволяя надеяться на покупку своего уголка. Других отношений после Фитча было немного – короткие и пылкие романы с мужчинами, которых она обозначала только инициалами. Из осторожности или, может, из осмотрительности.
Потом Фитч ушел, и в отделе начались перестановки; место, на которое рассчитывала Элизабет, получил кто-то другой. У нее были отличные отзывы, она провела несколько больших кампаний. Они обе проработали в отделе примерно одинаковое время. Элизабет пришла к выводу, что либо в отделе кадров пронюхали о ее отношениях с боссом, либо он проболтался, что у нее нет степени.
«…Разговаривая с людьми, я уже несколько раз замечала, что они относятся ко мне с покровительственным сочувствием. Знаю, Фитч думал, что, если бы у меня был стимул, я бы вернулась и закончила. Возможно, он прав. Я – недоучка. Лентяйка. Будем называть вещи своими именами. Тогда все выглядело цепочкой не связанных между собой случайностей: решение остаться во Флоренции, возвращение домой, к матери, выход на работу и нежелание что-то менять. Но на самом деле все закономерно; есть только решения, воспринимающиеся как случайные и следующие одно за другим. Они выводят тебя на определенную дорогу и ведут по ней, набирая силу инерции, которую уже не преодолеть».
Кейт отложила – даже почти отбросила – дневник, и он шлепнулся на деревянный столик. Сидевшая неподалеку женщина коротко взглянула на нее и снова занялась своими детьми.
Эту сторону Элизабет – хладнокровную, расчетливую, злую – Кейт не видела ни разу. Это строгое признание последствий выбора, вовсе и не казавшегося таковым в момент принятия решения, было противоположностью фатализму. Получается, для них обеих колледж стал больным местом. Может быть, выходя за Дейва и рожая детей – троих, одного за другим, – Элизабет думала, что ломает модель случайного выбора, совершает некий решительный акт. Интересно, что в их разговорах эта тема (предвидение материнства) не всплывала. Кейт даже не помнила, чтобы Элизабет хоть раз упомянула о том, как познакомилась с будущим мужем.
Подруга Элизабет по прежней работе, Пег, перешла на другое место и, чтобы отметить это событие, предложила прокатиться на фолк-фестиваль в Теллурайд. Пег и Джоди оставили детей дома, с мужьями. Втроем они гуляли, посетили массажный салон и даже побывали в шахтерском городке-призраке. Они танцевали с мужчинами в рубашках-варенках, и пиво выплескивалось на голые ноги. Один из этих мужчин попросил у Элизабет номер телефона, но она отказала, за что получила выговор от Пег – «хочешь познакомиться, так уж будь добра, постарайся». Элизабет не нравились свидания вслепую, но она все же согласилась встретиться в Нью-Йорке с кузеном Пег, Стивеном, – «только бы та больше не приставала».
Они встретились в модном ресторане в Нижнем Ист-Сайде. Когда Элизабет пришла, Стивен уже сидел у стойки – в пальто «бербери» и со стаканом мартини в руке. Она заметила маникюр и тут же придумала причину, чтобы уйти пораньше. Но он ее удивил – оказался внимательным собеседником, задавал интересные вопросы. В разговоре Стивен смотрел ей в глаза, улыбался, избегал сомнительных и негативных тем. Он больше расспрашивал ее, чем говорил о себе, и его внимание было приятно; пусть ненадолго, она почувствовала себя интересной кому-то.
Они чмокнули друг друга на прощание и отделались невнятными обещаниями встретиться как-нибудь снова, но Элизабет уже знала – никаких свиданий больше не будет. И все же она извлекла полезный урок: как быть раскованной в компании, как внушить человеку, что у тебя есть с ним что-то общее. Именно из-за отсутствия этих навыков она в свое время и не получила ожидаемого повышения.
7 сентября 1992 года
Турнир по гольфу в этом году получился забавнее, чем обычно. Там был тот парень, с которым я познакомилась на фолк-фестивале в Теллурайде. Сначала мы подумали, что он прикалывается, представляясь профессиональным игроком, но вчера в палатке увидели, как он наставляет нашего клиента, своего старого приятеля. Я с трудом его узнала – весь такой чистенький, в белой рубашке-поло и модных клетчатых слаксах.
«Что такое? – спросила я, щелкнув его по козырьку. – Не разрешают носить варенку, а, Дэн?»
«Да, чтоб мне провалиться, – сказал он с невесть откуда взявшимся южным акцентом, – если это не та самая красавица, что не пожелала даже дать мне свой номер».
Весь день он был занят, слонялся с шуточками по палатке в сопровождении здоровенного черного пса, с которым, похоже, никогда не расстается, хотя, вообще-то, собак сюда не пускают. Взялся обучать меня правильному пату, хоть я и отнекивалась: мол, «что толку учить человека, который никогда толком и не гольфировал». Тут он поправил: «Не играл в гольф. Гольф – имя существительное». Потом он положил руку мне на плечо, будто мы какой-то котильон выплясывали. Выглядело это все так, будто парень над своей же неуклюжестью и подтрунивал.
Пег устроила целый спектакль со смешками да подмигиваниями, передавая ему мой номер, а я даже и шум поднимать не стала. Он, конечно, задавака, но, похоже, безобидный. Только вот можно ли засчитывать два пункта, если один из них – ты сама с прошлогоднего отпуска?
«Пока, Дэн», – сказала я и сделала ручкой через плечо. У меня это считается флиртом.
«Когда бы ни позвонила, дорогуша, я всегда готов, – сказал он. – Только вот зовут меня – Дейв».