Глава 1

Город разрастается быстро.

С каждым днем все выше становятся буро-желтые каменные стены с прорезями бойниц. Появляются новые роскошные храмы, их мраморные жертвенники окружены внушительными колоннами. То здесь, то там возникают многолюдные рынки, великолепные дома знати, бани, площади, арены, театры. И, конечно, все краше становится главная гордость Карфагена – королевская цитадель – Бирса.

Укрепленная, неприступная, внутри она поражает изяществом и благородством убранства. В покоях и обеденных залах стоит самая лучшая мебель: отделанные драгоценными камнями светильники, золоченые стулья и ложи, жаровни самого тонкого литья. Жаровни согревают стылой зимой, а летом так приятно укрываться от зноя во внутреннем дворике и под плеск струй в фонтане любоваться синевой моря, сливающейся у горизонта с голубым небом в одну бесконечную линию.

Теперь уже невозможно и представить, что совсем недавно на этих местах была лишь выжженная палящим солнцем африканская земля, принадлежавшая берберскому царю Ярбе…

– О чем ты задумалась? – участливо поинтересовалась у сестры Анна, расправляя складки белоснежного хитона, мягко облегавшего ее тонкую фигуру. – Дидона, ты ничего не ешь, не пьешь. Только молчишь и печально смотришь на море!

Дидона, поправляя золотой обруч, мешавший ее длинным светлым кудрям упасть на лицо, грустно вздохнула.

Что-то случится…

Что-то непременно произойдет – нехорошее и страшное.

Это так же очевидно, как вон та истекающая кровью голубка, умирающая в глубине покоев. Принесенная в жертву богам, она пытается взлететь с мраморного ложа, косится на каменные фигурки Юпитера и Юноны, но в ее белоснежных крыльях нет больше силы.

Анна спрашивает, что случилось.

Как объяснить ей, что едва лишь рассвело, как сердце Дидоны вдруг стиснуло горькое отчаяние?

Нет никаких оснований для глубокой печали, но ей хочется плакать, а еще лучше – укрыться в спальне, натянуть на голову хламиду и ничего не видеть, ни с кем не разговаривать.

Но ведь ясно же: это не отвратит надвигающейся грозовой тучи.

Такова, должно быть, воля богов, уготовивших ей новые суровые испытания.

– Красивый день сегодня, Анна! Солнце светит ярко, но жара не очень мучительна. – Пытаясь не расстраивать сестру, Дидона мягко улыбнулась, и улыбка придала ее и так совершенному лицу особую красоту. – Знаешь, я смотрю на наш прекрасный город и уже не верю, что совсем недавно мы нареза́ли тонкими полосками воловью шкуру, очерчивая участки земли для нашего Карфагена.

– Помню, сказала ты Ярбе, что тебе достаточно и той земли, которую займет шкура вола, а я удивилась! – Анна всплеснула руками, и золотые браслеты, украшавшие ее руки, тоненько зазвенели. – Но ведь действительно, если разрезать шкуру на тонкие полоски, то ими можно охватить кусок земли, пригодный для возведения целого города. И при этом главное условие будет выполнено: речь идет о земле, которую покроет одна-единственная шкура. Ты провела Ярбу! Очаровала его, а потом – схитрила!

– Знаешь, я бы предпочла, чтобы Венера погасила пламя любви в сердце берберского царя. Но разве это зависит от моих желаний! Недавно он вновь отправил ко мне гонцов с дарами. Прислал дюжину прекрасных рабынь, а еще – свору гончих псов и расшитый золотом шатер. Ярба помнит о том, что я люблю охоту, и старается угодить мне. Впрочем, он больше напрямую о браке не говорит; делает вид, что уважает мое желание – хранить верность покойному супругу. Однако каждый дар Ярбы все равно пробуждает мучительные воспоминания. Веришь ли, до сих пор все это стоит перед глазами…

Дидона, смахнув слезы, прикусила губу.

В памяти вновь возник образ ее дорогого супруга – Сихея.

Славный воин, богатый царь… Как красив он был на их свадьбе!

Крупные темные кудри вьются вокруг загорелого лица, пронзительно-синие глаза радостно сияют, ласковая улыбка обещает молоденькой девочке, одетой в полупрозрачный хитон, все-все, о чем она только могла мечтать, – любовь, почет и уважение, счастливую семью, теплый очаг…

С какой гордостью Дидоне в тот день хотелось смотреть на вчерашних подружек по играм!

Взирайте все, говорил ее сияющий взгляд, какого мужа послали мне боги! Как красив он, высок и строен! Как идет ему пурпурный фарос, а его котурны, украшенные золотом, так сияют на солнце, что глазам делается больно!

Свадебный пир – как и положено делать для дочери тирского царя – был устроен богатый. Гости уже давно устали возлежать на ложах, ожидая, пока рабы прекратят носить изысканные кушанья и наполнять кубки божественными винами. Но пуще всех томилась от ожидания и нетерпения юная невеста.

Сихей… любимый, желанный…

Скорее бы остаться наедине с ним, и чтобы его руки сомкнулись на ее талии, а губы целовали ее – жарко-жарко!

Наконец специальная служанка, приставленная к Дидоне для помощи в приготовлениях к первой брачной ночи, делает знак – пора супругам удалиться в опочивальню, на ложе, усыпанное лепестками белых роз.

И вот уже, освещенная пламенем закрепленных на стенах факелов, Дидона торопится по длинному коридору в свою спальню, торопится, чтобы…

Чтобы вдруг наткнуться на тело мужа…

Сихей лежит в двух шагах от дверей опочивальни.

– Госпожа, что же вы остановились? – недоуменно интересуется служанка. И, заглянув через плечо Дидоны, тут же падает без чувств, сосуд с ароматным маслом выскальзывает из ее рук и разлетается вдребезги.

В полумраке почти невозможно разглядеть кровь, пропитавшую пурпурный плащ мужа.

Но и этого света довольно, чтобы понять: он, только что давший клятву любви, мертв. Вероломно убит, вон – кинжал с золоченой рукоятью, который коварный убийца вонзил в бок Сихея…

Однако даже тогда, при виде тела мертвого любимого супруга, ей еще все-таки было не очень больно.

Все воспринимается как в тумане. Произошедшее кажется дурным сном, от которого вот-вот можно пробудиться. Сомнений в том, что Сихей мертв, нет: его бледное лицо кажется застывшей маской. Но поверить в смерть мужа все равно невозможно. А потом спасительный обморок словно погружает мир и все его беды в мягкую обволакивающую темноту.

И все-таки настоящие, мучительно-жгучие страдания начинаются позже. Когда становится ясно: кто тот человек, в своих злодеяниях превзошедший всех прочих смертных…

– Наш брат, Пигмалион! Я до сих пор не верю, что он пошел на это, – прошептала Анна, обнимая Дидону за плечи. – Да, после свадьбы в твою пользу отошли бы обширные земли. Но ведь большая часть царства все равно досталась бы ему! Как мог он убить Сихея, ведь он был его другом!

Дидона вздохнула:

– Жадность, алчность и зависть лишили нашего брата рассудка. Я до сих пор опасаюсь мести Пигмалиона! Не следовало мне, наверное, грузить на корабли все наше золото и драгоценности. Но я представила себе, что он, убийца, лишивший меня счастья, распоряжается всем нашим отцовским наследством… Итак, что сделано, то сделано. Пигмалион, должно быть, кричал как сумасшедший, когда ему доложили, что мы бежали, а казна опустела! Знаешь, Анна, сегодня мне почему-то особенно неспокойно. Может, брат решил отомстить нам? Конечно, Карфаген стал уже достаточно мощным и сильным, и за крепостными стенами мы легко укроемся от неприятеля. И все-таки я…

Закончить эту речь Дидона не смогла – дыхание у нее перехватило.

Она смотрела вдаль, где синее небо смыкалось с таким же синим морем. Но только теперь между ними явственно различалась нитка плывущих один за другим кораблей. Ветер раздувал их белоснежные паруса, отчего казалось, что корабли приближаются к Карфагену быстро и стремительно.

Соскользнув со стула с высокой спинкой и золочеными подлокотниками, Дидона пробормотала:

– Надо позвать свиту и отправиться к берегу. Наверное, Пигмалион узнал, где мы нашли приют, и снарядил корабли, стремясь вернуть себе отцовское золото. Скорее предупредим стражу!

– Конечно, – кивнула Анна и легонько ударила по медному кувшину. В проеме покоев сразу возникла гибкая, тонкая, как тень, рабыня с полупрозрачными плащами-накидками, в которые госпожи облачались для защиты от палящего солнца. – От нашего брата можно ожидать чего угодно!

Подгоняемые попутным ветром, судна быстро приближались к берегу…

– Как много кораблей! Около двух десятков! – прошептала Дидона, щурясь от солнца. Долго смотреть на море было больно: синяя гладь, отражавшая потоки солнечных лучей, блестела, как рыбья чешуя. – Стал бы наш брат снаряжать столько людей для того, чтобы умертвить своих слабых, несчастных сестер?

Анна пожала плечами:

– Должно быть, Пигмалион узнал, что стены Карфагена крепки и наша новая земля процветает благодаря милости богов. Ты думаешь, что он много людей снарядил, чтобы нас уничтожить? Но ведь и у Карфагена теперь войска довольно. Хотя…

Дидона сразу же поняла, почему сестра запнулась, и обрадованно улыбнулась.

Корабли подошли так близко, что стали уже видны палубы, а на них – люди, пытающиеся спустить на воду остроносую лодку. Не похожи эти люди на свиту Пигмалиона!

Вот уже причаливает к берегу первая лодка, следом стремительно летит вторая. На белоснежный песок, с опаской косясь на вооруженную луками и мечами тирскую свиту, ступают мужчины в богатых красивых одеждах. Такие короткие хитоны не носят в Тире! А еще между прибывающими путниками выделяется один мужчина… Как он красив! Льняные волосы, голубые глаза, ровный профиль, четко очерченные вишневые губы… Загорелые руки бугрятся мышцами, прекрасная, крепкая, широкая грудь, узкие сильные бедра, едва прикрытые краем платья. Звенит закрепленный на поясе золотой кинжал.

И вот этот красивый сильный воин идет ей навстречу, держа за руку… маленького мальчика. Ребенок хорош собой, словно Купидон, – пухленький, с золотистыми кудрями. Малыш чем-то похож на воина, но их близость подчеркивает и существующие между ними различия – силу мужчины и трогательную детскую хрупкость…

– Приветствую вас, прекрасные богини! – обратился он к сестрам. – Не могу не восхититься: красота ваша сияет ярче солнца! Я – Эней. Вся наша свита приплыла из Трои. Мы вынуждены были бежать после того, как данайцы разорили наш город. Подскажите, на чьих землях мы теперь находимся? Наши корабли пострадали от бурь и нуждаются в ремонте. Здесь можно остановиться для отдыха? Кто правит здесь?

Мужчина продолжал учтивую приветственную речь, но Дидона уже почти не различала смысла произносимых им слов.

«Эней, Эней, его зовут Эней», – пело ее глупое и уже отчего-то счастливое сердце.

Голова кружилась, щеки полыхали пламенным огнем.

– Конечно же, здесь вы найдете все: и отдых, и воду, – кивнула Анна. – Наши слуги помогут вам починить корабли. Добро пожаловать в Карфаген! Здесь правит моя сестра – царица Дидона. Мы всегда рады добрым гостям. Давайте устроим роскошный пир. Ведь слава Трои этого достойна!

– Да-да, конечно, – торопливо кивнула Дидона, поняв, что ее буквально раздирают противоречивые желания – смотреть как можно дольше в ласковые голубые глаза Энея и одновременно скрыться от гостя подальше, чтобы не оскорбить этой вспыхнувшей страстью памяти дорогого мужа. – Мы устроим пир и с удовольствием послушаем рассказы о ваших странствиях. Хотя, конечно, сначала вам лучше отдохнуть после тяжелого пути. Особенно малышу!

– Это мой сын, Юл. – Улыбнувшись, Эней потрепал мальчика по мягким золотистым волосикам. – Из разрушенной Трои мы пытались убежать вчетвером: я, сынок, моя жена, Креуса, и мой отец, Анхиз. Вокруг все пылало, рушилось… Креуса погибла среди горящих развалин.

– Здесь вы в безопасности. Я попрошу, чтобы рабыни позаботились о мальчике, – произнесла Дидона, втайне испытывая лишь одно желание – поскорее оказаться в объятиях Энея и зачать от него сына, такого же красивого, как Юл. – Мои слуги проводят вас – прохладные удобные покои нашей Бирсы готовы встретить славных странников…

Как и требовал от них учитель ораторского искусства, с которым дочери тирского царя начали заниматься, едва лишь их отняли от груди кормилицы, Дидона вежливо и подробно заверила гостей в искренних намерениях предоставить им кров. А в голове ее вертелось множество указаний, которые требовалось отдать слугам.

Во-первых, надо расстелить в обеденной зале ковры с замысловатыми узорами.

Ложа вдоль длинного стола, на которые возлягут правительницы Карфагена и их гости, надлежит укрыть праздничными пурпурными материями.

Посуду следует поставить самую лучшую, золотую и серебряную, она была изъята из казны Пигмалиона и в обыденные дни не использовалась, а хранилась в специальном покое, охранявшемся дюжиной стражников.

И, разумеется, следует подать лучшие яства – самые разнообразные: и свежие оливки, и жареную оленину, и мягкий хлеб, и сочные фрукты. Юлу, должно быть, по вкусу придутся сладкие лепешки: одна из рабынь – большая мастерица их готовить…

Все – для Энея. Все для… любви?

«Да! Да! – бьется пульс в висках. – Я полюбила его, как только увидела».

Однако есть ли в сердце Энея место для взаимного чувства? Может быть, он все еще тоскует по своей погибшей жене?..

Ответов на эти вопросы Дидона не знала.

Но на пиру глаза ее гостя все сказали ей без слов.

Дидона смотрела в них – они были такими синими, ласковыми, обещавшими счастье – и не могла наглядеться.

А Эней, утолив первый голод и пригубив вина из золотого кубка, приступил к рассказу…

Эней, волнуясь, говорил о том, как данайцы обманули жителей Трои: оставили у стен города огромного деревянного коня, а сами исчезли. «Это жертва, принесенная нам побежденным противником», – решили троянцы и втащили в город тяжеленного коня. В нем же скрывались воины коварного неприятеля. И завязалась битва, победить в которой троянцы уже не смогли, хотя прежде им всегда хватало сил для защиты своего города. Слишком уж неожиданным оказалось нападение. Кто бы мог подумать, что множество воинов уместятся в жертвенном коне!

– Благодарю за приют вас, прекрасные богини Карфагена! Спасибо за пир, за великолепные яства. Теперь же…

Эней соскользнул с ложа и подошел к золотому ларцу, который перед началом пира троянцы оставили у дверей.

Когда гость начал извлекать находившиеся там предметы, по зале пронеслась волна восхищенного шепота.

Сначала Эней вынул расшитый золотом плащ, сиявший ярче самого яркого солнца даже в приглушенном свете факелов. Потом достал шафранный покров для ложа – с причудливыми тонкими узорами, напоминавшими листья аканта.

– Здесь лежит и жезл, в прежние дни его носила Илиона, старшая дочь Приама – царя. Ожерелье из жемчугов, а еще…

Дидона замерла.

Эней приблизился к ней, в его руках переливался и сверкал золотой венец, украшенный драгоценными камнями.

Венец состоял из двух ободков. Выложены они были изумрудами и сапфирами, такими крупными, что разноцветные огоньки пригоршнями рассыпались вокруг, отражая попадавший на камни свет. А между двумя ободками – искусно сделанные фигурки, соединенные словно в хороводе: дивные золотые цветы, бабочки, птицы… Этот райский фигурный сад, отлитый из золота, украшен и многоцветными алмазами…

– Прими же, Дидона, в знак нашей благодарности эти дары, спасенные из великой Трои. – Эней поклонился и осторожно снял с головы царицы золотой обруч, которым та закрепляла тяжелые локоны. – Этот венец прекрасен! И все-таки он недостоин твоей красоты, которая сияет ярче золота и покоряет все сердца!

– Благодарю за дары, досточтимый Эней. Я буду всегда носить этот венец, и…

Она запнулась.

Горячая рука Энея вдруг нашла в складках хитона маленькую ручку Дидоны… и нежно ее пожала!

Влюбленная, взволнованная, царица Карфагена совершенно забыла о недобрых предчувствиях, которые с раннего утра заставляли хмуриться ее тонкие брови.

Она забыла о них, но совершенно напрасно…

Фонари в парке почти не горят.

В разлившейся, как море, темноте скрывается угроза.

Пронизывающий ветер нагнал на небо облака, и в чернильной мгле ночи не видно даже слабых отблесков луны и звезд. Но темнота сама по себе неопасна. Просто именно теперь в ней затаилась беда…

Быстрее!

Скорее!

Лика Вронская бежит по аллее, ветки хлещут ее по лицу, каблуки вязнут в земле.

Звуков погони не слышно, но от этого только хуже…

В ночном черном безмолвии ее шею вдруг обжигает чужое дыхание, ледяные пальцы стискивают плечи, живот вспарывает боль.

– Ты тоже убивала меня – ножом, острым. Ты резала меня на кусочки. Тварь, тварь! Теперь ты понимаешь, как это больно?!

Лика хочет сказать, что все это было не по-настоящему, лишь в ее воображении. Она никогда в своих детективах не описывала в качестве жертв и преступников реально существовавших людей. Детектив на самом деле вовсе не такой уж кровавый жанр, смакующий жестокие подробности, – наоборот, преступление проходит по сюжету схематично: главное – не преступник, а торжество справедливости.

Она хочет высказать все это, но не может произнести ни слова. От резкой боли у нее перехватило дыхание, в глазах темнеет…

– Лика, Лика! Проснись! Почему ты так стонешь? Солнце мое, просыпайся!

Действительность особенно прекрасна по контрасту со сном.

Лика улыбается устроившемуся в соседнем кресле Андрею, и стюардессе в красном костюме, и проносящимся за иллюминатором ватным облакам.

– Волнуешься из-за того, что нашу Даринку пришлось оставить с родителями? Но ведь это правильное решение. Она и без перемены климата часто простужается, болеет тяжело и долго. А тебе надо отдохнуть.

Бойфренд говорит о дочке «наша Даринка».

Он сделал ей потрясающий сюрприз: в разгар промерзшего московского декабря увез в жаркое лето. Уже совсем скоро, буквально через пару часов, ей предстоит любоваться тунисским островом, где расположен клубный отель, купаться и загорать.

Да, все в ее жизни изменилось с появлением этого мужчины.

Можно больше не бояться, что сломается автомобиль, не переживать из-за множества прочих бытовых мелочей. Андрей всегда рядом, он всегда и во всем ей помогает. Даже умудряется избавить ее от сонных кошмаров, частых спутников автора детективных романов…

– Конечно, я беспокоюсь о Дарине. – Лика взяла Андрея за руку и невольно вздрогнула, как от легкого удара током. – Но сейчас меня все-таки больше волнует другое. Наверное, я слишком быстро написала последний роман, слишком напряженно работала и очень уж глубоко «вошла в образ». Придуманный мною маньяк не отпускает меня, снится каждую ночь. Вот и в самолете подремать не удалось.

– Может, тебе лучше попробовать сочинять книги в другом жанре? Или вообще ограничиться только журналистикой? А что? Будешь писать статьи для своей газеты. Все равно ты уже написала кучу книг, на полке не умещаются. Или слава Дарьи Донцовой тебе покоя не дает?

– Мне не дает покоя творческий зуд. И потом, сочинение романов и журналистика – это разные вещи. Я никогда не откажусь от газеты, потому что, работая в ней, я постоянно встречаюсь с новыми людьми, узнаю что-то необычное. Газета дает мне возможность увидеть жизнь во всех ее проявлениях, я ведь любопытная. Но для газетной статьи нужен в принципе только фактологический минимум. Время сейчас такое – не принято «парить» мозг читателю. Согласись, журналистика очень сильно изменилась со времен перестройки – статьи стали короче, аналитических выкладок и авторских комментариев – меньше. Это называется «клиповое сознание».

– Какое сознание?

– Клиповое: быстрая смена картинок, как в клипе. Представляешь, как человек переключает каналы: посмотрел кусочек одной передачи, там началась реклама – он щелкнул кнопкой и попал на другую программу. То же самое теперь требуется от газеты: информация, которую легко воспринимать. А у меня слишком много различных эмоций и мыслей для изложения их в стандартном материале, мне тесно в журналистских рамках. Зато все это богатство я прекрасно использую в книгах.

– Тогда меняй жанр, – буркнул Андрей. На его красивом лице с «улыбчивыми» морщинками в уголках глаз промелькнуло выражение обиженного мальчика. – На фиг такое творчество, если после него кошмары снятся?! Мне тебя жалко!

Лика пожала плечами.

Конечно, безумно приятно, когда любимый мужчина так сильно о тебе заботится и переживает.

Легко сказать: «Меняй жанр!» Менять, но на что? Фэнтези? Придуманный мир никогда не станет настолько интересным, как судьба какого-либо человека. Нет, это, конечно, не значит, что фэнтези – плохой жанр, есть очень много талантливых писателей, и их необузданная фантазия позволяет им сочинять классные книги. Но лично ей, Лике Вронской, последний бомж интереснее самого прекрасного эльфа. Просто потому, что бомж – живой человек, со своей судьбой, проблемами, страхами и надеждами…

Любовный роман? Отличный жанр, в его рамках можно отобразить прекрасные чувства, отношения между мужчиной и женщиной. Это интересно, трогательно, сексуально. И… и все-таки – слишком тесно. Жизнь человека куда многограннее, чем любовные чувства к представителю противоположного пола. В идеале для полного, гармоничного развития личности любовные отношения должны быть только частью, важной, но все-таки частью жизни. Если любовь становится синонимом бытия в целом, то человек не реализует себя в карьере, не создает столько, сколько мог бы…

– Я считаю детективный жанр самым лучшим. – Лика достала из рюкзачка коробочку с леденцами, протянула ее Андрею. – Возьми конфету, самолет снижается, у тебя уши может заложить… Так что, наверное, пока все-таки в моей работе не будет кардинальных изменений. Я делаю то, что люблю и что мне интересно. Я очень надеюсь, что мне удается этими романами развлекать людей. Ну а кошмары… У меня теперь есть ты. И мне уже ничего не страшно. Ну, почти ничего.

Андрей вопросительно приподнял брови:

– Почти?

Вместо ответа Лика засунула ему в рот конфету.

Да-да: «почти ничего не страшно». Иногда все-таки у нее возникали опасения, что ее красивый, успешный и внимательный бойфренд, живое воплощение девичьих грез, вдруг исчезнет из ее жизни так же внезапно, как и появился.

Андрей – очень привлекательный мужчина. Такие выразительные лица хорошо размещать на обложках глянцевых журналов или в женских эротических фантазиях.

Его путь в бизнес, как и у всех российских предпринимателей, сложно было бы назвать идеальным. Однако Андрей изо всех сил стремился работать честно, хотя это и не всегда было возможно. Стерильной среды обитания не бывает, идеальных людей не существует. Но важно, наверное, само стремление стать лучше. И поэтому Андрей занимается благотворительностью, он всегда готов прийти на помощь друзьям, а уж свою любимую вообще на руках носит.

Все это слишком прекрасно, чтобы быть правдой!

А вдруг скоро, как в сказке, часы пробьют двенадцать – и «Мерседес» превратится в тыкву, а прекрасный принц – в чудовище?..

В конце концов, вокруг столько симпатичных молоденьких девчонок… Конечно, на собственную внешность Лике грех пенять: блондинка с зелеными глазищами вполлица, со стройной фигурой. Здоровый образ жизни и позитивное мышление очень способствуют задачам приобретения и сохранения красоты. Однако все-таки тридцать лет с небольшим хвостиком – это не двадцать…

Но все эти мысли надо гнать поганой метлой. Нельзя позволять им пускать корни в сознании. Страхи ослабляют, отравляют, разъедают счастье, как ржавчина.

Надо думать о хорошем. И тогда все будет хорошо!

Лика Вронская с любопытством повернулась к иллюминатору, за которым стремительно приближались голубой лоскут моря, желтый песок пустыни, цепочка зданий, протянувшихся вдоль черной ленты шоссе.

Она смотрела в окно, даже не подозревая, к насколько крупным неприятностям ее несет судьба…

Центр Туниса напоминает Париж: изящно спроектированные улицы и бульвары, кафе с вынесенными на улицу столиками, бутики, роскошные гостиницы.

– Мне нравится этот город. Как здесь красиво, правда?

– Я с вами полностью согласна, – отозвалась Кристина Дорохова, машинально отметив: у таксиста, везущего ее из аэропорта, сильный французский акцент.

Впрочем, ни мелькавшие за окнами желтого «Форда» улицы города, ни улыбчивый разговорчивый мужчина, ведущий машину, ее совершенно не волновали.

Мысли молодой женщины вертелись исключительно вокруг черной орхидеи.

Уже скоро, буквально через четверть часа, она увидит «дендробиум блэк черри»! Невероятный, фантастический, с округлыми бордово-черными цветками. Лепестки напоминают зрелую темную черешню – отсюда и название этого вида орхидей.

Ох уж эти черные орхидеи! Редкие дорогие сорта обладают бордово-фиолетовой, до черноты, насыщенностью цвета, но это все-таки не черный оттенок.

По-настоящему черных (как и голубых) орхидей до сих пор не существует. Несмотря на все достижения науки, не удалось получить хотя бы гибрид, максимально приближенный к этим двум заветным оттенкам.

«Дендробиум блэк черри» упоминается только в научных трудах, где описаны все сорта и виды орхидей, и в редких гербариях. Ни в природе, ни в чьих-либо коллекциях такого растения на сегодняшний день не сохранилось. Почему? Как многие дендры, блэк черри нуждается в периоде холодного сухого покоя. Коллекционеры орхидей долгое время об этом не знали, поэтому имевшиеся у различных людей черные красавицы со временем перерождались. Потепление планетного климата оказалось непереносимым испытанием для природного распространения многих видов.

– Приехали. Мне подождать мадам здесь? – спросил таксист.

В другой ситуации Кристина обиделась бы.

Мадам… не мадемуазель! Неужели ее возраст, несмотря на все косметологические ухищрения, все-таки дает о себе знать?

Однако сейчас она даже не отреагировала на столь почтенное обращение.

Просто жадно пожирала глазами все приметы типичного восточного квартала.

Двухэтажные домики, сохнущее на веревках белье, оживленно переговаривающиеся темноволосые женщины, галдящая чумазая ребятня, пыль и грязь…

Неужели где-то здесь находится ее прекрасная, роскошная, изысканно-черная «орхочка»?

В это просто невозможно поверить!

«Впрочем, Наташа писала мне, что вышла замуж за тунисца, переехала в эту страну из Санкт-Петербурга. Девушка уже давно увлекалась орхидеями, не оставила она своего хобби и здесь. И случайно увидела «блэк черри», растущую прямо на местных горных склонах. Тунис находится недалеко от Италии, теоретически дендр мог попасть сюда оттуда. – Кристина достала портмоне, задумчиво посмотрела на стодолларовую купюру. Счетчик показывает тридцатку – в динарах. Интересно, принято ли здесь давать сдачу? – Наташа сфотографировала растение и написала в сообщество любителей орхидей, которое я возглавляю. Когда я увидела снимок, у меня задрожали руки… Я попросила ее прислать дополнительные фото, потом, убедившись, что это действительно «блэк черри», посоветовала девушке аккуратно пересадить растение и начала собираться в дорогу. Но теперь… теперь мне почему-то страшно… Какие-то очень нехорошие предчувствия у меня возникли, и они становятся все сильнее и сильнее…»

Сдачу ей таксист отсчитал, правда, в местных деньгах. А потом еще раз уточнил:

– Я подожду мадам здесь?

Пожав плечами, Кристина кивнула.

Очень у нее почему-то тревожно на душе…

Женщины, стоявшие перед ближайшим домом, замолчали и настороженно рассматривали машину, ее и таксиста.

Да, здесь, конечно, не Мексика или Венесуэла, где убивают за пару долларов. Но все-таки береженого и бог бережет…

Она вышла из машины и быстро зашагала вперед.

– Здравствуйте! Я ищу Наташу. Русскую девушку, она живет здесь. Вот ее адрес. – Убедившись, что большинство женщин понимают английскую речь, Кристина расстегнула сумочку и достала блокнот, где были записаны координаты счастливой обладательницы «блэк черри». – Пожалуйста, помогите мне найти ее.

– Я живу в этом квартале уже пять лет! – искоса посмотрев на записи, отозвалась молоденькая симпатичная женщина в длинной темно-синей одежде. – И я совершенно точно уверена, что здесь нет никаких русских девушек. Правда, недавно к нам переехала семья из Марокко.

– Как это нет никакой русской девушки?! – с отчаянием воскликнула Кристина. – Вы уверены?

Впрочем, это восклицание носило исключительно эмоциональный характер.

А на уровне логики ситуация уже была ею полностью разложена по полочкам.

Все-таки работа финансового аналитика накладывает отпечаток на характер человека, и иногда мозг рефлекторно начинает функционировать как супермощный производительный компьютер.

Все ясно и понятно.

Увы: «блэк черри» никаким чудесным образом не сохранилась.

Вся эта поездка – одна большая мистификация, затеянная для того, чтобы ведущая самого популярного сообщества любителей орхидей оказалась в дураках. Сначала обрадовалась бы, бросила все и полетела в Тунис, потом – разочаровалась бы…

Фотографии, разумеется, как следует обработаны средствами фотошопа. Инициатор этой мистификации прекрасно разбирается в изысканных цветах.

Надо отдать ей должное: Марина (конечно, никакой Наташи не существует в природе, как не существует и черных орхидей; все это устроила Маринка из конкурирующего сообщества!) потрудилась на славу. Она нашла в гербарии орхидей редкий исчезнувший вид, относительно правдоподобно описала условия, в которых чудесным образом вдруг обнаружилось растение…

Ради чего кто-то приложил столько усилий?

Ответ прост: зависть!

Какое-то время Марина пыталась вести собственное сообщество, потом, в целях дополнительного заработка, сделала его платным. Количество участников сразу снизилось: ведь есть много аналогичных бесплатных сообществ и форумов. Попытки договориться с модераторами других организаций о введении платы за членство успеха ей не принесли. В конце концов, Марина разругалась со всеми московскими любителями орхидей. Да еще и, как выяснилось, затеяла эту месть…

– Куда отвезти мадам теперь? – поинтересовался таксист, когда Кристина, еле сдерживая слезы, опустилась на сиденье машины.

А и правда, куда ей теперь?..

В аэропорт?

Или, раз уж она все же приехала, стоит остановиться в гостинице, посмотреть страну, пройтись по цветочным магазинам?..

– Писатель, мы приехали!

Водитель маршрутки бесцеремонно толкнул Салаха в бок. И молодой мужчина, пряча старенький «наладонник» в карман куртки, гневно сверкнул глазами.

Да, он – писатель! Может быть! И водителю совершенно незачем так саркастически улыбаться!

А вдруг ему повезет, удастся написать книгу? И ее издадут, и она принесет ему деньги?

Тогда, по крайней мере, у него найдется занятие на зиму. Зимой в Суссе практически нет туристов, а значит, нет и клиенток, желающих хорошо провести время. Приходится перебираться на зиму в Тунис, здесь больше возможностей получить хотя бы временную работу.

– Эй, сколько ты заплатил? – посмотрев на пару монет, протянутые ему Салахом, возмутился водитель. – Здесь нет даже трети необходимой суммы!

– В другой раз! – крикнул Салах, отодвигая дверцу микроавтобуса.

Секунда, и он уже ловко выскочил из машины.

Вслед ему понеслись ругательства и пронзительный свист…

Очень хочется побыстрее убежать, скрыться от нескольких пар глаз, бывших свидетелями его недавнего позора.

Но сил, чтобы хотя бы немного ускорить шаги, у него нет.

От голода действительно кружится голова.

«Только бы найти работу! Иначе мне придется продать КПК, а как тогда писать книгу? – с отчаянием думает Салах, отворачиваясь от заманчивых витрин фруктово-овощных лавочек. – Эта машинка очень неудобная, у нее маленький экранчик, такую старую модель невозможно подключить к Интернету. Но другой-то нет! И денег нет тоже, вообще ни одного динара… Я должен найти какой-то выход, я должен вырваться из этого замкнутого круга нищеты…»

В узких улочках – венах медины – что-то было не так. Множество лавок закрыты, а работающие продавцы не расхваливают свои товары, а о чем-то оживленно беседуют друг с другом.

Отводя взгляд от источавших упоительные запахи жареного мяса дверей и окон маленьких кафе, Салах шел вперед и вдруг замер как вкопанный.

Нет, в стоявших чуть впереди двоих мужчинах, пожилом и молодом, не было ничего особенного. Черные шапочки надвинуты на смуглые лбы, кожаные куртки застегнуты на все пуговицы – зимой в Тунисе так одеваются многие местные. Однако у них в руках… Это что-то невероятное! Глазам Салаха стало больно, когда он заметил блеск золота и драгоценных камней…

Мужчины не увидели случайного свидетеля беседы и продолжали общаться как ни в чем не бывало.

– Я предлагаю хорошую драгоценность за невысокую цену. Вещь старинная. Думаю, любой музей за нее и миллиона долларов не пожалеет! Я хочу совсем немного, – заявил молодой тунисец, размахивая руками.

– Почему же ты так дешево запрашиваешь? Миллион долларов стоит, а ты мне ее предлагаешь всего-то за пятьдесят тысяч?

На губах пожилого мужчины заиграла вежливая улыбка, но напряженные глаза, похоже, видели все потаенные мысли продавца насквозь.

– Не хочу, чтобы такая дорогая вещь была в моей лавке. Опасаюсь кражи. И еще… я буду с тобой честен. С этим золотом что-то не в порядке. У меня жена заболела, не встает с постели. Так что мой тебе совет: долго у себя этот венец ты не держи, продай его побыстрее.

– Мне надо подумать. Поговорить с людьми, попытаться найти покупателя…

– Хорошо, подумай, – согласился парень, забрав из рук собеседника золотое украшение. Он опустил венец в пакет и, махнув пожилому рукой, двинулся вперед.

«Воровство – большой грех, Аллах никогда меня не простит», – подумал Салах, незаметно следуя за парнем по узкой улочке медины…

– Напоминаю о том, что мы выучили на прошлом занятии. Сальса танцуется на четыре счета. Женская партия, основной шаг: правая ножка назад, с выносом бедра, левая – вперед, покачали… У мальчиков все наоборот: правая нога вперед, левая – назад. Мужчины, смотрите на Сережу! Потом боковые шаги: раз-два, раз-два! Сильнее качайте бедрами из стороны в сторону, сильнее!..

Катя чувствует, что немного запыхалась. Даже говорить ей сложно, дыхание сбивается.

…Вот что дальше: Сергей понимает ее без слов и берет инициативу проведения занятия на себя, выходит вперед, давая партнерше возможность отойти к станку у зеркал и немного передохнуть.

Катя старается успокоиться.

Глубокий вдох, спокойный выдох…

Все это, конечно, просто ужасно! В двадцать пять лет победительница соревнований по бальным и клубным танцам не может запыхаться оттого, что всего лишь провела разминку.

Впрочем, дело ведь не в нагрузке, а в душевной ране…

Пережить измену всегда непросто. Но если тебе изменяет партнер по танцам, он предает не только свою женщину – он предает танцевальную пару. И в итоге рушится не только личная жизнь, но и карьера.

«Все дело в том, что Сергей никогда не занимался бальными танцами. Сейчас на подъеме клубные танцы, и в профессию приходит множество случайных людей с минимальной хореографической подготовкой, – думала Катя, невольно любуясь убегавшими к горизонту синими волнами. – Как танцуют хастл? Меняясь партнерами. За одно занятие каждая девушка в группе успевает перетанцевать со всеми парнями. В результате «ценность» и «значимость» танцевальной пары утрачиваются. Хотя на самом деле только регулярные тренировки в одной паре позволяют расти и совершенствоваться… Мы с Сережей арендовали зал, преподавали все что угодно – от румбы до стрип-пластики, – у нас были многочисленные группы. И он так легко разрушил все это! Да, потом он просил прощения. Я нашла это предложение о работе в Тунисе. Деньги тут платят небольшие, но после питерской сырости здешний климат – рай. Я думала, что со сменой обстановки мне будет легче простить Сергея. Ничего подобного! Каждая латиноамериканская мелодия напоминает мне одну и ту же картину: Сергей танцует с Наткой и представляет, как потом они займутся любовью…»

Катя бросила взгляд на круглые часы, висевшие над зеркалом, и едва удержалась от изумленного возгласа.

Надо же, занятия уже почти подошли к концу! Осталось всего десять минут, надо успеть «прогнать» несколько раз связки – убедиться, что ученики (немец Ганс, француженка Эмилия и пара толстеньких американцев, Стив и Дженни) все разучили более или менее верно.

Потом (это уже традиция) щелкнуть пультом, включить диск с записью сальса-вечеринки «продвинутых» любителей. И пообещать ученикам, что, стоит им приложить совсем немного усилий, и они смогут двигаться точно так же, как и эти люди, изящно танцующие сальсу.

Сергей взял пульт, включил телевизор и пробормотал по-русски:

– Не может быть! Катя, ты глянь, это же Тунис!

В центре столицы действительно творилось что-то непонятное. И, пожалуй, даже пугающее.

Бежали в разные стороны толпы людей; кто-то бросал камни, а кто-то потрясал плакатами; пылали бутики; официанты спешно заносили столики в помещения кафе…

– Сегодня молодой житель Туниса совершил самосожжение. Он протестовал против невозможности найти работу, – перевела на английский Эмилия, единственная из всей группы немного понимавшая арабский, зазвучавший с телеэкрана. – Это вызвало невероятное возмущение граждан. Проблема безработицы очень актуальна для Туниса. Тысячи людей вышли на улицы, требуя, чтобы правительство приняло срочные меры…

– Как я волнуюсь по поводу последних событий! Не хотелось бы испортить отпуск. Как вы думаете, беспорядки в Тунисе – это ведь не очень серьезно, правда?

Ганс Винкельман недовольно посмотрел на Эмилию Мюрье: она сидела на нижней полке сауны, обхватив колени. Ее спина представляла собою просто душераздирающее зрелище: бледная кожа так плотно обтягивала позвонки, что отчетливо виднелась каждая косточка. Не женщина – анатомический экспонат для студентов!

– Ничего я не думаю об этих беспорядках! – буркнул он недовольно.

А про себя отметил: «Не показалось мне! Теперь я точно уверен, что нравлюсь этому ходячему скелету из Парижа. Она не упускает ни одной возможности поболтать со мной и при этом так многозначительно на меня поглядывает… Вообще-то женщины подобного типа считаются красивыми. Покажи я кому-нибудь фотку с этой куколкой – мои друзья обзавидовались бы. Но ложиться с ней в постель, колоться об эти кости… Француженке не помешала бы «диета», состоящая из жирной свинины и пирожных. Может, тогда у нее выросла бы попа! Впрочем, не в одной худобе тут дело. Конечно, я предпочитаю женщин с формами, и не только из-за фигуры. Мне кажется, что толстушки добрее, веселее. А вот такой «красивый» скелет может мужчине все нервы порвать…»

Из-за этих соображений у Ганса появилась слабая эрекция.

Он улыбнулся, заметив, что уши Эмилии, естественно, сидевшей в сауне в обнаженном виде, стали ярко-рубиновыми.

«Все-таки эти лягушатники заметно от нас отличаются. Они считаются самой сексуальной нацией в мире! Но разве это правда? Вот, например, эта француженка краснеет из-за совершенно естественных вещей. В какой-нибудь общей раздевалке берлинского бассейна на такую ерунду, как эрекция, я уверен, никто бы и внимания не обратил. Помню, когда я был во Франции, меня поразило, что в отдельную сауну французы заходят в плавках! Как это Эмилия еще не додумалась закутать свои мощи в простыню? Может, хочет произвести на меня впечатление?» – пронеслось у него в голове.

Впрочем, все эти мысли – секс, эрекция, тощая, как цыпленок, француженка – показались Гансу очень глупыми и ненужными.

Сделав глубокий вдох, он прислонился к стене, закрыл глаза и с наслаждением вспомнил, какие сувениры он выбрал для своего небольшого магазинчика в Потсдаме.

О, из Туниса туда доставят просто отличные вещи…

Картины-мозаики, статуэтки из камня и дерева, керамические тарелки и декоративные медные кальяны. А еще – ковры, бусы, маски, костюмы для исполнения танца живота, длинные мужские рубашки, национальные тунисские тапочки с загнутыми носами…

Каждая из этих вещей была придирчиво выбрана среди большого ассортимента местных лавочек и заботливо упакована, что исключало малейший риск повреждения при пересылке.

– Стив, это ужасно! Ты посмотри, рядом с кем мы отдыхаем!

Услышав тоненький звонкий голосок Дженни (должно быть, американка и ее муж находились в полушаге от сауны, на шезлонгах возле бассейна SPA-комплекса), Ганс скептически хмыкнул.

Легка на помине эта Дженни!

Попка у нее ничего, аппетитная, есть за что подержаться. А вот мозгов, похоже, маловато. Как только ее муж выносит такую ворчливую жену! Да она же вечно всем недовольна, зудит и зудит с утра до вечера. То мясо слишком острое, то солнце излишне яркое… Муж ее – успешный фотограф, можно даже сказать – знаменитость. Во всяком случае, его фотографии печатают престижные журналы вроде «National geographic». Да этот Стив в два счета себе может найти подругу с более легким нравом и не менее аппетитной задницей!

– Стиви, это не отель, а просто наказание! Я не понимаю, по какому принципу они выбирают клиентов! Почему они продают туры всякому сброду?! В отеле просто какое-то нашествие русских. Ты видел тех людей, которые недавно прилетели? Эта блондинка со своим спутником, похожим на бандита, – они такие подозрительные! Но вторая парочка еще круче! Брюнетка с каким-то арабом! Русская сучка притащила в клубный отель своего любовника!

Эмилия покачала головой и бросила на Ганса умоляющий взгляд:

– Надо выйти отсюда! Они же явно не знают, что мы в сауне. Сейчас Дженни дойдет до характеристики нас с вами. И как мы будем отдыхать рядом с ними еще десять дней?!

Ганс вздохнул и осторожно спустился с полки.

Француженка, конечно, тощий цыпленочек. Но иногда ей в голову приходят вполне дельные мысли!

Белоснежный домик с синими ставнями и ажурной решеточкой, скрывавшей балкон, в натуральном виде оказался намного эффектнее, чем на снимках в рекламном каталоге.

Лика Вронская быстро осмотрелась по сторонам и удовлетворенно кивнула головой.

Номер отличный! То, что надо для прекрасного, комфортного отдыха!

Новая, в идеальном состоянии, сантехника; огромная кровать, оригинальные светильники на стенах, напоминающие факелы. Вид из окна изумительный: сине-слюдяной кусочек моря в окаймлении пальмовых ветвей. А какой на пляже белоснежный песочек! Так и хочется поскорее на нем растянуться, впитывая всем телом особенно жаркое после заснеженной Москвы солнышко…

– Андрей, мне здесь так нравится! Какая погода потрясающая! Пойдем скорее плавать. – Лика, подпрыгнув, повисла на шее у своего бойфренда, одновременно пытаясь выхватить из его рук пульт от телевизора. – Ты что, с ума сошел?! Телевизор – в таком раю?!

– Смотри, что творится, – прошептал Андрей, погладив Лику по голове.

Она выскользнула из-под его ладони:

– Ты что это меня гладишь, как собаку! Нормально, да?! Лучше бы кровать предложил обновить. Слушай, пошли на пляж, ну, пожалуйста…

На экране телевизора творилось что-то непонятное. Похоже, в Тунисе проходила многотысячная акция протеста. Вся площадь была заполнена людьми: кто-то держал плакаты с требованиями, кто-то выкрикивал лозунги.

Сюжет комментировал журналист с сильным американским акцентом, к тому же ему явно нравилось сокращать слова. Тем не менее суть происходящего понять было возможно: эти люди требуют улучшения экономической ситуации.

– Как здесь все темпераментно происходит, – заинтересованно пробормотал Андрей и, осмотревшись, устроился в кресле напротив телевизора. – Вот русские никогда так массово не протестуют! Наверное, из-за того, что у нас климат другой.

– У нас, наверное, – принялась гримасничать Лика, открывая большую черную сумку на колесиках. Где тут завалялись шорты, сланцы и купальник? – Уже отпротестовали в семнадцатом году. И меня, как мать, это только радует. Революции с воспитанием детей плохо сочетаются! Ладно, Андрей, ты как хочешь, а я пошла плавать. Досматривай свои новости и приходи на пляж.

Лика выскочила из домика немного раздраженная и… И уже через секунду широко улыбнулась.

Невозможно злиться, когда вокруг такая красота! Еще утром была Москва, и сугробы, и ледяной ветер умудрился искусать ей лицо… А сколько тех секунд прошло, пока она добежала из такси до входа в аэропорт, всего ничего.

Зато сейчас тем острее удовольствие от солнца, моря, ярких цветов, от собственной футболки с короткими рукавами!

Засунув руки в карманы вытертых джинсовых шортиков с бахромой, Лика деловито зашагала по выложенной белой плиткой дорожке. И, запрокинув голову вверх (люди, здесь такое небо, это надо видеть!), не заметила ступенек и кубарем покатилась вперед…

Движение, тошнота, боль, мир вокруг нее лихорадочно кружится…

Сжаться в комок… предчувствие удара…

И это оказывается страшнее, чем само столкновение с каким-то препятствием – практически безболезненное.

Постанывая скорее от испуга, нежели от настоящей боли, Лика посмотрела по сторонам.

Нормально… Залетела в какие-то кусты.

Но в принципе под спиной ее явно какая-то мягкая поверхность вроде газона. И это только радует.

«Если бы я шмякнулась на камни, точно что-то сломала бы, – Лика осторожно пошевелила руками, потом ногами. – Кажется, обошлось! Колено ноет, наверное, ссадина. Но сгибается. Осталось только убедиться, что все в порядке со спиной. Я встаю, осторожно, осторожно и…»

Она приподнялась – и в ту же секунду пригнулась.

На участке перед домиком происходило что-то очень интересное.

Через французский балкон на газон перед домиком вдруг выбежала симпатичная темноволосая женщина. Та самая, которая летела внутренним рейсом из Туниса на Бо в обществе вызывающе красивого арабского парня. Женщина, судя по обложке ее паспорта, была россиянкой, но со своим спутником она переговаривалась по-английски. Теперь в ее руках виделась небольшая спортивная черная сумка.

Однако дело было совершенно не в этой сумке! Казалось бы: ну что тут необычного, сумка и сумка, женщина хочет просто разобрать с дороги вещи, найти купальник и удобную обувь… Но у этой женщины было такое интригующе-таинственное выражение лица… Как будто она делала что-то противозаконное или предосудительное!

Брюнетка присела на корточки, завела за ухо непослушную вьющуюся прядь волос и, осмотревшись по сторонам, расстегнула молнию.

В сумке оказался какой-то сверток.

Один лист газеты, другой, третий…

Порыв ветра не мог придумать ничего гуманнее, чем залепить бумагой ту щелочку в ветвях кустарника, через которую Лика наблюдала за происходящим.

Опасаясь разоблачения, Вронская все же проползла немного вперед, высунула голову… и едва удержалась от восхищенного возгласа.

Первая мысль, сверкнувшая в ее сознании, когда она увидела переливающиеся на солнце сапфиры, изумруды и бриллианты, была такая: «Корона российской империи!»

Конечно, великолепное ювелирное изделие, оказавшееся в руках у женщины, по форме не напоминало корону; скорее оно было похоже на состоявший из двух ободков обруч, скрепленный в центре декоративными элементами. Похожие украшения в древности женщины надевали на лоб для того, чтобы придерживать падающие на лицо длинные волосы. Однако сияли камни, может, даже еще ярче, чем на короне самодержцев российских в известной кинокартине!