1
Он шел и шел по пустынному шоссе, на которое через каждый десяток метров падали косые тени от стволов росших на обочине деревьев. Широкими неторопливыми шагами переходил он от одной тени к другой. Было около полудня, солнце приближалось к зениту, и перед ним скользила забавная коротенькая тень.
Дорога поднималась к вершине холма, а там как будто внезапно обрывалась. Слева в лесу слышались удары топора. Справа в полях, раскинувшихся на схожих с женской грудью холмах, виднелась белая лошадь, тянувшая бочку на колесах; там же, далеко в поле, угадывалось пугало или, возможно, человеческая фигура.
В это же время из Сент-Антуана, где был базарный день, выезжал красный автобус, он долго пробирался по городу, разгоняя людей звуками клаксона; наконец проехал нескончаемый ряд белых домиков и покатил по шоссе, обсаженному с обеих сторон вязами. По пути автобус подобрал крестьянку, в ожидании укрывшуюся зонтиком от солнца. Свободных мест в салоне уже не было. Крестьянка не решилась поставить корзины на пол и с трудом удерживала равновесие между двумя сиденьями, стоя с осовелыми глазами.
— Это мне Жанина-консьержка рассказала, она сидела рядом, в своей клетушке, сказала, что ей противно стало. Это ей-то, Жанине!
Шофер в форменной фуражке, со сбившимся на сторону сиреневым галстуком, сохранял безразличие, неотрывно глядя на дорогу, полосатую от падавших на нее теней. Над его головой висела табличка «Курить воспрещается», но к губе прилипла погасшая сигарета.
— Да уж… — понимающе проронил он.
Полненькая девушка, которая за четверть часа до отправления автобуса расположилась рядом с шофером, продолжала хихикать и нашептывать ему в ухо:
— Там был Леон, ученик парикмахера. Была Лолотта. Еще какой-то парень из Монлюсона, с авиазавода. Была Роза.
— Какая Роза?
— Да вы ее знаете. Она тут каждый день на велосипеде проезжает. Дочка мясника из Тийи. Такая толстуха с малиновыми щеками и выпученными глазами. У нее всегда слишком короткие юбки. Она ездит в Сент-Аман, учится там на машинистку и стенографистку. Противная девка!
В корзинах шевелились куры и утки. Десятка четыре, если не больше, женщин, одетых в черное, напряженно молчали, глядя перед собой, и только их головы покачивались из стороны в сторону при сотрясении автобуса, а при торможении они все, как по команде, одновременно подавались вперед.
До того человека, что бездумно шел по дороге куда глаза глядят, оставалось десять, девять, восемь километров. У него не было с собой ни сумки, ни свертка, ни даже палки, срезанной на краю дороги. Руки болтались в такт шагам.
— Леон начал приставать к Лолотте, и она так хохотала, что люди в кино даже зашикали на них…
Большой красный автобус постепенно приближался. Его обогнала серая легковушка. В ней сидели явно не местные жители, ехавшие издалека и далеко. На полном ходу машина начала взбираться на холм. Шедший впереди мужчина, услышав шум мотора, не замедлил шагов и, чуть обернувшись, неуверенно поднял руку.
Машина не остановилась. Сидевшая рядом с водителем женщина спросила:
— Что он хотел?
Обернувшись, она увидела высокую мужскую фигуру, продолжавшую идти от одной тени к другой, и тут же машина нырнула на другую сторону холма.
Следом шел автобус, натужно урча и сотрясаясь при переключении передач. Вдова Кудер, сидевшая позади шофера, с беспокойством поглядывала наверх — там, на крыше, грохотали коробки и ящики крестьянок.
Шедший по дороге мужчина снова поднял руку. Автобус остановился около него, и, не слезая с сиденья, шофер привычным движением открыл дверь.
— Куда?
Мужчина огляделся и растерянно произнес:
— Все равно. А вы куда едете?
— В Монлюсон.
— Годится.
— До Монлюсона? Восемь франков.
Автобус тронулся. Мужчина порылся в карманах, нашел пятифранковую монету, телефонный жетон за два франка и, неторопливо пошарив в других карманах, нашел еще пятьдесят сантимов.
— Держите! Здесь семь пятьдесят. Я сойду чуть раньше Монлюсона.
Возвращавшиеся с базара крестьянки с вялым интересом разглядывали мужчину. Однако вдова Кудер смотрела на него чуть иначе, чем другие. Девушка, сидевшая рядом с шофером, тоже обратила на него внимание, поскольку никогда раньше не встречала здесь таких парней.
Автобус с трудом взобрался на вершину холма. Через открытое окно потянул легкий сквознячок. Шиньон вдовы Кудер еле держался, прядь волос упала на лоб, из-под платья выступала розовато-голубоватая комбинация.
Послышались колокола невидимой еще церкви. Стало быть, наступил полдень. На краю дороги показался дом, одна из женщин вылезла из автобуса прямо у его порога, на котором сидели двое детей.
Не удивительно ли, что из всех сорока женщин только вдова Кудер смотрела на этого мужчину с некоторым интересом? Остальные сохраняли благодушие и безразличие, как коровы, которые ничуть не удивились бы, если бы на поле вместе со стадом ходил и щипал травку волк.
А ведь они никогда не видели этого мужчину в автобусе, возившем их каждую субботу на базар. Вдова Кудер раскусила его с первой секунды. Она видела, как он пытался остановить машину, шедшую впереди, и заметила, что у него нет вещей, — так ходят по дорогам только те, кому некуда идти. Прислушиваясь к тому, как трясутся коробки на крыше, она в то же время не отрывала от него взгляда, отмечая и невыбритые щеки, и пустые светлые глаза, и сильно поношенный, но не лишенный изящества серый костюм, и мягкие туфли. Такой, наверное, умеет ходить бесшумно и прыгать, как кошка. И скорее всего, кроме семи с половиной франков, которые он отдал шоферу за голубой билетик, у него больше не было ни гроша.
Он тоже посматривал на вдову Кудер, прищуриваясь, словно чтобы лучше разглядеть, и сжимал губы, подавляя улыбку. Может, его забавляла волчья метка на ее левой щеке? Так все называли пятно размером с пятифранковую монету, заросшее густыми темными шелковистыми волосиками, будто ей вживили кусочек звериной, хорьковой например, шкуры.
Автобус уже проехал вершину холма, и за деревьями временами виднелся Шер, быстрые воды которого перекатывались через крупные валуны.
Вдова Кудер тоже подавила улыбку. Мужчина моргнул. Получилось так, будто среди всех этих сонно мотающих головами крестьянок они как бы признали друг друга.
Она даже не заметила, что почти приехала, но внезапно сообразила, что автобус уже спустился с холма. Чуть наклонившись вперед, она тронула шофера за плечо, и тот затормозил.
— Вы не поможете мне снять инкубатор? — спросила она.
Вдова Кудер была невысокого роста и довольно тучная. Она с трудом вылезла из автобуса со своими корзинами — долго примеривалась, то ли слезть сначала самой, то ли поставить корзины на дорогу.
Шофер выпрыгнул из автобуса. Сидевшие женщины молча смотрели на вдову. Неподалеку стоял домик — совсем маленький, в две комнаты, домишко, окруженный голубым забором.
— Осторожней, не сломайте… Это хрупкая вещь!
По приделанной сзади лесенке шофер забрался на крышу автобуса и спустил оттуда огромный ящик на четырех ножках, который вдова Кудер подхватила и осторожно поставила на край дороги.
Найдя в кошельке двухфранковую монету, она протянула ее шоферу:
— Возьмите, молодой человек.
И в этот момент она с тенью сожаления посмотрела на мужчину, подсевшего в автобус по дороге.
Автобус отъехал. Через заднее стекло мужчина смотрел на вдову Кудер, стоявшую на краю шоссе рядом с огромным ящиком и корзинами.
— Вы знаете Фелицию? — спросила у шофера сидевшая рядом девушка. — Она, кажется, племянница этой…
Мужчина мог сесть на освободившееся место, но остался стоять. Дорога повернула, Кудер и маленький домик исчезли из вида. Вдруг он наклонился и тоже тронул шофера за плечо:
— Высадите меня здесь.
Когда автобус вновь тронулся, все женщины обернулись, заметив, что он направился в обратную сторону. Девушка поделилась с шофером своим впечатлением:
— Странный тип!
Мужчина оказался дальше, чем предполагал. Ему пришлось идти несколько минут, прежде чем он вновь увидел маленький домик, вещи у края дороги и Кудер, открывшую изгородь и стучавшую в дверь.
Она без удивления отнеслась к его возвращению. Как только он остановился, она подошла к изгороди.
— Я думала, Биша дома и даст мне тачку, — сказала она. — А тут на тебе — все заперто!
Поворачиваясь кругом, она несколько раз крикнула резким голосом:
— Клеманс! Клеманс!
Затем добавила:
— Интересно, где она может быть? Обычно никуда не выходит. Наверное, что-то случилось с сестрой.
Она обошла вокруг дома и постучала в другую дверь, которая тоже оказалась закрытой.
— Только бы найти ее тачку!
Но, кроме грядку с овощами и клумбы с несколькими цветками, на участке ничего не было. Только горлица в клетке, и никакой тачки.
— Далеко вы живете? — спросил незнакомец.
— У канала, отсюда метров шестьсот будет. Я рассчитывала взять тачку у Клеманс.
— Давайте я вам помогу.
Она не сказала «нет», потому что втайне надеялась на его помощь.
— А вы сможете донести инкубатор? Только осторожнее.
Она продолжала смотреть на него с любопытством и даже с симпатией.
— Купила по случаю. Увидала у жестянщика, как только приехала на базар. Предложила ему двести франков. И только перед самым отходом автобуса он отдал мне его за три сотни. Вам не тяжело?
Ящик был громоздким, но не тяжелым. Внутри громыхали какие-то детали.
— Осторожнее, там лампа…
Она шла за ним, неся корзины. Свернули на проселочную дорогу, обсаженную орешником, который обволакивал ее мягкой тенью. Земля под ногами пружинила, как в лесу.
На лбу мужчины выступили капли пота. Он шел быстрыми, широкими шагами.
— Вы ищете работу, да? — спросила она, стараясь не отставать от него.
Он не ответил. Рубашка уже прилипала к его телу, и он боялся выпустить ношу из вспотевших рук.
— Подождите, я открою дверь.
Однако дверь в довольно просторную кухню была открыта, и, попав в ее полумрак с залитой солнцем дороги, мужчина на секунду зажмурился.
— Поставьте сюда. Сейчас мы.
Рыжий кот потерся об ее ноги. Она поставила корзины на стол из светлого некрашеного дерева. Затем открыла другую дверь, и в комнату проник свет, заливавший сад. Когда она проходила мимо, на мужчину пахнуло потом.
— Присядьте. Я налью вам вина.
Но что-то было не так! Она была обеспокоена, как зверь, влезший в свою нору и обнаруживший в ней чужие запахи. Как она заметила следы жира на деревянном столе? Они же были почти невидимы. Она посмотрела наверх, на два подвешенных к балке окорока, и глаза ее полыхнули гневом.
— Подождите! Посидите здесь.
Она бросилась в сад, напоминавший скорее двор фермы, где виднелись куча навоза, телега с оглоблями, куры, утки, гуси.
Он следил за ней глазами. Она точно знала, куда идти. Мужчина увидел, что впереди нее шла, вернее, убегала худенькая девушка лет шестнадцати с ребенком на руках.
Девушка направлялась к изгороди, за которой угадывались канал и подъемный мост. Она ускорила шаги, но Кудер шла быстрее. Она догнала девушку и начала что-то злобно говорить ей, хотя из кухни ее голоса не было слышно.
Одной рукой девушка поддерживала малыша, а другую спрятала под фартуком в синюю клеточку. Кудер выдернула ее руку из-под фартука и вырвала из нее небольшой газетный кулек.
Что она могла кричать убегавшей девушке? Разумеется, ругала ее. Она с силой захлопнула калитку и вернулась, держа сверток в руке. Открыв дверь сарайчика, она вывела оттуда старика, который шел с опущенной головой, волоча ногу.
— Вот стерва! — выдохнула она, вернувшись в кухню и швырнув на стол два больших куска ветчины, вынутых из газетной бумаги. — Опять, пока меня не было, притащилась к деду, да еще украла у меня окорок! Представляете? Тварь этакая! Девчонка, которая в шестнадцать лет умудрилась родить.
Она сурово посмотрела на старика, стоявшего посреди кухни с отрешенным взглядом.
— А этот старый дурак готов отдать ей все, что есть в доме.
Старик уставился на возвышавшийся посреди кухни ящик, частично обернутый серой бумагой.
— Ишь нахохлился! Знает, что это ему так не пройдет! Посмотрите-ка на него.
Она открыла шкаф, выкрашенный коричневой краской, достала два стакана, показала их старику и сунула ему в руки кувшин.
— Он глух как тетерев. Не может даже говорить, с тех пор как свалился с воза с сеном. В общем, никуда не годится. Хотя иногда умеет подольститься к Тати.
В ее глазах загорелись игривые огоньки, и она оглядела мужчину с головы до пят.
— Не знаю почему, так меня называют с раннего детства. Он пошел нацедить вина. А ведь вы иностранец, правда?
Казалось, она колеблется, стоит или нет с ним связываться. Остатки недоверия еще не улетучились.
— Нет. Я француз.
— А-а!
Явное разочарование.
— А я бы поклялась, что вы иностранец. Здесь иногда попадаются такие… вроде вас. В Древане у Шаго несколько лет работал один югослав, который спал в конюшне и умел все делать.
Теперь уже мужчина проронил:
— А-а!
— Как вас зовут?
— Жан.
Между тем она вынула из корзин покупки: два фартука, пакет лапши, несколько банок сардин, катушку черных ниток, колбасу, завернутую в промасленную бумагу. Старик вернулся с запотевшим графином белого вина.
— Почему вы не садитесь? Так вы хотели ехать в Монлюсон?
— Да мне все равно.
— Чтобы устроиться на завод?
Она сунула в печку дров и налила в кастрюлю воды.
— А вы не могли бы наладить инкубатор?
— Наверное, смог бы.
— Погодите, пока я покормлю живность. Думаю, мы смогли бы сговориться.
Она села, сняла туфли и надела черные сабо. Из-под платья постоянно вылезал край комбинации ядовитого голубовато-розового цвета, островок гладкой шерстки на щеке так и притягивал взгляд.
— Выпейте… Посмотрите-ка на этого старого идиота — не смеет себе налить, потому что я застала у него эту шлюху Фелицию…
Она налила ему стакан. Старик был высок ростом и худ, с заросшим седой щетиной лицом и покрасневшими веками.
— Можешь и ты выпить, Кудер! — крикнула она ему на ухо. — Впрочем, смеха ради можешь и подождать…
Сколько же раз за все это время она успела обойти кухню?
При этом она не сделала ни одного лишнего движения. Два куска ветчины были положены в шкаф. Грелась вода. В печке трещал огонь. Все привезенные с базара пакеты и свертки были разложены по местам, и теперь она вышла во двор с корзинкой, полной зерна.
— Цып-цып-цып…
Он видел, как она, освещенная солнцем, облокотившись на оглоблю, стояла у телеги, окруженная по меньшей мере сотней белоснежных кур, а на заднем плане толпились утки, гуси, индюшки.
— Цып-цып-цып…
Она метала зерно горстями, будто засевала поле, не забывая, что Жан стоит в дверном проеме и смотрит на нее.
Стало жарко. Солнце стояло так высоко, что почти не давало тени. Старик сидел в своем углу у камина, уставившись в пол.
За изгородью, окружавшей двор, Жан заметил медленно скользившую по воде узенькую, раскрашенную как игрушка, баржу, которую с берега тянул ослик. Русло канала было проложено выше уровня земли во дворе, и было странно видеть это суденышко на высоте глаз. По палубе бегала девчушка с льняными волосами в красном платьице. Ее мать вязала, привалившись к штурвалу.
— Поешьте с нами… Правда, по субботам мы особо не готовим… из-за базара… Ну, посмотрите на этого старого идиота… Горе мое!..
Она накрыла на стол. Толстые фаянсовые тарелки в цветочек, массивные стаканы. Она открыла банку сардин, достала головку сыра и нарезала свиной колбасы.
— Хотите яичницу?
— Да.
Она думала, что он из вежливости откажется, и усмехнулась про себя.
Старик подошел к столу и достал из кармана нож. В застекленном корпусе часов медленно раскачивался большой медный маятник. Кошка вспрыгнула Жану на колени и замурлыкала.
— Сбросьте ее на пол, если она вам мешает… Так, значит, вы француз?.. Откуда именно, не спрашиваю. Вы любите жидкую яичницу?
Проследив за его взглядом, она поняла, что он рассматривает увеличенную фотографию солдата в форме Африканского легиона.
— Это Рене, мой сын.
Она не стыдилась того, что он воевал в Африканском легионе. Напротив! Она посмотрела на Жана, словно говоря: «Видите, я все понимаю».
Они сосредоточенно ели. Старик был не в счет. Свет проникал в комнату с одной стороны через маленькое окошко, выходившее на дорогу, а с другой — через распахнутую во двор дверь.
— Я сомневалась, что вам нужно в Монлюсон.
— Я тоже.
— В общем-то, я справляюсь с хозяйством одна. А Кудер… — Она почувствовала необходимость объяснить: — Этот придурок — отец моего покойного мужа. Они друг друга стоили. Ему можно поручить разве что коров пасти да сварганить какую-нибудь ерунду. Да еще на всякое свинство он горазд! Посмотрите на эту рожу! Некоторые считают, что он только делает вид, будто глухой, но я-то знаю, что это не так. — Она прорычала: — Правда, Кудер?
Он вздрогнул, но, кажется, ничего не понял и склонился над своей тарелкой.
— Эй, Кудер! Разве не правда, что ты, скотина, приставал ко мне в винном погребе еще когда был жив твой сын?
Она нарочно заговорила об этом. Глаза и губы ее сделались влажными.
— Вы не любите голландский сыр? Наверное, приехали издалека?
— Да, пожалуй, издалека.
— И у вас ни су в кармане.
Он порылся в карманах и, словно в насмешку, нашел монетку в пять сантимов.
— Вот… как раз одно су.
— Ладно, посмотрим… Пока что хорошо бы инкубатор наладить… Мне так давно хотелось инкубатор. Подумать только, при нынешних ценах на кур… если он даст сразу шестьдесят пять цыплят! Только вот брала-то я его с рук, и к нему не было инструкции. Хотя сверху, на медной пластинке, что-то написано.
Она принесла кофейник и маленькими глотками выпила свою чашку, не переставая изучать гостя.
— Кое-кто небось утром-то на рынке сказал: «Тати с ума сошла! Кто же сейчас покупает инкубаторы».
Она засмеялась.
— А уж что бы они болтать стали, если б…
Вдова обвела его взглядом. Потихоньку она прибирала его к рукам. А уж бояться не боялась нисколечко. И давала ему понять, что не боится.
— Рюмашку хотите? А старик не получит и разозлится.
Она принесла бутылку водки и налила ему несколько капель.
— А теперь попробуем настроить инкубатор… Старику же самое время пойти да приглядеть, как там коровы у канала пасутся. Вы разбираетесь в этой конструкции? Я знаю, что яйца надо класть сюда, в этот ящичек. А лампу, по-моему, надо подвесить в этом углу… Что там написано на пластинке?
Может быть, она не умела читать? Вполне возможно. Или буквы были слишком мелкими.
— «Довести температуру до тридцати девяти градусов и поддерживать ее в течение двадцати одних суток инкубации…»
— А как узнать, когда будет тридцать девять градусов?
— По термометру.
Оба сидели на корточках перед аппаратом. Было жарко, и с обоих струился пот.
— Покажите мне, где здесь тридцать девять градусов…
— Чтобы попробовать, нужен керосин.
— У меня есть… Сейчас…
Она сходила в сарай, прочистила фитиль и зажгла лампу.
— Вы уверены, что ее нужно приделать именно здесь?
Большой красный автобус уже давно прибыл в Монлюсон, высадив по пути почти всех женщин. Шофер зашел перекусить в полутемный зал маленького ресторанчика и в четыре часа должен был отправляться в обратный путь.
От Монлюсона до Сент-Амана, то приближаясь к Шеру, то удаляясь от него, тянулся Беррийский канал шириной не более шести метров, по спокойной воде которого плыли игрушечные баржи; в некоторых местах через него были перекинуты игрушечные мостики, в том числе подъемные, которые поднимали и опускали с помощью цепей сами матросы.
Был конец мая. Созревал крыжовник, наливалась клубника. В углу двора зеленела большая грядка бобов.
— Тут написано, что надо налить воды. Значит, надо налить!
Тати смотрела с недоверием, а Жан искал, куда нужно налить воды, чтобы поддерживать влажность в инкубаторе.
Он снял пиджак. Воротничок и манжеты его белой рубашки в голубую полоску были сильно потерты.
Он был худощав, но лицо казалось несколько одутловатым.
— Сейчас посмотрим… Если через несколько минут температура поднимется до тридцати девяти…
— Я уже приготовила яйца… Одни леггорновские… А где вы собираетесь сегодня ночевать?
Он улыбнулся — он давно все понял. Еще в автобусе, хоть они и словом не перекинулись, а уже поняли друг друга.
— Не знаю… Может быть, здесь?.. Вот, смотрите! Тридцать семь. Почти тридцать восемь. Ну всё, через несколько минут…
— Хотите спать на чердаке?
— Можно и так.
— И будете делать все, что понадобится?
Он встал на пороге двери в кишащий птицами двор.
— Ну, если вы не боитесь, — проронил он, потягиваясь.
— А чего я должна бояться?
— Вы же не знаете, кто я и откуда…
— Я никогда не боялась мужчин!
— Но все-таки, вдруг я…
— Что?
— Вдруг я только вышел из тюрьмы?
Кажется, она и сама догадалась.
— Ну и что?
— Вдруг ночью я вас ограблю и сбегу?
Его игривое настроение постепенно улетучилось. Он посмотрел на нее почти серьезно:
— Странная вы женщина… Послушайте! Старик… это ваш свекор, не так ли?
— А вас удивляет, что я с ним сплю, да? Прежде всего, я не виновата, что он такая скотина. И потом, разве вам больше бы понравилось, если бы я позволила вышвырнуть себя из дома, где все сделано моими руками, чтобы это перешло к другим, в том числе этой воровке Фелиции, которую вы видели?
— О, смотрите! Уже тридцать девять…
— Так вы думаете, что он работает? Тогда его надо перенести в погреб. Постойте, я вам помогу.
— Лучше подождать до завтра и тогда уж положить яйца.
Она с сожалением согласилась:
— Значит, потеряем день.
Пока они устанавливали инкубатор в прохладном погребе, она продолжала:
— Поступайте, как хотите. Как я вам уже говорила, я приняла вас за иностранца, за югослава или что-то в этом роде. Если вам нужна крыша над головой, пища, иногда деньги…
За изгородью он увидел девушку, сидевшую на берегу канала с ребенком на руках. Она кормила его грудью. Мост был поднят. Неслышно двигалась баржа, которую хозяин толкал шестом. Еще дальше, по другую сторону канала, виднелся кирпичный заводик. В безветренном небе летали неповоротливые голуби.
— Заметьте, я не хочу вас принуждать.
Он посмотрел на пятно, напоминавшее клок звериной шкуры, на ее широкое лицо с лукавыми глазами, на ее коренастое приземистое тело, на розовую комбинацию, которая больше, чем обычно, торчала из-под платья.
— Ну, что ж, попробуем, — сказал он. — Если это вас не пугает.
Увлекая его, как добычу, в дом, она промолвила:
— Меня не испугаешь, мой мальчик!
Она сразу перешла на «ты». Отныне она стала его хозяйкой.
— Ты умеешь пользоваться дробилкой? Ну и отлично! Тогда приготовь мешок овса и гречихи для птицы. А вечером увидишь, как мы проучим старого Кудера!
