Эффект Мэдоффа
В течение двух десятилетий, начиная примерно с 1990 года, Берни Мэдофф управлял одним из самых успешных в мире инвестиционных фондов. Основанный этим бывшим председателем правления NASDAQ фонд Fairfield Sentry из года в год демонстрировал высокую доходность, в среднем около 15 % в год, с очень незначительными колебаниями вблизи этого значения. Успех Мэдоффа стал настолько предсказуемым, что некоторые люди – но только некоторые – решили, что это выглядит чересчур хорошо, чтобы быть правдой. Как написал в 2001 году финансовый журналист Майкл Окрант: «Большинство из тех, кто знаком со статусом Мэдоффа в мире хеджевых фондов, не могут взять в толк, как ему удается обеспечивать столь стабильную доходность из месяца в месяц и из года в год. При этом у большинства наблюдателей вызывает удивление не высокий показатель ежегодной доходности, а способность из года в год демонстрировать весьма незначительные его изменения».
В конце концов оказалось, что то, что выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой, было крупнейшей в истории финансовой пирамидой, то есть просто «одной большой ложью», как признался сам Мэдофф. Но инвесторы хотели верить. Мы, люди, при всем нашем хваленом интеллекте весьма доверчивы и одарены фантастическим ментальным аппаратом, используемым для рационализации. Действительно, многие психологи и нейрофизиологи полагают, что рационализация является основным навыком сознательного мыслящего разума, который мы используем для того, чтобы «превращать нашу жизнь в связный рассказ», независимо от того, вступает ли он в конфликты с логикой и фактами или нет. Мы убеждаем себя: «На этот раз все будет по-другому», потому что действительно хотим в это верить. Биологи-дарвинисты утверждают, что человеческий мозг не сильно изменился за последние десять тысяч лет и, вероятно, не изменится и в ближайшее время. Поэтому характерные для нашего мышления ошибочные суждения гарантируют, что в будущем мы еще не раз столкнемся с кризисами.
Во избежание недоразумений я хочу абсолютно четко заявить, что никакие улучшения в экономической науке не помешают возникновению в будущем новых финансовых кризисов. Одного только понимания и научных достижений недостаточно, чтобы их предотвратить. В действительности кризисы часто возникают из-за человеческой склонности к ослаблению защиты в самое неподходящее время, что в свою очередь создает благоприятные условия для очередного кризиса. Например, ядерная авария 1986 года на Чернобыльской АЭС произошла не вследствие глупой небрежности. На станции имелись многочисленные системы безопасности, которые вполне могли бы предотвратить катастрофу. Однако автоматическая антиаварийная система была намеренно отключена, чтобы операторы станции могли проверить работу реактора на малой мощности. В это время и произошла катастрофа. Даже обладая абсолютным пониманием финансовой динамики, мы все равно можем столкнуться с очередным кризисом просто потому, что думаем, что находимся в безопасности и что имеем право расслабиться именно в тот момент, когда нам нельзя будет этого делать.
Но есть и другая проблема, и она значительно серьезнее. Не все хотят, чтобы финансовая система функционировала стабильно. Кризисы, имевшие место в нашей истории, зачастую были связаны не только с неправильным экономическим мышлением, но и с коррупцией и политическими ошибками. В конце 80-х и начале 90-х годов обанкротились около 20 % всех американских ссудно-сберегательных ассоциаций, и произошло это не из-за какой-либо внешней катастрофы, а вследствие жадности, подпитываемой налоговыми льготами, которые позволяли руководителям этих финансовых учреждений присваивать их фонды. На волне этого кризиса экономисты Джордж Акерлоф и Пол Ромер провели глубинное исследование и опубликовали полученные результаты в работе с громким заголовком: «Экономический грабеж: преступные банкротства ради прибыли». В этой работе Акерлоф и Ромер утверждали, что во многих случаях руководители ссудно-сберегательных ассоциаций специально банкротили свои учреждения для получения личной выгоды: причем они грабили свои учреждения юридически легально. Весьма примечательны два заключительных параграфа из работы Акерлофа и Ромера:
Фиаско ссудно-сберегательных ассоциаций в США поднимает вопрос о том, почему правительство позволило произойти всем этим злоупотреблениям? Частично ответ, конечно, заключается в том, что предпринятые правительством действия были результатом политического процесса. В условиях, когда регуляторы манипулировали отчетностью, скрывая истинный масштаб проблем, когда конгрессмены оказывали на регуляторов давление с целью обеспечения преференций своим влиятельным избирателям и политическим донорам, когда крупнейшие брокерские фирмы выступали в защиту возможности держать брокерские депозиты в любых сберегательных учреждениях страны, когда лоббисты ссудно-сберегательной отрасли оттягивали принятие неизбежных решений до тех пор, пока проблемы не разрослись до такой степени, что для их решения требовалось уже больше бюджетных средств, чем удалось собрать в виде налогов с самых успешных учреждений в этой отрасли, когда все эти и многие другие действия были предприняты, на них последовала рациональная реакция.
Помимо этого кризис ссудно-сберегательных ассоциаций был вызван еще и непониманием. Ни общественность, ни экономисты не подозревали, что принятые в 1980-х годах регламентирующие акты имеют лазейки для злоупотреблений. Соответственно, они не могли знать о том, насколько серьезные проблемы это вызовет. Опасения тех регуляторов, которые с самого начала понимали, что происходит, не получили должной поддержки. Теперь мы знаем больше. И если этот опыт нас чему-нибудь научит, история не должна будет повториться.
Данная работа была опубликована в 1993 году, но содержащиеся в ней аргументы могут быть повторены сегодня снова, поскольку очень похожие действия привели и к недавнему кризису. Это влечет за собой реальные серьезные потери для всех нас. По оценке Эндрю Холдейна из Банка Англии, правительства США и Великобритании тратят примерно по 2–3 млрд долл. в год на поддержку пятерки крупнейших банков. На это указывают результаты тщательного анализа долгосрочных затрат, вызванных редкими, но регулярно повторяющимися финансовыми кризисами. Иными словами, широкомасштабный грабеж налогоплательщиков не прекращается.
Я утверждал, что мы нуждаемся в более точном научном прогнозировании всех видов неустойчивости, которым подвержены наши социально-экономические системы, и этот список должен включать в себя те угрозы стабильности, которые связаны с коррупцией. Мы сталкиваемся с тем, что стремящимся к обеспечению прозрачности регуляторам рынка приходится вести постоянную борьбу с отдельными инвесторами, чьи стратегии лучше всего работают в тех случаях, когда прозрачности нет. В этом контексте сторонники теории равновесия фактически выступали союзниками данной категории инвесторов, поскольку они, рассматривая нестабильность не как норму, а как некое исключение из правил, активно выступали в поддержку наивных рассуждений о рыночном саморегулировании. К счастью, недавний финансовый кризис, похоже, заставил многих людей, включая экономистов, засомневаться в необходимости предоставления рынку полной свободы действий.
В ноябре 2010 года президент Европейского центрального банка Жан-Клод Трише выступил на ежегодной конференции центральных банков с речью, которую поддержали руководители центральных банков всего мира. В своем выступлении Трише сделал акцент на «основных уроках, связанных с экономическим анализом, которые можно извлечь из недавнего кризиса». И в первую очередь он признал очевидные недостатки современной теории финансов:
С началом кризиса сразу стали очевидны серьезные ограничения существующих экономических и финансовых моделей… Макромодели не смогли предсказать кризис, и, похоже, они не в состоянии дать убедительные объяснения тому, что происходит в экономике. Как человек, принимавший во время кризиса политические решения, я… чувствовал бесполезность применения традиционных инструментов.
При отсутствии четких указаний от существующих аналитических структур политики вынуждены были полагаться исключительно на собственный опыт… В этом нам помог один из разделов экономической литературы: исторический анализ. Исторические исследования конкретных кризисных эпизодов указывали на потенциальные проблемы, возникновения которых можно было ожидать… И самое главное, исторический анализ подсказал нам, каких ошибок следует избегать.
Затем Трише предложил ряд идей, на которые, по его мнению, теории финансов следовало бы обратить внимание в том случае, если она собирается меняться к лучшему. Если коротко, то он указал на четыре момента, важных для улучшения финансовых моделей: наличие рациональности и оптимизации в действиях экономических агентов; возможность обучения; включение финансовых рынков в модели, используемые центральными банками; и соотнесение экономических теорий с передовыми идеями, применяемыми в физике и других науках, связанных с изучением сложных систем. Вот его слова:
В этом контексте я бы приветствовал заимствование новых вдохновляющих идей из других научных дисциплин: физики, инженерии, психологии, биологии. Объединение усилий экспертов, представляющих эти научные области, с усилиями экономистов и руководителей центральных банков представляется мне потенциально продуктивным и ценным. Ученые разработали тонкие инструменты подробного анализа сложных динамических систем. Эти модели оказались полезными для понимания многих важных, но неоднозначных явлений: эпидемий, погодных условий, психологии толпы, магнитных полей. Подобные инструменты применялись рыночными практиками с целью принятия решений по управлению инвестиционными портфелями, и в отдельных случаях они имели некоторый успех. Я надеюсь, что центральные банки также смогут извлечь выгоду из достижений по разработке эффективных инструментов, применяя их при анализе финансовых рынков и проведении денежно-кредитной политики.
В этой цитате содержится весьма необычный призыв от президента Европейского центрального банка к главам других центральных банков всего мира. Видеть смелость в отстаивании кем-то своих убеждений, говорил Ницше, – очень популярная ошибка. Куда бо́льшая смелость, продолжал он, требуется для того, чтобы усомниться в этих убеждениях.
В этом смысле высокого уважения заслуживает Уильям Дадли, президент и главный исполнительный директор Федерального резервного банка Нью-Йорка. В начале этой книги я цитировал некоторые из его неловких заявлений о чудесных свойствах свободного рынка, например о том, что производные инструменты и другие финансовые инновации способствуют «принятию большего количества рисков, но этот повышенный груз рисков не дестабилизирует экономику». Однако недавний кризис убедил Дадли в том, что он был неправ и серьезно заблуждался, придерживаясь теории рыночной эффективности. Выступая перед аудиторией Экономического клуба Нью-Йорка в апреле 2010 года, он сказал следующее:
Я собираюсь прослыть отчасти еретиком, утверждая, что, на мой взгляд, нет практически никаких сомнений, что фондовые «пузыри» существуют и что они возникают довольно часто. Под фондовым «пузырем» я подразумеваю такое повышение (или снижение) цен, которое уводит их далеко от фундаментально обоснованных значений… Недавний опыт подчеркнул тот факт, что плохо регулируемые финансовые системы подвержены появлению таких «пузырей» и что затягивание с принятием ответных мер до тех пор, пока «пузырь» не лопается, обходится очень дорого… Несмотря на то что «пузыри» трудноразличимы, особенно на ранних стадиях, я считаю, что состояние неопределенности не является основанием для бездействия.
Это высказывание тоже весьма примечательно, особенно учитывая экономически консервативный настрой аудитории, перед которой выступал Дадли. В своем выступлении он сделал и другие важные и глубокомысленные замечания. Например, он отметил, что «пузыри» бывают разных видов и что те из них, которые раздуваются с использованием кредитных рычагов, как правило, оказываются в результате своего взрыва значительно разрушительными и опасными. Действительно, маржинальные кредиты обычно предоставляются банками. Это вовлекает их в игру, и, соответственно, масштаб последующих бедствий, возникающих при взрыве «пузыря», распространяется на большую часть финансовой системы. Во-вторых, Дадли признал существование трудностей не только с распознаванием «пузырей», но и с поиском средств для ликвидации их последствий. По его словам: «Ничто из этого не является легкой задачей. Но труднее всего будет сформировать набор инструментов, которые могли бы использоваться эффективно и не вызывать нежелательных последствий».
Здесь могли бы очень пригодиться идеи из других областей науки.
Идеи равновесия и саморегулируемых рынков изначально формировались как вдохновляющее ви́дение того, чего можно достичь в условиях децентрализации. Рынки действительно способны делать удивительные вещи, но ущербная интерпретация этой идеи со временем превратилась в главное оружие, применявшееся в борьбе с продуктивным мышлением.
Люди преодолели закостенелость представлений, бытовавших во многих областях знаний об окружающем нас мире: от природы ветров до мощности землетрясений и паттернов, образующихся в потоках жидкостей. Экономика не является исключением, и сейчас настало время, чтобы мы позволили себе в этом убедиться.
