В связи с проблемой наркотизации возникло много коллективных поселений людей, употребляющих наркотики. Эта форма коллективной жизни сходна с деревенской. Условия жизни наркозависимых и обслуживающего их персонала одинаковы; они делят кров и рабочее место, вместе участвуют в культурных мероприятиях. Но есть существенные различия. В упомянутых коммунах присутствует явная дифференциация между между «ними» и «нами». Жизнь там полностью спланирована; все идет по плану лечения и образования, преследующему точно сформулированную цель. Имеющие проблемы с наркотиками поставлены перед задачей научиться в одиночку справляться со своей проблемой. Жизнь в сообществе имеет, таким образом, временные рамки. Высшей целью считается приобретение способности справляться в одиночку, находясь вне сообщества. Поэтому коллективная жизнь делится на отдельные фазы, которые должны выявлять предполагаемый прогресс: первый год, второй год, а на третий год им оказывается гораздо больше доверия, и они получают особые права. Исходят из предположения, что часть из них к этому времени уже созрела для жизни в нормальном окружении. Для вновь прибывших эти люди должны служить образцом для подражания.

В действительности, последней фазы достигает меньшинство. Некоторые, относящиеся к этому меньшинству, а также кое-кто из тех, кто удирает раньше, утверждают иногда, что они хотели бы подольше оставаться в коммуне, чтобы использовать ее как своего рода базу, куда они всегда, а, возможно, даже и навсегда, смогут вернуться. Это желание вызвано глубокой тоской по сообществу, по коллективной жизни и по ее основным принципам. Некоторые воплощают ее в жизни; они возвращаются в качестве обслуживающего персонала.

С точки зрения сельчан основная проблема таких сообществ состоит как раз в том, что утверждали это молодые люди. Коллективная жизнь в столь благоприятной социальной среде, становится ненастоящей, если она служит только лечению или образованию и ограничена сроками. Наступит день, когда члены такого сообщества будут вырваны из ориентированных на высокие идеалы, порождающих тепло отношений, и вытолкнуты в общество, эмоциональная жизнь которого находится совсем в другом температурном диапазоне и являющееся чем угодно, только не общиной. В кэмпхилл-поселениях считают что такие коммуны всем хороши, кроме неизбежного конца коллективной жизни. Те, кто хочет остаться, должны получить возможность остаться навсегда.

«Это невозможно», – так, вероятно, звучит ответ со стороны общества и многих сотрудников терапевтических сообществ. «Тогда бы у всего этого дела иссяк запас кислорода, так как не осталось бы мест для новых наркозависимых». У сельчан на это готов ответ: «Тогда пусть новые люди образуют новые сообщества!» Старые люди, вероятно, постепенно начали бы сами зарабатывать деньги и потребность в социальной поддержке со стороны государства уменьшилась бы. Таким образом, поколения новых наркозависимых имели бы возможность вступить в новые коммуны, и проблема наркомании могла бы стать движущей силой для создания социальной структуры страны.

Вероятно, опять последовала бы реплика о невозможности, на этот раз, вероятно, от специалистов. Если сообщества больше не служат терапии, что тогда происходит с терапевтами? Что тогда будет с профессиональными стандартами и статистикой? Что тогда будет с общественной пользой и знанием, как одолеть эти проблемы? Если директивы, прагматическое мышление были бы отвергнуты, то и точно сформулированные цели бы исчезли, если бы роль пациентов была бы отвергнуты, то и роль специалистов стала бы незначительной, и в терапевтических объединениях восторжествовали бы стандарты обычной жизни.

Итак, все остается по-старому. Но если бы такое случилось, то терапевтические коммуны для наркозависимых стали бы общественными системами, похожими на кэмпхилл-деревни, какими они являются сегодня.