Карен похожа на плотно смотанный клубок. По дороге в поле и обратно я часто прохожу мимо нее. Согнувшись дугой, сидит она на ступенях крестьянского дома и покусывает правую руку. Лицо ее искажено, как и ее тело – гротескной гримасой. Это почти всегда производит печальное впечатление. В редкие мгновения появляется робкое: «привет!» или улыбка.

Карен живет в ближайшем к нам доме. Так как «родителей» в конце недели нет дома, Карен находится у нас.

Тот вечер закончился большим шумом. Мы все собрались в комнате и обсуждали различные возможности перестройки помещения. В дискуссиях всегда есть что-то зажигательное, порох для конфликтов. Карен исчезла из поля зрения.

Утром ничего не изменилось. На втором этаже шли обычные домашние работы. На третьем работал над рукописью мой гость, он ритмично барабанил на пишущей машинке. Царили мир и усердие, пока сильный шум не потряс дом. Карен пришла в неистовство. Она бегала от двери к двери и сильно шумела. Руки Карен, да и все ее тело, были судорожно сжаты. Я крепко держал ее, не зная, хочет она этого или нет. Медленно разжимались ее руки. Мы, точнее я, говорил о незначительных вещах, о маленьких птицах, готовящихся на сосне к зиме, о людях в доме, о планах на этот день.

И тут, наконец, у Карен вырвался вопрос, нацеленный, прежде всего, на причину: «Кто это там, наверху, такой злой, кто так топочет по полу?» Ее руки снова сжались: «Кто там стучит по моей голове?» Да, кто? Вняв страхам Карен, я открыл их причину. Я вдруг услышал пишущую машинку моего гостя, словно далекие раскаты грома в нашем деревянном доме. Для меня это был символ творчества, для Карен же, напротив, сигнал крайней опасности.

Я все объяснил ей, и опасность исчезла.