Глава 8

Дежурить на крыше решили по двое, и первыми туда полезли Химик с Пророком.

У Пригоршни было опасение, что, оставшись наедине, эти двое сцепятся на почве матриц и прочей дребедени, но вверху было тихо. Скорее всего, они там, как он им и предложил, сразу разошлись. Легли, чтоб не маячить, и глядели в разные стороны, повернувшись задницами континуумов друг к другу. Вот и хорошо, меньше споров в коллективе – меньше проблем.

– А ну, малой, давай-ка поедим, – предложил Пригоршня. – Доставай, что у тебя.

– Я не малой, – Тоха потянулся к рюкзаку. – У меня имя есть. И прозвище тоже: Мститель.

– Ого, да ты мощный парень. А чего Мститель, кому это ты мстишь?

– За веру поруганную господню еретикам мщу, – не очень уверенно откликнулся курносый.

Пригоршня спорить не стал:

– Ладно, Мститель так Мститель. По мне, хоть Проктологом называйся, лишь бы человек не подлый был. Доставай жрачку, мои сухпайки лежат у тебя в рюкзаке. А чего, кстати, Василий свой рюкзак с собой наверх потащил? – добавил он тише. – Чего здесь не положил, что у него там такое ценное, в рюкзаке?

Тоха на последний вопрос не ответил, отвел взгляд. Вытащил картонную коробку с остатками снеди, открыл. Пригоршня уселся на покатом передке машины, и они вплотную занялись перекусом.

– А почему ты Пригоршня? – спросил Тоха. – Почему так звать?

Запивая вишневый пирог из пайка последней бутылочкой ликера, тот ответил:

– Давно это было. Еще в учебке, нам старое кино вечерами часто крутили, и мне нравились вестерны. Ну там «За пригоршню долларов», всякое такое. Я этот фильм как-то стал пересказывать другим, которые не смотрели, и Витька… это друг у меня был, мне такое прозвище придумал. И сразу приклеилось. Ха! – грустно добавил он, вспоминая Витьку. – У меня даже шляпа была почти ковбойская, с полями, только камуфляжная. Неуставная, но я ее все равно таскал. Нет теперь той шляпы… и Витьки нет. А ты откуда, парень?

– Из Белоруссии.

– Это я понял по акценту. Иначе поставлю вопрос: кем был раньше? До Зоны что делал? Или с детства здесь?

– Раньше в семинарии учился. В духовной.

– Во как! А Пророк ваш учителям там, что ли, был? Он же священник?

– У него была церква где-то в округе. То есть в месте, которое потом под Зону попало. Мы с ним здесь познакомились, два года тому.

– Мне его лицо кого-то напоминает. Никак не могу сообразить кого, но вроде видел недавно человека с такой же крупной образиной. И как вы познакомились? Как ты к странникам попал?

– Бацька меня из банды спас. – Тоха нахмурился. – Это было давно, не люблю вспоминать. Я семинарию кинул, так вышло. Сбежал оттуда. И связался с нехорошими людьми. Совсем молодой еще был, дурной. Мы делали плохие дела. Воровали. Полиция меня стала сильно искать, и я сбежал в Зону. И тут тоже с бандой связался. Совсем бы пропал, бацька спас.

– Спас, значит, – повторил Пригоршня.

– Если б не он, мы бы сейчас не говорили. Я ему всем обязан. Он меня и спас, и наставил на путь истинный. С тех пор я с ним.

– Ты ему предан, – заметил Пригоршня. Он подобную слепую веру в кого бы то ни было не одобрял, но постарался произнести это ровно, без осуждения. Тоха, однако, разобрал интонации и запальчиво возразил:

– Я Господу нашему предан! А бацька… Василий… он просто сильный и правильный.

– Сильный и правильный, – повторил Пригоршня. – Ну, пусть будет так.

– Ты тоже такой… положительный вроде, – добавил Тоха, смущенно зыркнув на него.

– Да ты что? Клево, я польщен.

– Нет, я серьезно. То есть…Ну, Ворон – он странный. И пугает как-то иногда. А Химик, он вообще атеист. Научник, умный слишком, про матрицы болтает, а сам в тело зверя угодил, как дурак. А ты вот… ты мне кажешься не пропащей душой.

– Химик в серьезный переплет угодил из-за Выброса, и что он в теле гипера, так это не признак дурости, – возразил Пригоршня. – Хотя вообще ты прав, Тоха: я среди всей нашей компашки самый пригожий да правильный.

Дождь не усиливался, но и не слабел, тихий шелест стоял по всей округе. Когда доели, и Тоха стал упаковывать остатки в рюкзак, Пригоршня спросил:

– У меня часов нету, сколько времени?

Ответа получить не успел – с края крыши свесилась гиперская голова.

– Эй, там! Что-то Ворона давно нет, мне это не нравится. Почему так долго?

– Он мог на дикую стаю напороться, – предположил Тоха.

Голова покивала:

– Вот и я думаю: они его засекли, убили или схватили. Нам перебазироваться нужно, а?

– Прямо сейчас, – согласился Пригоршня, встрепенувшись. Не хотелось напрягаться сразу после еды, но он ощутил тревогу. – Зови бородатого, уходим.

Голова исчезла за краем крыши.

Через миг оттуда донесся тихий стук, после чего она свесилась снова. Только теперь серые глаза закатились – впечатление было, что Химик плашмя растянулся на крыше, потеряв сознание. Пригоршня, увидев это, спрыгнул с машины и выхватил «Стриж».

– Что такое?! – крикнул Тоха.

Вверху крякнул Василий Пророк, громко скрипнула крыша.

Пригоршне повезло: он вовремя засек в зарослях неподалеку стремительное движение, нырнул вбок, и пущенная в него стрела пролетела мимо.

Тоха схватил «мухобойку». Над головой затопали ноги Пророка. Дважды рявкнул, будто пес, винчестер, и в кустах взвизгнули пули.

Ринувшись через автодром, к дальнему бортику, Пригоршня на ходу дал по зарослям очередь и быстро опустошил магазин пистолета. Сзади застучала «мухобойка», но почти сразу захлебнулась. Подбегая к борту, он выхватил запасной магазин. В этот миг крыша с треском провалилась, в туче обломков вниз с хриплым ревом свалился Василий Пророк.

– Бацька!!! – истошно возопил Тоха.

Пригоршня отвлекся, кинув на них взгляд через плечо, и зря. Из-за этого не рассчитал – перескакивая через бортик, зацепился за него. Упал с другой стороны.

И даже вскочить не успел. Подняв голову, увидел, что бежать теперь некуда. Его окружили.

Красный Ворон сползал вдоль наклонной рельсы, быстро перебирая руками и ногами по узким шпалам. Боевая «кошка» болталась на ремне и мешала. Он успел преодолеть примерно треть расстояния до нижнего изгиба горки, когда люди, которых заметил на лестнице, добрались до стартовой площадки.

Рельсы шли по металлической полосе с бортиками, и Ворон уже прикинул, каким способом сможет, если надо, ускориться. Пока что он то полз на животе, то вставал на четвереньки и пятился. Дождь все моросил, металл был влажный, но на шершавых шпалах руки почти не скользили. Он посмотрел вниз, прикидывая оставшееся расстояние, снова вверх. В этот момент над краем платформы показались две головы в капюшонах.

Донеслись голоса. Один человек высунулся дальше, нагнулся, упершись ладонями в колени. Ворон не мог разглядеть лица – лишь темный овал под капюшоном. Другой исчез из виду, снова появился, и вместе с ним возник третий человек. Высокий, в меховой куртке, с широкими плечами и большой головой, накрытой остроконечным капюшоном. У него в руках было копье, а у второго – маленький деревянный самострел, смахивающий на арбалет.

Ворон повернулся, сместившись вбок, спиной упал на узкую полоску между концами шпал и бортиком. Поджал ноги, обхватив себя за колени, прижал подбородок к груди и заскользил вниз.

Плащ задрался, один из крюков «кошки» уколол в бок. Сверху донесся хлесткий щелчок тетивы, но стрелы Красный Ворон так и не увидел. Ниже изгиб дороги тонул в кронах деревьев, и Ворон зажмурился, влетев в них. Ветки ударили по рукам, застучали по ногам. Он стал тормозить подошвами и остановился в нижней точке покатой ложбины. Вскочил, расправил плащ.

Ветки почти закрыли площадку вверху. Ворон находился в паре метрах над землей, полотно дороги здесь поддерживали толстые стойки. Перескочив через бортик, он соскользнул по одной, ботинки погрузились в мягкий слой гнилой листвы и травы. Сверху опять донеслись голоса, ему почудилось, что сквозь шелест дождя слышен топот ног по ступеням.

После убийства парня в балахоне Красный Ворон и физически, и психически чувствовал себя великолепно. Он был готов драться хоть со всем миром… но осознавал свои пределы. Что, если за ним начнет охотиться вся дикая стая? Невозможно одиночке справиться с большой организованной бригадой, каким бы опытным он ни был. Тем более, что они знают на полуострове, где стоит Чудопарк, все закоулки, а он ориентируется слабо. Лучше вернуться на автодром, впятером будет проще.

Красный Ворон побежал. Миновал детский рельсовый аттракцион с телами в кабинках, продрался сквозь заросли и выскочил к автодрому.

И остановился. Здесь никого не было. Он шагнул к бортику, заглянул через него, не увидел крови и позвал: «Эй!» Тишина. В крыше автодрома появилась дыра, на полу между машинками лежали обломки. Ворон медленно перевел взгляд в ту сторону, где безмолвно кружилось торчащее над округой гигантское колесо. Куда делись Пригоршня с остальными, непонятно. Дикая стая поработала? Может быть, да, а может, и нет. Теперь он видел только один вариант действий: идти к «Веселому цирку», к прячущемуся там Полуночнику.

Кровь стучала в висках. Глухой, рокочущий, быстрый ритм. У человека так не бывает. Чужая кровь, чужое тело… Химик открыл глаза, поморгал. Голова гудела, как наковальня под ударами молота.

Его несли, можно сказать, классически, как в старых фильмах и приключенческих книгах дикари носят пойманных белых путешественников: привязав руки и ноги к длинному шесту. Концы шеста лежали на плечах двух парней в нейлоновых балахонах. Дождь закончился, и капюшоны они скинули, открыв нечесаные патлы. Вывернув голову, Химик разглядел молодое лицо того, что держал на плече задний конец шеста. Следом тащили Пригоршню (тот азартно ругался, по-всякому обзывая носильщиков), Василия Пророка и Тоху. Процессия шла по узкой просеке между зарослями.

Подтянувшись, Химик осторожно потрогал ссадину на лбу. Болит, и шишка вылезла. Здорово его камнем приложили, из пращи, скорее всего. Прямо из кустов у автодрома – так звезданули, что он на несколько минут потерял сознание. Хорошо, все живы… Кроме Красного Ворона, с ним пока ничего не ясно.

Когда пленник завозился на шесте, длинная палка качнулась, и передний носильщик глянул через плечо. Парню лет двадцать, решил Химик. Бледный, как и тот, что сзади. Может климат здесь такой, солнца мало? Лицо у члена дикой стаи было обычное, только взгляд… пустоватый, что ли. Нет, скорее сосредоточенный. Самоуглубленный. Ведьмак смотрит примерно также, только у лысого скупщика единственный глаз еще и мрачно сверкает, и чувство собственной значимости, важности видно на лице, а в этом парне никакой важности нет, он только не по-молодому серьезен, собран.

Пригоршня все голосил, сзади доносились разухабистые маты, требования «Снять меня с гребаного шеста!», заявления, что «Я, вашу мать, всем задницу континуума порву!», и поэтому Химик решил молчать. В непонятной ситуации, с непонятными людьми, лучше помалкивать и слушать. Пусть боец из Комплекса отвлекает на себя внимание, а он будет наблюдать и анализировать.

Вскоре Пригоршня доотвлекался. Не добившись реакции криками, принялся качаться влево-вправо, и шест, выгибающийся под весом молодецкой туши, стал выворачиваться из рук носильщиков, соскальзывать с плеч. Пригоршня в такт еще и выкрикивал: «Раз-два, взяли! Три-четыре, отпустили!». Наконец, идущий впереди человек таки опустил свой конец, шест накренился, и ноги Пригоршни уперлись в землю. Он тут же попытался выпрямиться, но «дикий» шагнул к нему и тюкнул по голове дубинкой, которую достал из-под расстегнутого балахона.

Химик мог наблюдать это лишь искоса, сильно вывернув голову. Ему показалось, что дубинка сделана из сваренных пучком арматурных прутьев, с набалдашником на конце. Удар был вроде и не сильный, но прицельный, прямо в висок. Пригоршня обмяк и заткнулся к всеобщему удовлетворению. Голова повисла. Носильщик прицепил дубинку на пояс, снова взял свой конец шеста, они пошли дальше.

До конца пути больше не было сказано ни слова. Путь этот завершился далеко за американской горкой, как показалось Химику, почти на самом краю полуострова. Судя по тому, что их пронесли через ворота в бетонном заборе, здесь начиналась служебная территория парка развлечений. Большая площадка была очищена от зарослей, на ней в беспорядке стояли или лежали на боку железные киоски. Некоторые покрыты шкурами для утепления, с круглыми дырками или даже самодельными трубами на крышах. Горело несколько костров. Над одним, на тонкой железной балке, концы которой лежали на кирпичных столбиках, висел котел. Рядом присели на корточки двое парней, а девушка в потрепанном джинсовом комбезе, сапогах и наброшенном на плече шерстяном платке мешала содержимое котла. Мясную похлебку, судя по запаху. Ноздри Химика затрепетали.

Пока их несли через площадку, между киосками и лавками, он насчитал с десяток «диких». Один каменным скребком обрабатывал растянутую на деревянной раме шкуру, другой точил тесак, две девушки стирали в большом железном корыте. Между вкопанных в землю рогатин на веревке сушилась одежда, несколько балахонов с капюшонами. Из нейлона, как у носильщиков, и все одного цвета. Может это униформа служащих Чудопарка на случай дождя, доставшаяся дикой стае по наследству? В стороне виднелось здание побольше других, круглое, с покатой крышей-колпаком. Химик решил, что это «домик смеха», где ставят кривые зеркала. По крыше прохаживался высокий худой парень с луком. Завидев процессию, он некоторое время наблюдал, затем полез вниз по приставной лестнице.

Их провожали взглядами, местные бросали дела, смотрели вслед. Сосредоточенные, серьезные лица. В них не было ненависти или злости, но ничего хорошего они не сулили.

Сзади забормотал пришедший в себя Пригоршня. На пути процессии появились двое с носилками, на них кто-то лежал. Девушка, судя по рассыпавшимся волосам, хотя тут у большинства парней были длинные патлы. Сбоку семенило совсем юное создание: ножки-спички в обтягивающих кожаных бриджах, мешковатая кофта, светлые соломенные волосы и мордашка с острым подбородком. Пигалица причитала, всхлипывая, заглядывала в лицо девушке на носилках, трогала за плечо. Потом наклонилась, обняла, мешая носильщикам. Один ее оттолкнул, показал на пленников и сказал что-то. До Химика донеслось: «Лита… это те…». Девчонка вскинула голову, глаза сверкнули злостью, зареванная рожица исказилась. Она метнулась к пленникам, выхватив из-под жилетки нож. Химик был ближе всех, к нему Лита и подскочила.

Он ничего не мог сделать, лишь задергался на шесте. Носильщики закричали, а нож вспорол воздух. В последний момент Химик подтянулся, припав к шесту, и девчонка промахнулась самую малость, лезвие чиркнуло по отвисшей на спине куртке. Прямо перед собой он увидел маленькое лицо, которое злоба превратила в уродливую звериную мордочку. Ненавидящий взгляд воткнулся в него, как шило. Носильщики бросили шест, и Химик растянулся на траве. Нож снова взлетел над ним, но снова ударить Лита не успела. Выскочивший откуда-то сзади высокий худой парень, тот, что дежурил на крыше «домика смеха», схватил ее, дернул к себе. Она закричала, ткнула его локтем, но часовой крепко обхватил ее и начал пятиться.

– Лита, это не тот, – проговорил он спокойно и снисходительно. – Не тот, кто убил Мари.

– Где тот?! – вскрикнула она.

– Тот исчез, мы пока не знаем.

– Найдите!

– Найдем, найдем. Теперь уходи отсюда. Уходи, сказал, или позову Ментора! Хочешь снова в яму на неделю? Уходи!

Химика понесли дальше, и он потерял их из виду, как и носилки с мертвой девушкой.

– Это что было? – вопросил сзади Пригоршня, потерявший после удара по голове часть своей запальчивости. – Какой-то бешеный ребенок! Девку на охоту надо брать, за зверем спускать, она его зубами рвать будет.

На другой стороне лагеря был еще один забор: метрах в десяти друг от друга из земли торчали два грубо отесанные столба, между верхушками протянулась толстая балка из крепко стянутых кожаными лентами жердей. На балке закреплена верхняя часть сплетенной из сухих ветвей стены. Химик прикинул, что балка, скорее всего, может проворачиваться, и тогда стенка поднимается, как ворота гаража, открывая то, что находится за оградой.

Перед забором стояли еще несколько столбов, с цепями, на которых весели четыре клетки. Задними решетками они почти касались плетеной стены. Зачем было такое городить, Химик не понял, но ощутил, что это важно, не просто так поставлены тут столбы с клетками, и забор. Клети-кабины – часть качелей, в таких раскачиваются попарно. Для чего-то их притащили сюда, повесили на цепи… довольно сложная работа, если у тебя нет небольшого подъемного крана и грузовика. Без важной цели этим вряд ли стали бы заниматься.

Пара клетей оказалась занята гиперами. В одной сидела, пригорюнившись, молодая парочка, в другой ковылял из стороны в сторону сгорбленный гиперский старикан с седыми патлами и длинными тощими руками, которыми он качал, как маятниками. На нем были только кожаные бриджи, а двое других облачены в одежду из шкур.

Унынием веяло от этого места, унынием и страхом. Когда пленников поднесли к клеткам, старик вцепился в прутья, уставился на них, а молодые сначала вяло подняли головы, но при виде Химика вскочили.

Его ноздри задергались, уловив новые запахи. Которые сообщили разуму то, что уже сказали глаза: два самца и самка, совсем юная, один самец молодой, второй старик. На него наплевать, он злобный, но слабый, а вот молодой силен, хотя почти еще щенок. Но это конкурент!

Химика зашвырнули в клетку, следом туда влетел Тоха, лязгнула дверца. Из-за гиперских запахов сама собой приподнялась и задрожала верхняя губа, он глухо зарычал, глядя на соседнюю клетку, откуда на него смотрела парочка. Пришлось мысленно прикрикнуть на болотного жителя внутри себя, пинками загнать его в глубину рассудка. Ему не нужна эта самка, поэтому молодой самец – не конкурент!

В соседнюю клетку посадили Василия Пророка и Пригоршню. Веревки с пленных не сняли. Приказав себе больше не глядеть на гиперов, Химик уселся на решетчатом полу. Пока Тоха, уткнувшись лицом в прутья, говорил с Пророком, он начал рвать веревку на руках. Та оказалась старой, сухой, с колючими лохматыми жилами, которые легко поддавались крепким гиперским зубам. Освободив руки, взялся за ноги. Тоха сначала косился на него, затем попытался избавиться от веревки своими силами, не смог и попросил:

– А мне поможешь?

– Давай руки, – сказал Химик, выпрямляясь.

– Э, братан! – донесся из соседнего «камеры» голос Пригоршни. – Нас куда притащили? С меня вообще все поснимали, даже сломанный перочинный ножик забрали!

– А я без перчатки, – сказал Химик, перегрызая веревку на запястьях Тохи. – Когда пришел в себя, ее уже не было.

– При чем тут перчатка? – спросил курносый недоуменно. – У нас все оружие забрали и рюкзаки, вот это беда.

– Рюкзак мой! – насуплено рокотнул Василий Пророк. – Нет его… очень плохо.

– Чего ты так с ним носишься? – поинтересовался Пригоршня. – Вон, кстати, наша поклажа, они ее возле стены того круглого дома свалили, и рюкзак там твой тоже. Даже потрошить добычу не стали, так и бросили, вот же странные.

Отсюда чертово колесо было хорошо видно: торчащая над деревьями верхняя половина медленно вращалась на фоне серого неба. Из соседней клетки донесся призывный звук, и Химик глянул туда. Самочка, миниатюрная и взъерошенная, облаченная в тогу из шкур, в сандалиях, снова робко уукнула. Темные глаза ее смотрели печально. Юный самец оттолкнул ее от прутьев, зарычал на Химика, предупреждая: моя! За ними, в крайней клетке, бормотал и визгливо вскрикивал старик, подскакивал, пытаясь выглянуть над головами молодых. Химик отвернулся от них и увидел, что от круглого дома к ним идут трое.

– О! – сказал Пригоршня. – Вот этот очкастый – явно местный босс, а? Э, мужик! А-ну, подь сюды!

Призыв было излишним – «местный босс» и так направлялся к ним. Его сопровождали двое. Слева шагал коренастый парень в меховой куртке и штанах, с необычайно широкими плечами, низким выпуклым лбом, маленькими глазками. Голова у него была очень крупная и будто клонила его к земле, он шел сгорбившись, вытянув вперед шею. В руках короткое копье. У третьего, уже знакомого часового с крыши, был самострел: тетива, пружина, ложе с выемкой, где находилась короткая стрела.

Они остановились перед клетками, и Химик исподтишка уставился на босса. По морщинистому бледному лицу трудно было угадать точный возраст, но наверняка сильно за сорок. В отличие от остальных, подстрижен, хотя и неровно, и побрит. В очках левая стекляшка треснула, сломанная дужка скреплена проволокой. Двое других встали по бокам от него. Лобастый копьеносец переминался с ноги на ногу, сопел. Вид у него был угрожающий, да и чутье гипера подсказывало: непредсказуемый, опасный.

Старик-гипер затих, а самочка тихо заскулила, и юный самец зашипел на нее.

Все молчали. Равнодушный взгляд очкастого переходил с одного пленника на другого.

– Кто из вас убил Мари? – спросил он.

– Это ты о ком? – тут же откликнулся Пригоршня. – Ты местный вождь? Так, а ну скомандуй своим, чтоб нас отпустили, где это видано, чтоб живых людей – да в клетки? Мы вам звери, что ли?

– Мы не знаем ничего ни про какую Мари, – подал голос Тоха.

Вожак еще раз по очереди окинул пленников взглядом и повернулся, чтобы уйти. Тогда Пригоршня, не выдержав, заорал:

– Эй, куда пошел! Очкастая морда, я с тобой говорю! Вы зачем нас сюда посадили, козлы патлатые?!

Главарь дикой стаи, снова повернувшись к клеткам, поглядел на него, как на пустое место.

– И не моргай тут на меня! – разъярился Пригоршня. – Тебе второе очко на морде расквасить?!

Лобастый глухо зарычал и подался вперед, выбросив перед собой копье. Наконечник скользнул между прутьев, почти ткнул Пригоршню в грудь, тот едва успел отскочить, налетел спиной на стоящего позади Василия Пророка и заорал:

– Ну, ты, Чикатило, в задницу себе свое копье засунь!

– Спокойней, Бо, – негромко сказал человек в очках.

– Ругается на тебя, – проворчал лобастый. Голос звучал невнятно, слова сливались, разобрать их было трудно. Так мог бы говорить медведь.

– Оскорбляющий прежде всего оскорбляет себя, Бо. Запомни это.

Лобастый рыкнул в ответ совсем уж неразборчиво, отступил и упер копье в землю. Химик заметил, как между кустов слева появилась голова Литы. Она обжигала пленников злым взглядом, будто примеривалась, в кого первого позже воткнет нож.

– Вы правы, Ментор, – проговорил худой парень с самострелом. У него были красивое гордое лицо, а держался он будто секретарь при боссе. – Но все же стоит наказать этого… эту уродливую душу за наглость.

– Великая Бездна вскоре пожрет их, Робин, это ли не наказание? – возразил Ментор.

– Да что ж такое! – Пригоршня схватился за голову. – Там Пророк, тут Ментор, у того адские врата, у этих души какие-то… Химик, брателла, мы в Зоне или в церкви вообще?

– Церковь тут не при чем, бродяга, – рокотнул Василий Пророк, до того насуплено молчавший.

Ментор внимательней поглядел на него. Сняв очки, достал из кармана тряпицу и принялся неторопливо протирать стекла.

– Мнишь себя божьим человеком? – осведомился он, впервые проявляя интерес к личностям пленников.

Химик, присев на корточки, внимательно слушал и наблюдал, Тоха замер рядом. Пригоршня отошел к прутьям, и Василий Пророк с вожаком дикой стаи оказались лицом к лицу.

– Тому мнить о себе ничего не надобно, кто по велению Божьему живет, – твердо ответствовал Пророк.

– Ну, и где твой Бог? – спросил Ментор и повел вокруг рукой. – Где он, скажи?

– Бог – везде! – не выдержал Тоха. – Он вокруг нас!

Надев очки, вождь повернулся к их клетке:

– Вокруг? Все это, что вокруг, и есть твой Бог? Эти зараженные земли и поганые твари тоже – Бог? Твой Бог?! – он с презрением уставился на Тоху. – Каков же ты внутри гнилой да мерзкий, ежели Бог твой – таков? Знай же, душа уродливая: Бог ушел.

Он топнул ногой.

– Бог ушел! – со значением повторил Робин.

– Бог ушел! – пробубнили Бо, стукнув копьем о землю. Позади столпившиеся между киосков парни и девушки принялись вразнобой повторять, притоптывая по земле.

– Слышь, брателла, – снова громко обратился Пригоршня к Химику. – У нас тут третий мужик, который в своей матрице живет, да? И он не один, их целая компания таких… матричных.

Не обратив на него внимания, Ментор продолжал:

– Сколько тысячелетий, сколько эпох уходили в землю мертвецы? Сколько тел поглотила она? Теперь земля переполнена мертвечиной. Миллионы, – он заговорил громче, равнодушие из голоса исчезло, – миллиарды трупов, погружавшихся в землю, растворявшихся в ней, питавших ее собою нескончаемые века.

Пригоршня с Химиком переглянулись. Ментор повел разговор в каком-то совсем уж непонятном направлении.

– Что хочешь сказать этим? – удивленно спросил Василий Пророк.

Вожак покачал головой, разом с осуждением и неприязнью, и пояснил:

– Знайте, души уродливые: ныне в мире наступила Мертвая Эпоха. Все, что видим вокруг, все, что происходит – есть Мертвая Эпоха. Смерть мира, брошенного Богом.

– Богопротивная ересь! – вскричал Тоха.

– Робин, объясни ты, – попросил Ментор.

«Секретарь», вытащив из самострела стрелу, с помощью короткого рычага спустил тетиву и назидательно заговорил:

– Переполненная земля возвращает души мертвых обратно. Исторгает их, но в уродливом, исковерканном виде, оттого-то и появляются чудовища.

– Твари поганые и люди искаженные, – добавил Ментор.

Робин, вежливо кивнув ему, продолжал:

– И будет это продолжаться так долго, что мир переполнится воскрешенными мертвецами в уродливой оболочке. Их нет смысла убивать обычным способом, ибо уродливые души, уходя в землю и выходя из земли, снова и снова воплощаются в чудовищах, и армия их лишь крепнет. И когда она захватит планету, Мертвая Эпоха воцарится навечно.

Химик, решив вступить в разговор, распрямил ноги и спросил:

– И ваше дело, то есть миссия вашей группы, остановить это?

Робин с Ментором посмотрели на говорящего гипера без особого удивления, будто и не такое видали.

– Один лишь способ есть завершить Мертвую Эпоху, – ответил вожак дикой стаи. – Умерщвлять монстров не простым путем, но через полное развоплощение души, дабы не возвращалась она на круг чудовищных перерождений.

– И как это делается?

– Великая Бездна тому помощник.

– Да что за бездна такая? – влез Пригоршня. – Второй раз ты про нее болтаешь.

Вместо ответа Ментора показал на крайнюю клетку, где сидел гипер-старик, что-то сказал двум сопровождающим и добавил громче:

– Бездна, прими!

Повернулся и зашагал обратно к «домику смеха», не интересуясь тем, что будет дальше.

Небольшая толпа, скопившаяся на краю поселка, заволновалась, люди зашептались. Сначала один, потом другой начал топать ногой по земле, и вскоре уже все громко стучали подошвами, и гул голосов превратился в глухое ритмичное бормотание: «Бездна, прими… Бездна, прими… Бездна, прими…».

Робин сделал знак, и двое «диких» направились к дальнему концу плетеной ограды, а лобастый Бо подошел к клетке старика. Тот заволновался, залопотал по-своему. Просительно протянул руки между прутьями, но Бо ткнул копьем, и старик с визгом отскочил, тряся раненым запястьем.

Донесся скрип лебедки, и плетеная стена начала раскрываться.

– Ого! – сказал Пригоршня. – Это что такое?

Ритм, в котором толпа стучала ногами, стал быстрее, голоса зазвучали громче. Робин тоже подошел к клетке старика. Когда поднявшаяся стена открыла то, что находилось за ней, Тоха охнул. Что-то пробасил Василий Пророк, сдавленно выругался Пригоршня. Как Химик и думал, они находились на краю полуострова, но озера видно не было. За невысоким валом земли раскинулась аномалия «прорва».

Он прижался к той части клетки, которая раньше была обращена к забору, и впился глазами в одну из самых странных и опасных аномалий Зоны. Какая огромная! Химик и не знал, что такие бывают, обычно они не больше нескольких метров. Багровая субстанция, частично затянутая коричневой коркой с красноватыми трещинами, заполняла обширный котлован. Аномалия напоминала озеро раскаленной лавы, только жара не было. Он слышал высказывания о том, что «прорва» наполнена холодной плазмы, но полагал, что на самом деле эти аномалии состоят из чего-то куда более необычного. Из экзотической материи с экзотическими свойствами…

– Бездна, прими! Бездна, прими! – твердила толпа, и Робин с Бо стали громко повторять за остальными. Схватив клетку со стариком за нижнюю часть, потянули ее в открывшийся проем. Заскрипели цепи, клеть накренилась. Старик заорал.

Стоя на самом краю земляного вала, прямо над аномалией, Робин дернул защелку, и днище раскрылось. Вцепившись в прутья, старый гипер взвизгнул. Бо, удерживая клетку одной рукой, ткнул его копьем под ребра, потом ударил по голове. С протяжным вздохом старик съехал по наклонной стенке и выпал наружу, прямо в «прорву».

Он тут же пришел в себя, снова завизжал, попытался барахтаться, но аномальная субстанция была слишком густой. И липкой. За тощими руками потянулись клейкие красно-желтые сгустки. «Прорва» озарилась багряным, от нее пошел сложный запах: озон, какая-то кислота, сероводород, как от тухлых яиц… Старик забился, вопя, погружаясь в аномалию.

Стук, с которым подошвы и копья бились в землю, ускорился. Глухие голоса ритмично выкрикивали: «Бездна, прими! Бездна, прими!». Тихо заскулила, прижавшись к самцу, маленькая самка, он обхватил ее за плечи.

Робин и Бо, закрыв днище, отпустили клетку, она качнулась обратно, снова лязгнули цепи. Старик, сумевший перевернуться на живот и пытающийся доплыть до берега, погрузился с головой. Что-то происходило с его телом. Оно начало ломаться сразу в нескольких местах, странно меняться, изгибаясь под неестественными углами и в неправильных местах. Будто огромное нелепое насекомое зловеще дергалось там, под багровой поверхностью «прорвы». Субстанция сомкнулась над ним, и захлебывающийся визг оборвался. Едва заметная красноватая дымка взлетела и растаяла над местом, где исчезла жертва.

Последнее судорожное движение под ломкой коричневой коркой, тут же начавшей затягивать «прорву», последний толчок – и все застыло.

Плетеная стена опустилась, закрыв «прорву» от глаз. Прекратились выкрики и ритмичный топот. Толпа смолкла.

– Великая Бездна приняла его! – деловито провозгласил Робин. – Душа уродливая развоплощена. Покинула она круг чудовищных перерождений.

– Ох, и попали мы, – негромко проговорил Пригоршня, как-то по-детски, растерянно шмыгнув носом. – Ну и попали. Это как кошмарный сон Красного Ворона, его ж в «прорву» когда-то макнули. Но его тогда вытащили, а вот нас вытаскивать не станут. Куда он, кстати, подевался, а?