Глава 6. Воскрешение из мертвых

Я не врала. Действительно в дверь звонили. Не иначе как маньяк вернулся за кремами. Если это он — выставлю баул на лестничную площадку и до свиданья. Только теперь надо быть умнее, заглянуть сначала в глазок.

В глазке я увидела совсем не маньяка, а раздутое и изуродованное круглым дверным стеклышком Наташкино лицо. Она, как всегда, понесла прямо с порога:

— Юлик! Почему не одета? До чего же ты копуша. Ведь в полвторого надо быть на месте! Вове я, конечно, ничего не сказала. Ему и не нужно знать. Господи, что у тебя тут за грязища? Скрипит под ногами.

— Это кошачий песок, — пояснила я. — Я им маньяка обсыпала.

Наташка даже удивляться не стала. Она сразу поняла, что я сошла с ума.

— Собирайся, — скомандовала она проникновенно. — Кому до зарезу нужен Бек, так это тебе. Порчу надо снять. Что-то нехорошо с тобой последнее время…

— Я и сама знаю, что нехорошо, только я тут ни при чем. Представь, какие-нибудь полчаса назад я услышала звонок в дверь…

Рассказу моему Наташка не верила до тех пор, пока я ей не продемонстрировала баул, забытый маньяком. Баул был самый настоящий, черный, подержанный и набит вполне осязаемыми упаковками с косметикой. Наташка даже выдавила на палец из одного тюбика что-то вязкое, белое, с едким цветочным запахом — должно быть тот самый загуститель бровей, каким маньяк пытался привести меня в чувство.

— Вроде настоящая косметика, — удивилась Наташка. — Тут ее не меньше, чем на пару тысяч. Значит, хозяин должен вернуться. А не сдать ли нам это в милицию?

— Ну да, а он вернется и отправит меня на березку.

Наташка задумалась. К рефлексии она не склонна и обычно размышляет не дольше полутора минут.

— И думать тут нечего, — заявила она. — Все еще вчера продумано — лучше не бывает! Мы, как и договаривались, идем сейчас к Беку. Я отваживаю Вовину толстозадую, а ты — свое идолище в белом плаще. Может, разузнаешь, куда подевался капитан Фартуков. Бек все знает — вспомни грибочки. И всего-то за триста рублей!

Квартира Гайковых была на девятом этаже. Огромная квартира — они не только мага приютили, но даже устроили в прихожей диванчик для посетителей. Когда мы туда пришли, на диванчике уже сидела какая-то девица с длинным розовым носом и нервно листала рекламные проспектики Бека. Наташка вовсе не собиралась томиться в очереди. Она многозначительно заявила девице, что мы от Сеголетова и пройдем немедленно, отвернулась и стала тараторить что-то интимное и дружеское хозяйке квартиры. Хозяйка в ответ только медленно и надменно моргала. Кончилось это тем, что девица порозовела вся целиком, со свистом задышала и выскочила вон. Наташка победоносно пристроилась к заветной двери. Дверь украшала красочная афиша с портретом экстрасенса. Собственно, это был портрет двух рук с растопыренными пальцами, между которых выглядывали два страшных выпученных глаза. Надпись «Гарри Бек. Беседы о неведомом» свидетельствовала, что маг не брезговал и публичными выступлениями. Значит, он все-таки банальный гипнотизер? И настоящих чудес не будет?

— Я первая пройду, — шепнула мне Наташка. — Посмотрю, что и как, и тебя подготовлю. Все-таки у меня дело житейское, а у тебя криминал!

Пока Наташка изгоняла толстозадую из своей и Вовиной жизни, я просмотрела проспектики, вдоль и поперек измятые предыдущей нервной девицей. Они были полны обычной рекламной дребедени. На каждой странице жирно чернел призыв: «Остерегайтесь шарлатанов и салонной магии!». Ниже Бек сулил незамедлительный исход осужденных из мест заключения, а также резкое омоложение пожилых, очень состоятельных супругов для нужд их ненасытных юных жен. Все это делалось якобы несколькими мощными и проверенными методами одновременно. Имелась и авторская разработка устранения недоброжелателей и конкурирующих фирм в течение трех часов. Меж посулов мелькала все та же сильно уменьшенная фотография рук и глаз. Я исполнилась скептицизма, отбросила проспектик и стала разглядывать висюльки на светильнике Гайковых

Наташки не было долго. Наконец, она боком протиснулась из таинственной двери и когда повернулась, я увидела пунцовые щеки и глаза, горящие бессмысленным восторгом.

— Это чудо! Юля, это чудо! — сдавленно прошептала она. — С толстозадой покончено! Вова навсегда мой!

И она помахала у меня перед носом пухлой рукой. Рука была обвязана у запястья обыкновенной черной ниткой.

— Вот, гляди! Поносить это три дня — и все! Мой навеки! Эксклюзивная сексуальная привязка!

— Катушка такой привязки стоит три рубля… — начала было я, но Наташка зажала мне рот рукой с ниткой:

— Молчи! Это чудо!.. Сама увидишь! Он действительно знает все! Помнишь Мутузова? Ну, я бегала за ним на первом курсе? Можно сказать, первая любовь… Так вот, он, оказывается, сейчас переделался в женщину и танцует в Москве, в ночном клубе «Мунбим».

— И ты вызвала эту танцующую даму завтра к себе на дом?

— Молчи! С этим не шутят. Главное, у меня смещен шестой позвонок. Вот здесь. Был смещен! Теперь я здорова. У него такие руки… — Наташка задохнулась и приложила собственные ладони к горящим щекам. — Мне так легко, поясницу не тянет… Иди же! Тебе надо вправить мозги.

Квартира у Гайковых очень просторная. Комната, где сидел Бек, была большая и совершенно темная. Доктор из морга рассказывал про какие-то эмблемы на стенах, но я ничего не смогла рассмотреть. Дымом действительно пахло — сладким дымом, будто кисель пригорел. Сам Гарри Иванович восседал за столом с тремя свечами. Был тут и обещанный стеклянный шар, и еще что-то блестящее, но я ничего не замечала, я уставилась на самого мага. Мне стало дурно. Я даже испугалась, что снова упаду в обморок. Нет, уж это чересчур! Конечно, целиком того лица увидеть мне так и не удалось, но блестящий орлиный нос! Густые брови! Подбородок весь в точечках от бритья! Лиловый узкогубый рот! Все детали, до мелочей памятные, вдруг, как в детской головоломке, единственно и нерасторжимо подошли друг к другу, сомкнулись, соединились. Передо мной сидел капитан Фартуков собственной персоной. Я что, сплю? Или в самом деле сошла с ума? Кто же тогда скончался при загадочных обстоятельствах? И кто это?

Фартуков-Бек невозмутимо взирал на мой разинутый рот. Кубики из головоломки собрались и сложились в сухощавое лицо. Да, лицо брюнета, но не кавказского, а европейского типа — узкогубое, узконосое, холодное. Тусклые редкие волосы были кудрявы, зализаны со лба и ниспадали на плечи. Одет брюнет был, естественно, во все черное с головы до пят. Черный синтетический пиджак слабо поблескивал.

— Садитесь, — сказал брюнет глубоким, нарочно настроенным на низы голосом. Я поклясться была готова, что это голос Фартукова!

— Вы измучены, я вижу, — продолжил он покровительственно. — И не медицинские проблемы вас занимают. С прошлым все в порядке — оно у вас понятное, скучное и бесцветное. Но настоящее! Оно вас страшит, ставит в тупик, не так ли? Ваше существо проснулось, почуяло призыв иных сил, но вы не знаете их, не верите им. Вы не понимаете, чье вы орудие или чей трофей. Вчера, например, вы безоглядно влюбились в статую. Довольно правдоподобно сделанную статую из плоти, крови, костей, сухожилий и прочего. Я эту статую знаю. Дима Сеголетов. Он пыталась брать у меня уроки, но ему ничего не открылось. Так, статуя, немного глины. Душа голубя, невинная и алчная. И вы мгновенно это поняли. Нет, это не разочарование! Это благо и радость. Вы в пути…

Я слушала эту ахинею и все пыталась углядеть, есть ли у брюнета на пальце кольцо-змейка. На какой руке оно было у Фартукова? Что до на мою вчерашнюю встречу с Димой, то они не произвели на меня ни малейшего впечатления. Разве не Дима устроил нам с Наташкой этот сеанс магии? Наверное, успел Беку нажаловаться, что я вчера сначала висла на нем, а потом убежала. То, что Дима статуя, видно и невооруженным глазом. Это все фокусы для простачков!

— Вас преследует страшный человек в белом, — зашел вдруг брюнет с другой стороны и многозначительно замолчал. А вот это могла разболтать только Наташка, причем из лучших побуждений. Такое за нею водится!

— Не Наташка, — вдруг сказа маг, и я вздрогнула. — Нет, не Наташка! Не уклоняйтесь от меня!

Он протянул ко мне руки и в самом деле стал похож на Майю Плисецкую.

— О, какая мощная энергия жизни исходит от вас! — вскричал он и пошевелили пальцами. — Я ловлю ее струи!.. Вы очень опасны для простых смертных! Их неудержимо влечет к вам. Они готовы сделать все, чего вам захочется. Даже больше того, что они могут!

Я тут же вспомнила Гультяева, который не выучил противительные союзы. Да что там союзы, жи и ши он пишет с буквой ы, как я ни хочу обратного. Несмотря на мощные струи.

— Не вернуться ли нам к белому человеку, — сухо предложила я. — Кто он такой?

Гарри Иванович оставил мои струи в покое, вздохнул и тихо сказал:

— О, это страшный, страшный человек! Ну, а большего вам знать не надо. Знание иногда убивает. Самое ужасное, что вы уже связаны с ним надолго. Он не оставит вас, пока не разрушит вашу жизнь. Это все, что я пока могу сказать. Да, фамилия его сейчас, кажется, Цедилов…

— Что значит «сейчас»? У него и другие фамилии есть? Он рецидивист? Сексуальный маньяк?

Бек многозначительно пошевелил бровями:

— Можно сказать и так. Это страшный, страшный человек! Могущественный человек!

— А мне он не показался таким уж страшным, — пожала я плечами. — Он кремами торгует. И плащ у него из секонд-хэнда, с пятном ниже спины. Похоже, ему дали пинка.

Бек ухмыльнулся ядовито, но продолжал гнуть свое:

— О, он умеет прикинуться ягненком! Сторонитесь его. Это трудно, но попробуйте. Иначе вы станете послушны его воле!

Разумеется! Как Гультяев послушен моей! Что за ерунда!

— Не верите, а зря, — ответил Бек моим мыслям. — Так называемый Цедилов почти неодолим.

— Да будет вам! Скажите прямо: это он похищает женщин и потом развешивает их одежду в Первомайском парке?

— Он связан с этим, скажем пока так, — нервно сказал Бек. Мелкие искры побежали по его черному пиджаку. Наэлектризованные кудри приподнялись, будто ветер дунул ему в лицо. И на руке, кажется, что-то сверкнуло!

— Куда же эти все женщины деваются? — не унималась я. — Как Цедилов их убивает? Куда тела прячет?

Бек холодно сощурился:

— Я не могу давать информацию, не касающуюся лично вас. Хотите узнать что-нибудь о состоянии здоровья родственников? Или страшные тайны вашего собственного тела, которое с каждой минутой все ближе к разрушению, распаду, и, наконец, тлению? Может, желаете повидаться с тем, кто сейчас далек и забыл вас?

— Не хочу! Раз ваш Цедилов маньяк и собрался мою жизнь разрушить, я про него хочу все знать, и ни про кого больше!

Бек снова вытянул ко мне руки:

— Смерти не страшитесь! Еще не время! Нет, человек в белом разрушит другое… о, с этой опасностью одна вы не справитесь! Вам нужна помощь…

— …скажем, капитана Фартукова? Который умер. Он умер или нет? Это-то вы должны знать! — возопила я.

Бек вдруг расхохотался самым наглым образом. У него оказалось множество замечательно ровных, длинных зубов, а смех был громкий и неестественный. Хотя комната, по сведениям Алика из морга, была вся затянута драпом, смех этот отдавался раскатами, как в колодце.

— Капитан Фартуков — лишь химера вашего воображения. Вы сами его придумали. Порождения нашего сознания порой кажутся куда более реальными, чем существующие объекты. Но только кажутся. Их нет! Вернее, они не облачены грубой осязаемой материей. Они бесплотны, — заявил Бек.

— Может, где-то есть и бесплотные, — возразила я, — но этот Фартуков вытолкнул меня тумаком из троллейбуса. Как раз грубо ощутимым тумаком. А потом я звонила в милицию, и мне сказали, что он умер.

— Химеры! И это химеры! Какие только голоса не носятся в эфире, какие только причудливые колебания не тревожат наши слуховые мембраны!

— Но Наташка тоже слышала, что он умер! Она же рядом стояла…

— … и уловила тот же химерический звук!

Я поняла, что спорить бесполезно. Главное, никакого Фартукова в природе не существует, а есть только этот странный брюнет. Визитной карточки Фартукова тоже не было. А что же было? Химеры, мембраны… Если все так и будет продолжаться, я действительно сойду с ума. Нет, надо идти до конца! Легко сейчас вскочить и хлопнуть дверью, но как же тогда я узнаю, что у этого шарлатана на уме? Зачем он затеял этот цирк в троллейбусе? Я наивно потупилась:

— Согласна, всякое может случиться. Химеры лезут изо всех щелей. Как же мне с ними быть?

— Вы должны принять решение, — строго ответил Бек. — Либо вы по-прежнему будете плыть по течению, и события, смысла и цели которых уяснить вы не в состоянии, будут по-прежнему истязать ваш ум и мутить душу, либо…

Бек повел плечами, и в складках черной синтетики замелькали и зашуршали легкие искры. Глаза у него сделались совсем как на плакате — большие, страшные, белки в ветвистых красных жилках.

— Либо? — торопливо спросила я.

— Либо вы доверитесь мне. С помощью эксклюзивных авторских методов я для вас установлю абсолютную зеркальную защиту от всех негативных воздействий.

— Я хочу, конечно, зеркальную защиту, но не располагаю столь значительной суммой, чтобы…

— О деньгах после! — оборвал меня Бек. — Ваша подруга внесла за вас триста рублей. Этого пока вполне достаточно. Но пока! Понадобится несколько сеансов, не меньше трех. Будем судить по результатам. Вы готовы?

— Я готова.

Сказала я это твердым голосом первой в мире женщины-космонавта Валентины Терешковой. Я была очень тверда тогда. Во-первых, я собиралась побольше разузнать про так называемого Цедилова, чтобы спать спокойно. Если это все просто трюки базарной магии, как я подозревала, я буду спать спокойно. Во-вторых, теперь я уже уверена была, что на большом пальце левой руки блестит у Бека что-то очень затейливое. Если это та змейка, что подмигивала мне в троллейбусе злобными рубиновыми глазками, то и без всяких сеансов ясно, что мои странные приключения не больше, чем кривляние и фокусы Бека. Это он прикинулся капитаном Фартуковым. Он смеялся надо мной, когда я, давя помидоры, выпрыгнула из троллейбуса. Он подсунул мне бумажку в клеточку и внушил, что это визитная карточка. Что-то гадкое он продел и с телефоном. Вот только откуда было ему знать, что Наташка предложит звонить в милицию?.. Он и ее загипнотизировал? Никаких других объяснений, кроме гипноза, не может быть…

— Готовы? — переспросил Бек. Я думала, что после этого он начнет изображать умирающего лебедя, как перед Аликом из морга, но он только взял мою руку и сжал в своей левой. Я ясно при этом почувствовала что-то твердое, негладкое в ладони. Змейка! Мне так захотелось ее увидеть, что я тоже сжала его руку, горячую и твердую. Лучше бы я тогда убежала! Что за глупая страсть к побрякушкам!

Я настолько осмелела, что, когда Бек вывел меня из-за стола и направил в один из темных углов, я отважно пошла за ним. Я казалась себе сильной и дерзкой. Я не была больше героиней Хичкока, которая только и знает, что оглядывается, чтоб тут же завопить не своим голосом. Нет, я была теперь скорее героиней боевика. Эта героиня всегда лезет на рожон, суется на всякие заброшенные склады, на кладбища, в пустые сталелитейные цеха и в угрюмые пещеры, пользующиеся дурной репутацией. Она много и хорошо бегает. Она не вопит, а лишь чувственно задыхается, когда ее начинает душить вампир или гвоздить чугунная балка. От вампира и балки она в последний момент всегда уворачивается и снова бежит, бежит. Одежда ее при этом как-то всегда одинаково рвется и истрепывается, так что ближе к финалу она обычно остается в неком подобии бикини и снова бежит, бежит, сверкая длинными гладкими ляжками. Когда я отправилась с Гарри Ивановичем беседовать о неведомом в темный угол, я вовсе не думала, что дело у меня дойдет до ляжек, но немного все-таки трусила. Обстановка уж больно зловещая. Три свечи оплывали, и пламя их мелко дрожало, как в тике. Сладкий дым извивался под потолком путаными длинными прядями. Тишина стояла полная, только очень далеко, за дверью, в другой жизни, беспечно гудел лифт.

Я с удивлением обнаружила, что угол комнаты у Бека выстлан чем-то темным и мягким. Бек решительно толкнул меня в это мягкое, и я неловко упала, хотя не ушиблась. Бек растянулся тут же, рядом. Мне это как-то не понравилось. Я читала о психотерапевтах, под видом лечения обесчестивших толпы доверчивых пациенток. Со мной такой номер не пройдет! Чтобы меня за мои же триста рублей (пусть Наташкиных!) отоварил какой-то облезлый брюнет? Нет уж! Я приготовилась в случае опасности провести прием в нужном направлении.

Но опасности не предвиделось, во всяком случае, опасности такого рода. Гарри Иванович возлежал рядом со мной задумчиво и смирно. В тусклом свете свеч я разглядела, что он немолод. Множество крупных и мелких морщин проступило на его лице. Не старик, конечно, но очень видавший виды тип. Под синтетическими брюками просматривались невероятно тонкие, сухие скрещенные ноги в аккуратных черных ботинках. Я вспомнила почему-то черта из Гоголя. Но у того было свиное рыльце и вид очень комичный, а в Гарри Беке ничего комичного не было. В ту минуту он очень походил на живую мумию, которая дышала, едва заметно подрагивала веками, но ее темная ссохшаяся плоть была бесчувственна, волосы мертвы и тусклы, а движения исходили не из сложной теплоты жизни, копящейся и кругообращающейся в каждой живой клетке, а из какого-то грубого и мощного внешнего источника вроде электророзетки. Это впечатление усиливали треск и мельчайшие точки разрядов. Они бегали и плыли у меня перед глазами, как те мушки, что появляются от утомления или сильного удара по голове. Этот эффект я списывала на несовершенство синтетических пиджачных тканей.

Вдруг, не приподнимая век, Гарри Иванович слабо улыбнулся, и тотчас же моя мигрень ожила и яростно заколотила в висок. Мне стало страшно. Чего я жду? Надо узнать все, что мне надо, и бежать отсюда со всех ног. Я взяла левую руку Бека и поднесла к глазам. Змейка была на месте! Но та ли это змейка? Никаких красных глазок, никакого жальца, никакого ехидства в острой головке — ничего, что так поразило меня позавчера в троллейбусе. Эта змейка, тоже золотая, вся в узорных мельчайших чешуйках, уютно обвилась вокруг пальца Бека — худого пальца с длинным, загнутым внутрь, к ладони, ногтем. Змейка мирно посасывала кончик собственного хвоста и, казалось, дремала, как и сам Бек. Нет, эта змейка другой породы, и узор на ней другой. Но каковы бы ни были детали шкурок золотых гадов, подобные перстни вряд ли у кого-то еще есть в нашем городе. Этот странный человек неизвестно зачем затащил меня в потемки, и если я бессильна разобраться в происходящем, то я еще вполне в своем уме, чтобы быстренько отсюда уйти.

Тут Бек открыл глаза. Обыкновенные глаза, карие, в красных жилках. Зато зрачки разверзлись страшной глубиной, и меня понесло прямо туда, в темноту, как в водоворот. Вокруг замелькали и закрутились пыльным мусором обломки понятного и знакомого мира. Сейчас я думаю, это просто голова у меня тогда закружилась, хотя бы от духоты и дымных курений. В темноте-то я и потеряла представление, где верх, где низ, а только понимала, что падаю куда-то и не имею больше ни веса, ни воли. Свою руку, ту, что со змейкой, Бек поднес к моим губам, и я поцеловала ее с непонятным благоговением и даже потом вытерла след своей помады с сухой мумийной кожи. И откуда взялось у меня тогда это пошлое подобострастие? Я, не отрываясь, смотрела в лицо Бека, прямо в его глаза, а глаза эти стали страшными — кровавые жилки на белках ветвились, множились, лопались, а зрачки-дыры все расширялись. По сторонам глазеть я больше не хотела — очень уж жутко было видеть крутящиеся вокруг меня обломки лиц, вещей, голосов. Я, например, мельком увидела уносящуюся в темноту пухлую книгу со стола нашей директрисы Валентины Ивановны. В эту книгу она всегда что-то записывает, когда вызывает на проработку и угрожающе выкладывает бюст на стол. Книга кувыркнулась прямо передо мной, одна страничка отогнулась, и я прочитала — вы не поверите! — совершенно непечатные слова. Промчалась и элегантная жилетка Евгения Федоровича Чепырина. Пуговицы от жилетки отдельно, роем, крутились около нее. И еще было что-то такое же противное… Ужасное лицо Бека давало мне опору в пространстве. Я чувствовала, если я оторвусь от него, я погибну, сама рассыплюсь в куски. Я тесно прижалась к Гарри Ивановичу. Он, как булавками, колол меня своими электрическими искрами и придерживал мой бок рукой. Мне было страшно, а боку больно. Никакого банального изнасилования, зато рука Гарри Ивановича — та, со змейкой! — прожгла, казалось, мою руку и уже вонзалась куда-то в глубь бока, причем так легко, будто я была из чего-то податливого и разреженного, как туман. Иногда я совершенно растворялась в темноте и переставала себя осознавать, но иногда возвращалась боль, и я понимала, что боль — это я. Как только кончится боль, меня не будет. Потому, когда сквозь последние, слабые уже отголоски боли донесся со стороны, как чужой, мой собственный крик ужаса, я рванулась изо всех почти исчезнувших, изменивших сил. Рванулась я сама не знаю куда, делала какие-то шаги в воздухе, а в ответ пушечно загрохотали три падающие свечи, и стеклянный шар мыльным пузырем покатился вверх — или это был низ? Меня уже несло сквознячком, несло, я знаю, в верном направлении — к свету, к жизни, на воздух. Я поняла это, потому что зыбкие ленты дыма загнулись у меня над головой, опережали меня, текли вперед, показывали дорогу.

Из проклятой двери я выбралась на четвереньках. В прихожей Гайковых никого не было, даже Наташка ушла. Я схватила свое пальто и без всякого лифта, на подгибающихся ногах низринулась с девятого этажа. Ступеньки, казалось, вели не вниз, а наверх, до того тяжело мне было бежать. Но я все-таки выбралась из подъезда и всей грудью вдохнула прохладный пыльный воздух с сильным привкусом бензина. Городской воздух сентября — о, блаженство! Мне сразу стало легче. Я добрела до чахлого бульвара Энтузиастов и опустилась на скамейку. Мое сердце все еще стучало и подпрыгивало где-то в горле, но выяснилось, что мир еще существует, а не вылетел в черную дыру. От этого делалось весело.

Я пошарила у себя в сумке. Хотелось найти косметичку и глянуть в зеркальце, насколько ужасно я выгляжу. Может, я вся седая, как Хома Брут? Вместо косметики я наткнулась на леденец «Барбарис». Я сунула его за щеку. Кислющий! Теперь ясно, что я жива и, кажется, здорова. И с Гарри Беком все ясно! Этот гнусный шарлатан одурманил меня своим дымом и попытался меня изнасиловать. Впрочем, разве попытался? Если и попытался, то как-то очень странно. Явный извращенец! А главное, это он — капитан Фартуков. Вернее, никакого Фартукова не существует. А что, если существует? И Бек стащил у него визитные карточки?.. Да нет, карточки ведь тоже не существуют… Но Фартуков умер! Или не умер?..

Я снова запуталась. Даже на минутку показалось, что тянет откуда-то сладеньким бековским дымом. Не могло этого, конечно, быть, разве что кто-то поджег ближайшую помойку. Я решила рассуждать логически. Итак, если Бек — не капитан милиции, то молодой человек в белом плаще — не маньяк? Это было бы для меня большим облегчением. Бек назвал какую-то фамилию, кажется, Цедилов. Торговал себе некто Цедилов кремами и вдруг ни с того ни с сего получил по голове ведром с песком. И к тому же сумки с товаром лишился. Бедняга! Однако он тоже пугал меня, бормотал о грядущей опасности. И с Беком он все-таки как-то связан. Какие у них счеты? Катят зачем-то бочку друг на друга… Нет, Бек будет поопаснее Цедилова: он чуть меня не уморил, тогда как Цедилов, наоборот, приводил в чувство после обморока, и ничего плохого мне не сделал. Правда, была подозрительная молния, но это ведь явление природы?

Уяснив понемногу, что жить дальше можно, только надо быть поосмотрительнее, я довольно бодро проследовала домой. Ничего страшного! А баул с кремами я при первом же удобном случае верну хозяину. Я ни минуты не сомневалась, что такой случай представится.

В свою квартиру я вошла с единственным желанием расслабиться и все забыть. Однако, наоборот, пришлось напрячься. Пока я искала приключений у сомнительного шарлатана, в моей квартире кто-то побывал. Кошачий песок после Цедилова я так и не вымела — мы с Наташкой немного потоптались здесь же, в прихожей, и ушли к Беку. А теперь и на кухне, и в комнатах было полно песку! Тут явно бродили туда-сюда. К тому же исчез баул маньяка (или не маньяка? я уже не могла разобраться!). Я начала было привычно, в который уже раз за последние дни, каменеть и дуреть от ужаса. В нормальном состоянии я бы сразу сообразила, в чем дело, но тогда я стояла и обмирала довольно долго Наконец мою голову посетила здравая мысль. Чтобы ее проверить, я снова прошлась по квартире. Так и есть! Никаких сомнений! Полное отсутствие в холодильнике котлет, нажаренных мною накануне, а также оранжевая лужица несмытой мочи в унитазе красноречиво свидетельствовали: баул мог взять только один человек. О, как я знаю этого человека!