Книга: Прошлой осенью в аду
Назад: Глава 2. Сельдь в молоке
Дальше: Глава 4. Скала Горящих Сердец

Глава 3. Смерть милиционера

Надо сказать, что внешность у меня романтическая (большие голубые глаза, тонкая талия, в улыбке что-то невыразимое), но сама я не слишком романтична. Например, свеч у меня нет. То есть имеются обычные свечи из хозмага, вставленные в бутылки из-под кетчупа. Я их зажигаю, когда отключают электричество. Даже если глядеть на них под музыку Вивальди, ничего поэтического не увидишь.
Свечи я оставила на потом. Сначала нажарила кучу котлет и сделала два салата. При свечах, если не приглядываться, вполне будет прилично. Затем я помыла голову и накрасилась. В общем, я понимаю маньяка. Даже после нервных встрясок на меня заглядеться не диво. Воспряв духом, я продолжила подготовку к романтическому ужину. Это мероприятие поначалу не рождало во мне особого энтузиазма. И Евгений Федорович мне не слишком нравился, и маньяк страшил, и Фартуков с его визитной карточкой не шел из головы. Но постепенно я вошла во вкус, и скоро нерешенной осталась только проблема свеч. Бежать за какими-нибудь нарядными витыми в универсам не хотелось. Во-первых, если я экономлю на маршрутке и из-за этого рискую быть растворенной в кислоте, то чего ради тратиться на сомнительного физика? Обойдется котлетами. А во-вторых, я боялась. Я шарахалась на улице от каждого белого плаща. И откуда их столько взялось? Из Турции завезли? Потом я убедила себя, что маньяк мог вполне и переодеться (все-таки белое бросается в глаза), и стала вздрагивать при виде любой высокой мужской фигуры. Это оказалось еще хуже, ведь наружности маньяка я не запомнила, я только знала, что лицо у него белое и ужасное (но в тот вечер он мог специально напудриться!). Я была в отчаянии и старалась пореже выходить из дому. Поэтому и романтизм надо было нагнетать домашними средствами.
Я со вздохом огляделась: ничего подходящего! Вдруг я увидела в буфете две большие керамические кружки. На них были нарисованы какие-то коричневые горошки, а также Пушкин с Лермонтовым… Оба поэта выглядели веселыми, толстощекими и очень походили на армян. Это был подарок бывших учеников — у каждой учительницы полно в шкафах подобной дряни. Я вытащила кружки и нашла их форму довольно оригинальной. Что, если поставить в них мои хозяйственные свечи? Нет, сильно крениться будут. Тут я вспомнила, что на балконе стоит ведерко с песком. Посыплю-ка я в кружки песочку; свечи сразу встанут, как влитые. Хорошо, что Макс, уходя к бабушке, кота забрал, а песок забыл.
Только я подумала про Макса, как он объявился сам — позвонил по телефону.
— Мам, — сказал он фальшивым голосом, — я соскучился.
Я сразу поняла, в чем дело:
— Я тоже соскучилась. Давай, мальчик, завтра! Завтра после школы приходи, и мы все твои проблемы решим. Я нажарила котлет, купим мороженого, и…
— Лучше я сегодня ночевать приду.
Вот некстати! Чепырин репетировал Макса в прошлом году, когда ребенку грозила двойка в третьей четверти. В результате Макс получил четверку и стал Евгения Федоровича за глаза звать Скумбриевичем. Не хватало еще, чтобы мы втроем воссели при свечах! А если учесть, что Чепырин собрался изучить наше с ним соответствие в интимном плане… Нет, никаких Максов!
— Я понимаю, почему тебе у бабушки не сидится. По какому схватил двойку? — строго спросила я.
— Не в этом дело, — начал было бойко Макс, он большой мастер демагогии.
— И все-таки? — перебила я.
Он нехотя признался:
— По химии… И по географии.
— Позор! Ладно химия, но география! Такой никчемный предмет! Сиди и учи!
— Я не могу. Мня бабушка пилит. Мне нужно успокоиться, нужна сосредоточенная обстановка.
— Этого я тебе сегодня обеспечить не могу. Сиди у бабушки и учи. Что это у вас там за крики? Опять твои приятели в фишки играют?
— Нет. Это рожает сеньора Жанна.
— Какая Жанна?
— Из сериала «Муки любви». Стонет, как конь. И по-твоему, это обстановка для географии? Мам, я уже сумку собрал… Барбос мяучит… — захныкал мой ребенок.
— Нет, — отрезала я. — Завтра сколько угодно, но сегодня — ни-ни. И не вздумай притащиться самовольно! У меня важная встреча.
Из трубки донесся выразительный вздох:
— Ну, мам, что ты вечно со мной, как с маленьким? Что, нельзя сразу было сказать, что вариант придет? Причем тут география? Я что, понять не могу?
Подслушанным словом «вариант» он с раннего детства именовал претендентов на мою руку и сердце.
— Какой вариант? — смутилась я. Я — плохая мать. Я не пускаю домой родного сына, потому что собираюсь ублажать чьего-то брошенного мужа, к которому не испытываю ни малейшего влечения. Боже, боже!
— Да ладно, мам, я у бабуни перетерплю, — серьезно сказал Макс. — Я что, не понимаю, — трудно без мужика. Пока!
Про мужика мой ребенок сказал так по-взрослому весомо, что я озадачилась, что же он имел в виду. И густо покраснела, глядя на армянский нос Лермонтова с кружки. Макс вечно ставит меня в тупик. Он все про меня знает, а я о нем не знаю ничего.
Из замешательства меня вывел звонок в дверь. Господи! А я все еще в халате и не подсыпала под романтические свечи кошачьего песку!
Я глянула на часы: только шесть. Чего это Чепырин притащился раньше времени? Сильно проголодался? Какой он все-таки противный!
На пороге стояла всего-навсего Наташка. Она ворвалась ко мне, как всегда, бурная, шумная — глаза сияют, щеки блестят, слова скачут.
— Юлька, я за тобой! — вскричала она. — Пошли ко мне срочно! Я сама не предполагала, что так выйдет, а то бы позвонила! Да я и хотела позвонить, но Вова утопил мобилку в сыром джеме, в тазу, и она там всю ночь лежала, а теперь молчит. Вот я сама и прибежала. Для тебя мне семь верст не околица!
Вова, утопивший мобилку — третий муж Наташки. Интересно, что всех ее мужей звали Вовами, и они были похожими, как родные братья — все кругленькие, все пузатенькие. Все лысые. Наташка и сама кругленькая, низенькая и страшно энергичная. А вот насчет верст она хватила лишку: прибежала всего-навсего из дома напротив. Две минуту ходу через двор.
— Все уже собираются, — тараторила Наташка. — Кур я наперчила, начесночила, придем — сразу в микроволновку! Кстати, я тебя расписала всем яркими красками. Ты мне еще спасибо скажешь! Ого, ты уже намазалась! Идешь куда? Или кого ждешь?
Ее весело прыгающий взгляд стал наконец останавливаться то на моей ярко-цикламеновой помаде, то на парочке кружек на столе. Я в двух словах рассказала про Чепырина.
— Ну его к черту! — посоветовала Наташка. — Идем лучше ко мне. Собственно, дело в том, что я хочу тебя познакомить с одним… Тоже жену ищет… Ну, надо же, как сошлось!.. А этот репетитор, говоришь, хорошо зарабатывает? Конечно, тоже вариант…
Без всякого сомнения, словечко «вариант» Макс позаимствовал именно у Наташки. Она всегда была основным поставщиком моих женихов. В процессе отлова трех своих пузатых Вов ей попадался и всякий нестандартный материал, который она сплавляла мне. У меня ничего с теми женихами не вышло, а у Наташки вышло целых три раза. И каждый раз получалось лучше прежнего. Теперешний Вова держит автомастерскую «Жигули», и жизнерадостная Наташка купается в материальных благах: наряжается с шиком, ест, как сумасшедшая, и тратит уйму денег на похудение.
— Плюнь на физика! Никуда он не денется, — убеждала меня Наташка. — Позвони ему, скажи, что у тебя что-то с желудком. Или что тетя приехала.
Я вздохнула:
— Куда звонить? Он вот-вот явится.
— Тогда пошли отсюда быстрее! Я же вижу, что ты от него смыться хочешь! Он придет, позвонит и уйдет. А ты ему завтра расскажешь про тетю.
— Его и так жена десять лет обманывала, — вспомнила я. Наташку это ничуть не тронуло. Она даже обрадовалась:
— Ну, тем более, ему не привыкать! А мой вариант покруче! Врач-отоларинголог! Сын друзей родителей моего Вовы, некий Дима Сеголетов. Практикует вовсю! А сейчас на психотерапевта переквалифицировался. Идиотов лечить будет, наркоманов, алкашей. Это же золотое дно! И симпатичный, явно получше твоего моченого физика. Сейчас увидишь и сравнишь. Пошли! Он как раз такую жену ищет, как ты. С квартирой.
— Странные у него вкусы, — заметила я.
— Почему странные? Они все сейчас такие: не чихнут бесплатно. Привыкай! Чего ты переживаешь? Только он тебя увидит — про все квартиры забудет. Да у тебя талия, как у Гурченко! Все бы отдала за такую талию!
Я колебалась — идти ли с Наташкой или Чепырина ждать — но платье надела. В любом случае не в халате же сидеть. Наташка тем временем изучала мои кружки.
— Это что, Киркоров у тебя? — поинтересовалась она, разглядывая Пушкина.
— Ага. А на другой кружке еще один. Братья Киркоровы.
— Плохо сделали, непохоже. На армянина он здесь смахивает. И хватит копаться! Смотри, темнеет уже. Я сейчас в потемках ходить боюсь. Как вспомню про маньяка…
Про маньяка вспомнила и я, и меня привычно замутило от страха. Я даже издала тоненький стон, а Наташка ответила понимающе:
— Точно! Это ужас. Я как про сегодняшнее узнала, Вове сказала: «Все! Пешком я больше ни хожу!»
— Про какое про сегодняшнее? — не поняла я.
— Как, ты не слыхала? Господи, да всюду уже трубят! Награду пообещали за полезные сведения. Ты что, с Луны свалилась? Настолько голова физиком забита? У тебя же у самой газета лежит в прихожей!
Газета действительно валялась в прихожей на тумбочке. Как я ее бросила, придя с работы, так она и валялась. Не до нее было — я романтический ужин готовила. А оказалось, там напечатана фотография очередной жертвы паркового маньяка. Жертва трудилась менеджером по маркетингу в магазине. «Ткани Европы» на Фокинском рынке. В газете был последний ее снимок, сделанный на курорте в Испании: круглолицая смуглянка под волосатой пальмой. Снова красавица! Снова призывная улыбка и платье с вырезом на животе — съешьте меня. Конечно, на березе в Первомайском парке болталось не это легкомысленное платьишко, а вполне благопристойный деловой костюм с дорогой полупрозрачной блузкой. Харлампиева Вероника Анатольевна, двадцать шесть лет. Далее в газете шел длинный перечень особых примет жертвы. Эти перечни меня всегда из себя выводят. Вспомнить с их помощью или даже вообразить кого-либо совершенно невозможно. Видели ли вы восьмого апреля прошлого года в третьем часу ночи гражданина среднего роста, нос обыкновенный, ботинки коричневые…
Исчезла красавица — менеджер самым непостижимым образом. Работу вчера она закончила около восьми, сказала последнее «прости» продавщицам тканей Европы (девушки еще только собирались домой и натягивали свои коричневые ботинки) и порхнула прочь. В никуда! Напрасно ждал ее в синем «Форде» постоянный друг, торговец гипсокартоном. Торговец долго томился, курил и лениво переговаривался с владельцами близстоящих столь же замечательных машин. Девушка не подошла к нему и не села рядом на пухлое кожаное сиденье. Хотя, ему казалось, она мелькнула в дверях магазина! Никто не запомнил ее переходящей базарную площадь. Сто семь шагов отделяли магазин от синего «Форда», но этих шагов она не сделала. Никто и никогда не видел больше Вероники. Еще одна березка в Первомайском парке. Помогите, граждане! Примерно в таком духе описывала случившееся газета.
Я держала ее в трясущихся руках и лихорадочно соображала. Так, Фартуков вытолкнул мня вчера на площади Островского; это не моя остановка, пришлось мне бежать; следующая была моя… а следующая как раз Фокинский рынок! Стоп, когда это было?.. Я прибежала домой около восьми. Все сходится! Он! Жуткий маньяк с белым лицом! Он так бесился за троллейбусной дверью, что не сцапал меня! И он озверел, и он вышел у Фокинского рынка, и он сожрал менеджера Харлампиеву!
— Наташка! На месте этой Вероники должна была быть я, — сказала я могильным голосом.
— Напьешься — будешь, — пошутила Наташка, но сразу поняла, что мне не до смеха.
— Что с тобой? — перепугалась она. — Да на тебе лица нет! Может, водички? Нет, лучше водки! Где у тебя водка?
Я не стала отыскивать водку, а просто выложила подруге свое вчерашнее приключение. Она громко ахала. Мне как будто стало легче.
— Чего же ты вчера мне не позвонила? — удивлялась и обижалась Наташка. Я и сама удивлялась. Я настолько чувствовала себя вчера героиней Хичкока, что ничего путного сделать была не в состоянии. Ведь героини Хичкока никуда позвонить не могут — обычно рука в перчатке уже перерезала провод большим страшным ножом… Никто в целом мире не в силах им помочь…
Если рассказ о троллейбусном происшествии произвел на Наташку должное впечатление, то историю превращения визитной карточки в клетчатую бумажку она подняла на смех. Она повертела бумажку и так и эдак (а я, конечно, сохранила столь загадочный предмет) и отрезала:
— Обыкновенная бумажка. Обыкновеннее некуда. Кому надо показывать такие фокусы? Просто ты вчера не в себе была. Нет, либо он сразу сунул тебе эту ерунду по ошибке, а ты не заметила, либо ты потеряла карточку, а бумажка случайно попалась под руку.
— Как же сразу ерунду сунул, когда я собственными глазами и буквы читала, и цифры! Там была фамилия и три телефона. Я помню это прекрасно! — возмутилась я.
— Цифры могли тебе присниться. Сама ж говоришь, что уже в постели была. Иногда во сне так живо что-нибудь привидится, будто на самом деле было, — не сдавалась Наташка.
— Чепуха! Ты посмотри, бумажка какая ровненькая, а я ведь, по-твоему, целую остановку бежала и держала ее в руке. Хоть немного, но она помялась бы!
— Ты несла другую. Ту ты потеряла. Цифры увидела во сне. А эта здесь у тебя валялась. Или в сумке. Тебе все-таки нервишки подлечить надо. К чему ты всякую чертовщину выдумываешь? Маньяка тебе мало?
Наташка так ясно разложила все по полочкам, а главное, сама такая была настоящая, бойкая, румяная, полная жизни и уверенная в своей правоте, что я тоже начала соглашаться с ее простыми и примитивными объяснениями. Мне вообще тогда хотелось, чтобы все на свете было просто и примитивно.
— Что же мне теперь делать? — спросила я.
— Найди этого Фартукова. Ты ведь знаешь, что он капитан милиции. Фамилия, прямо скажем, редкая. Чего же проще? Звони в милицию! Говори, что он просил с ним связаться — это же правда? — если хочешь убедиться, что он действительно существует, что он не привидение, которое лазает в форточки и не давит при этом алоев. Другого пути нет. Звони прямо сейчас, как говорят в телевизоре.
Я растерянно взяла телефонный справочник, нашла милицейский список и робко набрала первый же подходящий номер.
— Прибрежно-Ленинский райотдел внутренних дел, — ответил казенный баритон.
— Мне нужен капитан Фартуков, — еле слышно пробормотала я.
— А кто его спрашивает?
— Вчера… Он просил… я случайно… с его помощью…
— Вынужден вас огорчить. Капитан Фартуков скончался сегодня утром при загадочных обстоятельствах, — бесстрастно сообщил баритон. — Вы можете передать свое сообщение майору Семыкину. Телефон сорок три тридцать…
Я бросила трубку, не дослушав. Это уже слишком! Фартуков скончался… Мужественный Фартуков, спасший мне жизнь! Я даже поблагодарить его не успела! Я вообще ему ни слова не сказала… И какие это загадочные обстоятельства? Наташка еще меня бралась убеждать, что все тут ясно, мол, просто я сама с приветом. Что-то она теперь скажет?
Ничего она не могла сказать. Ее этот разговор с райотделом тоже пронял. Я нарочно держала трубку так, чтобы ей было все слышно, и сейчас ее лицо, недавно ярко-розовое, как пион, сделалось бледным, как хризантема. Впрочем, бывают и белые пионы.
— С ума сойти, — наконец, сказала она. — Пойдем быстрей к нам, выпьем! Что-то мне не по себе.
Я не стала на сей раз спорить, быстренько обулась, натянула пальто и открыла дверь на площадку. Снизу, с лестницы, слышались шаркающие шаги, какие бывают у страдающих плоскостопием.
— Ну вот, это он! — с досадой обернулась я к Наташке и увидела, что ее лицо снова побелело, а глаза вылезли из орбит.
— Кто он? — еле слышно прошептала она — видимо, решила, что к нам крадется неуловимый парковый маньяк или, в лучшем случае, покойный Фартуков. Я поспешила ее успокоить:
— Да нет же, это Чепырин, физик!
Мы ведь совсем забыли про Чепырина! Мне окончательно расхотелось устраивать романтический вечер с тихой музыкой и кошачьим песком. Наташка же изначально явилась мой романтизм расстроить.
— Ну его к черту! — в очередной раз прошипела она. — Сейчас его сплавим! Положись на меня.
Она решительно захлопнула мою бронированную дверь и потащила меня вниз, навстречу физику. При этом она камнем висела на моей руке, утробно стонала и мычала, совсем как сеньора Жанна из «Мук любви». Я не сразу сообразила, что она задумала. Но если уж Наташка что-то задумала, лучше ей не перечить — все равно сделает по-своему и все снесет на своем пути. Как носорог.
Едва обе мы попали в поле зрения Евгения Федоровича, я разгадала Наташкин план, потому что к этому времени она к стонам прибавила еще и прихрамывание. При каждом шаге она псевдобольной ногой описывала широкую дугу в воздухе. В моей подруге погибла актриса, склонная, правда, сильно переигрывать.
Евгений Федорович опешил, увидев нас. Он шел на романтическое свидание не с пустыми руками. В левой он нес пучок растрепанных астр на коротких стебельках. Такие букетики на нашей троллейбусной остановке продают алкаши, озорующие по недальним дачам. В правой руке физика был пластиковый пакет, где просматривалась бутылка водки и двухлитровый пузырь сладкой воды «Буратино». Я начала было лепетать, что Наташка, моя подруга, случайно зашла… Наташка толкнула меня локтем под дых, описала ногой дугу и взяла дело в свои руки.
— Извините, ради Бога, уважаемый… Евгений Федорович? Извините! Я не хотела, чтобы Юля беспокоилась, но уж это такой человек — чуткий, отзывчивый, неравнодушный, — завела она неестественно слабым голосом. — Со мной случилось несчастье. Вот видите, травма!
Тут Наташка сделала очередной виток абсолютно здоровой с виду толстой ногой:
— С этим я еле доползла до Юли. Она оказала мне первую помощь. Знаете, она прекрасно накладывает шины! Если у вас что случится, то наложит и вам.
Что она плетет? Где это, интересно, у нее наложенная мной шина? Что-то не видать! Меня начинала разбирать истерическая дрожь, и я боялась, что невзначай хихикну. Наташка снова застонала:
— Мне надо теперь домой, и Юля взялась меня довести. Что бы я делала без нее? Редкой души человек!.. А-а-а!
Это был такой фальшивый стон, что на девятом этаже за дверью нервно залаял доберман.
— Нет, я чувствую, мне совсем плохо, — стонала травмированная. — Юля, ты еще немного должна побыть со мной! Мало ли что… Я одна, в пустой квартире… С травмой! Вдруг мне понадобится массаж сердца? Юля, не оставляй меня одну! Я тебя не отпущу! Ради Бога…
Евгений Федорович?.. поймите: она должна быть со мной в такую минуту!
— Может, вам лучше в больницу? — наконец пришел в себя Чепырин. Он все еще не терял романтических надежд.
— Нет, нет! — вскрикнула Наташка. Она вместе со мной картинно привалилась к стене и подняла ногу. — Попасть в руки черствых дежурных костоправов? Это же врачи-убийцы! Нет, только не это! Завтра я пойду к знакомому хирургу. Он бог! Ему я всецело доверяю. А эту ночь придется терпеть. Мне не впервые. Но Юля не может оставить меня, поймите же!
Евгений Федорович обреченно покосился на свои астры. Наташка, вскидывая ногу, стала проталкивать меня по лестнице в прежнем направлении.
— Позвольте, может, я вам помогу?
Наконец-то догадался предложить свои услуги! И очень кстати: я уже устала подпирать Наташку. Бедный Чепырин сунул свой букет к водке и «Буратино», а пострадавшая изо всех сил налегла на его руку.
— Юля, отдохни немного, милая, — пропела она слащавым голосом профессиональной тяжелобольной. — Ты можешь пока пакетик нести.
Я приняла у Чепырина его пакет и поплелась сзади, наблюдая этот дурацкий фарс. Хорошо, что стемнело — я никак не могла все время держать на лице необходимую озабоченную мину. Еще я боялась, что мы встретим кого-либо из знакомых, и придется как-то объяснять происходящее. Но все сошло гладко, только Евгений Федорович один раз сам остановился и, клонясь под тяжестью бессовестной Наташки, сказал:
— Послушайте, Юлия Вадимовна! Может быть, мы проводим вашу подругу домой, вы ее успокоите, сделаете свой массаж, дадите какую-нибудь таблетку, и…
— Нет! — взревела вконец разрезвившаяся Наташка и стала картинно оседать прямо на асфальт (наша группа тащилась уже по двору), — Юля, не оставляй меня! Я хочу жить! Мне только эту ночь продержаться!
Испуганный Чепырин поволок ее дальше. В конце концов мы оказались перед дверью Наташкиной квартиры на втором этаже. Моя подруга отвалилась от совершенно взмокшего Чепырина, вырвала из моих рук пакет и вручила хозяину:
— Спасибо, спасибо вам… Евгений Федорович?.. Вы большой души человек! И до свидания. Пошли, Юля!
— Странно! У вас там, в квартире, что-то слишком шумно, — удивился Евгений Федорович. Действительно, за Наташкиной дверью вовсю гремела музыка и гомонили веселые голоса. Отлично было слышно, как Наташкин муж Вова хохочет со всхлипами и лупит себя ладонями по животу (есть у него такая манера). Я уже решила, что наша комедия провалилась, но Наташка заявила нагло:
— Это соседи! Неплохие люди, но каждый день у них гулянка. Я тут на подселении живу. Одна, совсем одна. В пустой комнате… Эта ночь! Без Юли я ее не переживу. Она открыла дверь ключом, втолкнула меня в прихожую и долго еще благодарила Чепырина и махала ему вслед якобы дрожащей рукой.

 

Назад: Глава 2. Сельдь в молоке
Дальше: Глава 4. Скала Горящих Сердец