Отто Хут. ДЕРЕВО КАК СИМВОЛ

Тот, кто наблюдал за немецкими народными праздниками, мог заметить, что во всех случаях центром торжества являлось дерево, которому могла придаваться разная форма. Дерево возвращается к нам в преображенном виде от праздника к празднику, от местности к местности. В некоторых случаях это может быть куст, украшенный лентами, фруктами, выпечкой, цветами, звездами или огоньками. В других ситуациях это может быть простая ветка. Где-то это может быть только что покрывшаяся зеленью березка, или куст вечнозеленой туи, или же вовсе искусственная жердь с прикрепленными к ней ветками и венками.

Иногда ветку хранят очень долго, подобно святыне, но временами дерево после праздника сжигают. Подобное отношение может показаться удивительным, но при более детальном рассмотрении мы обнаружим, что это сожжение тоже является органической частью праздника. Горящее дерево окружается танцующими людьми, которые охвачены ликованием, — это высшая точка праздника, а горящее дерево — это символ его апогея. Мы можем наблюдать в этом эпизоде глубокую взаимосвязь почитания дерева и культа огня. Эта взаимосвязь пришла к нам из древнего прошлого индогерманского времени и сохранилась в народных обычаях вплоть до наших времен. Сожжение дерева, по сути, является языческими обычаем, но не уничтожением, а визуализацией, проявлением его огненной души. Мы знаем, что сожжение мертвецов в индогерманской древности считалось жертвенным действием, благодаря которому душа умершего переносилась на божественное блистательное небо. В древних индийских текстах отчетливо указывается на то, что огонь превращал человека в божество. В индогерманской вере огонь является божественной субстанцией. Если в рассказах стариков божества изображены как люди, то при этом не забывают упомянуть об их облике. Во время своего явления они окутаны нимбом, пребывают в свечении, окружены сияющим облаком. Древние греки тоже верили, что божества могли принимать облик простых смертных людей, но все-таки их можно было опознать по плохо скрываемому сиятельному свету их глаз. Если в германских сказаниях упоминается свет или блеск глаз культурного героя, то это является не чем иным, как указанием на его божественное происхождение.

Мы видим, что в центре национальных культов эстонцев находится сияющее дерево, стоящее посреди божественного пламени. Радость, которую дарит свет этого дерева, объединяет всех его видящих в единое сообщество. Наглядное описание жаркого танца вокруг огня, сделанное бароном Леопрехтингом, много лучше, нежели длиннющие трактовки значения древних, но вечно молодых праздников, проходящих перед взором народа. «Все образуют большое кольцо, крепко берутся за руки и, набирая темп, вращаются в быстром хороводе, оглашая воздух призывами: „Ахо цуеххи цуен ахи!“ Это вращение происходит вокруг горящего дерева. Это происходит до тех пор, пока в каком-то из мест кольцо танцующих не разомкнется. Кто хоть раз принимал участие в этом безумном ночном хороводе, не сможет забыть его участников, озаряемых огнем горящего дерева и издающих призывные крики „Ахо цуеххи“, возносящиеся высоко надо человеческими жилищами. Любой будут охвачен общим стремительным порывом, его закружит ликующий хоровод. Мне кажется, что в этом празднике есть что-то необычное, совершенно непривычное для обыденной жизни».

Наряду с липой наиболее чтимым нашим народом деревом является дуб. Во всех местностях Германии он чаще всего притягивает к себе «небесный огонь», молнию, а потому дуб считается священным германским деревом, символом божества грозы. Согласно верованиям наших предков, в каждом дереве кроется искра, а потому огонь добывали посредством трения кусков древесины. Дуб был самым пламенным и огненным деревом, а потому почитался предками как священный объект.

Почитание деревьев может иметь и иные причины. На наших широтах вечный круговорот и годовая цикличность в природе ярче и убедительнее всего проявляется на деревьях. В благочестивом языческом смысле это было отражением священного первопринципа, изначального закона космического миропорядка. Цветение весны и летняя зелень сменяются плодами осени. Зимой дерево выглядит застывшим, однако весной оно опять зеленеет. В древних верованиях дерево является образом жизненного цикла, способствует постижению человеком этого принципа. Однако вечнозеленое дерево являлось наглядной демонстрацией совершенно иного принципа, к которому доверительно обращались благочестивые германцы-язычники.

Где-то в глубине дерево своими корнями удерживается материнской землей, в то время как его крона уходит в небеса, движимая порывами ветра. Дерево охватывает все пласты мира, покой и движение, Верх и Низ, Землю и Небо. Цветущее дерево могло восприниматься понимающим смысл символов народом как зеркальное отражение звезд. Здесь мы приближаемся к мощнейшему образу судьбоносного мирового древа, которое в своих корнях хранит образы звезд. В Эдде говорится:

Понимание этого места из Эдды очень важно для правильной интерпретации как германских мифов, так и немецких народных обычаев. В этом отношении очень важна трактовка, предложенная Людвигом Клагесом: «Вся древность (равно как сейчас естественные народы) знала не только человеческие души, но еще больше демонические души. Нам были оставлены точные свидетельства того, как это воспринималось их увидевшим. Демонически-духовный образ связан с нимбом, как часто называют ярко светящееся излучение, окутывающее фигуру. Поэтому мы все еще говорим о нимбе личности и более отчетливо о лучезарной красоте… Если бы плотоядный взгляд физических личностей мог узреть в дубе не просто дерево, а его первообраз, то они смогли бы постигнуть посредством его положение вещей, которое нам так или эдак ведает дерево, его демоническая душа. Тогда бы человек смог действительно почувствовать флюидальный озноб, который от макушки до кончиков пальцев манит приоткрытой тайной. Нимб может считаться обозначением границ оформленного характера, который, во всяком случае, позволяет постигнуть надличностные ценности, которые пробиваются из глубины чувств. Мы на ощупь прокладываем путь к ним, пытаясь упорядочить свои переживания».

Эддическая поэзия сохранила в процитированных выше отрывках глубочайшие мифические образы индогерманского мира, которые очень рано стали отображаться в религиозных культах. Мы знаем украшенные огнями культовые деревья в Индии, на Кавказе, в Ирландии. Мы находим их в немецких народных обычаях. Если немецкая традиция новогодних и рождественских елок очень молода — старейшие документы, упоминающие их, датируются XVIII веком, — то это отнюдь не опровергает древность самого обычая. Очень важно, что мы можем обнаружить деревянные подсвечники, светильники в виде венков и звезд, которые мы можем рассматривать как древнейшие культовые светильники. Уже в очень раннее время ветви ели и ее побеги использовались в качестве деревянных светильников, которые имеют то же самое символьное значение. Культовое дерево в различных праздниках всегда предстает в разном виде. Однако в его украшениях и оформлении можно обнаружить символы годичного цикла. Это является образом миропорядка, чем само по себе и является мировое древо.

Тот, кто постиг, что почитание деревьев является коренным отличием немецкого благочестия, не будет удивлен, что эта традиция — сугубо германского происхождения. В крестьянских обычаях мы находим любовь к дереву. Мы можем обнаружить почти религиозное почитание деревьев у великих поэтов и художников. Это обстоятельство заслуживает повышенного внимания, так как со времени Бонифация, символизировавшего враждебную по отношению к природной духовности силу, христианство хотело искоренить культ дерева. Гете, Хеббель, Гельдерлин запечатлели этот культ в своей поэзии, а Вольфганг Хубер, Альбрехт Альтдорфер, Гаспар Фридрих — в рисунках и картинах. В работах Хубера и Альтдорфера «деревья явлены возвышенными, титаническими, окутанными светящимся ореолом: это — сиятельная душа Вселенной» (Г. Крен). Мы находим образ дерева из германских мифов в поэзии Хеббеля. Об этом свидетельствуют следующие строки:

«Мы, люди, никогда не знали столь дружественных посланников звезд, как деревья. Кто бродил когда-нибудь среди них, охваченный смиренным мужеством, тот смог по пути сюда отбросить все заботы и тщеславие мирской жизни. Они дарят нам любовь и небесную тоску. Они даруют нам неведомые чувства, нашептывают нам о сокрытых тайнах и чудесах» (Эрнст Мориц Арндт).

В этих строках обнаруживается глубоко религиозный подход немецкого человека. Вне всякого сомнения, эта религиозность имеет германское происхождение. На протяжении всех веков душа немецкого народа вела тихий диалог с деревьями и лесами. Этот разговор звучит из сказок и народных песен, равно как из стихотворений великих немецких поэтов и великих германских творцов. Тот, кто в состоянии услышать этот диалог, будут убежден в том, что и в будущем в этой тесной взаимосвязи с лесом ничего не изменится. Ничего не изменится до тех пор, пока жива душа народа и его творчество. Общеизвестно, что Бисмарк очень любил гулять по лесу среди старых деревьев. Как-то он заявил итальянскому премьер-министру Эриспи: «Я люблю величественные деревья, это — наши предки». Людвиг ван Бетховен признавался: «Как отрадно мне бродить среди кустарников, лесов, среди деревьев, цветов и скал. Едва ли кто-то может любить землю столь же сильно, как я. Деревья, леса, поля и скалы дают человеку возрождение, которого он так жаждет». В другой раз в одном из писем он сообщил: «Мой злосчастный слух более не беспокоит меня. Но все же мне кажется, что со мной беседует каждое из деревьев. Я восхищен, оказавшись в лесу. Он выражает буквально все. Сладостная лесная тишина».

Если узреть великую любовь всего народа к лесам и деревьям, которую в равной степени мы можем обнаружить как у простого крестьянина, так и у гения искусства, тогда станет предельно ясно, что ни в германском характере, ни в немецкой душе ничего не изменилось. Германцы поклонялись своим божествам не в стенах храмов, а в священных рощах, пребывание в которых позволяло почувствовать близость к мистическим силам. Эрнст Мориц Арндт писал: «Еще Тацит хвалил наших предков, что они пренебрегали храмами и фресками, что мыслили божества не заточенными в стены, а видели их в дыхании природы, в прохладе рощ, чьим священным теням поклонялись, пребывая в трепете. Из этих рощ, состоявших из вековых дубов и буков, позже они построили себе храмы. Но чтобы вновь ощутить священный трепет, мы, мелкие наследники великого исторического времени, вновь направляемся в леса, чьи деревья смыкаются своими верхушками. Поэтому мы должны оставить леса, поэтому мы заново должны создавать священные рощи. Ни в одном месте немецкий человек не должен оставаться без деревьев, ветви которых ощущали его руки, равно как и руки многих. Именно они позволят нам вновь вознестись в небо к звездам». В этих словах Арндта мы можем увидеть предупреждение, в котором он, подобно многим другим, сообщал, что наши готические соборы являются всего лишь священными рощами, запечатленными в камне.

В народных поверьях есть представление о том, что от дерева исходит защитная сила. Ранее в каждом деревенском доме стояло так называемое «защитное дерево». Его дух оберегал жильцов и хозяев дома. При рождении ребенка было принято сажать дерево. По мере того как росло дерево, подрастал и ребенок. В сказках есть деревья, которым преподносятся специальные дары. Все это следы немецкого почитания деревьев, которое в итоге коренится в самой сути германского благочестия. Дерево — это образ могущественного возвышения, оно уходит корнями глубоко в землю, а его крона находится высоко в небе. Считалось, что дереву была дана бесконечно возвращаемая жизнь. Оно зеленеет весной, цветет, плодоносит, затем ближе к зиме осыпает свою листву. Однако каждую весну оно возвращает себе молодость и вновь покрывается зеленой листвой. Дерево делает очевидными сезоны и времена года. Дерево — это символ годового цикла, который охватывает весну, осень, лето и зиму. Это вечное возрождение жизни.

Каждому известно, что у наших предков были священные рощи. Деревья в этих священных рощах были неприкосновенными. Никто даже не мог подумать, чтобы отломить от этого дерева ветку. В более поздние времена мы находим аналогичные неприкосновенные деревья в самых отдаленных уголках. К ним люди приближались с опаской и робостью. Например, в прошлом столетии в Тироле была древняя лиственница, которая среди простых людей именовалась исключительно «священным деревом». Близ этого дерева не собирали хворост, не рубили дров, пытались не шуметь, не говорить громко, не спорить. Конечно, от этого дерева никто не отламывал веток. Нам известней схожий объект с аналогичными функциями — священная роща с неприкосновенными деревьями Древней Греции. Описание тамошних обычаев позволит нам сделать выводы о нашем собственном доисторическом времени, поскольку изначальные греки прибыли из Центральной Европы, а потому являются племенем, родственным германцам. Во время главных празднеств греки приносили из этих рощ ветви, которые размещались в храмах и жилищах. Отрезать ветви от деревьев в священных рощах было позволено только с религиозными целями. Например, в Древней Греции подобные ветви развозились на изящной повозке на праздник урожая. Их выставляли перед входом в дома. Ветви украшались разноцветными нитями, выпечкой, сосудами с вином и маслом. Во время соревнований, которые древние греки посвящали своим божествам, победитель получал венок, сплетенный из двух ветвей из священной рощи. Также и в наши дни у нас принято на праздники украшать деревья или ветви лентами, яблоками, печеньем и т. д. В каждой области Германии эти праздничные деревья или праздничные ветки имеют свой собственный облик. И можем обнаружить праздничное дерево в предпасхальных торжествах, на майские праздники и в день летнего солнцестояния.

Но больше всего известно праздничное дерево, которое выставляется на зимнее солнцестояние. С древности празднование «двенадцати ночей» с их многочисленными событиями и обрядами является самым важным. Рождество — это тот самый великий немецкий народный праздник, который сохранил в себе черты древнего торжества по поводу зимнего солнцестояния, после которого начинался новый год. Нам известно очень мало деталей, относящихся к древним праздничным обычаям германцев. Однако наш народ с редкостным упорством сохранял наследие древности в религиозных обычаях современности, а потому мы можем реконструировать некоторые из фрагментов германской старины. Конечно же, что-то претерпело изменения. Но среди многочисленных интерпретаций и трактовок опытный взгляд без проблем сможет выявить, с одной стороны, общее, а с другой стороны — местное, относящееся сугубо к конкретному германскому ландшафту. Относительно поздно церковь совместила этот праздник с рождением Христа. Ранее считалось, что зимнее солнцестояние было днем рождения солнца. Господствовало представление о том, что в самую продолжительную ночь в году солнце умирало. Однако затем оно воскресало, чтобы подарить миру свой молодой свет и тепло, после чего начинался новый годовой цикл. С воскрешением солнца новую жизнь обретали многие объекты и растения, которые покрывались цветами, затем превращавшимися в плоды. На праздник зимнего солнцестояния в дом приносились ветви дерева, подобно тому, как это делалось на майские праздники и во время летнего солнцестояния. Дерево или его ветви украшали, чтобы всем становилось понятно их символьное значение. В данном случае дерево являлось символом божественной жизни, которая давала потомство и освящала бытие людей. Рождественское праздничное дерево могло иметь самые различные формы и обличья. Но в большинстве случае мы можем обнаружить зеленую ветвь, яблоко, орехи и свечи. Печенья и выпечка, которые могли вешаться на ветви, могли также иметь самые разные формы, но каждая из них была наделена глубоким смыслом. Нередко встречается изображение человека или животного, воздымающего лапы над головой, что в итоге дает круг. Давно установлено, что формы и картины на этой выпечке являются очень древним явлением. Человек с воздетыми руками — это не что иное, как символ годового цикла, знак вечного обновления. Несложно установить значение яблок и других позолоченных плодов и фруктов. Их форма и цвет однозначно указывают на то, что они символизируют собой солнце, которое возрождается после Рождества. Хотя бы по этой причине угощение яблоками воспринималось как символьное обновление человека, его омолаживание. Как известно, в германской мифологии даже божества, чтобы сохранить свою молодость, вынуждены есть яблоки.

Так, например, 6 декабря, на день святого Николая, перед окном выставлялись ботинки или тарелки, на которые утром выкладывались яблоки, печенье, орехи и ветка дерева. Изначально каждый из членов семьи получал условный удар прутиком, позже это действие превратилось в наказание, полностью утратив своей первоначальный смысл. Прут был в первую очередь ветвью священного дерева, ветвью благословения, прикосновение которой должно было принести удачу и счастье. Обычаи германского зимнего солнцестояния в поздние времена распределись между различными праздниками, причем некоторые из обрядов могли перемешаться между этими торжествами. Хотя бы по этой причине большая часть обычаев, связанных с празднованием дня святого Николая, дня Люсии, Рождества и Нового года, в глубине своей обладают одним и тем же смыслом. В некоторых случаях святой Николай привозил с собой не прут, а украшенное деревце. Если объединить между собой прут (ветвь), яблоки, орехи, сладости, то это совмещение будут наталкивать на мысль о плодоносном дереве, которое мы в наши дни можем видеть в форме рождественской елки. Облик праздничной елки, как мы ее привыкли видеть, пришел к нам из алеманской области Верхнего Рейна и только лишь в XVIII веке. По всей Германии елка распространилась в XIX веке. Но алеманское праздничное дерево на местах совмещалось со схожими праздничными символами, по крайне мере теми, на которые оно походило. В итоге могло показаться, что во многих областях наряженная елка появилась раньше, нежели зимнее праздничное дерево. Но все-таки приходится говорить о том, что происходило распространение алеманского обычая, связанного с рождественской елкой, так как на территории Верхнего Рейна рождественское культовое дерево сохранилось в одной из древних культовых форм. Формально оно происходило из Эльзаса, где изначально являлось символом зимнего солнцестояния, и лишь затем ему был придан новый смысл.

Теперь можно понять, как уже в прошлом веке иллюминированная и наряженная елка распространилась далеко за пределы Германии, став атрибутом, хорошо знакомым многим людям. Однако художник Швердгебурт изобразил семью Мартина Лютера на картине перед украшенной свечами рождественской елкой. Кроме этого поэты упоминали праздничную ель при описании событий, относившихся к раннему Средневековью — в поэзии она выступает как «дерево света». В противоположность этому официальная этнография говорила об этом проявлении творчества, как о «вольных фантазиях». Действительно, самый ранний документ, который сообщает об иллюминированной и наряженной елке, не относится к XVII веку. Как известно, рождественская ель упоминается в письме Лизелотты Пфальцской, которое датировано 1708 годом. В нем она описывает рождественские торжества, как повторение традиций празднования и обычаев, которые были присущи замку ее отца в 1660 году. Она писала: «Были подготовлены столы по образцу алтарей. На каждый из них положили подарки для детей: новую одежду, блестящие ткани, куклы, сладости, конфеты и все возможное. На эти столы был установлена самшитовая доставка, в каждом углу которой находилась ветвь с небольшой свечой. Это было очень красиво, я хотела бы восстановить это украшение».

Из XVIII века сохранилось несколько документов, которые удивительным образом отсылают нас в совершенно разные районы: в одной стороны, в Циттау (Саксония), с другой стороны — в алеманскую область Верхнего Рейна. Гете, наверное, познакомился с новогодней елкой в Страсбурге в 1774 году и именно после этого изобразил в ее в «Страданиях юного Вертера». Там говорилось: «В воскресенье перед рождеством, он вечером пошел к Лотте и застал ее одну. Она приводила в порядок игрушки, которые приготовила к празднику своим младшим братьям и сестрам. Он заговорил о том, как обрадуются малыши, и припомнил те времена, когда неожиданно распахнутые двери и зрелище нарядной елки с восковыми свечами, сластями и яблоками приводило его в невыразимый восторг.

— Вы тоже получите подарочек, если будете умницей, — сказала Лотта, скрывая свое замешательство под милой улыбкой. — Вам достанется витая свечка и еще кое-что». В следующем столетии документов становится заметно больше, а потому мы получили возможность проследить изменения в праздновании, равно как и его местные особенности. Весьма примечательно, что в наши дни повсеместно распространенная праздничная елка с украшениями и гирляндами отнюдь не является единственной формой праздничного украшения. В различных областях мы можем обнаружить рождественские светильники, которым придавалась самая разная форма. Они могли заменять привычную рождественскую ель. Однако во всех случая мы находим либо светильник, либо подсвечник, который устанавливался именно на Рождество. Его форма могла меняться в зависимости от того, в какой местности мы его обнаруживали. Но все-таки можно составить некоторую типологию. Прежде всего, можно вести речь о пирамидке, четырехуровневом и многоуровневом сооружении. Это могла быть конструкция, на которой в четыре, шесть или восемь сторон расходились различные деревянные фигуры. Этот символ можно трактовать как изображение «мировой горы». Трехуровневая «мировая гора» с огнями — это символ, который весьма близок по своему значению к «мировому древу». Подобно «мировому древу», представления о «мировой горе» уходят в глубокую древность. В частности, в древней Индии сохранились важные для нас сведения о мифической «мировой горе».

Другая некогда распространенная форма рождественского светильника — это конструкция, состоящая из трех венков разного размера. Они расположены строго друг над другом. Нижний — самый большой в диаметре, верхний — самый маленький. Этот светильник можно ставить на пол или на стол, подобно пирамиде или ветвям дерева. В некоторых случаях он подвешивается под потолок. Наши рождественские венки, возникшие относительно недавно, являлись несколько иным объектом. В случае со светильником из трех венков мы, скорее всего, столкнулись с остаточной формой древнего обычая. Также необходимо упомянуть рождественские каркасные формы, которые украшаются ветками и горящими свечами.

Старейший документ, в котором упоминаются праздничные пирамиды, относится к Масленице. Это упоминание в хронике XVI века, которая велась в окрестностях Мюнстера. «Юноши и девушки водили хоровод вокруг сооружения из тиса с установленными на нем свечами». Масленичная пирамида из Мюнстера продолжает жить в обычаях дня Ламберта, который приходится на сентябрь. В этом сообщении также упоминается «рождественская пирамида». Ее описание позволяет судить, что она была украшена свечами. Распространение рождественских каркасов можно проследить от Швеции до Трансильвании. Тот факт, что во всех случаях описывается почти одна и та же форма, позволяет нам предположить, что речь идет об очень древней традиции. В Вепельруте (Ольбенбург) она выставлялась во время рождественских празднеств. Однако первоначально это была всего лишь ветка, причем не еловая (как в большинстве случаев), а ветка боярышника. Эту ветвь украшали пирогами, лентами, но в первую очередь — яблоками и венком из ивовых прутьев, который выполнял функции подсвечника. Во Фризии на острове Фер вместо рождественской ели устанавливался сплетенный из ивовых прутьев каркас, на котором крепилось шесть ветвей. Каждая из них обвивалась плющом и украшалась печеньем. Также использовались яблоки и свечи.

Изучение украшений праздничных деревьев и праздничных светильников поможет выявить, что в истинной традиции праздничная ель могла принимать самые различные формы. Рождественская праздничная елка является мировым древом, которое одновременно охватывает все сезоны: оно и цветет, и плодоносит, и сбрасывает листву. Оно сияет божественным светом. Оно — символ возрождающегося во время зимнего солнцестояния солнечного света. Это символ светящегося и греющего «сердца мира».