Книга: Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания
Назад: Глава XX СНУЮЩИЙ ЧЕЛНОК
Дальше: Глава XXII КОЕ-КАКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ ИТЕНЕ АЛЛЕНЕ; БЕГСТВО ИЗРАИЛЯ В ПУСТЫНЮ

Глава XXI

САМСОН СРЕДИ ФИЛИСТИМЛЯН

Наконец капер, скользнув между кораблями, стоявшими на рейде — один из них, фрегат, только еще убирал паруса, — приблизился к городу Фалмуту, и Израиль со своей вышки увидел, что на берегу бушует огромная толпа, а все ближние крыши усеяны зеваками. Катер с фрегата как раз подошел к пристани, и на берег, кроме командира катера и команды, сошли еще несколько солдат и три офицера. Матросы построились в две шеренги, образовав в толпе нечто вроде коридора, и затем на корме катера появились два подтянутых и вооруженных до зубов солдата, а между ними — человек патагонского роста, с военной выправкой, их оборванный, закованный в цепи пленник, чья гордая голова возвышалась над их головами, словно главный купол собора Святого Павла над его малыми куполами. При виде него толпа подняла оглушительный крик и рванулась вперед, желая поближе рассмотреть неизвестного великана, так что четырем солдатам пришлось обнажить сабли, чтобы расчистить путь своим товарищам, которые вели пленного колосса.
Когда капер подошел к берегу еще ближе, Израиль расслышал, как офицер, командовавший солдатами, закричал: «В замок! В замок!» — после чего конвой, окруженный вопящей толпой, последовал за тремя своими товарищами, продолжавшими грозить обнаженными саблями наиболее яростным буянам, к угрюмой крепости на утесе примерно в миле от пристани. И все время, пока они не исчезли из вида, гигантская фигура их пленника покачивалась среди сверкающих штыков и сабель, господствуя над ними, словно огромный кит, которого со всех сторон окружили злобные меч-рыбы. И порой его скованные руки поднимались над их головами в жесте, исполненном, несмотря на цепи, гордой дикарской насмешки.
Когда корабль Израиля стал на якорь напротив большого склада, расположенного в стороне от остальных, на берегу все уже было спокойно; к тому же началась разгрузка, продолжавшаяся до полуночи, так что у нашего искателя приключений не было досуга размышлять об увиденном.
На следующий день было воскресенье, и после полудня Израиля вместе с другими отпустили на берег. Город окутывала тишина. Не найдя там ничего интересного, он в одиночестве отправился вдоль моря через поля и вскоре очутился у подножья утеса, на котором стояла упомянутая выше угрюмая крепость.
— Что это за место? — спросил он у проходившего мимо крестьянина.
— Замок Пенденнис.
Когда Израиль ступил на низкую жесткую траву под стенами замка, его поразили доносившиеся оттуда громовые звуки, напоминавшие рык раненого льва. Вскоре ему удалось различить следующие слова, выкрикнутые с необыкновенной силой:
— Не хвались более, Старая Англия! Смирись с тем, что ты всего лишь остров! Отзови свои разбитые полки домой и посыпь главу пеплом! Слишком долго твои подкупленные сторонники за океаном, забыв господа своего, поклоняются Хау и Книпхаузену-гессенцу!.. Прочь руки, краснобрюхие шакалы! Облаченный в королевскую кольчугу, я затаил в груди сокровища гнева против вас, англичан!
Тут раздался лязг, словно гремели цепи, затем звуки яростной борьбы и невообразимый шум. А потом вновь зазвучал тот же голос:
— Вы вывели меня сюда из темницы на траву, оскорбив солнце господне, чтобы поглазеть на мятежника. Но я покажу вам, как ведет себя в несчастье истинный джентльмен и христианин. Назад, псы! Уважайте джентльмена и христианина, даже если он в оковах и пропах трюмной водой!
Израиль, несказанно удивленный этими словами, которые доносились из-за мощной стены, по-видимому, с плац-парада, прибавил шагу и вскоре поравнялся с темной аркой, за которой в конце прохода, пронизывавшего башню, виднелась зеленая трава. По обеим сторонам арки, словно два клыка в кабаньей пасти, торчали двое часовых. Внимательно осмотрев нашего героя, они позволили ему войти. Достигнув конца прохода, где сияло солнце, Израиль окаменел, пораженный открывшейся перед ним сценой.
На лужайке, словно затравленный бык на арене, скорчился великан пленник, по-прежнему в оковах. Дерн вокруг него был истоптан и взрыт — и им самим, и толпившимися рядом людьми. Если не считать нескольких солдат и матросов, это все были горожане, привлеченные сюда любопытством. Неизвестный человек был облачен в весьма необычную одежду — жалкие остатки полуиндейского, полуканадского наряда: оленья куртка мехом наружу (мех этот висел клочьями), полуистлевший, напоминавший кору пояс-вампум, ветхие саржевые штаны, штопаные шерстяные чулки до колен, старые дырявые мокасины с металлическими бусами, заржавевшими от морской воды, линялый красный шерстяной колпак, напоминавший русский ночной колпак или зловещую кроваво-красную луну в полнолуние, — грязный, весь в приставших к нему гнилых соломинках. Казалось, этот человек только что вырвался из глухих недр пещеры Адоламской, где укрывался Давид и его сторонники. Густые волосы и борода, спутанные, словно побитая градом рожь, придавали ему сходство с диким зверем, но зверем благородным, не смирившимся и в клетке.
— Что же, глазейте! Пусть вы лишь вчера вечером вытащили меня из корабельного трюма, будто грязный бочонок, а нынче утром — из гнусных здешних казематов, будто убийцу, но все равно — смотрите на Итена Аллена Тикондерогского, непобедимого солдата, будь я трижды…! [так] Вы, нечестивые турки, никогда еще не видели настоящего христианина. Ну, так смотрите! Я тот, кто ответил вашему лорду Хау, который попробовал соблазнить патриота, чтобы тот пал ниц и поклонился ему, — соблазнить чином генерал-майора и пятью тысячами акров лучшей земли в славном Вермонте (Ха! Трижды ура в честь славного Вермонта и моих молодцов с Зеленых гор! Ура! Ура! Ура!), я тот, повторяю, кто ответил вашему лорду Хау: «Ты… ты предлагаешь нам нашу же землю? Ты, подобно дьяволу в Писании, предлагаешь все царства земные, когда проклятым душам вроде тебя нет места под небом!» Ну, глазейте!
— Эй, ты, мятежник, выражайся почтительнее, когда говоришь о генерале лорде Хау! — перебил его худой караульный офицер в эполетах и с осиной талией, взмахнув шпагой, словно учитель — линейкой.
— Генерал лорд Хау? Чтобы я выражался почтительнее, говоря об этом злобном трусе, о королевском плевке в алом мундире, о гнуснейшем черве в господней яме для червей? Говорю тебе, толпы рыжих чертей сопят от нетерпения поскорее сварить лорда Хау со всей его шайкой (и тебя в том числе) в самом большом котле, кипящем на огне преисподней!
Эта тирада отбросила обладателя осиной талии далеко в сторону, словно взрыв парового котла.
Совершенно уничтоженный, он удалился, бормоча себе под нос, что вступать в перебранку с мужланом мятежником — ниже его достоинства.
— Ну-ну, полковник Аллен, — вмешался кроткого вида человек в платье духовного покроя, — почтите день сей и не упоминайте про темные силы. Если вы умрете сейчас или — что более вероятно — если вас через неделю повесят на Тауэр-уорф, как знать, какая участь назначена в вечности вам самому?
— Ваше преподобие, — ответил пленник с насмешливым поклоном, — в часы, когда я отвлекался от расчесывания бороды, я немного занимался этим вашим богословием. И позвольте мне сказать вам, ваше преподобие, — тут его голос стал глухим и страстным, — что хотя об обычаях и нравах мира духов, на который вы соизволили намекнуть, мне известно не больше, чем вам, я тем не менее полагаю, что со мной там обойдутся так, как подобает обходиться с благородными людьми вроде меня. Другими словами, гораздо лучше, чем вы, англичане, обходитесь с американским офицером и смиренным христианином, взятым в плен в честном бою, будь я трижды…! Все мне твердят, вот как вы сейчас, — как все морские волны, пока меня везли сюда! — что я, Итен Аллен, буду повешен, словно подлый вор. Но если так, великий Иегова и Континентальный конгресс отомстят за меня; я же сумею показать вам даже на виселице, как может умереть джентльмен и истинный христианин. Пока же, сэр, если вы и в самом деле священнослужитель, то исполните свой долг милосердия, угостив несчастного джентльмена и христианина, обреченного на смерть, кружкой доброго пунша.
Добросердечный священник не оставил втуне призыв к его религиозному великодушию и тотчас отправил стоявшего рядом слугу за указанным напитком.
В эту минуту послышался легкий шелест, словно приближалась армия с развернутыми знаменами. В темном проходе затрепетали шелковые шали, шарфы и ленты. Через мгновение на плацу появилась блистательная кавалькада прекрасных дам в сопровождении нескольких фалмутских франтов.
— О! — произнес нежный голос. — Какой странный пояс… И меховой жилет! А зубы как у леопарда, и волосы совсем льняные… Но все такое грязное! Это он?
— Да, прелестная чаровница, — ответил Аллен, точно турок склоняя свой широкий бычий лоб, и голос его стал слаще лютни. — Да, это он, Итен Аллен, солдат и втройне пленник теперь, когда на него упали взоры прекрасных глаз.
— Но этот дикий замшелый американец из дремучих лесов говорит, как самый учтивый кавалер, — заметила другая дама своему спутнику. — Да тот ли он, кого мы приехали посмотреть? Я хотела бы получить прядь его волос.
— Да, это он, восхитительная Далила, и не бойся, что, отрезав мои волосы, ты лишишь меня силы, хоть ты и принадлежишь к стану моих врагов. Дай мне шпагу, — продолжал он, обращаясь к офицеру. — Но нет, я же скован. Отрежьте сами, сударыня.
— Нет-нет… я…
— Боитесь, хотели вы сказать? Боитесь преданного друга и защитника всех прелестных дам мира? Идите сюда без страха.
Дама приблизилась и вскоре преодолела робость — ее белая ручка засияла, как легкая пена, в косматых волнах льняных волос.
— Ах, право же, легче резать запутавшийся золотой шнур! — воскликнула она. — И к тому же тут столько соломы!
— Однако, сударыня, дух в этой груди не соломенный. Будь я свободен и грози вам десять тысяч врагов — конница, пехота, драгуны, — о, как сразился бы я за вас, чтобы доказать свою преданность! Но вы взяли прядь моих волос, и я возьму ее цену с этой несравненной ручки. Как, вы снова боитесь?
— Нет, не боюсь, но…
— Понимаю, сударыня. Вы разрешаете, но не словами — как это принято у дам. Ну, вот и все. И этот поцелуй намного слаще, чем горькое ядро вишни.
Когда дама наконец удалилась, она и все остальное общество долго обсуждали, чем можно было бы хоть немного облегчить участь столь рыцарственного узника. В конце концов присутствовавший там весьма достойный и рассудительный джентльмен уже не первой молодости посоветовал посылать ему бутылку хорошего вина каждый день и чистые простыни каждую неделю. И эта благородная англичанка, чья доброта и истинная воспитанность были чужды всякого жеманства, неизменно посылала вышеозначенные дары Итену Аллену все время, пока он оставался пленным в ее стране.
Когда эта компания удалилась, на плацу разыгралась совсем другая сцена.
Едва дамы скрылись под аркой, как оттуда, задыхаясь, выбежал человек в сапогах для верховой езды и с хлыстом в руке, похожий на зажиточного фермера, и словно бык врезался в толпу, торопясь взглянуть на великана.
— Прослышав, что человек, который взял Тикондерогу, заперт тут, в замке Пенденнис, я проехал верхом двадцать пять миль, чтобы увидеть его, а завтра мой брат проскачет ради этого и все сорок. Так что дайте мне хорошенько его рассмотреть. Сэр, — продолжал он, обращаясь к пленнику, — позвольте мне свободно расспросить вас кое о чем.
— Свободно расспросить меня? Я буду только рад. Свобода мне дороже всего на свете. Я готов умереть за свободу — да, наверное, и умру. Так что спрашивайте со всей свободой. Что же вы хотите узнать?
— Раз так, сэр, разрешите спросить, каково ваше занятие — в мирные дни, я имею в виду.
— Вы говорите, точно сборщик налогов, — ответил Аллен, состроив ему дьявольскую рожу. — Каково мое занятие? Ну, в юности я изучал богословие, а теперь стал фокусником.
Тут все вокруг расхохотались как словам, так и гримасе, с которой они были произнесены. Обиженный фермер не замедлил съязвить:
— Фокусник, вот как? Плохо же вы сфокусничали, раз попали в плен.
— Во всяком случае, лучше, чем вы, англичане, друг мой, когда я взял Тикондерогу.
В эту минуту явился слуга с пуншем, и его господин велел ему подать кружку пленнику.
— Нет, дайте мне ее собственными руками, сэр, с пожеланием здоровья, как водится между джентльменами.
— Я не могу желать здоровья государственному преступнику, полковник Аллен, но раз вам так угодно, возьмите кружку из моих рук.
— Слова и поступок истинного джентльмена, сэр. Примите мою благодарность.
И, взяв кружку в скованные руки, так что железо звякнуло о фарфор, он поднес ее к губам и одним глотком осушил до дна.
— Сим свидетельствую, что полминуты английская нация обходилась со мной хорошо, — сказал он.
— Мятежник пьет пунш единым духом, как жадный боров из корыта! — презрительно фыркнул сменившийся с поста грубый гарнизонный солдат.
— Стыдитесь! — прикрикнул на него священник.
— К чему, сэр? — вмешался пленник. — Его красный мундир — вот его вечный румянец стыда, и с ним багрово краснеет вся английская армия. — Тут он повернулся к солдату и продолжал насмешливо: — Тебе не понравилось, как я взял кружку? Боюсь, я никогда не сумею тебе угодить. Тебе ведь не понравилось и то, как я взял Тикондерогу и как собирался взять Монреаль. Воистину! Но погоди-ка, твое лицо мне что-то знакомо: не ты ли тот герой, которого я поймал в одной рубашке в хлеву, где он прятался, когда мы брали форт? Помнишь, это случилось на заре?
— Эй, янки! — Разъяренный солдат выругался. — Замолчи, а не то я наставлю саблей заплаток на твою драную куртку — вот так. — И он для примера легонько ударил пленного по спине плоской стороной сабли, словно плетью.
Повернувшись со стремительностью тигра, великан схватил саблю зубами, вырвал ее из рук солдата и ударом цепи швырнул высоко в воздух, точно шпагу жонглера, со словами:
— Посмей еще раз коснуться связанного джентльмена, грязный трус, и вот они, — он поднял скованные кулаки, — явятся для тебя вестниками смерти.
Вне себя от бешенства, солдат уже собирался ударить Аллена со всего размаха, но тут вмешались горожане и напомнили ему, что бить скованного пленника подло.
— О! — ответил Аллен. — Я уже привык к этому и предпочитаю предвосхищать такие оскорбления. И те горчайшие истины, которые я высказываю об англичанах, касаются не вас, мои добрые друзья, а моих обидчиков — и нынешних, и будущих.
Затем, увидев среди своих защитников и того, кто угостил его пуншем, он отвесил ему учтивый поклон и сказал:
— Еще раз от всего сердца благодарю вас, сэр; но ваша доброта не пропадет втуне. Мы живем в переменчивом мире, и джентльмен не знает заранее, когда ему в свой черед понадобится помощь других.
Однако солдат продолжал бушевать, и поднялся такой шум, что начальник караула поспешил положить конец этой сцене, отправив пленника в его каземат; после чего всех посторонних — в том числе и Израиля — попросили покинуть замок, и ворота были заперты.
Назад: Глава XX СНУЮЩИЙ ЧЕЛНОК
Дальше: Глава XXII КОЕ-КАКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ ИТЕНЕ АЛЛЕНЕ; БЕГСТВО ИЗРАИЛЯ В ПУСТЫНЮ