Иерусалим

Квартал прокаженных. Фасады домов обращены к стене. Сион. Поселение — куча навоза. Жители сидят у ворот, выпрашивая милостыню. Воют. Их избегают и боятся.

Размышления на улице Страстный Путь (Виа-Долороса). Женщины, задыхающиеся под тяжестью ноши. Мужчины с меланхолическими лицами.

Бродил среди захоронений до тех пор, пока не почувствовал, что так можно сойти с ума.

Разнообразие гробниц. Лестницы наподобие кафедральных. Их множество в долине Хином. Традиция, освященная письменами. Камни на могиле Авессалома, надгробия вокруг Захария.

Храм Гроба Господня. Разрушенный купол. Камень помазания. Каменные лампады. Тускло. Странный запах. Беспорядок. Пещеры. Часовня Обретения Креста. Пилигримы. Болтовня. Бедность. Отдых.

Армянский монастырь. Большой. Пилигримы.

Склон Сионского холма. Он усыпан камнями и гравием — словно сваленным с телеги.

Приходишь в уныние при виде безразличия природы и человека ко всему, что делает это место святым для христианина. Гора Сион поросла сорной травой. Бок о бок, словно щеголяя равнодушием, маячат тени церквей и мечетей. Каждое утро солнце с бесстрастным видом восходит над часовней Вознесения.

Юго-восточный угол стены. Мечеть Омара-храм Соломона. В этом месте стена Омара зиждется на фундаменте Соломона, словно в знак торжества над тем, что составляет ее опору. Эмблема взаимосвязи двух вер.

Быть обманутым в Иерусалиме — ощущение весьма болезненное.

Пожилой американец из Коннектикута бродит в округе, раздавая трактаты и т. п. Не знает местного языка. Не питает никаких иллюзий по этому поводу. Пустые холостяцкие комнаты. Он утверждал, что восклицание «О Иерусалим!» достаточно веский аргумент, доказывающий, что Иерусалим является притчей во языцех.

Вордер Криссон из Филадельфии. Американец, превративший в еврея. Он развелся со своей первой женой и вступил в брак с еврейкой. Печально. В Иерусалиме попадаются необычные арки и водоемы. Каждый день открываешь для себя что-нибудь новое.

Силоам. Купальня, холм, деревня. Здесь узкая горловина дает начало долине Кедрона. Жители деревни заселяют раскопанные могилы, расположенные террасами в отвесных склонах скальной породы. Живые обитатели могил, домашняя утварь. В одной могиле устроена печь, другие служат хранилищами.

В Иософате надгробия еврейских могил располагаются беспорядочно, словно камни, разбросанные взрывом в каменоломне. Тесное обиталище мертвых. Древние иудейские надписи едва отличаются от природных трещин. Бесформенный камень. Здесь бок о бок находятся гробницы Авессалома, Захария и святого Иакова. Высеченная из скалы, в стиле Петра, гробница святого Иакова — каменная веранда, нависающая над узким ущельем. Столбы. Иософат выставляет напоказ природные каменные пласты. Капители пилястров, стертые временем. Спереди зияет огромная дыра. Внутри и снаружи навалены камни (целые возы). Подношение пилигримов — одно из меланхолических развлечений Иерусалима (см. в Библии о происхождении гробницы). Быть побитым камнями за саму память о нем. Могильные камни выпирают наружу по всему склону холма, будто свершается акт воскресения. Издалека их невозможно отличить от природных камней, разбросанных вокруг в изобилии. Камни взбираются до половины склона Елеонской горы. Напротив — турецкое кладбище. Вплотную к городским стенам. Оно загораживает дорогу к закрытым аркам Ворот Красоты. Христос, сидящий у окна. И евреи, и турки спят по соседству, пребывая в иной вере, нежели тот, кто вознесся неподалеку. Город осажден армией мертвецов. Вокруг одни только кладбища. Ворота Красоты, или Золотые ворота. Две очень древние арки, обильно украшенные лепниной. Вероятно, относятся к временам Ирода. Ворота, через которые Христос, вероятно, отправлялся в Вифинию на Елеонскую гору. Сквозь них же вошел он в город с пальмовой ветвью. Турки замуровали ворота, веря легенде, что через них город будет взят неприятелем. Одно из самых примечательных мест Иерусалима. Ворота словно напоминают об окончании эры христианства, будто это последняя религия мира. Другая невозможна.

Преследуя свою цель и в то же время являясь неким пассивным объектом, весьма расположенным для восприятия таинств города, я старался пресытиться атмосферой Иерусалима. Обычно я поднимался на рассвете и прогуливался вдоль стен. Я искал встречи с духами города, заключенными в этих теснинах. Днем у арок Яффских ворот я не мог уклониться от встречи с людьми, которые осматривают долину Гихона и постоянно бродят вокруг соседних фонтанов, по долинам и холмам. Кажется, и другие посетители ощущают нездоровую атмосферу этого маленького города, запертого в высокие стены, препятствующие вентиляции, задерживающие рассветы и ускоряющие наступление сумерек. Люди, кажется, разделяют мое нетерпение, там, где это касается деспотического ограничения и предписанных правил. Бывало шагал я до горы Сион по террасоподобным проходам, осматривал плиты над могилами армян, латинцев, греков, при жизни враждующих между собой и спящих вместе. Я смотрел вдоль склона Гихона, нависающего над моей головой, и наблюдал за стремительным низвержением торжественных теней, падающих от городских башен, тянущихся далеко внизу до призрачного основания водохранилища. Чуть выше, над темной долиной, мой взгляд останавливался на другом водоеме, огороженном утесами, поросшими старыми, изможденными оливковыми деревьями. Там ангелы господни поразили армию Сеннашериба. При утреннем освещении я созерцал красноватую почву Аселдемы, словно подтверждающую этой глубокой окраской свою непреходящую вину. На холме совета первосвященников я видел разрушенный дом Кайфы, в котором, согласно легенде, было замышлено убийство Христа, и поле, где удавился предатель Иуда, когда все было кончено. Днем я простаивал у Ворот святого Стефана неподалеку от водохранилища, носящего его имя, на том месте, где святого побили камнями, и наблюдал, как медленно ползут тени в долину Иософата по склонам холмов Безета и Сион. Затем, немного отдохнув на дне, начинал я медленно карабкаться по противоположному склону Елеонской горы, описывая могилу за могилой и пещеру за пещерой.

Пилигримы бродят по холмам с серьезными лицами.

Церковь Гроба Господня. В эту церковь запрещен вход евреям. Обвалившийся купол. Громадное здание, разрушенное наполовину. Лабиринты и террасы гротов, покрытых плесенью, могилы и раки. Запах мертвецкий. Мутное освещение. У входа в нише, похожей на грот, установлен диван для турецких полицейских, которые восседают на нем, скрестив ноги, покуривая, с презрением поглядывая на толпу пилигримов, непрерывным потоком втекающих внутрь и падающих ниц перед камнем помазания Христа, который благодаря прожилкам красноватой плесени напоминает колоду мясника. Рядом глухая мраморная лестница с избитыми ступенями, ведущая на известную всем Голгофу. Там при коптящем свете старой лампы ростовщика, в числе многих других реликвий, хранитель показывает дыру, в которой был установлен крест, а сквозь узкую решетку, похожую на крышку подвала для хранения капусты, расселину в скале. На том же уровне, по соседству находится нечто напоминающее галерею, огороженную мрамором, с которой хорошо виден церковный вход.

Я околачивался здесь целыми днями, созерцая спектакль, разыгрываемый презрительными турками на диване и презренными пилигримами, лобзающими камень помазания. Вход в церковь напоминает тюремную дверь. Она снабжена решетчатым оконцем. Над основным корпусом здания нависает высокий, наполовину разрушенный купол, и отпавшая штукатурка обнажает худобу балок и дранку. Какое-то чумное великолепие царствует в этих расписных стенах, покрытых плесенью. Посередине всего этого возвышается Святой Гроб — часовня внутри церкви. Она выстроена из мрамора, местами обильно украшена скульптурой и имеет вид достаточно древний. Из ее портика исходит ослепительное сияние. Оно освещает лица пилигримов, толпящихся на пятачке перед входом, где помещаются одновременно не более четырех-пяти человек. Сначала попадаешь в крохотный вестибюль, где показывают камень, на котором сидел ангел, а затем и саму могилу. Входишь словно в зажженный фонарь. Стиснутый, наполовину ошеломленный ослепительным светом, некоторое время рассматриваешь ничего не выражающую, пестро украшенную колоду. С радостью выбираешься наружу, с чувством облегчения стирая пот, словно после духоты и жары балагана. Сплошной блеск при отсутствии золота. Жара, вызывающая головокружение. На лицах бедных и невежественных пилигримов написано то же самое, что и на вашем лице.

Побыв в храме некоторое время, быстро обойдя круг часовен и рак, пилигримы либо останавливаются с тупым видом посередине, либо преспокойно рассаживаются небольшими группками на многочисленных ступеньках, бесстрастно обмениваясь обычными сплетнями. Храм Гроба Господня — отдел новостей и теологическая биржа Иерусалима. Это впечатление еще более усиливается после знакомства с маленькими часовенками, являющимися как бы собственностью отдельных малочисленных сект коптов, сирийцев и пр., члены которых встречаются там с глазу на глаз, словно в конторках маклеров на коммерческой бирже.

Часовня Обретения Креста. Винный подвал. Если подходить к часовне со стороны грязной улочки, ведущей от Страстного Пути (Виа-Долороса), нужно пройти мимо высокой мрачной стены, где за каждым углом массивных контрфорсов открыто лежат груды свежих отходов этого варварского города, не поддающиеся ни описанию, ни названию. В этот миг едва ли представляешь себе, что стена, которую предают подобному поруганию, является главной стеной сооружения, содержащего гробницу некой личности, причисленной к божествам.

Пройдя стену, ныряешь вниз по крутому винтовому спуску, напоминающему лестницы в Эдинбурге, и вскоре оказываешься посреди довольно просторной площадки напротив толстой стены, пронзенной проемом со старыми деревянными воротами, достаточно низкими и мрачными для того, чтобы сойти за вход в свинарник. Он ведет в церковный дворик, наглухо огороженный кирпичной стеной. Обширная площадь, вымощенная благородным камнем, где восседают многочисленные уличные торговцы и продавцы четок, распятий, безделушек, всевозможных амулетов и брелоков из древесины оливкового дерева и местного камня. Фасад церкви построен с нарушением всяких архитектурных правил. Над фундаментом небрежно и в беспорядке нагромождены многочисленные архитектурные детали. Слева возвышается высокая древняя башня, напоминающая сосну с ободранной у основания корой и высохшей верхушкой. То, что осталось от первоначального фасада, подсказывает, что когда-то он был украшен изящными изваяниями; однако время постепенно откусывало их, пока не довело до состояния пирожного, над которым усердно трудились мыши.