Но тем, на чьем попечении мы состояли, явно не казалось, что все непременно будет хорошо. Мужчин торопливо отвели во «Второй флигель», и многие из нас вели себя, мягко выражаясь, непредсказуемо. Фенвика не было видно вообще. По каким-то своим причинам не появилась в мужском флигеле и мисс Браш. Бледного как мел и до смерти перепуганного Лариби уложила в постель миссис Фогарти.

Остальных почти силком загнали в курительную комнату. Последние минуты перед отходом ко сну я поневоле провел, общаясь с Билли Трентом, совсем потерявшим голову от волнения из-за мисс Браш.

– Ведь это ничего не значит, верно, Пит? Нам вовсе не следует опасаться мисс Браш.

– Нет, Билли, не следует, – заверил я его. – Нам наговорили кучу чепухи.

– А еще это убийство. Как насчет него?

– Тоже чушь.

Мне показалось, что я вполне преуспел в желании развеять тревоги юнца. Но вот себя самого убедить с такой же легкостью мне никак не удавалось. Я, разумеется, не верил ни в какие предсказания духов, но уж больно странным получилось совпадение: в течение всего лишь суток три человека слышали зловещее пророчество: «Произойдет убийство».

Когда я уже лежал в постели, эти два слова продолжали повторяться в сознании. Сначала произнесенные моим собственным голосом прошлой ночью. Затем в интерпретации Геддеса перед самым утренним припадком. И под конец продекламированные почти не владевшим собой Фенвиком посреди зала в присутствии десятков свидетелей.

Но если убийство действительно неминуемо, задался вопросом я, то кто же станет жертвой? Любое происшествие дня – тривиальное, любопытное или зловещее – непременно указывало только на одну персону, на человека, занимавшего палату рядом с моей. На Дэниела Лариби.

Интересно, размышлял я, неужели Ленц все еще считает череду странных инцидентов просто плодами чьих-то враждебных происков? Или он все же начал понимать, что все гораздо серьезнее и имеет глубокий, тревожный смысл? Ведь Лариби нажил себе немало врагов, причем уже непосредственно в этой лечебнице. Даже если вполне душевно здоровый человек задумал разделаться с ним, то трудно было бы найти для осуществления своего замысла более удобное и безопасное место, чем больница для людей с отклонениями в психике.

Мои раздумья приводили к настолько мрачным выводам, что я решил пока отбросить их и попытаться заснуть. Что мне и удалось.

На следующее утро меня разбудил проникший в комнату солнечный свет. Я понятия не имел о времени своего пробуждения, потому что в палатах часов держать не разрешали.

Я чувствовал нечто близкое к легкому похмелью, но в этом ощущении для меня тоже не было ничего нового. Потом я еще немного повалялся в постели, дожидаясь Фогарти, чтобы тот отвел меня в кабинет физиотерапии. Но он не появлялся. Мое терпение лопнуло, и, надев халат, я вышел в коридор в попытке найти его.

Часы на стене показывали без двадцати восемь. Фогарти задерживался на десять минут. Я ожидал увидеть хотя бы его жену, но маленький альков оказался пуст, и в коридоре ее тоже не было. Более того, я вообще никого не увидел. Меня окружала необычная для подобной лечебницы атмосфера заброшенности и безнадзорности.

Я знал, что физиотерапевтический кабинет всегда запирали, а ключ носил при себе Фогарти. Попасть туда без него представлялось невозможным. Но я все равно отправился в том направлении. Подумал, что бывший чемпион вполне уже может быть на месте.

Но дверь оказалась на замке. И я был почти готов вернуться с легким чувством досады обратно в постель, когда заметил в замочной скважине ключ. Признаюсь, это удивило меня, потому что с проявлениями забывчивости или небрежности со стороны сотрудников доктора Ленца приходилось сталкиваться крайне редко. Любопытство заставило меня взяться за ручку двери и открыть ее.

Кабинет физиотерапии всегда напоминал мне помещение турецкой бани, но только без самой турецкой бани. Вдоль одной стены располагались разного рода электрические приспособления, вдоль другой – душевые кабинки, а в третьей оборудовали небольшие ниши, где нам делали массаж и заставляли терпеть прочие болезненные, но полезные для здоровья процедуры.

Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы не увидеть Фогарти у стены с электроприборами. Я окликнул его по имени и пошел к душевым. Там его тоже не было. Затем на пороге одной из ниш я заметил валявшийся на полу костюм, который был на нем накануне вечером. На мгновение пришла мысль, что он сам улегся на массажный стол и делает разминку, чтобы окончательно протрезветь.

Отдергивая занавеску, я улыбался. А потом внезапно и мгновенно понял, что имеют в виду писатели под фразами типа «улыбка застыла у него на губах». У меня на языке вертелся какой-то шутливый упрек Фогарти за несоблюдение пунктуальности, но слова застряли комом в горле.

На мраморном столе в крошечной нише лежало нечто настолько страшное, что не могло привидеться даже в приступе белой горячки.

«Произойдет убийство». К этой мысли я даже успел привыкнуть, но оказался совершенно не готов к чему-то подобному.

До меня доносился звук, многократно отражавшийся от каменных стен и полов, – приглушенный, но устойчивый. Это стучали мои зубы, как стучали они в первые безалкогольные дни по прибытии в лечебницу.

Какое-то время я не мог рассуждать сколько-нибудь ясно, но как только здравомыслие вернулось, стало понятно, что у меня нет галлюцинации. «Это» все еще лежало там, на мраморной крышке стола, и «этим» был Джо Фогарти.

Ни следов крови, ни ранений. В шок повергало само по себе положение его тела. Он лежал на животе в одних трусах и носках. А верхнюю часть торса Джо стягивало странное одеяние, которое я не сразу распознал, не говоря уже о его назначении. Лишь постепенно на память пришли картинки, какие мне доводилось видеть, и я понял, что это – смирительная рубашка.

Ее крепким полотном был обмотан мощный обнаженный торс Фогарти. Руки прижаты к бокам. Шея обмотана жгутом из разорванного на полосы полотенца. Другой конец жгута был прикреплен к лодыжкам, из-за чего голени и голова оказались задраны вверх. Поза тела напоминала ныряльщика с вышки, застывшего в воздухе в начальной фазе прыжка. Я мельком заметил, что ноги Фогарти связаны его же галстуком и брючным ремнем, а носовой платок засунуть в рот наподобие кляпа.

Все это, вместе взятое, напоминало произведение современной модернистской скульптуры, символизировавшей апофеоз страдания. Но самым страшным было ощущение физической силы этого человека, проявлявшейся в громаде мощного торса, рельефной мускулатуре, каждая мышца которой словно стремилась разорвать путы. Разорвать даже сейчас, когда смерть настигла его.

Да, Фогарти был мертв. Инстинкт подсказал бы мне это, даже если бы я не так отчетливо видел жгут из полотенца, затянутый на его бычьей шее, и неестественно вывернутую голову, оттянутую слишком далеко назад весом его крепких ног. Мне и сейчас не хочется вспоминать выражение муки на искаженном болью лице, отчаяние в мертвых глазах.

Внезапно на меня нахлынуло понимание, что я нахожусь наедине со смертью. Один, в маленькой комнатке, отделанной камнем, как кладбищенский склеп. Мной овладел приступ жестокой клаустрофобии – жуткий страх, что я сойду с ума, если останусь еще хоть на минуту в этой тесной келье с низким потолком.

Вспомнив о ключе в замочной скважине, я поспешил покинуть кабинет, дрожавшими руками заперев дверь. Потом сунул ключ в карман, огляделся по сторонам коридора и пошел вперед.

Мои мысли беспомощно путались. Но в сознании стала крутиться одна и та же фраза:

«Доктор Ленц… Я должен пойти к доктору Ленцу…»

Повернув за угол коридора, я сначала даже не заметил Морено. Он, как мне показалось, взялся буквально ниоткуда, стоя прямо на моем пути и глядя на меня темным, всегда пристальным и чуть обжигающим взглядом.

– Вы сегодня рано поднялись, мистер Дулут.

Мои пальцы в кармане халата с силой сжали ключ.

– Мне нужно повидаться с доктором Ленцем, – сказал я с неожиданной решительностью.

– Доктор Ленц еще не проснулся.

– Но мне крайне необходимо поговорить с ним.

Глаза Морено так и рвались проникнуть в меня в стремлении прочитать мои мысли.

– Вы вернетесь в свою комнату сами, мистер Дулут? Или мне проводить вас?

– В мои намерения не входит возвращение в свою комнату. – Я сделал короткую паузу, собираясь с духом, а потом добавил: – Произошло нечто очень серьезное.

– Неужели?

– Нечто, о чем пока лучше будет знать только доктору Ленцу. Вы позволите мне пройти?

– Послушайте, мистер Дулут…

И Морено по привычке взялся успокаивать меня в своей обычной манере. Внезапно я понял: бессмысленно скрывать то, что видел. Морено так или иначе все очень скоро станет известно.

– Пойдемте со мной, – сказал я угрюмо.

Он пошел за мной до физиотерапевтического кабинета. Я отпер замок, но не смог заставить себя даже приблизиться к той нише. Когда Морено снова задергивал штору, я видел, как у него отвисает челюсть. Но голос оставался резким и почти угрожающе спокойным.

– Когда вы его обнаружили?

Я ответил.

Медленно, нарочито неспешно он достал из кармана носовой платок и приложил ко лбу.

– Ну? Теперь вы позволите мне пойти к доктору Ленцу? – спросил я.

– Мы пойдем к нему вместе, – тихо произнес Морено.