Я заметил, что большие часы на каминной полке показывали половину второго ночи, когда Морено и Уоррен привели меня в кабинет директора.

В своей собственной лечебнице доктор Ленц уподоблялся Господу Богу. Перед пациентами показывался редко, и каждое его появление обставлялось с большой пышностью и соответствующим антуражем. Это был мой первый неофициальный визит к нему, и в такой обстановке он тоже произвел на меня впечатление. Было действительно что-то несокрушимо божественное в этом крупном мужчине с решительно торчавшей вперед бородой и безмятежным взглядом серых глаз.

Будучи сам довольно известным театральным режиссером, я встречался со многими прославленными современниками. Доктор Ленц оказался одним из редких людей, чья претензия на известность выдерживала проверку при рассмотрении с близкой дистанции. Легкая надменность смягчалась живостью характера и кипучей энергией. Казалось, его заряда хватит, чтобы привести в движение всю подземку Нью-Йорка.

Он с мрачным видом выслушал доклад Морено о череде моих недавних проступков, а потом легким наклоном головы показал доктору, что тот свободен. Когда мы остались вдвоем, доктор Ленц некоторое время, прищурившись, разглядывал меня.

– Итак, мистер Дулут, – поинтересовался он с едва уловимым иностранным акцентом, – как вы считаете, пребывание в нашем учреждении способствует прогрессу в лечении?

Он обращался ко мне как к разумному человеческому существу, и я сразу почувствовал себя вполне нормальным. Рассказал ему, что периоды депрессии стали уже не столь частыми, а в физическом смысле я чувствовал себя как нельзя лучше.

– Но вот только мне по-прежнему иногда становится страшно одному в темноте. Сегодня, например, я вел себя, как полная размазня. И ничего не мог с этим поделать, как ни старался.

– На вашу долю выпали тяжелые испытания, мистер Дулут. Но теперь поводов для особой тревоги больше нет.

– И все же я готов поклясться, что слышал собственный голос. Слышал так же ясно, как слышу сейчас вас. Вам это не кажется более чем странным?

– Если вам показалось, что вы слышали нечто, – сказал доктор Ленц, внезапно меняя тон, – то, вполне возможно, вам было что слышать. Поверьте мне на слово, вы не в том состоянии, чтобы воображать подобные вещи.

Я мгновенно насторожился. Мне показалось, что он пытается утешить меня, пуская в ход чувство юмора, подобно многим своим сотрудникам. Хотя никакой уверенности в этом сейчас я не чувствовал.

– Вы имеете в виду, что за этим скрывается какое-то реальное явление? – спросил с некоторой подозрительностью.

– Да.

– Но говорю же вам: я был совершенно один. И голос принадлежал мне. Я слышал собственный голос.

На некоторое время доктор Ленц примолк. Легкая улыбка скрывалась в бороде, а большие пальцы рук машинально постукивали по поверхности стола.

– Честно говоря, меня не особенно беспокоит ваше состояние, мистер Дулут. Хронические алкоголики сродни поэтам. Ими рождаются, а не становятся. И они, как правило, психопаты. Вы же определенно не психопат. Вы начали сильно пить только потому, что неожиданно лишились всего, что составляло смысл вашего существования. Жена и театральная карьера в вашем сознании были неразделимы. После трагической гибели миссис Дулут вы потеряли интерес и к театру как таковому. Но он вернется. Это всего лишь вопрос времени. Быть может, даже всего нескольких дней. – Я никак не мог понять, к чему он клонит. Но он развил свою мысль, добавив: – Серьезность вашей личной проблемы заслонила от вас тот факт, что и у других людей тоже возникают сложности. Вы утратили связь с действительностью. – Он сделал паузу. – К примеру, я сам сейчас столкнулся с большой проблемой и хотел бы, чтобы вы мне помогли. Причем, весьма вероятно, что, оказывая помощь мне, вы в значительной степени поможете и себе.

Было до странности приятно чувствовать, что к тебе относятся не как к случаю из очередной истории болезни, который затем войдет в один из гнусных и наводящих тоску новых учебников психиатрии. Я плотнее закутался в одеяло мисс Браш и кивнул в знак готовности слушать дальше.

– Вы уверяете меня, что ранее этой ночью слышали собственный голос, – сказал Ленц тихо. – Разумеется, ваше несколько взвинченное состояние могло способствовать иллюзии и заставить поверить в факт принадлежности голоса именно вам. Но мне кажется, что за пережитым вами опытом стояло нечто более осязаемое и определенное. Понимаете, это не первое вызывающее тревоги сообщение, которое я получаю за последнее время.

– Вы имеете в виду…

Серые глаза доктора Ленца сделались серьезными, как никогда прежде.

– Как вам известно, мистер Дулут, наше заведение не берет на содержание неизлечимо больных. Людей, лишившихся рассудка полностью и безвозвратно. Каждый, кто попадает к нам, страдает той или иной разновидностью нервного расстройства. Многие оказались на самом краю – им грозит реальная опасность утратить разум навсегда. Но я взял за правило отказываться брать на себя ответственность за безнадежные случаи. Если такое происходит здесь, мы неизменно советуем родственникам перевести пациентов в государственные психиатрические больницы. И вот, представьте, несколько необъяснимых мелких инцидентов подсказывают мне, что в данный момент в моей лечебнице находится человек, которому у нас уже не место.

Он подвинул в мою сторону портсигар, и я с большой охотой взял из него сигарету.

– Вы бы очень удивились, мистер Дулут, если бы знали, насколько тяжело бывает распознать человека, незаметно перешедшего границу полного безумия и грозящего нам неприятностями. Никакие психологические тесты, внешние осмотры и даже самое пристальное наблюдение за поведением не дают точного ответа на вопрос: как далеко зашла болезнь того или иного пациента?

– И все же у вас есть основания полагать, что один из ваших подопечных намеренно строит козни, подсказанные его больным рассудком?

– Да, такая вероятность существует. И вред, который может нанести подобный субъект, невозможно предсказать. Большинство наших пациентов составляют люди, у которых малейшее потрясение способно задержать выздоровление на многие месяцы, а то и вообще лишить кого-то из них шансов вернуться к нормальной жизни. Как театральный деятель вы наверняка часто поневоле сталкивались с чрезмерно чувствительными, ранимыми и темпераментными натурами и знаете, как любая мелочь может вывести их из равновесия.

Ему удалось не на шутку заинтересовать меня. Забыв, что и сам считаюсь не совсем душевно здоровым человеком, я с любопытством задавал вопросы. Доктор Ленц, в свою очередь, ничего не пытался от меня скрыть. Он вполне откровенно объяснил, что в данный момент не имеет возможностей и способов определить возмутителя спокойствия. Понятно было только одно: в его заведении действовал подрывной элемент, и доктора очень тревожил сей факт, как и влияние данного возмутителя спокойствия на других пациентов.

– На мне лежит громадная ответственность, – сказал он с чуть заметной улыбкой. – Естественно, для меня как для личности и как для психиатра самое главное заключается в том, чтобы мои пациенты прогрессировали в лечении. Но существуют и особые обстоятельства, которые все только усложняют. Взять, к примеру, герра Штрубеля. Он безусловно и справедливо почитается одним из величайших дирижеров нашего времени. Можно сказать, весь музыкальный мир с нетерпением ждет его выздоровления. А совет директоров Восточного симфонического оркестра даже пообещал внести в фонд нашей лечебницы десять тысяч долларов дотации в тот день, когда он покинет нас здоровым умственно и физически. Он демонстрировал все признаки прогресса, но в последнее время вдруг наступило явное ухудшение.

Доктор Ленц не поделился подробностями, но, как я заключил, знаменитый дирижер был кем-то напуган точно так же, как и я, когда меня повергли в страх этим вечером.

– Есть и другой случай, – в задумчивости продолжал доктор Ленц. – Еще более деликатный. Мистер Лариби, как вы знаете, очень богатый человек. На биржевых сделках он успел приобрести, потерять и снова приобрести огромные деньги. – Он провел рукой по бороде. – Так вот, мистер Лариби назначил свою дочь и вашего покорного слугу попечителями всего своего состояния. По нынешним условиям моей лечебнице достанется весьма крупная сумма в случае его кончины или объявления неизлечимым и недееспособным.

– Вы хотите сказать, что и он подвергся негативному воздействию?

– Нет. Пока нет… – Серые глаза пристально уставились на меня. – Но можете себе представить, как беспокоит меня вероятность, что он… э-э-э… тоже станет жертвой. На данный момент у него все складывается прекрасно. Но если он перенесет какой-либо серьезный шок, находясь под моим присмотром, вы же понимаете, о чем подумают люди. Это превратится в настоящий скандал!

Он замолчал, и какое-то время ни один из нас не произносил ни слова. До этого момента я был слишком заинтригован, чтобы задуматься, зачем доктору Ленцу понадобилось доверять свои тревоги недолечившемуся пьянице. Но теперь начал догадываться о причинах и задал ему этот вопрос в лоб.

– Как я вам и сказал с самого начала, мистер Дулут, – ответил он очень серьезно, – мне очень нужна ваша помощь. Я, разумеется, полностью доверяю своим штатным сотрудникам, но в подобной ситуации от них не слишком много толку. Душевнобольные люди зачастую склонны к скрытности. Они не любят делиться с медицинским персоналом своими страхами. Особенно если полагают, что эти страхи проистекают из природы их заболевания. Но пациенты, не желающие полностью довериться врачам, могут раскрыться перед вами как перед товарищем по несчастью.

Мне уже давно никто не давал сколько-нибудь серьезных поручений. Когда я сообщил об этом доктору, тот снова чуть заметно улыбнулся.

– Я не случайно избрал для столь важной миссии именно вас, – сказал он. – Вы – один из немногих моих пациентов, кого в целом можно считать вполне умственно здоровым человеком. Как я и сказал, по моему мнению, вам необходимо лишь снова обрести интерес к жизни. И я подумал, что моя просьба может пробудить у вас подобие такого интереса.

Я тоже на какое-то время взял паузу, а потом спросил:

– Но голос вещал, что произойдет убийство. Разве вы не воспринимаете подобную угрозу всерьез?

– Вы, кажется, не совсем правильно меня поняли, мистер Дулут, – в интонации доктора Ленца пробежал чуть заметный холодок. – Я все воспринимаю всерьез, уверяю вас. Но это учреждение для душевнобольных. А в подобных заведениях нельзя принимать все, что видишь или слышишь, за чистую монету. То есть буквально.

Я не совсем уловил смысл его последней фразы, но доктор не оставил мне времени для дальнейших расспросов. Следующие несколько минут он провел, повышая мой жизненный тонус, как это умеют только очень дорогие психотерапевты. Потом нажал на кнопку звонка, чтобы попросить Уоррена отвести меня в палату.

Дожидаясь прихода ночного санитара, я случайно бросил взгляд на домашние тапочки, которыми снабдила меня мисс Браш. Я не заметил в них ничего необычного, если не считать того, что они были большого размера и явно мужские.

Я знал, что мисс Браш весьма энергичная и предусмотрительная сотрудница. Но ее профессионализм и дар предвидения не могли не поражать. Она даже держала у себя в спальне тапочки на случай, если к ней вдруг заявится босиком один из нервных пациентов мужского пола!

Мне хотелось обдумать этот феномен, но доктор Ленц заговорил снова:

– Ни о чем не тревожьтесь, мистер Дулут. И помните: если увидите или услышите что-то необычное, это будет нечто реальное. Факт, а не ваши фантазии. Не позволяйте никому убедить вас, что вы всего лишь страдаете галлюцинациями. Спокойной ночи.