19
Александр тоже перестал улыбаться, побледнел.
— Что с Сарой? Она ранена?
Джонатан кивает, набирает номер в мобильнике.
— Ее как раз оперируют, — заявляет он и подносит телефон к уху.
— Тяжелая операция? — сразу же интересуется Александр.
— Он не сказал, — отвечает Джонатан, и я вижу, как напряжены мышцы его лица.
Александр настолько шокирован, что некоторое время смотрит прямо перед собой.
— А как это случилось? — спрашивает он вдруг.
— Шофер потерял контроль над автомобилем. На обратном пути из аэропорта его подрезала обгонявшая их машина, он въехал в ограждение. Сара и Хастингс получили травмы. Ее… — Джонатан поднимает руку, начинает говорить в телефон. — Стивен, мне немедленно нужен лимузин. Да, сейчас, — подтверждает он, намереваясь тут же закончить разговор. Но, очевидно, Стивену есть что сказать ему, поскольку он замирает, снова прижимает телефон к уху, прислушивается. Напряженно морщит лоб, вдруг смотрит на меня, затем быстро благодарит и повторяет, что Стивену нужно срочно приехать, а затем кладет трубку. — Их обоих отвезли в больницу имени короля Эдуарда VII, — заканчивает он фразу, начатую до разговора по телефону.
— А твой отец? — спрашиваю я. — Он тоже ранен?
Джонатан останавливается, смотрит на меня.
— С ним все в порядке, по крайней мере он смог позвонить мне, — отвечает он, и в его голосе отчетливо слышится гнев. — Значит, скорее всего, он не ранен. — Кажется, будто он готов упрекнуть в этом своего отца.
— Хантер, это не его вина. — Александр смотрит на Джонатана странным пристальным взглядом. — Он ничего не мог сделать.
Джонатан только фыркает, широким шагом направляется к двери. Александр идет за ним, я тоже рефлекторно хватаю сумочку, все еще стоящую на диване, и собираюсь догнать мужчин. Однако вдруг замираю в нерешительности. Джонатан сказал, что я могу пойти с ним к Саре, и я хочу быть с ним, именно сейчас — но произошла непредвиденная, нестандартная ситуация, и я боюсь помешать или оказаться лишней.
Джонатан замечает, что я остановилась, и оборачивается. Кажется, он на миг задумывается, затем требовательно протягивает руку, машет мне.
— Идем. Быстро.
Он дожидается, пока я догоню их, подталкивает меня к двери.
Кэтрин Шепард, сидящая на своем месте, смотрит на меня со странной смесью враждебности и любопытства, и ее взгляд напоминает мне о случившемся в кабинете. Мне тяжело переварить перемену чувств, от горячего секса с Джонатаном до несчастья с его сестрой, и я вдруг спрашиваю себя, догадывается ли она на самом деле, что происходит между мной и Джонатаном и насколько все плохо. Но у меня совершенно нет времени думать об этом, поскольку Джонатан торопит. По крайней мере ясно одно: он действительно хочет, чтобы я пошла с ним.
В лифте я вижу по лицам обоих, насколько они нервничают.
— Твой отец ничего не говорил по поводу ранения твоей сестры? — спрашиваю я.
Джонатан делает глубокий вздох, как будто ему требуется время, чтобы собраться с мыслями для ответа.
— Он сказал, ей придавило ногу, у нее было сильное кровотечение. Но она была в сознании.
— Похоже, угрозы для жизни нет, — говорю я, пытаясь успокоить его, но вижу по его лицу, что у меня получилось плохо.
— У больницы имени короля Эдуарда VII отличная репутация, — произносит Александр, кажущийся таким же напряженным, как и Джонатан, но, в отличие от своего компаньона, он предпочитает снимать стресс разговорами.
Он объясняет мне, что это частная клиника в Мэрилебоне, одна из лучших в Лондоне, где уже лечился принц Филипп.
— Они сделают для Сары все, что возможно, — говорит он, и это звучит как заклинание.
Как только открываются двери лифта, мужчины бросаются в фойе, и я с трудом поспеваю за ними. На улице нас ждет лимузин, и вскоре мы уже мчимся по городу. Джонатан пытается еще раз дозвониться до отца, но попадает только на голосовую почту, что, очевидно, раздражает его еще сильнее. Затем он пытается позвонить в клинику, после долгих переговоров с регистратором узнает только то, что Сара Хантингтон была принята и сейчас находится на лечении, больше ничего.
— Проклятье! — Положив трубку, Джонатан ругается вслух, и это яснее всего остального свидетельствует о том, насколько он взволнован.
— Все наверняка не так плохо, — говорю я, но, встретившись взглядом с Джонатаном, понимаю, что для него все плохо. Очень плохо. В его глазах я впервые вижу неприкрытый страх.
При виде этого у меня сжимается сердце, мне так хочется прикоснуться к нему, утешить, но я не осмеливаюсь, потому что напротив нас сидит Александр. Хоть он и погружен в мысли, часто смотрит в окно, но время от времени поглядывает на меня и Джонатана с задумчивым выражением лица.
Кроме того, я не уверена, нужно ли Джонатану вообще мое утешение, потому что он кажется очень отстраненным, смотрит прямо перед собой.
Мы молчим до самой клиники, расположенной на Бомонт-стрит, большого многоэтажного здания с белым цоколем и множеством окон в красной кирпичной стене, идеально вписывающейся в улицу. Оно даже немного напоминает отель с мачтой для флага над обсаженным буками входом.
Войдя внутрь, я чувствую себя не совсем так, как обычно при посещении больниц, поскольку все здесь вызывает ассоциации с аристократическим загородным поместьем. За стойкой регистратора в стене виден большой старый камин, которым, однако, больше не пользуются, а пестрые витражи над ним тут же напоминают мне внутреннее убранство церкви. Нас проводят не в холодный покой ожидания, а в «библиотеку», довольно солидно обставленную комнату с уютными красными диванами и шкафами из полированного дерева. Нам не приходится долго ждать, почти сразу появляется врач с каштановыми волосами, уже пронизанными несколькими седыми прядями. На табличке с именем, висящей на ее халате, написано «доктор Мэри Джонкас»; на мой взгляд, ей около пятидесяти пяти лет.
— Как моя сестра? — без экивоков спрашивает Джонатан, едва доктор успевает поздороваться с нами.
— У нее перелом ноги и несколько ушибов, кроме того, из-за пореза она потеряла много крови, — сообщает врач. — Однако нам удалось быстро стабилизировать ее, к счастью, потребовалась лишь небольшая операция, чтобы выправить ногу. Сейчас она находится под наблюдением в отделении интенсивной терапии.
— В интенсивной терапии? — Джонатан тут же бледнеет снова.
— Да, но это просто для профилактики. С учетом обстоятельств, она чувствует себя довольно хорошо.
Джонатан проводит рукой по волосам, шумно выдыхает. Судя по виду Александра, у него тоже камень с души свалился, и на миг я завидую неизвестной мне Саре Хантингтон из-за того, что о ней беспокоятся два таких потрясающих человека.
— А что с Хастингсом? Я имею в виду, с мистером Хастингсом? Шофером моего отца? — интересуется Джонатан.
— У него ушиб плеча из-за рывка ремня безопасности и подозрение на сотрясение мозга. Ему тоже нужно остаться на ночь для наблюдения, но в целом у него все в порядке.
— А лорд Локвуд?
Доктор Джонкас слегка теряется, потому что вопрос задает не Джонатан, а Александр, но отвечает так же профессионально и спокойно, как прежде.
— Он пережил легкий шок, в остальном повреждений нет, — говорит она. — Он в отделении интенсивной терапии с леди Сарой. Я пошлю за сестрой, чтобы она отвела вас наверх, к ней.
— Да, спасибо, — произносит Александр, и врач, попрощавшись, удаляется.
Джонатан нетерпеливо смотрит ей вслед.
— Почему мы не можем пойти к ней сразу?
— Терпение, Хантер, на то наверняка есть причины, — успокаивает его Александр.
— Мистер Хантингтон? — В дверном проеме внезапно возникает светловолосый Стивен. В руке он держит свернутый в трубочку журнал.
Похоже, Джонатан понимает, чего от него хочет Стивен.
— Прошу прощения, я на минутку, — говорит он, обращаясь к нам, и вместе со Стивеном направляется в коридор рядом с регистратором. Мы с Александром остаемся одни в изысканной комнате ожидания.
Поскольку я стою у самой двери, мне видно, как Стивен показывает своему начальнику журнал, но я не вижу, что это за журнал, так как Джонатан стоит спиной ко мне. Они разговаривают, я вижу, как кивает шофер. Внезапно я чувствую руку на своем плече и испуганно вздрагиваю.
Александр стоит рядом и глядит на меня с легкой улыбкой на лице. Я тут же понимаю, что сейчас речь пойдет о том, о чем я предпочла бы с ним не говорить.
— Я знаю, что меня, в общем-то, это не касается, Грейс, но что это за эксперимент, который Джонатан проводит с вами?
Я краснею.
— Не знаю, что вы имеете в виду. — Я пытаюсь увильнуть от ответа.
— А мне думается, что знаете. И прежде чем вы обидитесь, скажу: я был бы рад, если бы это оказалось тем, чем кажется.
— И чем же это кажется? — спрашиваю я, терзаемая любопытством и смущением.
— Тем, что в жизни моего друга наконец-то появилась женщина. — Он смотрит в коридор, где Джонатан все еще беседует с шофером с несколько скептическим выражением лица. — Хотя верится в это с трудом.
Услышав это, я вздыхаю.
— И теперь, я полагаю, вы намерены меня предостеречь?
Александр в недоумении глядит на меня, затем улыбается.
— Нет, вообще-то даже не собирался. — Лицо его снова становится серьезным. — Но предостережение, думаю, все же лишним не будет. Джонатан непрост, Грейс. И никогда таким не был. К нему очень сложно подобраться, и, хотя я знаю его уже очень долго, существуют вещи, о которых он не говорит даже со мной. — Он задумчиво трет лоб. — И женщина рядом с ним — такого, можно сказать, не было никогда.
Я озадаченно смотрю на него.
— Но я ведь не первая женщина, которая с ним… — Я не в силах закончить фразу, и краска на моих щеках становится гуще. — Или…
Александр смеется, по-видимому, его все это забавляет.
— Нет. Боюсь, такихженщин в его жизни много, Грейс. Но не было ни одной, с которой он проводил бы дни. Которую он брал бы с собой везде, даже сюда.
Мое сердце начинает биться быстрее.
— И что это значит? — с надеждой спрашиваю я, но Александр не успевает мне ответить, поскольку в этот миг в комнату возвращается Джонатан.
Он переводит взгляд с меня на своего компаньона, хмурит лоб.
— И чего же хотел Стивен? — интересуется Александр.
— Спрашивал насчет Сары. И нам нужно было… еще кое-что обсудить.
Я уже успела узнать Джонатана достаточно хорошо, чтобы заметить: об этом он говорить не хочет. И он не ответит, даже если кто-то из нас станет его расспрашивать. Кроме того, в этот момент пришла сестра, чтобы отвести нас наверх, в отделение интенсивной терапии.
Во всех коридорах, по которым мы идем, спокойно и тихо, обстановка кажется весьма торжественной, совсем не такой, как в знакомых мне американских общественных больницах. На входе в отделение сестра раздает нам всем зеленые халаты с длинными рукавами и завязками на спине, похожие на смирительные рубашки, которые нам приходится надеть, чтобы иметь право войти в эту палату. Джонатан и Александр сразу надевают их и, спросив у медсестры, где лежит Сара, торопливо бросаются к комнате, на которую та указывает. Но я медлю.
— Я лучше здесь подожду, — объясняю я приветливой женщине, на табличке у которой написано «Кэрол Морган». — А то у мисс Хантингтон окажется слишком много посетителей.
Это объяснение я придумала минуту назад, потому что мне вдруг стало не по себе при мысли о том, что придется предстать перед сестрой Джонатана — и его отцом. В конце концов, они оба со мной не знакомы, будут спрашивать себя, что я здесь делаю. А я и сама не знаю ответа на этот вопрос.
Сестра забирает у меня халат, но, вместо того чтобы унести его, требовательно протягивает его мне, помогая надеть, затягивая сзади завязки.
— Можете спокойно идти, никаких проблем, — заверяет она меня.
— Но я думала… Разве можно пускать сразу столько людей в интенсивную терапию? — удивленно спрашиваю я. Ведь и граф уже должен быть возле Сары, а значит, вместе со мной рядом с ней находилось бы целых четыре посетителя.
Сестра улыбается.
— Все зависит от ситуации. Если пациенты находятся в критическом состоянии, то нет. Но у леди Сары другая ситуация. — Она наклоняется ко мне, видя, что я продолжаю смотреть на нее скептически. — Кроме того, регулярные пожертвования лорда Локвуда способствовали недавнему расширению больницы. Поэтому несколько посетителей одновременно больше не представляют проблемы, — добавляет она с многозначительным видом, и я понимаю.
В принципе, так обычно не поступают. Но для графа и его семьи они делают исключение, поскольку он оказывает клинике финансовую поддержку. Значит, он тоже всегда получает то, чего хочет, и ему даже не приходится просить — как и его сыну.
— Леди Сара лежит там, впереди, — поясняет сестра Кэрол и указывает на комнату, в которой уже скрылись Джонатан и Александр. Я медлю, но затем мое любопытство побеждает робость, я открываю дверь и осторожно вхожу.
Это современно обставленная, очевидно, действительно недавно отремонтированная комната, небольшая, но и не узкая. Джонатан сидит на широкой и высокой кровати, единственной в комнате, и держит за руку молодую девушку, лежащую на ней. На ее руках и груди закреплены трубочки и измерительные зонды, ведущие к стене с мониторами за кроватью, издающей пугающие сигналы.
Сара Хантингтон — несомненно, сестра Джонатана. Она мельче, чем он, и намного ниже, но тоже очень красива. Ее глаза сверкают такой же синевой, как и его собственные, ее короткие темные волосы имеют похожий оттенок. Они обрамляют ее бледное лицо, глубоко утонувшее в подушке, на нем отпечатались боль и тяготы пережитой аварии. Но, несмотря на это, она улыбается Джонатану и Александру, стоящему у кровати с другой стороны. Однако, кроме этих троих, в комнате нет никого, отца Джонатана не видно нигде.
— Тебе больно? — Джонатан сидит спиной ко мне, поэтому я не вижу его лица, но слышу, насколько мягко звучит его голос. Он все время поглаживает руку сестры большим пальцем.
Сара качает головой.
— Нет. Просто чувствую себя несколько… скованно, — отвечает она, указывая на гипсовую повязку на своей левой ноге. — Боюсь, быстро мне от нее не избавиться. Врач считает, что пройдет несколько недель, прежде чем я отсюда выйду.
— Мы позаботимся о том, чтобы тебе не было скучно, — заверяет ее Александр, и Сара улыбается ему. Затем ее взгляд падает на меня.
— Привет, — удивленно произносит она, но в голосе ее нет неприязни, и я смущенно отвечаю на ее приветствие. Я понятия не имею, что говорить или как представиться. Но Джонатан, обернувшись ко мне, берет инициативу в свои руки.
— Сара, это Грейс, — объявляет он. — Она… работает на меня.
Я замечаю его напряжение, чувствую, как во мне нарастает разочарование. А чего я ожидала? Что он представит меня в качестве своей новой девушки? Он ведь говорил, что о подобных отношениях не может быть и речи. Тем не менее к горлу у меня подступает комок, когда я вхожу в комнату и закрываю за собой дверь. Смущенно подхожу ближе к кровати, останавливаюсь в ногах.
В глазах Сары, так похожих на глаза Джонатана, вспыхивает искорка веселья, когда она переводит взгляд с Джонатана на меня и обратно.
— Очень приятно, Грейс, — отвечает она, и, пожимая плечами, указывает на свою загипсованную ногу. — Жаль только, что мы знакомимся в подобных обстоятельствах.
Ее слова звучат так, как будто она знает, кто я, но ведь этого не может быть. Или Джонатан рассказывал ей обо мне? Но затем Сара и Александр переглядываются, и я понимаю, благодаря кому информация о моем появлении в мире «Хантингтон венчурс» дошла до нее.
Хоть эти двое, очевидно, и не вместе, но совершенно ясно, что они очень близки. Мне вспоминаются насмешливые замечания Джонатана, которые он отпускает всегда, когда Александр заговаривает о Саре. Очевидно, он исходит из того, что сестру совершенно не интересует его компаньон, но мне кажется, что он ошибается.
— Как это могло случиться? — спрашивает Джонатан, которого, похоже, все еще занимает тот факт, что его сестра получила травму и лежит в отделении интенсивной терапии. Видно, что он подавлен, как будто уверен, что должен был этому помешать. — Нужно было мне ехать тебя встречать, как было запланировано изначально.
Сара кладет ладонь на его руку, сжимает ее, пристально смотрит ему в глаза.
— Никто ведь не мог предположить, Джон. У Хастингса действительно не было ни малейшего шанса. Подрезавший нас автомобиль выскочил словно из ниоткуда. Хастингс здорово среагировал, иначе случилось бы кое-что посерьезнее. Надеюсь, с ним все в порядке. Папа как раз пошел к нему.
Джонатан качает головой.
— Почему ты попросила отца встретить тебя? Я мог бы отменить встречи. Я мог бы…
— Он предложил сам, и мне показалось, что для него это очень важно, — перебивает она. — Ты ведь знаешь, как плохо он себя чувствует в это время года.
Джонатан, который, очевидно, считает иначе, презрительно фыркает.
— Он все еще очень тоскует по маме, Джон. Даже спустя столько лет.
— Нет, не тоскует, — резко обрывает ее Джонатан. — Он не страдает, Сара. Этим занимаются другие. — Он кивает, указывая на гипс. — Почему не он лежит здесь, почему больно не ему? Он заслужил это. — Его последние слова очень похожи на плевок.
— Прекрати. — Лицо Сары становится серьезным, она перестает улыбаться. — Это совершенно несправедливо. Он не виноват в аварии, и ты хорошо это знаешь.
Джонатан снова качает головой, но не соглашается, что, похоже, приводит Сару в еще большее волнение.
— И почему ты так упрям, когда речь заходит о нем? — с упреком в голосе произносит она, отнимая у Джонатана руку. — Как бы мне хотелось, чтобы вы…
В этот момент дверь открывается и в комнату входит мужчина. Увидев здесь так много людей, он резко останавливается.
Он довольно пожилой, на вид ему около шестидесяти, он высок и для своего возраста держится необычайно хорошо. Из-под зеленого халата, который пришлось надеть и ему, виднеются только коричневые брюки и туфли, но брюки совершенно однозначно сшиты из отличной ткани, кожа туфель отполирована. В остальном он тоже имеет ухоженный вид. Его волосы с седыми прядями, раньше, видимо, бывшие очень светлыми, строго зачесаны, он гладко выбрит. И только его лицо, похоже, не вписывается в общую картину. Оно испещрено поразительным количеством морщин, из-за чего он выглядит старше, а губы, напоминающие губы Джонатана, горестно искривлены.
— Папа! — произносит Сара, но я и так поняла, что в комнату вошел Артур Роберт Чарльз Хьюго, граф Локвуд. Его фотографию я видела в Интернете, хотя в жизни — как и его сын — он производит большее впечатление.
Он кивает Джонатану и Александру, затем его взгляд надолго задерживается на мне, его серые глаза строго изучают меня, и мне становится неприятно. Из-за его присутствия атмосфера в комнате мгновенно меняется, становится прохладнее, напряженнее.
— Как там Хастингс? — интересуется Сара, которая, похоже, тоже почувствовала это, но решила не обращать внимания.
— Вроде неплохо, — коротко отвечает граф. У него приятный голос, но выражение его глаз не дает успокоиться, когда он снова останавливает взгляд на мне. — Позвольте поинтересоваться, кто вы такая?
Он произносит это настолько строго, что я автоматически судорожно сглатываю и вытягиваюсь по струнке.
— Я Грейс Лоусон, — представляюсь я, едва удержавшись, чтобы не добавить «милорд». У меня такое чувство, что Джонатану это не понравилось бы.
Джонатан поднимается.
— Она работает на меня, — добавляет он.
Очевидно, граф не считает нужным ответить на любезность и сообщить мне, кто он такой, и Джонатан тоже мне его не представляет. Вероятно, оба исходят из того, что я знаю, кто стоит передо мной. Или они просто забыли. Приглядевшись к Джонатану, я склоняюсь к последнему, потому что мышцы его шеи напряжены, он смотрит на своего отца так, словно в любой момент готов к нападению.
— Ага. — Граф снова глядит на меня, затем оборачивается к сыну. — Можно с тобой поговорить?
Это не вопрос, он произносит это приказным тоном, знакомым мне по общению с Джонатаном. Но, похоже, то, что им командуют, ему так же неприятно, как и мне, потому что он отвечает на взгляд своего отца холодным сверканием голубых глаз.
— Я пришел повидаться с Сарой. Можем поговорить здесь, если это так необходимо.
— Как пожелаешь, — рычит в ответ его отец, очевидно, взбешенный поведением сына. — Вчера у меня был Ричард и рассказал мне, что ужинал с тобой. Ты был в сопровождении молодой дамы, бывшей весьма навеселе и, очевидно, сильно к тебе привязанной.
Граф смотрит на меня так, что я забываю, как нужно дышать.
— И что? — невозмутимо интересуется Джонатан.
— Я ушам своим не поверил. Но затем я увидел сегодня в аэропорту твою фотографию в отвратительном бульварном журнале: рука об руку с молодой женщиной, подходящей под описание Ричарда. А теперь ты приводишь именно эту женщину к своей заболевшей сестре.
Я чувствую, как кровь, только что прилившая к моим щекам, внезапно отхлынула от лица. Что он имеет в виду, говоря о фото? У кого-то есть наша фотография?
Граф, не отрываясь, смотрит на Джонатана.
— Может быть, ты хочешь мне это объяснить?
