Не прошло и десяти минут, как я зажёг в своём коттедже свет, подивившись идеальному порядку в помещении, где уже ничто не напоминало о событиях прошедшей ночи, как раздался телефонный звонок.

— Господин Любимов? — послышался знакомый голос.

— Да, господин Энглер, я вас слушаю.

— Нам необходимо поговорить, не изволите ли немедленно зайти ко мне?

— Что, прямо сейчас, в десять вечера?

— В противном случае утром будете объясняться с полицией.

— Не надо только шум поднимать, я уже иду.

Прихватив новенький кожаный портфель, я с грустью, глядя на него, подумал, что денег осталось едва-едва на обратный билет на самолёт. Что поделать, шпионаж — дело затратное. И не ясно ещё, принесёт ли оно мне какую-либо выгоду. Энглер, наверняка, должен был напрячься из-за моего отсутствия целый день и подумать, что я как-то готовлюсь вывернуться, но, с другой стороны, он должен быть уверен, что я не могу знать, что на самом деле произошло. А, имея на руках неубиваемые вещественные доказательства моего "преступления", можно было плевать на любые мои манёвры. Для меня же главное — правильно подыграть эскулапу, чтобы понять, кто за ним стоит, а потом уж можно будет его откровенно ломать.

— Господин Любимов, — решительно начал разговор Энглер, сразу взяв "быка за рога", — вы вчера вечером напились до безобразия и совершили совершенно непозволительный поступок, изнасиловав в грубой форме вашу несчастную медсестру Анну.

— Кто вам это сказал? Мне вчера стало плохо во время лечебных процедур и я потерял сознание! Я не мог никого изнасиловать!

— Бросьте, я сам прибежал на крики девушки и всё видел. Кроме того, свидетелем является и господин Курт Мессер. То, что вы ничего не помните, нисколько вас не оправдывает.

— Простите, но я вам не верю. Господин Мессер, кстати, нагло находился у меня в доме, когда я очнулся и напал на меня. Мне пришлось защищаться. Я заявлю об этом в полицию!

— Да? А что вы скажете на это? — а вот и фотографии. Мда, таких извращенцев я с двадцать первого века, к счастью, не встречал. Зачем девчонку было привязывать к кровати в такой позе? А Анюта — артистка та ещё! Сопли, слёзы, мучительное выражение лица. Интересно, а мне они как глаза открыли? Приклеивали веки что-ли?

— С Анной всё в порядке? Поверьте, мне очень жаль. Надеюсь, она примет мои извинения и мы сможем замять инцидент?

— Да как вы можете говорить такое! Девушка потрясена, ей требуется лечение и душевных, и физических травм! А вы говорите об извинениях всего лишь? Вы подлец, Любимов! Даже не надейтесь так дёшево отделаться!

— Чего же вы от меня хотите? — я изобразил растерянность.

— Вообще-то, есть выход, — изобразив раздумья и сомненья, сказал Энглер, — вы будете предоставлять нам интересующую нас информацию. Но прежде, напишете заявление о добровольном согласии на сотрудничество.

— Кому это вам? С кем я должен сотрудничать?

— С германской разведкой, разумеется, — сбросил маску немец. — Вот бумага пишите. Я, такой-то, добровольно, поступаю на службу в разведку Германии и готов предоставлять ей все необходимые сведения. Что вы медлите? Хотите, чтобы я эти фотографии в полицию отнёс?

— Не спешите. Прежде чем продолжить разговор, хочу предупредить, что подстраховался. Это чтобы у вас не возникло соблазна решить возникшие проблемы радикально.

— Какие проблемы? Проблемы у вас!

— Ошибаетесь. Я, видите ли, тоже любитель пофотографировать и не только. У вас здесь, я знаю, есть кинозал. Мы можем им сейчас воспользоваться для приватного просмотра одного занимательного фильма? Который, кстати, в противном случае, тоже может оказаться в распоряжении полиции.

На абверовца было больно смотреть. Только что был хозяином положения и тут такой удар судьбы! Русский не вербуется, а показывает зубы! Немец поднял трубку телефонного аппарата.

— Это вы зачем? — тут же поинтересовался я.

— Вызвать киномеханика…

— Поверьте, не стоит. С проектором я справлюсь самостоятельно.

— Пройдёмте, — смирившись, предложил мне Энглер, доставая из верхнего ящика стола связку ключей.

Местный кинотеатр был совсем крошечным, на шестьдесят четыре места. Восемь рядов с центральным проходом посередине, где и была смонтирована аппаратура. Зарядив плёнку я начал показ, сопровождая его своими комментариями.

— Вот, извольте видеть, тишь да гладь, да Божья благодать. Медсестра делает клиенту массаж. Вот она даёт ему некие препараты. О Боже! Что она себе позволяет?! Куда запускает свои шаловливые ручонки? Причём при отсутствии всяких действий с моей стороны. А это зачем? Зачем она сдирает с себя одежду? Занятно, вот ещё двое, господа Энглер и Мессер собственными персонами. Что-то возбуждённо декламируют, но озадаченные моим безразличием, подходят и осматривают несчастного русского. Он без сознания! Что делать?! Влить ему в рот водки! Не самый лучший способ привести в чувство, скажу я вам. Ага, вот более эффективное мероприятие. Мне трут виски и дают нюхнуть нашатыря. Безрезультатно. Как же так! Всё пропало! Ага, господин Энглер увидел фотоаппарат. Что-то говорит, без сомнения, подельникам. Бедная, бедная Анна! Её, сбросив русского, привязывают к кровати! Причём, всё перепутали! Ноги не должны быть задраны выше головы! Моё бесчувственное тело, вдвоём, поднимают и пристраивают на медсестру, долго экспериментируют, выбирая подходящую позу. При этом цинично ржут все трое, извращенцы! А вот и фотосессия. Посредственная, надо сказать. Моя-то порнушка покруче будет, а Энглер?

— Хайлиге шайзе! Будьте вы прокляты, Любимов, с вашей изворотливостью! Предлагаю ничью, обменяемся компрометирующими материалами и разойдёмся.

— Энглер, у вас нет на меня компромата. То фуфло, которым вы козыряете, в свете вновь открывшихся обстоятельств, является компроматом против вас!

— И вы не боитесь позора?

— Конечно, мужчине неприятно заявлять об изнасиловании, но этого и не требуется. Нам достаточно подтверждённого факта, что пансионаты доктора Нордена, где отдыхали множество не самых последних людей не только из СССР, но и из Великобритании, Франции, Италии, других менее значимых стран, являются "медовыми ловушками" и работают на германскую разведку. Надо ли объяснять, что все ваши бывшие постояльцы из России будут проверены? Надеяться не на что, в СССР вопрос уличения во лжи решён на техническом уровне. Главное, задать конкретный вопрос. А мы теперь можем это сделать, — я блефовал, намекая на детектор лжи. Но откуда Энглеру было это знать? Тем более мне на руку играл фокус с кинокамерой. — Это провал, Энглер. Это величайший международный скандал. Что с вами лично за это сделают, вы подумали?

— Раз я погорел, наш разговор не имеет смысла.

— Хотите бежать? Найдут! За вами будет охотиться весь мир! Немцы — чтобы вы уже никому ничего не могли рассказать. Ваши бывшие агенты — тоже. Разведки всех стран — напротив, надеясь извлечь из вас информацию по германским разведсетям, что ещё хуже. Но, при вашем благоразумии, всего этого можно избежать.

— Чего вы хотите? И кто такие мы? Понятно, что Советы, но там у вас такая каша!

И нет нам покоя и в мирные дни,

Пока кто-то хочет России беды.

Мы парни в гражданском — разведчики в штатском,

Мы грозные силы Великой России!

Пропев куплет из песни Алексея Коркина, которую слышал ещё в прошлой жизни, я сказал Энглеру.

— Не трепыхайся и всё будет хорошо. О каше потом поговорим, а сейчас передай-ка мне для начала негативы и сами фотографии, не люблю, когда на мою голую задницу посторонние мужики пялятся.

— Надо пройти в кабинет.

По возвращении, получив желаемое, я передвинул так и оставшийся лежать на столе лист бумаги оппоненту и сказал.

— Пишите. Что вы там мне диктовали. С поправками, разумеется.

— Вы не предложили ещё ничего!

— Да что тут непонятного? Будете работать не только на немцев, но и на нас. Ликвидировать вашу агентуру в СССР всех чохом мы, разумеется, не будем, чтобы на вас не пали подозрения. Даже позволим и дальше работать против нас. Главное ведь для разведчика — информация! А не сносить головы направо и налево. Но за свою безбедную жизнь вы не только сдадите нам все свои контакты, но и будете передавать поступающие от них сведения. Вас устраивает.

— Нет. Но и выбора вы мне не оставляете.

— Совершенно верно, поэтому пишите.

— Может, всё-таки договоримся по-другому? Я могу вам заплатить. Вы будете богатым человеком.

— Не тратьте зря время. Или вы ещё не поняли свою главную ошибку? Вам, наверное, будет интересно узнать, что есть люди, которые не продаются! Больше скажу, повернись всё по-вашему, я бы лучше сел в тюрьму, чем согласился на вас работать! Старуха Германия не на тех щерит свои гнилые зубы, как бы последние не потеряла!

Эти слова были мной сказаны весьма агрессивно и Энглер, припомнив поставленный им же мне диагноз "повышенная возбудимость", да ещё бедного Курта, без лишних слов изобразил требуемое.

— Отлично, — я разорвал десять шиллингов и вручил полбанкноты своему первому и пока единственному шпиону. — Ясно зачем? Жду от вас к завтрашнему вечеру оригиналы подобных расписок всех ваших агентов с краткими пояснениями и контактами. Об остальном расскажете позже, я составлю вам компанию ещё как минимум на неделю. И ещё одно. Надеюсь, вы позаботились о конфиденциальности произошедшего?

Энглер понял меня правильно.

— Грета мой человек.

— Хорошо. Тогда пусть Анна работает, как ни в чём не бывало, чтобы не было лишних разговоров.