— А, товарищ Любимов! Что так печален? Никак, уронил чего? — подколол меня забежавший справить малую нужду Киров, глядя как после очередного заседания семнадцатого съезда, перед тем как отправиться домой, я стоял у писсуара и сосредоточенно наблюдал за процессом. По крайней мере, со стороны это выглядело именно так. Мыслями же я был далеко, представляя себе картины одна мрачнее другой.

После короткого периода в конце декабря — январе, который я воспринял как отпуск, успев, впрочем, за это время сдать очередную сессию в институте и приступить к формированию КБ, я принял участие в работе съезда ВКП(б), относясь к этому, поначалу как к неизбежному злу и непроизводительной потере времени, ушедшего, в том числе, и на предварительные "встречи с избирателями". В силу моего малого партийного стажа, решающего голоса мне не полагалось, что избавило меня от необходимости голосовать на первом заседании по составу президиума и мандатной комиссии. Иначе, неприятности начались бы уже тогда. У меня в голове не укладывалось, как можно выбирать людей, чьи фамилии ты слышишь впервые. Однако, либо я был один такой неосведомлённый, либо остальные делегаты оказались чрезмерно стеснительными, но за предложенные списки они проголосовали "единогласно".

По мере работы съезда, прослушав отчётный доклад Сталина и речи других товарищей, которые он произносили в прениях по этому докладу, моё настроение портилось с каждым днём. "Гениальный вождь и учитель", на мой взгляд, оказался не таким уж и гениальным, рассуждая строго в одной плоскости и не выходя за её рамки. Остальные же, по большому счёту ему просто поддакивали, добавляя к докладу мелкие штрихи. Ни тени сомнения! Ни слова против! Отстаёт чёрная металлургия? Напутали в цветной металлургии? Транспорт подводит? Точно так, товарищ Сталин! А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо!

Конечно, партии большевиков есть чем гордиться. Успехи первой пятилетки, даже не смотря на войну, огромные. Признание СССР в мире, тысячи новых заводов, колхозное механизированное сельское хозяйство, Кузбасс, Магнитка, другие новые растущие города и промышленные районы, ускоренное освоение Поволжского нефтяного бассейна, подстёгнутое Кавказским мятежом. Вот только сейчас я вдруг отчётливо понял, что всего этого недостаточно, а может быть и вообще всё зря. Кроме того, некоторые товарищи, в частности нарком обороны Ворошилов, да и сам Сталин, либо не понимали, либо умышленно приукрашивали ситуацию в своей "зоне ответственности".

— А? — вновь привлёк моё внимание Киров, так и не дождавшись от меня ответа.

— Да. Уронил. Виноград. — Медленно, разделяя слова паузами, проговорил я. Возвращаясь, раз за разом, к этим событиям, я так и не мог понять, почему я ляпнул именно это. Видимо, голова была крепко загружена и власть над языком перехватило подсознание.

Краем глаза я заметил, что Киров придвинулся ко мне и из-за плеча заинтересованно заглянул вниз.

— Что, Мироныч, у Любимого больше!? Не может быть! — вошедший не вовремя Ворошилов, застав такую картину, ржал до слёз.

— Любимов, мать…! Шутки твои дурацкие!! Вроде, серьёзный товарищ, а… — Киров, досадуя больше на себя самого, повернулся к Ворошилову. — Клим, да ты не так понял! Я у него спрашиваю, чего стоишь? А он мне — виноград уронил! Мне ж любопытно стало!

— Да ладно уж! Попался, так принимай критику! — нарком обороны уже схватился за бока, — Ставлю тебе моральный облик на вид! А то, до чего дошёл! К чужим приборам приглядываешься! Ревнуешь, поди?! Боишься, что девки от тебя к Любимову перебегут?!

— Тьфу!!! Теперь, сорока, по всему ЦК разнесёшь? — Кирову было не до шуток, но тут его выручил я, буквально, взбесившись.

— Смешно вам? Хиханьки-хаханьки? У кого что больше? В задницу лезете с победными лозунгами и весь народ за собой тащите! В наркомате обороны всё замечательно? Разобьём любого врага? Танков достаточно? Артиллерия на высоком уровне и вооружена современными системами? Какими?!! Есть хоть одно орудие основной, дивизионной артиллерии, которое можно буксировать автотранспортом? И это ещё цветочки! Вам известно, товарищ Ворошилов, сколько пушек было у Петра под Нарвой? А у шведов? И где эти петровы пушки оказались и почему? Что толку от техники, если её применить не умеем и не хотим учиться, считая, что всё прекрасно и так? На ЗИЛе военпред-калека с вами, между прочим, не согласен! И я ему верю! — на этом я временно выдохся.

— Капитан, ты что, белены объелся? Ты с кем разговариваешь…

— А, простите, вашсиясь, холопа. Может челобитную вам лучше прислать, чтобы вы могли ей, как всегда, в сортире подтереться?

— Ах, ты… — нарком стал лапать ремень и если бы у Ворошилова было бы при себе хоть какое-то оружие, он непременно за него бы схватился и мне не осталось бы ничего, как свернуть бравому маршалу шею. Но, получилось как получилось, вмешался Киров, схватив "первого красного офицера" за руку.

— Погоди, Клим. Раз уж такое дело, то путь товарищ Любимов с трибуны съезда выскажется. Посмотрим, хватит ли у него пороху. Внесём предложение об изменении регламента. А то в нужниках орать все горазды.

— Да, ты что, Мироныч? — глаза маршала так широко раскрылись от удивления и возмущения, что казалось, выскочат из орбит, — Этого щегла на трибуну съезда?! Он же сам не понимает, чего лопочет! Он же меня, за здорово живёшь, в грязи изваляет!

— Если попался — принимай критику! — злорадно ответил наркому Киров. — Мне тоже мужики из заводских, которых мы от Ленинграда на Кавказ отправляли, много чего порассказали. Это тебе не о приборах сплетничать.

Ворошилов зло оскалился, махнул в сердцах рукой и выскочил из сортира, но, видно вспомнив, зачем пришёл, тут же вернулся и пристроился рядом. Не в силах удержаться от хулиганской выходки, пользуясь тем, что маршал был уже "в процессе", а мои дела были закончены, я сзади наклонился к самому уху красного конника и прошептал.

— А за щегла ответишь!

Ворошилов невольно дёрнулся, но я быстро ретировался, оставив на съедение Кирова.